Глава 12.
Пустыня
Если компас не сошел с ума в этой жаре, то уже пять часов я иду точно на юго-запад, и никакого намека на дорогу, о которой говорил Профессор. Последние три часа нещадно палит солнце, застывшее белым слепящим диском у меня над головой. На прозрачно-голубом небе – ни облачка.
Вокруг меня и до гряды темно-бурых песчаных холмов со скудной растительностью на горизонте расстилается безводная каменистая пустыня, на вид пустая, безжизненная, наводящая тоску. Ноги вязнут по щиколотку в песке и раскаленном каменном крошеве, путаются в сухом, низко стелющемся кустарнике, пот заливает глаза, песок скрипит на зубах и дерет глотку. Мелкая песчаная мошка лезет в глаза и в рот, за воротник и пребольно жалит, я матерюсь, машу руками и остервенело чешусь.
Над пустыней прозрачным занавесом колышется марево обжигающего воздуха, скрадывая расстояния и сводя с ума. Песчаная поземка – предвестница бури заставляет меня пошевеливаться. Время от времени мне попадаются полузасыпанные песком крупные скелеты, видимо лошадей или мулов.
Уже в третий раз я оступаюсь и скатываюсь с невысокого песчаного холма, после чего долго отряхиваюсь и отплевываюсь. Усилием воли снова заставляю себя двигаться вперед, давя в себе горячее желание сбросить эти чертовы глиняные таблички, груз которых становится все тяжелее с каждым часом. Меч я забросил за спину, вместе с моим жреческим одеянием, притороченным к вещмешку на манер шинельной скатки. Надо найти тень и отдохнуть, но где? И пить, пить…Я тряхнул фляжку – половины мне хватило на пять часов, сколько мне еще идти – неизвестно. Куда делась эта чертова дорога? И где я нахожусь? Видимо, переход прошел не так успешно, и меня забросило чуть в сторону, но насколько? На пять километров? На двадцать пять? Надо терпеть. Стиснув зубы, я сдвигаю фляжку в сторону и направляюсь к очередному холму, в сотне метров от меня, на вершине которого я еще издалека заметил высокую груду камней – может быть там я найду тень.
Уже почти поднявшись на вершину холма, я обратил внимание, что когда-то камни были сложены аккуратно, да и, видимо, принесены были сюда кем-то с умыслом.
Давным-давно, похоже, здесь была сигнальная вышка или башня, правда, крайне примитивно сложенная из крупных и мелких грубо обтесанных валунов и плоских пластин песчаника. Никаких следов раствора или цемента я не обнаружил. Кем были эти древние строители? Мои предки – ассирийцы или племена кочевников? Впрочем, зачем кочевникам сторожевая башня. Скорее, это остатки когда-то тщательно охраняемого укрепрайона. Уже хорошо – хоть какое-то свидетельство, что здесь есть люди.
Присмотревшись повнимательнее – я разочарованно хмыкнул. Не есть – а были…Лет триста назад. Много лет назад верхняя часть кладки обвалилась, ветер и песчаные бури источили камни, придав им самые причудливые формы. Я шагнул внутрь постройки, за толстыми стенами было если не прохладно, то вполне сносно. Сняв вещмешок и меч, я привалился спиной к шершавому боку валуна и с блаженством вытянул ноги, положив их на камень поменьше. Ну что, похоже, дела наши не блестящи, заключил я мысленно, хлебнув как следует из фляжки и, с сожалением, отложил ее подальше. Скоро кончится вода, местоположение – неизвестно, как далеко я от обжитых мест – тоже неизвестно…Надо бы забраться как можно выше и оглядеться. Тут, пожалуй, метров семь - восемь…Только бы кладка, расшатавшаяся от времени, выдержала мой вес.
Я внимательно осмотрел внутреннюю поверхность башни. Шансы есть. Забраться по камням снаружи – нечего было и думать, их поверхность раскалилась на солнце. Поплевав на руки, я начал карабкаться вверх, осторожно ставя ноги в выщербленные пазы швов, цепляясь за малейшие выступы и подтягиваясь на руках. Первые метры пройдены удачно, еще чуть-чуть, ну же, еще…Я полз, обливаясь потом, обдирая в кровь пальцы и отгоняя от себя мысль о том, как я буду спускаться. Последнее усилие и, подтянувшись, я забираюсь на приступок, встав на который могу выглянуть наружу.
Оазис! На расстоянии километра от холма, чуть в стороне к югу, темнел зеленый массив, видимо, пальмовая роща. Странно, почему я не увидел ее с холма, перед глазами стояло только колышущееся марево. Где пальмы – там и вода. Может быть и люди. Я облегченно вздохнул и радостно засмеялся. «На самом краю аравийской земли три гордые пальмы зачем-то росли!» Тут их не три, а все триста.
Мой смех гулким эхом повторила древняя башня – ясно теперь, что ее использовали как наблюдательный пункт, откуда дозорные могли быстро предупредить людей в оазисе о надвигающейся опасности. Ну, а сейчас – вниз и короткий марш-бросок.
После долгого перехода по пустыне, вступив в тенистую прохладу рощи, было странно слышать над головой шелест пальмовых ветвей, сочный зеленый цвет казался неестественно ярким, в пышно разросшихся зарослях пламенел гибискус – я и забыл, что в природе есть такие цвета, вот так жизнь и учит ценить самые простые вещи…
Под ногами зашуршала трава, дорога пошла под уклон, потревожено гомонили птицы. Определенно, я иду к водоему. Я почувствовал его прохладу задолго до того, как увидел гладь небольшого озерца, в самом сердце оазиса. Прежде, чем выйти на берег – я осторожно осмотрелся. Перспектива стать добычей крупного хищника, пришедшего на водопой мне нисколько не улыбалась. Только львиных следов я сегодня видел множество, их количество и размеры внушали уважение. Положив мешок с табличками у небольшой пальмы и поудобнее перехватив ножны, я, осторожно и медленно ступая, вышел к озеру, готовый к любым неожиданностям.
Вода в озере была прозрачна и холодна – видимо, его питали холодные родниковые ключи. У самой воды заросли травы были гуще. Браслет показал, что вода вполне пригодна, с наслаждением я напился так, что заныли зубы, и наполнил фляжку.
Теперь – отдыхать, рано или поздно здесь появятся люди, возможно, караванщики – купцы или отряды регулярной армии, и то, и другое меня вполне устроит. Хуже, если – кочевники. Дикие племена, промышляющие грабежом и убийствами на большой дороге. Плевать им на указы ассирийского царя, на мой сан жреца и глиняные таблички. Распаленные ненавистью ко всему имперскому, они порубят меня в мелкую капусту, взденут мою буйную головушку на шест и усядутся пировать, попивая перебродившее верблюжье молоко. Так что думай, разведчик, как будем выкручиваться. Как там по законам Мэрфи: если гадость может случиться – то она случится непременно. Надейся на лучшее, а рассчитывай на худшее, другими словами.
Так что, давай-ка, поднимайся – приказал я своему уставшему телу – и тащи свою задницу подальше от водоема, вон в тот кустарник, погуще, да поветвистей. Там и оборудуем себе наблюдательный пункт. Но сперва – спать, на пару часов у тебя есть законное право. Спугнув какую-то пеструю птицу, что с шумом выпорхнула из кустов и с протестующим раздраженным клекотом перелетела подальше, устроившись на низкорослой пальме неподалеку, я мечом прорубил себе путь в густом кустарнике. Широкая листва его скрыла меня совершенно от постороннего глаза. Срубленные ветки послужили мне подстилкой, на них сверху я бросил, раскатав, свой жреческий плащ из верблюжьей шерсти – защиту от змей и скорпионов, меч – справа, таблички – под голову. Уснул я еще раньше, чем успел донести голову до мешка.
Проснулся я от плеска воды и громкого смеха, доносившегося от озерца. Я прислушался. Звонкий голос принадлежал юноше, почти мальчику. Хриплым приглушенным басом отвечал пожилой собеседник. Говорили на аккадском – я вздохнул с облегчением. Караванщики!
- Вода, чистая вода! Нет слаще ее для усталого путника! Надо скорее наполнить бурдюки.
- Оставь бурдюки в покое. Мы добрались сюда, хвала Мардуку, и груз наш цел, и удача не оставила нас. Отдохнем и наберемся сил, перед уходом и запасемся водой. Поможем погонщикам развьючить верблюдов и мулов, да проследи за грузом. Вперед двинемся ночью, чтобы пройти как можно больше до солнцепека.
- Как, уже ночью? Но, дядя, разве мы не можем здесь задержаться хотя бы на два-три дня? Путь был долгим, люди устали, животные вымотаны…Мы потеряли трех мулов, их груз пришлось перераспределить между оставшимися. Что, если и они падут?
- Задерживаться здесь небезопасно. Весь путь от границы великий бог хранил нас от нападений разбойников, которыми кишит эта пустыня. Последние бои на границе были не так успешны – банды дезертиров из императорской армии рыскают вокруг, как стервятники, высматривая падаль. Презренные псы. Нам надо спешить. До великой реки еще один переход. Там мы погрузимся на лодки и река понесет нас домой, в благословенный край.
- Ассириец не может быть дезертиром! – гордо распрямившись воскликнул юноша.
- Я и не имею в виду сынов Ашшура, - буркнул старший, по-видимому, вавилонянин. – Сколько иноплеменного сброда теперь в Великом войске. В Ниневии думают, что они будут воевать за Империю. – Он вздохнул и замолчал.
Я слегка раздвинул густые ветки ножнами и осторожно выглянул наружу. В оазисе разгружался небольшой караван из десятка верблюдов и низкорослых мулов. Так, сколько людей в караване… Двоих я слышал, вон там мелькают еще фигуры, разбирающие поклажу. Трое, еще один, еще двое, вон еще несколько поят животных из кожаных мехов. Так, похоже, человек десять-двенадцать. Может, стоит к ним присоединиться? Не будем спешить… Разговор на берегу снова возобновился. Я весь обратился в слух.
- Они не посмеют напасть на наш караван, у нас печать Царя царей. Наш груз предназначен для него!
- Боюсь, ты не успеешь им этого объяснить, эти стервятники сначала стреляют, а потом обшаривают трупы. Конечно, печать произведет на них впечатление, когда ее найдут, рыская в наших котомках.
- Мы примем бой! У меня есть меч, его ковали кузнецы Арама!
- Ну да, тогда, конечно, нам совершенно не о чем беспокоиться, - мрачно произнес вавилонянин и, развернувшись, отправился к каравану.
Юноша уселся на берегу, упрямо выпятив подбородок, обхватив худые колени руками и закутавшись в непонятного цвета хламиду из выгоревшей на солнце грубой ткани. Он что-то бормотал себе под нос, время от времени оглядываясь на расположившийся на отдых измученный караван, озираясь по сторонам и хватаясь за меч. Было понятно, что ему до смерти не хотелось покидать гостеприимный оазис, но аргументы старшего товарища, похоже, все-таки возымели действие. Смелый парнишка, но старик прав. Да и мне здесь нечего задерживаться. Но они идут к реке, видимо, к Тигру, оттуда поплывут «домой». Вот это «домой» в устах вавилонянина меня смущает. Я хлопнул себя ладонью по лбу. Вавилон стоит на Евфрате. Если это так – меня занесло совсем в другую сторону. Но парень – явно ассириец. И караван везет груз, предназначенный для царя. Значит, Ниневия? Тогда нам по пути, остается это выяснить.
Я решил не пугать парнишку своим неожиданным появлением, поэтому выбрался из зарослей с другой стороны и решил обойти озерцо кругом. При виде меня караванщики, уже расположившиеся на отдых и делившие скудную трапезу, что была накрыта на войлочной кошме и состояла из лепешек, сыра и фиников, повскакивали с земли и схватились за оружие. Двое или трое натянули луки в мою сторону. Сказывается практика, быстрые ребята. Я поднял кверху правую руку ладонью к ним, показывая, что в руке у меня нет оружия. Меч по-прежнему висел в ножнах за плечами, капюшон жреческой накидки скрывал его рукоять, но мне хватило бы и секунды, чтобы его обнажить.
Караванщики – все, как на подбор, бородатые и коренастые мужики – стояли молча, угрюмо сжимая в руках тяжелые бронзовые мечи грубой работы.
Подойдя ближе к ним, я опустил руку и некоторое время молчал, внимательно разглядывая их, пытаясь унять волнение, которое не подобало представителю жреческого сословия.
Вот она, первая встреча! Я переводил глаза с одного лица на другое. Было видно, что путь их был не близок и они действительно устали, как и сказал парнишка. Быстрым шагом, видимо заслышав шум, подошел старший караванщик и выступил вперед. Увидев перед собой жреца, он, обернувшись, рявкнул что-то остальным и склонился в поклоне – те попрятали оружие и молчаливой кучкой столпились за его спиной.
Распрямившись, мужчина дал мне возможность его как следует рассмотреть. Думаю, что ему уже давно за 50, но он еще очень крепок. Старший караванщик был широк в кости и жилист, черную бороду обильно тронула седина. Живые карие глаза смотрели на меня испытующе из под густых бровей, но взгляд их был спокоен, он выдавал уверенного в себе человека, не раз глядевшего в лицо опасностям. Да и чего ему переживать из-за одного жреца. Он был одет в куртку из толстой воловьей кожи с нашитыми на груди треугольными бронзовыми пластинами поверх длинного, когда-то синего халата. Свободного кроя шаровары были заправлены в истоптанные сапоги. Его головной убор напомнил мне турецкие фески, про себя я решил наименовать его тюрбаном. Тяжелая бронзовая серьга оттягивала мочку правого уха, правая рука покоилась на поясе, рядом с рукоятью кинжала, который был заметно лучшей работы, чем те бронзовые секачи, которыми меня встретили караванщики.
- Приветствую тебя, господин, - произнес старший на вавилонском диалекте. – Твой путь был долог, как и наш. Мы мирные караванщики и следуем в столицу. Чем мы можем служить тебе?
- Да хранят тебя боги, караванщик, на долгие годы, твою семью, твоих животных и твой груз, - хрипло произнес я стандартную формулу приветствия – от волнения у меня пересохло в горле. – Благодарю тебя за помощь, она мне потребуется. Я и сам иду в столицу с важным поручением, могу я присоединиться к твоему каравану?
- Господину незачем спрашивать, - несколько удивленно произнес вавилонянин, подняв брови. - мы рады служить тебе по мере сил. Стол наш скуден, но если господин не побрезгует…
- Господин не побрезгует, - ответил я, улыбаясь, напряжение первых минут контакта наконец-то начало меня отпускать. Ну же, вдох-выдох, приди в себя. – Я буду рад разделить с вами трапезу, кое-что найдется и в моей котомке.
Обрадованный и польщенный, вавилонянин еще раз склонился в низком поклоне и широким жестом пригласил меня к кошме. Остальные, тихонько переговариваясь между собой, разошлись по оазису и устроились на отдых. Часовые с луками заняли свои места.
Новость о пришельце дошла и до озера, откуда, запыхавшись, прибежал парнишка и встал метрах в десяти от кошмы, прислонившись к стволу финиковой пальмы, разглядывая меня и не решаясь подойти или заговорить. Я ободряюще кивнул ему и улыбнулся – мальчишка несмело улыбнулся в ответ. Он разглядывал меня во все глаза, особенно его заинтересовало мое оружие.
- Как твое имя караванщик? – тем временем поинтересовался я, усаживаясь на траву, пристроив рядом меч и котомку.
- Азим, господин.
- Твои люди хорошо вооружены, Азим, - заметил я.
- Господин, верно, шутит, - мрачно произнес вавилонянин, - эти мечи тупы и гнутся от удара. Они уже не однажды были в переплавке и с каждым разом они становятся все хуже. Мы их возим больше для устрашения. Но спокойнее от этого мне не становится…
Вавилонянин щелкнул пальцами, один из его помощников метнулся куда-то в сторону и вскоре появился с кувшином дымящегося варева, в воздухе растекся аромат корицы и еще каких-то пряностей, названий которых я не знаю. Я с благодарным кивком принял глиняную чашку мутного напитка, и, дождавшись, пока мой собеседник пригубит первым, сделал и сам небольшой глоток. Горячим комком прокатилась по внутренностям пахучая жидкость, одновременно утоляя жажду и бодря. Сделав второй глоток, прикрыв от наслаждения глаза, я продолжил разговор.
- Кого же ты опасаешься, караванщик?
- Всех. Но пока великий Мардук, хвала ему, хранил наш путь.За месяцы пути мы потеряли только половину животных и всего двоих из отряда.
- Причиной их смерти стали жажда и тяготы пути, - подал голос юноша, сделав несмелый шаг к кошме и присев на корточки.
- Мой племянник Намир, - с тихой гордостью произнес вавилонянин.
Я встретился глазами с юношей и кивнул ему, он поклонился в ответ и пристроился поудобнее, уперевшись спиной в ствол пальмы неподалеку, подойти к кошме он не решился.
Мое внимание привлекли финики, лежавшие на кошме. Размером они были с крупную сливу, что вырастали в саду на Волге у моей бабушки. Любимое занятие – лакомиться ими, обрывая прямо с дерева. Те финики, что попадались мне раньше, были небольшого размера, вечно сморщенные, все в слипшемся сахарном сиропе, приторно-сладкие и вязнущие в зубах. Эти же были спелые, с тонкой коричневой кожицей, что почти лопалась, выпуская наружу сочную зеленоватую мякоть плода. Я с удовольствием съел несколько штук – аппетит проснулся и требовал свое.
- Когда вы отправляетесь, задерживаться здесь небезопасно, - задал я вопрос, отломив кусок лепешки. Лепешка была черствой и крошилась под пальцами. В котомке у меня были свежие лепешки; развязав узел, я выложил пару на кошму. Вавилонянин степенно кивнул, погладив бороду, и собрался ответить, но не успел.
Стрела пропела в воздухе как огромный шершень и с противным чмокающим звуком пробила грудь парнишке, чуть ниже правой ключицы. С коротким всхлипом он откинулся назад и медленно сполз по пальме, оставляя на ее буром шершавом стволе кровавый след. Он упал набок в густую траву, выронив меч из ослабевшей руки. Еще три стрелы вонзились в ствол пальмы над моей головой, десяток просвистел мимо.
Резко вскрикнув, вавилонянин метнулся к мальчику, а я одним быстрым движением перекатился в сторону и оглянулся – с ближайшего бархана лавиной шла скифская конница. Кочевники! Полсотни, не меньше. Всадники с гиканьем и воем на скаку посылали стрелы, засыпая ими караван. Воздух вдруг наполнился криками людей, ржанием и ревом обезумевших от боли раненых животных. Караванщики тщетно пытались удержать верблюдов и мулов, которые в панике разбегались под дождем из жалящих их стрел и дротиков. Неужели они не догадались выставить дозорных у башни? И я тоже хорош, расслабился! Сколько раз мне повторял Профессор: думай за всех, тогда выживешь.
- Он убит? Господин? Он умер? – вавилонянин был вне себя от горя, казалось, он не замечал ничего вокруг, а караван и груз перестали для него существовать. – О, Мардук, что я скажу его отцу, как я переступлю порог его дома, что скажу я матери его, своей сестре, как признаюсь, что она осиротела! Будь проклят тот день, когда я согласился взять его с собой! Я отдам все сокровища Вавилона за его жизнь!
Я прикоснулся к шее раненого – на ней чуть заметно пульсировала жилка.
- Он жив. Давай отнесем его в сторону, позже я извлеку стрелу и перевяжу его.
- Жив! Хвала богам! Отец богов Ашшур, защити своего сына, призываю тебя на помощь, пошли богиню Иштар, пусть накроет его своим исцеляющим покрывалом, пусть Шамаш выжжет глаза врагам его, отклонит стрелы их, а могучий Адад поразит их своей молнией в самое сердце!
Несмотря на горячо возносимые молитвы, караванщик двигался шустро и мы быстро перенесли мальчика, все еще находившегося без сознания, как можно глубже в заросли кустарника, в сотне метров от стоянки. Там я оставил их и вернулся за мечом и котомкой. Малочисленный караван защищался героически, отчаянно отстреливаясь, но силы были слишком неравны. Это было избиение, резня. Рубя направо и налево тяжелыми клинками, расстреливая караванщиков в упор из луков, скифы смели сопротивлявшихся и ворвались в оазис.