Николай сидел в кабинете врача онкологического диспансера. Прошло две недели, как он покинул деревню и не по собственной воле оказался в городе. Лето. Столько работы, а он лежит здесь! Позвонили из амбулатории и сообщили, что какое-то пятно на легких заметили. Ну, надо же тому случиться. И не болел почти никогда, но ведь рентген это непременно все проходят. Прошел вот. Не было заботы...
Врач рылся в каких-то бумажках, рассматривал снимки, на которых Николай видел только позвоночник и ребра, конечно же, его, а врач, видимо, видел что-то еще, но пока не произнес ни слова. У врача было плохое настроение, да и пахло от него в это утро первого на неделе рабочего дня не только парфюмом. Искушенным глазом Николай замечал те трудности, с которыми боролся врач, и знал точно: медику нужно срочно похмелиться. Но кто он такой, чтобы предлагать такое уважаемому человеку? Ребята из палаты бегали в магазин и тихонько потягивали вино и даже водку, но Николай решил для себя, что не будет «применять». Лечиться, так лечиться.
«Как там Валька одна, - подумал он, - что она достойна без меня?» Вчера звонила, но Николай так разволновался, что даже не спросил, дала ли детям денег с пенсии. Не захотели жить в деревне. Квартиры взяли, а сколько лет то кредит возвращать придется?.. Телефон висел в фойе. Там всегда многолюдно, стеснялся разговаривать, лишь коротко отвечал на вопросы жены.
Врач прокашлялся в кулак, якобы отводя Николая от грустных мыслей, и наконец, тихо произнес:
- Так, Алексеевич, буду говорить честно, человек вы взрослый, век прожили на свете.
«Какой же то век, шестьдесят два года только, - подумал Николай, - в палате мужики газету читали, какая то бабенция из Японии сто тридцать второй день рождения отметила. Вот это век».
- Так вот, - продолжал врач, - болезнь ваша неизлечима и осталось вам, даже не знаю точно, может месяц, а может - два. Я могу назначить вам химию, но это все напрасно. Разве что еще какой-то месяц... Но стоит ли? Ведь от химии вас будет все время тошнить, останетесь без волос. А сколько проблем и неудобств будет для семьи! Жена, конечно же, последнюю корову продаст, чтобы поддерживать вас. А что потом? Как она будет?
- И что, уже ничего нельзя сделать? – Николай не узнал своего голоса.
- Ничего, вы неоперабельный.
Незнакомое слово больно царапнуло немного где-то внутри.
- И что мне делать? - с нескрываемым волнением спросил Николай, шаря по карманам. Сигарет не было. Он бросил курить в первый день, как только попал сюда. Здравый смысл подсказывал ему: лечить легкие и курить - несовместимо.
- Мне жаль, но последняя стадия. Я могу дать вам направление к психологу, но, мой вам совет, езжайте домой, и живите так, как жили до этого. Как говорят, сколько Бог дал...
Горячий комок подступил к горлу, а в груди сделалось пусто и холодно.
- Алексеевич, вам что, плохо?
Николай аж содрогнулся от его слов.
- Не, не, все нормально, - чуть слышно ответил.
Какое уж тут добро. Мне только 62. Как они будут без меня - Валька, дети? Как-то же будут...
- Спасибо вам, прощайте, - и вышел в коридор.
Так, именно “прощайте”, а не “до свидания”. Николай сам не заметил разницы. Стало трудно дышать. Присел на черную дерматиновую скамью. Как-то мрачно в этом коридоре... Надо на улицу, там воздух, солнце, свет. Вскочил на ноги и быстро зашагал к выходу.
В больничном дворе ярко цвели цветы. Николай не знал их названий: цветы, да и все. Над разноцветной клумбой хлопотали бабочки и несколько пчелок усердствовали в своей кропотливой работе. Постоял возле цветника. Мыслями полнилась голова. Как же они без меня? Что будет с теми кредитами? Кто им поможет? И маленькому Ване обещал, что на каникулах, в сенокос, возьмет внука с собой. Собирались окуней половить. Что уж будь что будет, как говорил врач, что Бог даст.
Вернулся в палату и стал собирать свои пожитки. В палате был только Генка из соседней деревни. Остальные, видимо, на каких-то процедурах или так себе колобродят по больничной территории.
- Прощай, Ген! Домой еду, - протянул руку на прощание.
- Что, вылечили уже?
- Вылечили. Поеду.
- Ну, езжай. Дома все равно лучше.
- Так я пойду?
- Иди, иди с Богом!
Николай быстро вышел из больничного двора и зашагал в сторону вокзала. Последние слова Геннадия, как карусель, крутились в голове. С полкилометра прошел, а они так и повторяются: “Иди с Богом, иди с Богом...” А где же тот Бог? Да и нужно ли ему знать про какого-то Николая Алексеевича?
Вспомнил, что в церкви был только однажды. Ничего не понял, что там говорилось. А еще запах! То ли от ладана, или от сгоревших свечей стало тошно. Как одурманенный, вышел тогда на церковное крыльцо. На губах еще долго оставался неприятный вкус, а запах держался на одежде несколько дней.
Нужен ли я тому Богу? Я даже какого-то мальчишку, совсем подростка, выгнал из дома, когда тот пришел с пакетом книжек и толковал выпившему Николаю что-то о Боге, о Его любви ко всем людям. Юноша тогда с порога повторил: “А все же Он любит вас!” - и положил на стол небольшую книжечку. На синей обложке золотыми буквами было написано: “Новый завет”. Какая любовь, какой завет?! Хотел швырнуть ту книжечку в печь, да Валька выхватила ее из рук. Потом видел, что лежит та книжка в ящике стола. Но в руки так и не взял никогда.
Николай прошел два квартала от больничных корпусов и присел на уличную скамейку, что стояла в тени под огромной березой. Гибкая ветка старого дерева почти прикасалась к его голове. Под потоками легкого ветра ласково веяло приятной прохладою. Ему показалось, что береза гладить его по голове. Якобы он маленький, обиженный мальчик, а рядом мамочка. И это ее теплая рука гладит его белокурые волосы. Голова сейчас тоже белокурая, но это уже совсем другая бель.
Сколько времени прошло, Николай не знал. Нужно идти дальше. Домой... Поднял пакет. В нем несколько систем для капельниц и с десяток шприцев, что остались от его больничных назначений. А еще пушистая медицинская карточка. В ней различными, но одинаково корявым подчерком были записаны все болячки, о которых и сам не все знал. Вот вспомнил о них, и снова стало муторно. Домой! Только туда.
Ускорил шаг. Повернул на перекрестке за какой-то каменной громадой. Неожиданное солнце, что сияло во всю мощь, больно резануло по глазам своими лучами. Зажмурился. Снова повело голову. Это после больницы.
Когда зрение приспособилось к яркому свету, заметил огромное здание из красного обожженного кирпича, каким-то острым треугольником вдавался, как показалось Николаю, в самое небо. Перед железными воротами было написано: “Бог любит тебя”. Что это? Видимо, церковь какая-то...
Мужчина стоял неподвижно и рассматривал, казалось, каждый кирпич, каждый кусочек металлической ограды, каждый пруток на воротах. Неожиданно заметил небольшую коробку, очень похожую на почтовую. На ней маленькими буквами было написано: “Ваши потребности”.
Задумался. «Бог любит меня. Почему именно меня и за что? Если я даже в больнице не вспоминал Его, не обращался к Нему. Скорее - к черту. Даже с подержанных капельниц научился делать пластиковых чертиков. Раздавал всем эти самодельные больничные игрушки. А себя тешил, очухаюсь, поеду домой здоровым. И тут такое, словно гром с ясного неба - болезнь неизлечимая. За что меня любить? Обычный человек, прожил всю жизнь в деревне, провозился в колхозе и на собственном хозяйстве. Так большинство живет».
Мыслями полнилась голова. Казалось, что она закипает. Серым носовым платком отер пот со лба.
«А еще эта коробка. Здесь тысячи людей проходят, и у каждого столько нужд, что она должна была бы взлететь на воздух от записок. Но ведь не треснула. Кто-то же их вынимает, кто-то же читает...»
Решительно достал из внутреннего кармана пиджака ручку, из пакета медицинскую карту. В самом конце этого пушистого врачебного «самиздата» было несколько чистых листов. Вырвал один и быстренько написал: “Я хочу жить! Николай”. Сложил бумажку вчетверо, оглянувшись по сторонам, быстренько опустил листок в коробку. Еще раз поднял глаза туда, где яркая надпись напомнила, что Бог его любит, и шустрой походкой пошел дальше.
Вот и вокзал. По расписанию следующий автобус через час. Неприятно засосало в животе. Обычно в это время чернобровая Нина с пищеблока привозила в палату возок и кормила больных обедом.
В вокзальном буфете - небольшая очередь. Расстегнул карман на груди. Когда собирался в больницу, Валька приколола к рубашке большую булавку и советовала:
- Всегда пришпиливай деньги, не украдут, так потеряешь.
Взял с собой почти всю пенсию за прошлый месяц. Немного потратился - шприцы, системы, шоколадки медсестре...
- Эх, была, не была, - почти вслух произнес, - все им да им. Хоть напоследок пошикую, куплю вкусного и дорогого.
Заказывал все, что глаза видели. Даже две банки икры: красной и черной. Денег как раз хватило на все. Хотелось отведать всего того, что не позволял себе никогда. Ел с упоением и аппетитом, будто в последний раз. Икра не понравилась. «Ну и что в ней такого, - думал, - селедка селедкой». Напоследок съел шоколадку и несколько маленьких пирожных. Едва вылез из-за стола.
В автобусе склонило на сон. То ли от долгой ходьбы, то ли от еды чувствовал усталость во всем теле и какую-то вялость в голове. Проснулся, когда двери автобуса открылись на первой деревенской остановке. Его - вторая, последняя...
Жить как жил. Жить - и все. Так говорил врач, с этим полностью согласился и Николай...
Прошёл сенокос, выкопали картошку, убрались на полях. Скоро Покров, а потом и зима. Весною - снова сеять, сажать картофель. Обычная деревенская жизнь...
Николай снова в онкологическом диспансере. Пригласили на обследование. Прошел год, как выписали домой жить, просто жить, сколько предназначено. Не было тревоги, страха, уныния и отчаяния. Все осталось где-то там, у красного строения в тот солнечный летний день.
- Это невероятно, - врач пощелкал языком, рассматривая новые рентгеновские снимки, - неоперабельная опухоль в последней стадии исчезла! Скажите, пожалуйста, что вы принимали?
- Да ничего не принимал, просто жил, - сдержанно ответил Николай.
- Я напишу о вас, Алексеевич, про ваш случай в медицинский журнал. С вами никто не разговаривал о болезни? Вы никуда больше не обращались? Никто о вас ничего нигде не писал? - врач бегал по кабинету, и Николаю показалось, что эти расспросы не закончатся никогда.
Заведующий отделением снова и снова сыпал вопросами, съемки периодически рассматривал в свете лампы, то в просвет оконного стекла. Солнышко сияло во всю мощь, съемки трепетали глянцем, солнечный зайчик радостно прыгал по стенам кабинета.
- Невероятно! Ну, так что - ничего не принимали, никаких лекарств, и никто об этом не знает, никто ничего не писал? - показалось, что врач тронулся умом и эти вопросы будут бесконечными.
- Я писал, записку Богу писал...
- Что, что вы сказали? - врач не услышал слов Николая и только снова тараторил: - Я обязательно напишу, вы полностью здоровый, опухоли нет, это невероятно...