Фехтовальщики

Виктор Заводинский
Часть первая. Есть мушкетеры!

История эта началась теплым сентябрьским вечером, на усыпанной золотыми тополиными листьями аллее городского бульвара, в двух шагах от автобусной остановки. Уже смеркалось, час-пик миновал, и на остановке кроме подошедших к ней Антона и Дениса никого не было.

- Ты почему сегодня ни разу на меня не нападал? – продолжая разговор, спросил Денис. – Я нападаю, а ты только защищаешься. Так не интересно.

- Я защиту отрабатывал, - объяснил Антон. – Защита у меня слабовата.

- Кто бы говорил! – хмыкнул Денис. – Ты же первенство зоны выиграл!

Им было по шестнадцать, они дружили с первого класса, оба с десяти лет занимались в городской секции фехтования. Как раз с тренировки они сейчас и возвращались, неся за плечами укрытые в чехлы спортивные сабли. Антон был высок ростом, черняв и кареглаз; Денис в росте ему слегка уступал, зато был шире в плечах, шевелюру имел русую, а глаза серые.
 
- Зона – это фигня, - не поддался на похвалу Антон. – Сам знаешь, сколько у нас саблистов. А вот на России я был всего девятым… Даже «камээса» не сделал.
В этот момент к остановке подошел автобус. Дверь открылась, из него выскочила девушка, сразу бросившаяся бежать вдоль по аллее. Вслед за ней из автобуса резво выпрыгнули трое парней. Первый быстро догнал беглянку (успев, однако, выкрикнуть при этом нечто не слишком цензурное), сбил ее на землю и размашисто ударил ногой. Подбежавшие к нему деловито присоединились. Девушка негромко вскрикивала и пыталась защитить руками лицо, а поджатыми ногами - живот.

Антон и Денис, собравшиеся было сесть в автобус, остановились и несколько секунд наблюдали эту сцену с тем туповатым выражением на лицах, которое характерно для зевак на пожаре. Потом Денис вздрогнул и произнес:

- Вот твари!

Парням, бившим девушку, на вид было лет по восемнадцать, а их жертве лет пятнадцать. Одета она была в коротенькое темно синее платье, совсем задравшееся на ней, и парни от души лупили кроссовками и ботинками по ее красивым голым ногам, бокам и спине.

- Твари и есть, - согласился Антон. – За что они ее?

- Какая разница! Девчонку! Три лба! А мы смотрим! – Денис спустил чехол с саблей с плеча.

- Ты чё, Дэн? – Антон удивленно посмотрел на друга. – Их трое!

- А у нас клинки! Что, очко играет? – Взгляд Денис был насмешлив, в руке он уже держал саблю.

- Ничего не играет! – фыркнул Антон. – Я просто не подумал. Ты прав. Отметелим за милую душу.

Он тоже достал саблю из чехла, и рука привычно легла на рукоять. Какой фехтовальщик, особенно в юном возрасте, не мнит себя мушкетером, готовым прийти на помощь прекрасной даме или просто несправедливо обиженному? И наши мушкетеры неторопливой, полной достоинства походкой подошли к описанной выше группе, продолжавшей свои физические упражнения.

- Все замерли! – стараясь придать своему голосу как можно властности и силы, воскликнул Антон. – Смотрим сюда!

Он резко взмахнул саблей, и она зло взвизгнула, рассекая вечерний воздух.
Парни разом обернулись, прекратив пинать девушку, и посмотрели удивленно. Один из них, тот, что первым начал избиение, был бритоголов и одет в футболку с коротким рукавом, демонстрирующую его накачанную мускулатуру. Двое других выглядели чуть более щуплыми, но не менее самоуверенными.

- О-па-на! – воскликнул бритоголовый с нескрываемой радостью. – Спортсмены! Мушкетеры! Вот чичас мы отберем ваши хлыстики!.. – И, выбросив вперед руку, шагнул к Антону, намереваясь схватить клинок и рвануть его на себя.

Клинок спортивной сабли, в отличие от ее боевой прародительницы, не имеет острого лезвия. Внешне он действительно напоминает тонкий и гибкий хлыст, на кончике которого находится небольшое утолщение, что делает саблю безопасной для спортсмена, защищенного специальным костюмом и шлемом-маской. Но направленная против обычного человека рукой опытного фехтовальщика, такая сабля может быть грозным оружием. Стальной клинок, иззубренный многими ударами о такие же клинки, легко рвет кожу и одежду, а утолщенный кончик, налетающий со скоростью пистолетной пули, без труда крушит хрящи и тонкие кости.

Антон встретил нападавшего хлестким и резким ударом по обнаженному бицепсу, украшенному причудливой наколкой. Брызнула кровь. Бритоголовый взвыл, остановился и с криком: «Ах, сука! Порву!» вновь кинулся на Антона, но тот уже отпрянул в сторону и таким же жестоким ударом полоснул его по щеке. Денис в это время двумя не менее эффективными и точными ударами остановил второго парня. Третий смотрел на происходящее ошалело и не спешил вступать в бой. Девушка тем временем поднялась с земли и, сообразив, что получила неожиданную защиту, прихрамывая кинулась наутек. Антон лишь мельком увидел ее лицо, измазанное кровью, которая текла из разбитых губ и носа. «Красивая девчонка! – машинально отметил он. – За что ж ее эти ублюдки?»
Однако уже в следующую секунду ему пришлось забыть о девушке, чтобы отбить следующую атаку.

- Делай их сзади! – выкрикнул бритоголовый, вновь получивший удар по руке, и тот из троицы, который еще не принимал участия в драке, нырнул за спину Дениса. Ребята переглянулись и не сговариваясь заняли позицию «спиной к спине». И засвистела боевая стальная карусель! Главной задачей двух друзей было не подпустить противников близко, ибо в ближнем бою фехтовальное оружие почти бесполезно: разве что тяжелой гардой жахнуть по башке! Но ребята давно были научены держать дистанцию и ошибок не делали, бой протекал с их явным перевесом. Бритоголовый попытался пустить в ход свои длинные ноги, обутые в тяжелые, армейские берцы, но недооценил скоростную реакцию саблиста и тут же получил такой жестокий удар по промежности, что взвыв упал и начал кататься по земле, держа обе руки между ног. Тут его соратники прекратили безнадежную махаловку, подскочили к нему и стали поднимать. Друзья-саблисты смотрели на них спокойно, без ожесточения, опершись на окровавленные клинки. Потом Денис сказал:

- Катились бы вы отсюда, пацаны! А то ведь исполосуем – мама не узнает!

- Ладно! – сплевывая кровь с разбитых губ и продолжая одной рукой держаться за промежность, промолвил бритоголовый. – Вам фартануло. Но мы вас срисовали, гаденыши! Так что еще встретимся. Когда без хлыстиков будете. Звиздец вам будет!!

Троица удалилась, унося с собой бессильную ярость и жажду мести. Друзья переглянулись.

- Что это было? – спросил Антон. – Никогда не думал, что смогу так жестоко бить человека. Кровь брызгами летела!

- Я тоже не думал, - ответил Денис. - «Есть упоение в бою. Когда, что вышло то и вышло. На карту ставишь жизнь свою. Все остальное только свыше. Есть упоение в бою…»

- Пушкин?

- Нет. Поэтесса какая-то. Не помню, сестрица ее любит. А клево ты этого скина по мудям звезданул! До сих пор за них держится.

- Думаешь, он скинхед? Вроде реальных скинов у нас и нет.

- А хрен его знает. Банки накачал и думает, что ему все фиолетово. – Денис достал из кармана носовой платок и начал протирать клинок. – Но славно мы их отметелили, славно! По-мушкетерски!

- Славно-то славно, - согласился Антон, тоже залезая в карман джинсов в поисках платка. – Однако нам теперь надо постеречься. Лучше держаться вместе, и с саблями. Хотя бы пару месяцев, пока у них злость утихнет и память ослабнет.

- В школу с саблей не пустят, - возразил Денис. – Да и вообще, мало ли куда надо! Хорошо было в дворянские времена: все при шпагах ходили, и любого можно было на дуэль вызвать – хоть генерала!

- Так бы и стал с тобой генерал на дуэли драться! – хмыкнул Антон.

- А что! – Денис смешно напыжился. – Мой прапрадед по отцу как раз офицером был, на первой мировой погиб. Он как дворянин любого генерала мог на дуэль вызвать.

Антон не поддержал тему. Своего отца он не знал, и уж тем более ничего не знал о своем прапрадеде по этой линии. Прапрадед по матери погиб на Великой Отечественной в чине рядового.

- А девчонка красивая! – сказал он. – Заметил?

- Не разглядел, - равнодушно ответил Денис. – Не до того было. Видел только, как она деранула. Даже спасибо не сказала!

- Ей, думаю, было не до того, спешила ноги унести. Побили ее изрядно…

Подошел автобус. Ребята сунули сабли в подобранные с земли чехлы и впрыгнули в полупустой вечерний салон.
Почти сразу же в кармане у Антона зазвонил телефон. То есть не зазвонил, а заиграл мелодию Гребенщикова «Город золотой». Это его мама, Ангелина Семеновна, беспокоилась, где он задержался.

- Все нормально, ма! – поспешил успокоить ее Антон. – Тренировка малость затянулась. Но мы уже в автобусе, уже едем. Да, с Денисом! Да, скоро буду.

Как и большинство женщин, растящих детей без мужа, Ангелина Семеновна души не чаяла в сыне, отдавала ему всю нерастраченную любовь, тем более, что он был у нее единственным ребенком. С его отцом она рассталась, когда Антону не было и года, замуж больше не выходила и посвятила свою жизнь мальчику. До трех лет, как водится, сидела с ним дома, потом, имея среднее медицинское образование, устроилась работать в детский сад, чтобы устроить туда же и Антошу. Мальчик рос отзывчивым, ласковым, послушным, радовал маму и дедушку с бабушкой, ее родителей. Папа в его жизни, увы, никак не участвовал: ни реально, ни виртуально – в виде алиментов. Иногда приходили письма, посылки и деньги от матери отца. Бабушка заочно любила внука, которого никогда не видела, и пыталась хоть как-то поддержать его, но о своем сыне ничего не писала: наверное, он был против. Ангелина Семеновна против этой переписки ничего не имела, полагая, что не имеет права ожесточать сердце мальчика, настраивать его против бабушки. А об отце благоразумный Антоша не расспрашивал.

Антон убрал мобильник в карман, и Денис сказал ему:

- Давай не будем никому об этой мясорубке! Харе?

- Само собой, - кивнул Антон. – Андрей Михалыч узнает – из секции выгонит. И сабли отберет.

- Но ходить будем вместе, - добавил Денис. – И с саблями.

- И в школу?

- Ладно, как получится. Прорвемся! Не кисни!

Антон возмущенно посмотрел на друга:

- Кто киснет? Я? А по лбу хочешь?

- Ну, извини! Просто, это я все начал… Ну, за телку эту полез заступиться. Мы ее знать не знаем, а теперь будем иметь проблемы. От этих отморозков всего можно ждать.

- Это точно, - вздохнул Антон. И задумался. Девушка с разбитыми губами и черными от синяков ногами не выходила из головы. – Но не могли же мы сделать вид, что ничего не видим. Мужики мы с тобой или не мужики?

- Мужики! – угрюмо подтвердил Денис, и оба замолчали.

Дома Антона ждал сюрприз: очередное письмо от московской бабушки. Мать подала его ему, после того, как он переоделся, умылся и сел к ужину.

- Ты извини, я конверт распечатала, - поспешила оправдаться Ангелина Семеновна. – Обычно она мне пишет, о тебе спрашивает. Ты-то ей все одно не отвечаешь…

Не будь Антон переполнен переживанием только что происшедших событий, он конечно заметил бы в лице матери плохо скрываемую тревогу и даже страх.

- А чего мне ей отвечать, - буркнул Антон, нехотя беря в руки конверт. – Я с ней не знаком. Чё пишет?

- А ты сам прочти. Про отца твоего пишет.

- Вот те здрассте! – мрачнея пробормотал Антон, однако письмо из конверта извлек.

После обычных и неприятных ему сюсюканий бабушка сообщала, что ее сын, то есть Антонов отец, просил передать ему, что живет он нынче в Австралии и приглашает Антона в гости в любое удобное для того время. Разумеется, он оплатит все расходы, а билет на самолет купит ему сам через Интернет. Еще отец сообщал, что у Антона в Австралии есть тринадцатилетняя сестра и десятилетний брат.

Антон закончил читать и посмотрел на мать.

- Ну и что?

- Как что? – удивилась та. – У тебя есть брат и сестра! Неужели ты не хочешь их увидеть?

- Да уж! – хмыкнул он. – Не было, не было, и вдруг возникли! И папочка объявился! В гости приглашает! Где он раньше был?.. Не поеду я никуда, ни в какую Австралию! – И дурашливо пропел: «Не нужен мне берег турецкий, Австралия мне не нужна!»

Лицо матери заметно посветлело, однако она сказала:

- Не торопись отказываться, Антоша, подумай! Может, тебе все-таки стоит съездить. Во-первых, мир посмотришь, людей… А, во-вторых, может, тебе там понравится? Сейчас народ куда-только не уезжает! И в Америку, и в Германию, и в ту же Австралию. И везде, говорят, жизнь лучше, чем у нас в России. Во всяком случае, назад никто не возвращается.

Антон посмотрел ей в глаза.

- А что за человек мой отец? Ты никогда мне про него не рассказывала.

- Ты не спрашивал. – Ангелина Семеновна грустно улыбнулась. – Человек как человек. Инженер, мост у нас строил через реку. Ничего плохого сказать про него не могу. Хорошего, правда, тоже. Потому что для сына своего ни копейки ни разу не прислал.

- Вот именно! – мрачно кивнул Антон и уставился в стол. – А теперь я вырос и ему понадобился! Дом там у него, небось, свой, кенгуру вокруг бегают!.. Нет, мам, я к нему не поеду! Жил без него и дальше проживу.

Он поднял глаза на мать и увидел, что по ее улыбающемуся лицу текут слезы. Антон поднялся, приблизился к ней, обнял и сказал, гладя по плечу:

- Я от тебя некуда не уеду! Вот вырасту, заработаю денег, и мы с тобой вместе будем ездить: весь мир объездим!

Ангелина Семеновна продолжала плакать, и это были слезы радости.

Прошло несколько дней. Жизнь наших друзей текла привычным руслом – школа, домашние задания, тренировки. Острота стычки у автобусной остановки постепенно стиралась в памяти, хотя опаска в душах ребят оставалась, и они старались, как договорились, держаться вместе.

Однажды Денис сказал, весело глянув на друга:

- Нашлась твоя Матильда, Тоха!

- Какая Матильда? – насторожился Антон. Денис был мастер на шутки и розыгрыши.

- Деваха, на которую ты глаз положил. За честь которой мы с тобой так доблестно сражались.

- Ну, положим, про ее честь я ничего не знаю, - возразил Антон, - а вот забить ее эти подонки могли до смерти. А что значит – нашлась?

- Она с моей сестрицей в одной гимназии учится. Пять дней дома раны зализывала, сегодня пришла – в черных колготках и темных очках. Рассказала, что три придурка пристали к ней на автобусной остановке, чуть не забили, а какие-то двое парней со шпагами заступились, и она убежала. Люська меня спросила, не знаю ли я, кто это мог быть. Мол, это наверняка кто-то из ваших. А я прикинулся валенком, нет, говорю, не знаю, никто не рассказывал.

- Правильно прикинулся. А как ее звать? Ты не спросил?

Денис ухмыльнулся:

- Почему же не спросил? Спросил! Карина ее звать. Карина Южная!

- Южная – это что, прозвище?

- Фамилия! Не знаю, кто у нее папа, Люська не говорила, а вот мама – артистка музтеатра, и кажется даже заслуженная. Фифа та еще! Так что ты попал!

- А чего это я попал? – сделал презрительное лицо Антон. – Параллельно мне эта Карина! И даже перпендикулярно. Оклемалась – и слава Богу. Нисколько она мне не интересна.

- А зачем же имя спросил? – засмеялся Денис. Но увидев, как насупился друг, похлопал его по плечу и сказал: - Ладно, ладно, я молчу! Нет так нет. Ты не спрашивал, я не говорил.

Как раз в этот вечер их встретили после тренировки – на пути от спортивного зала к автобусной остановке. На этот раз в команде бритоголового было шесть человек, и все были вооружены длинными железными прутами и тяжелыми палками. Антон оглянулся назад, в сторону спорткомплекса – не идет ли кто еще из ребят-спортсменов, но там никто не просматривался.

- Привет, мушкетеры! – с издевкой ухмыльнулся старый знакомец. – Похоже, сегодня фарт на нашей стороне.

Друзья переглянулись и мгновенно поняли друг друга. На тренировках они не только махали клинками, но и наматывали немало километров, в том числе и в виде кроссов. Развернуться и броситься в убег было для них делом секунды. Не ожидавшие такой прыти от жертв, казалось бы уже обреченных на растерзание, «охотники» на несколько мгновений замерли в удивленном оцепенении, дав убегающим оторваться метров на двадцать, и лишь затем, с криками и матюками, ринулись в погоню. Преимущество и здесь оказалось на стороне спортсменов. Разрыв между ними и преследователями неумолимо увеличивался. Лишь один из «дикой» команды, вооруженный палкой, оторвался от соратников и пружинящими прыжками сокращал расстояние.

«Вот еще самородок! – насмешливо сказал себе Антон. – Придется его тормознуть».

Не снижая скорости бега, он снял с плеча чехол, выпростал из него саблю и, вдруг остановившись, без замаха, но хлестко рубанул набежавшего парня по голове. Тот выронил палку, упал на землю и, схватившись двумя руками за голову, покатился со стоном по траве. Антон побежал дальше, догоняя чуть сбавившего скорость Дениса.

- Бежим в зал? – оглянувшись спросил Денис.

- Не стоит, - ответил Антон. – Чё волну гнать? Они все равно не уйдут, будут нас ждать. Оторвемся! Бегать они слабаки. Самого прыткого я вырубил.

- Я видел. Классно ты его! Мой респект!

- Ладно, Дэн, давай бежать молча, дыхалку береги.

Они свернули в аллею, идущую к набережной и, войдя в ритм, побежали к дальнему выходу из парка. Топот позади постепенно стихал. Друзья немного сбавили темп. Здесь уже попадались прогуливающиеся горожане.

- А хочешь, завтра к Люське в гимназию сходим? – спросил вдруг Денис. – Карину свою увидишь.

- Береги дыхалку! – желчно повторил Антон. – И никакая она не моя. Ты первый кинулся ее спасать.

- Но думаешь-то о ней ты! – возразил Денис.

- С чего ты взял? Она мне до лампы.

- С того, что ты злишься. Была бы до лампы, ты бы не злился.

- Я и не злюсь. – Антон перешел на быстрый шаг, то же сделал и Денис. – Давай сходим, если хочешь. Составлю тебе компанию. Чтоб тебя не прибили по дороге. Вот устроили мы себе приключение на свои задницы!

- Но пассаран! – бодро ответил Денис, шутливо подняв над головой сжатый кулак.

На встречу с Матильдой-Кариной друзья отправились сразу после уроков. Денис сказал, что попросил сестру задержать подругу во дворе гимназии под каким-нибудь предлогом, но не говорить ей об истинной причине. Стоял уже ноябрь, недавно резко похолодало, ребята были одеты в куртки. У Антона на плече висела сумка с книгами и тетрадями, у Дениса за плечами был ранец-рюкзак.
Войдя во двор, они сразу увидели девушек. Те стояли в нескольких метрах от школьного крыльца и, еще не замечая появившихся ребят, оживленно беседовали. На Карине была яркая оранжевая куртка с откинутым капюшоном, на сестре Дениса – зеленая без капюшона. Люся то ли спросила подругу о чем-то, то ли высказала какой-то упрек – Антон не расслышал, слова прозвучали невнятно. А вот ответ Карины был отчетлив и звонок:

- Я трахаюсь с кем хочу! И ты мне не указ!

На самом деле она использовала другой, более выразительный глагол, на букву «е», и в голосе ее прозвучали вызов и задор. Друзья остановились, и тут же были замечены. Девушки враз умолкли и посмотрели на ребят. Замешательства на лице Карины Антон не заметил – только любопытство и что-то похожее на беспокойство. Возможно, она пыталась узнать их.

- Люсёна! – обратился Денис к сестре. – Познакомь нас.

- Это мой брат, Денис! – сказала Люся небрежно. – И его друг Антон. Между прочим, это они отбили тебя от тех орангутангов.

- К вашим услугам, сеньора! – сделал шутовской поклон Денис, махнув у земли воображаемой мушкетерской шляпой. – Вы можете звать меня просто Дэн!

- Очень приятно! – рефлекторно, в тон ему, ответила девушка. Но глаза ее, укрытые за стеклами темных очков, смотрели на Антона. Антон заметил, что нижняя ее губа еще не полностью зажила. – Не знаю, как и благодарить!
«Ее голос подобен звону весеннего ручья!» – ни с того, ни с сего возникла в голове у Антона нелепая и неуместная метафора. Он устыдился ее и густо покраснел. И вспомнил другие, только что услышанные слова, произнесенные этим же, девичьим голосом, и покраснел еще гуще.

- Так вы фехтовальщики? – спросила Карина, по-прежнему не сводя глаз с Антона.

- Самые настоящие! – заверил ее Денис. – И между прочим, Антон – лучший фехтовальщик этого города и всех его окрестностей. Без пяти минут – мастер спорта
!
- Ну уж насчет мастера ты загнул! – приходя в себя, возразил Антон. – Всего лишь первый разряд.

- А что загнул? Что загнул? – Денис сделал обиженную гримасу. – Съездишь в этом году на Россюи, выиграешь все бои и станешь мастером. Ну не мастером, так кандидатом!

- Как интересно! – опять прозвенел голос Карины. – Вы такой молодой, у вас такое будущее!.. Да, я видела, как вы деретесь…

- Каринка, а что это ты его на «вы»? – прервала ее Люся. – Антон! Что происходит? Денис! Мальчики!.. А давайте сходим в какое-нибудь кафе, отпразднуем знакомство.

- Согласна! – тряхнула темной копной волос Карина. – Не каждый день знакомишься с настоящими мушкетерами.

Денис тоже поддержал сестру. Антон же покачал головой: в кармане у него не было и двадцати рублей.

- Мне домой надо, - сказал он. – Мама просила прийти пораньше.
Возникло минутное замешательство. Люся смотрела на брата, Денис на Антона. Антон и Карина смотрели непонятно куда. Наконец Карина взглянула на Антона и сказала:

- Ну тогда проводи меня! Чтоб на меня опять кто-нибудь не напал.

- А где ты живешь?

Она назвала улицу.

- Это по пути, - серьезно кивнул он. – Это можно.

Они двинулись к воротам
.
- Чао, бамбино! – крикнул вслед Денис.

- И тебе не кашлять! – не оборачиваясь отозвался Антон.

Некоторое время шли молча. Потом Карина сказала:

- А ты ведь соврал, что тебя мама дома ждет. В это время люди на работе.

- Она посменно работает. Медсестрой в первой городской. Но я и вправду соврал. У меня просто денег на кафе нет. Я из бедной семьи.

- А я, значит, из богатой? Что ты про меня знаешь?!

- Ничего. Тебя сильно побили?

Девушка посмотрела на его искоса и хмыкнула:

- Как видишь, не смертельно. Я на УЗИ сходила – жизненно важные органы целы, а синяки заживут. Но вам с Денисом спасибо. А что, вам тоже досталось?

- Обошлось. Слава Богу, мы были при саблях.

- При саблях? А мне показалось, у вас были шпаги.

- Спортивные сабли похожи на шпаги. Но они немного длиннее, и ими можно и колоть, и рубить. Впрочем, в уличном бою между ними, действительно, нет разницы. Мы бы и шпагами эту шпану разогнали.

- А вы не боитесь, что они захотят найти вас и отомстить?

- Один раз уже попробовали.

- И как?

- Да примерно так же. Мы ушли, а у них один кровью залился.
 
Антон вдруг остановился, и девушка невольно тоже встала, посмотрела на него ожидающе.

- Если не секрет, чего они к тебе пристали? – спросил он. – Твои знакомые?

Она слегка смутилась, потом тряхнула головой и ответила:

- Да, немного знакомые. По крайней мере, один.

- Бритый?

- Ага.

- Скинхед?

- Не знаю. Они его Скорцени зовут. Я его несколько раз в «Пегой Лошади» видела.

- Ты в «Пегую Лошадь» ходишь?

- Хожу! – Карина посмотрела с уже знакомым ему вызовом. – Почему бы и нет? Нормальный ночной клуб!

«Особенно для пятнадцатилетней школьницы!» - подумал Антон. Но вслух сказал другое:

- Ну и что дальше? Чем ты прогневала Скорцени?

Карина некоторое время молчала, потом вместо ответа спросила:

- Ты как относишься к стрип-танцам?

Антон недоуменно пожал плечами:

- Не знаю. В мужской стриптиз я бы не пошел.

- А в женский? Ну, посмотреть? Не отказался бы? Если честно.

Он опять пожал плечами:

- Наверное, не отказался бы. Пару раз смотрел на видике, интересно.

- Молодец, что не врешь. Небось, и порно смотрел?

Антон промолчал.

- Смотрел! – утвердительно заключила девушка. – При половом созревании это неизбежно. А я вот занимаюсь стрип-пластикой, это грацию развивает, и сексапильность. А в «Лошади» есть шест для стриптиза, вот я и решила попробовать. Да ты не думай, я не раздевалась!..

- А мне-то что? – пожал плечами Антон. – Хоть бы и разделась. Что хочешь, то и делаешь. Ты мне про Скорцени хотела рассказать.

- Я и рассказываю. Я начала на шесте под музыку крутить, а этот придурок сразу решил, что я мочалка, на все готовая, сгреб меня и потащил. Я вырвалась и убежала. Добежала до автобуса, а он с дружками – за мной. Остальное ты видел.

Помолчали: он - осмысливая услышанное, она – вновь переживая с ней происшедшее.

- В общем, допрыгались вы, мадмуазель, - произнес наконец Антон. – Вроде, умная барышня, а не понимаете, что дразнить орангутангов нельзя. Они хоть и похожи внешне на человеков, однако инстинктов своих животных сдерживать не приучены. А мушкетеров в следующий раз под рукой может и не оказаться.

- Ну и дурак! – сказала Карина. – Я тут перед ним… А он!..

Она заплакала и побежала. Антон было кинулся за ней следом, но тут же остановился, махнул в сердцах рукой и повернул в сторону своего дома.
Подойдя к дому, как увидел, что навстречу ему бежит Люся. Вид нее был полон смятения.

- Антон! Антон! Там Дэна убивают!

Антон схватил девушку за плечи:

- Где?

- Возле дома! Их четверо! С палками!

Дом, где жил Денис, был рядом, в одном квартале.

Антон сбросил с плеча сумку с книгами (Люся подберет) и кинулся на помощь. Никогда еще не бегал он так быстро, даже тогда, когда вместе с Дэном уходил от шестерых озверелых бандюганов. Мышцы работали на спринтерском пределе, не замечая вскипающей в них боли, легкие судорожно рвались, не успевая глотать густой, как кисель воздух, сердце… Сердце остановилось. Он не слышал стука сердца. Наверное, от того, что удары его стали так часты, что слились в один, гулкий и бесконечный.

Однако он опоздал. Денис лежал ничком на мерзлой, ноябрьской земле, и вокруг не было ни души. Затылок Дэна был размозжён и окровавлен, и рядом валялся испачканный кровью железный прут. В стороне, в нескольких шагах, Антон заметил знакомый рюкзачок. Значит, Дэн сбросил его и пытался защищаться. Но против лома нет приема. Кроме сабли. Но сабли у Дэна не было. Да и силы были бы неравны. Может быть, вдвоем они и сумели бы отбиться.

- Звони в скорую! – скомандовал Антон подбежавшей, запыхавшейся Люсе, а сам кинулся к другу, осторожно перевернул его на спину, придерживая голову. Дэн дышал, но был без сознания. Антон заплакал.

- Дэн! Дэн! Не умирай! Я так тебя люблю!..

Денис умер в больнице, не приходя в сознание. Антон узнал об этом утром, позвонив его родителям. В школу он не пошел, лежал весь день одетый (после бессонной ночи) на неразобранной постели, плакал, не ел и не пил, один раз его даже стошнило. Приезжала полиция, его допрашивали, водили на место происшествия, задавали вопросы. Он отвечал, что ничего не знает, никого не подозревает. Он не верил полиции. Он много слышал, как полиция крышует отморозков вроде Скорцени и его банды, сам видел, как панибратствуют менты с братками, стреляют у тех сигаретки, а то и чего посущественнее. Антон решил, что он сам должен отомстить за смерть Дэна. Скорцени должен умереть, а не отделаться тремя-пятью годами отсидки в среде себе подобных. Не должны жить среди нас такие животные.

Прощание с Денисом организовали в школе. Собралось человек двести, начиная с пятиклашек, все были подавлены, многие плакали. Почти в полном составе пришли и ребята из фехтовальной секции, во главе с тренером, Андреем Михайловичем. Сорокапятилетний тренер, казавшийся своим воспитанникам очень пожилым человеком, сказал Антону с нескрываемой досадой:

- Что ж вы сразу не рассказали, удальцы? Почему молчали?

- А что бы вы сделали, Андрей Михалыч? – с болью в голосе и во взгляде спросил Антон. - Что вы смогли бы сделать?

- У меня друг в полиции. Подполковник!

- Да хоть бы и генерал! На улицах власть у сержантов. А в сержанты идут такие же отморозки, как убийцы Дениса. Нормальный человек в полицию не пойдет.

- Ты не прав, Антон! – возразил наставник. – Там много достойных людей.

- Может быть, - согласился Антон. – Но Дениса убили, а завтра могут убить любого из нас. А где в это время будет полиция?

На прощанье с Денисом пришла и Карина. Антону видеть ее было неприятно. Умом он понимал, что девушка никак не виновата в смерти его друга, что она и сама была жертвой тех же подонков, но против всей логики в сердце поднималась неприязнь к этой самовлюбленной, сумасбродной девицы, которая с кем хочет, с тем трахается, а с кем не хочет, тому отказывает, а потом из-за этого гибнет ни в чем не повинный, замечательный парень!

- Мне так жалко твоего друга! – произнесла она участливым тоном, приблизившись к Антону.

- Жалко у пчелки в жопке! – зло ответил Антон. – Зачем пришла?

- Ну как же? – опешила девушка. – Он ведь из-за меня погиб!

Антон посмотрел на нее недоверчиво.

- Ты так думаешь?

- Ну конечно! Если бы вы не стали меня защищать, эти ублюдки не напали бы на Дениса. Я боюсь, они и на тебя нападут.

- Боишься?

- Боюсь. Думаешь приятно чувствовать себя виновницей, когда из-за тебя человека убивают?

Антон помолчал, потом вздохнул и сказал:

- А ты клёвая! Прости, я о тебе плохо подумал.

Когда прощание в школе закончилось, гроб с телом Дениса загрузили в катафалк и повезли на кладбище. Антон с Кариной сели вместе со всеми в один из автобусов. У Антона на плече висел чехол с саблей.

- Ты что теперь везде будешь ходить с саблей? – спросила Карина. – И в школу?

- Нет, - ответил Антон. – Это сабля Дениса. Я хочу положить ее ему в гроб. Такого друга у меня больше не будет.

- Знаешь, - сказала Карина. – Мне повезло, что я познакомилась с вами.

- Ему вот только не повезло, - не удержался Антон и тут же, заметив, как напряглась и отодвинулась от него девушка, произнес извиняющимся тоном: - Прости, я не хотел. Крыша едет!!

Карина опять придвинулась, сказала примирительно:

- Я понимаю. Это ты прости.

После кладбищенской церемонии все поехали в столовую, где родители Дениса организовали поминки. Потом Карина предложила Антону пойти к ней домой.

- Дома никого нет, - пояснила она. – Мама на репетиции.

- А отец? – спросил Антон.

- Он с нами не живет. У папы другая семья

- Уехал?

- Нет. Он здесь живет, в городе. Работает с мамой в одном театре. Они развелись семь лет назад.

- Ты с ним общаешься?

- Конечно! Он славный! Я люблю у него бывать.

- Ладно! – согласился Антон. – Давай зайдем к тебе.

Идти домой, оказаться одному, было тягостно. Слушать мамины причитания – тем более. Куда угодно, лишь бы не домой.

Квартира Карины показалась ему очень необычной. Во всяком случае, бывать в подобных квартирах ему еще не доводилось. Сразу же удивил его огромный размер прихожей, в которой стояли диван и два кресла, а на стенах висели картины – сплошняком, одна к одной. Антон замер, открыв рот, потом, продолжая вертеть головой, начал освобождать ноги от ботинок.

- Не разувайся! – остановила его Карина. – У нас не принято. Куртку только сними.

- Ну как же!.. – произнес он нерешительно. – У вас паркет!

- Ерунда! У нас никто не разувается. И это не паркет, а ламинат!

Антон не стал спрашивать, что такое ламинат, снял куртку (которую Карина вместе со своей тут же упрятала в большой шкаф) и вслед за девушкой прошел в большую комнату. В этой комнате картин висело еще больше, диванов было два, а посреди комнаты стоял рояль цвета светлого ореха.

- Твоя мать на нем играет? – недоверчиво спросил Антон
.
- Я тоже! – весело ответила девушка. – Хочешь сыграю?

Он покачал головой:

- Нет, не хочу! В другой раз как-нибудь. – И помолчав спросил:

- Сколько у вас комнат?

- Три. Хочешь покажу мою?

- Покажи.

Карина провела его в комнату размером чуть поменьше, с двумя окнами и балконом. Там в одном углу стояла не слишком тщательно убранная кровать, в другом – большой стол с книжно-тетрадным беспорядком на нем и с компьютерным монитором чуть не в метр шириной. На стене, напротив кровати, висел экран плазменного телевизора – этот был уж совсем чудовищных размеров – метра в полтора. Картин в комнате практически не было – так парочка каких-то абстракций, но зато имелись стеллажи с книгами, а стена над столом была украшена цветным постером Милен Фармер, на котором певица была изображена с саблей в руке. Крупная надпись, с букв которой капала кровь, гласила: «Fuck them all!»

- Извини! – сказала Карина, обводя рукой свое жилище. – У меня беспорядок!

- Ерунда! – возразил Антон. – Ты моей комнаты не видела. Я смотрю, ты Фармер
любишь. А я у нее ничего не понимаю. Она же на французском поет. Только «Fuck them» и понятно.

- У нас в гимназии два языка дают – английский и на выбор. Большинство выбирает японский или китайский, а я выбрала французский. Мама говорит, в Европе французский даже более популярен, чем английский. А «Fuck them all» совсем не обязательно переводить буквально. Скорее, это означает “К черту их всех!» Эта песня вовсе не о сексе, это скорее песня протеста. Ты же знаешь, Биттлы тоже писали много песен протеста.

- Она что, сама себе песни пишет?

- В основном да. По крайней мере, тексты. Она хорошая поэтесса… Да ты садись! Вот у меня кресло есть.

Он увидел кресло, стоявшее неподалеку от кровати, и сел в него, вытянув перед собой ноги в ботинках, которых еще остались следы кладбищенской глины.
- Хочешь, я тебе что-нибудь включу? – Карина подошла и опустилась рядом с ним на пол. – Какая твоя любимая группа?

На душе у него было по-прежнему тошно. Хотелось выть, а не музыку слушать. Он пересилил себя и сказал:

- Ладно. Вруби «Pink Floyd», если есть. Старая группа, но я ее люблю.

- Конечно есть. Мне тоже эта группа нравится. У них есть раздумья о жизни, философия.

Карина поднялась, прошла к столу, включила компьютер… «А Дэн никогда уже не услышит ни «Pink Floyd», ни звона сабли!.. - с обострившейся вдруг тоской подумал Антон. – И вообще ничего уже не услышит!» На кладбище, когда он начал укладывать саблю рядом с телом Дениса, один их могильщиков, уже собиравшийся закрыть и заколотить крышку гроба, сказал привычно-повелительно, не глядя:

- Убери! Не положено!

- Не твое дело! – сверкнул на него взглядом Антон. – Твое дело заколотить, вот и заколачивай! Харон мне нашелся!

Кладбишенских дел мастер не знал, кто такой Харон (может, тот, кто хоронит?), и в поисках поддержки посмотрел на стоявших вокруг людей. Вокруг стояли в основном такие же юнцы и девицы с заплаканными или суровыми лицами. «Совсем дети! – подумал могильщик (которому было чуть за тридцать). – Хрен с ним, пусть положит игрушку. Запрета на самом деле и нет. Просто, как-то не принято. Бывали случаи, положат что-нибудь ценное, а потом глядишь – могилка разрыта! Народец у нас еще тот!»

Зазвучала музыка. Карина вновь опустилась на пол рядом с креслом. Антон запрокинул голову на спинку, закрыл глаза и начал вслушиваться в хорошо знакомые, но всегда открывающие ему что-то новое звуки и слова. В голове что-то поплыло, закружилось, тошнота начала ослабевать, уходить и на смену ей стала накатывать волна неожиданного блаженства…

Вдруг он очнулся и увидел, что Карина расстегнула ему брюки… Антон в смятении вскочил и начал поспешно их застегивать. Она испуганно и недоуменно смотрела на него снизу вверх.

- Ты что? Ты зачем? – закричал он, входя в бешенство. – Как ты можешь? Дэна убили, а у тебя одно на уме!

- Я хотела, как лучше! – пролепетала Карина, поднимаясь с пола, и на глазах ее блеснули слезы. – Хотела тебя успокоить!

- Шлюха ты, шлюха! Ненавижу тебя! – выкрикнул Антон и бросился к выходу из комнаты. – Из-за тебя Дэн погиб, из-за тебя! Стрептизерша гребаная! Не попадайся мне больше!

Она услышала, как хлопнула входная дверь, бросилась на кровать и зарыдала. Музыка продолжала играть – все такая же задумчивая и философская.

Прошло две недели. Жизнь продолжалась: школа, дом, тренировки. Правда на уроках Антон вел себя, как робот, лишь механически выполняя требования учителей, а на тренировках был вял и отрешен, не мог выиграть ни одного боя.

- Возьми себя в руки! – говорил ему тренер. – Если ты не займешь на зоне хотя бы третье место, я не пошлю тебя на Россию!

- И не надо! – хмуро отвечал Антон. – Не велико счастье!

- Антон, я понимаю, ты по Денису тоскуешь. - Вид Андрея Михайловича был сочувственен, но строг. – Его убийц ищут, я подключил своего друга. Но ты же не хочешь из-за его смерти уйти из спорта?

- Не знаю. – Антон посмотрел на наставника с тоской и каким-то отчуждением: у вас, взрослых, своя жизнь, у нас – своя. – Перегорело во мне что-то.
«Это детство в тебе перегорело! – с грустью подумал тренер. – Беззаботное детство! С реальной жизнью столкнулся, а она жестока и несправедлива".

- Ну, ладно, - сказал он. – Сделай паузу. Скушай «Twix», как говорят в рекламе. Не насилуй себя!

- Ничего, Андрей Михалыч! – нахмурился Антон и надвинул на лицо сетчатую фехтовальную маску. – Пробьемся! Я возьму себя в руки! И в ноги тоже.
Тренер усмехнулся и тоже надел маску:

- К бою готов?

- Готов!

Сразу после похорон Дениса, придя на очередную тренировку, Антон разыскал в каптерке у Михалыча (которую тот практически никогда не запирал на ключ) несколько старых, сломанных клинков – сабельных, рапирных и шпажных. Клинки ломались довольно часто, так как были сделаны из очень твердой, но довольно хрупкой стали. Сабельные клинки обычно ломались (от мощных рубящих ударов) возле гарды, там, где они резко утончаются, переходя в рукояточный стержень, шпажные и рапирные – ближе к концу, по причине какого-нибудь чересчур энергичного укола, приводящего к нештатному изгибу клинка, превосходящему его упругий предел. Андрей Михайлович рассказывал, что такие поломки могут быть очень опасны: удар сломанным острием (лишенным защитной шишечки) почти так же смертоносен, как удар настоящим, боевым оружием. Да и здесь, в секции, на памяти Антона, был случай, когда сломанная рапира пробила парню электрическую куртку, обычную куртку, а также набочник, и почти насквозь проткнула руку.

Поколебавшись несколько секунд, Антон сделал выбор в пользу клинка сломанной шпаги. Он был покороче, его легче будет при нужде утаить.
Дома (на следующий день, после школы) Антон взял напильник и принялся затачивать обломленный конец клинка. Металл был очень тверд, и напильник скользил по нему, почти как по стеклу. У Антона мелькнула мыль: «Не пойти ли с этим делом в школьную мастерскую, на электронаждак?», но он тут же отбросил ее. Не дай Бог кто-нибудь застукает, потом след пойдет, а трудовик вообще может отобрать. Вместо этого, он сбегал в магазин «Инструменты» и купил большой брусок для точки ножей. С бруском дело пошло быстрей. Однако к приходу матери его работа была сделана лишь на четверть. Его задачей было заточить клинок так, чтобы он превратился в длинный узкий стилет, способный без усилий (как игла) пройти сквозь любую, даже зимнюю одежду. Для этого требовалось снять с него много металла, но цель стоила того. Он должен был найти и убить Скорцени. Да и о своей безопасности стоило подумать. Антон не собирался подставлять себя по очередной удар.

Через три дня клинок был готов. Вместо объемистой гарды Антон поставил коротенькую перекладину из толстой проволоки (лишь бы не соскальзывала рука), а рукояточный стержень обмотал синей изолентой, изведя на это два рулончика, купленные в том же магазине «Инструменты». На острое, как игла, жало клинка он надел тонкую резиновую трубку (чтобы не проколоть чего ненароком), и в таком виде носил самодельную эту шпагу в одном чехле с саблей. Носил, в том числе и в школу, оставляя на вахте.

В прежние времена вахтеры (пожилые охранники, работавшие сутки через трое) ни под каким предлогом не согласились бы сберегать у себя саблю – хоть и спортивную, хоть и в чехле, - но после недавнего происшествия, когда прямо у стен школы бандюганы до смерти забили ученика, они относились с пониманием к желанию дружка этого парнишки иметь при себе хоть какое-то средство самообороны. Дирекция тоже смотрела на это сквозь пальцы. В конце концов, мальчик занимается в секции фехтования, может быть, он прямо из школы ходит на тренировки. Сабля ведь у него спортивная, безопасная. В чехол никто не заглядывал. Антон же стал чувствовать себе гораздо увереннее и спокойнее.
Однако собственная безопасность не была его самоцелью. Он должен был найти скинхеда Скорцени. Искать его он мог только в ночном клубе «Пегая Лошадь», других зацепок у Антона не было. Но он понимал, что соваться туда с такими поисками было бы глупо. Во-первых, можно было как раз на Скорцени сразу и нарваться, со всеми вытекающими, во-вторых, можно было нарваться на его бойцов, которых Антон в лицо не запомнил (кроме того, которого рубанул на бегу по голове). Последнее было куда более вероятно (бойцов было много) и фактически обрекало операцию на провал. Пойти в клуб и расспрашивать о бритоголовом громиле должен был человек сторонний, не замешанный в событиях.
Антон обратился к одному из одноклассников, Сергею – Серому, как его все звали. Серый тоже учился с ним и с Денисом с первого класса, и они вроде даже дружили, хотя, скорее, приятельствовали: списывать давали друг дружке, в кино иногда вместе ходили, на вечеринки... Между прочим, Серый занимался кик-боксингом, тоже по первому разряду.

- А вдруг они прочухают, если я буду об этом Скорцени расспрашивать? – с откровенной опаской засомневался Серый. – Мне с пробитым кумполом лежать не в мазь.

- Не писай раньше времени, - урезонил его Антон. – Тебе не надо расспрашивать. Придешь, потусуешься, позыришь туда-сюда… Увидишь здоровенного, лысого – сразу на воздух, и мне звонишь. А дальше уж моя болячка! Я там буду невдали.

- Стремно! – не скрываясь признался юный боксер.

- Дэну тоже было стремно, - возразил Антон.

Следующим вечером приятели пошли к «Пегой Лошади». Стоял уже декабрь, в воздухе пахло приближающимся Новым Годом, крепчал морозец и снегу навалило.

- Но я там долго не буду, - предупредил Серый. – Если твоего фашиста там нет, я его ждать не стану. Потолкаюсь для понта и свалю.

- Ладно, - согласился Антон. – Хоть часик покрутись там, а потом сваливай. Только отзвонись, чтобы я тоже колотун тут не ловил.

Серый позвонил ровно через час.

- Нет его, - сообщил он. – Или парик надел. Не было ни одного лысого и здорового. Был один плешивый, но в очках и толстый – явно не твой.

- Ладно, - сказал изрядно подмерзший Антон, прогуливавшийся все это время по соседней улице. – Топай домой. Мерси боку!

- Велкам! – без особого энтузиазма, но с явным облегчением отозвался одноклассник. – Приходи еще!

Через два дня состоялся выезд на зональные соревнования. Антон дрался без присущего ему задора, однако занял второе место и был включен в число рекомендованных на первенство России среди юношей. Тренера это очень обрадовало, Антона же не очень. Его занимала прежняя мысль: как найти Скорцени? Вновь посылать в «Пегую Лошадь» Серого не имело смысла (Бог знает, можно ли ему верить!), идти туда самому – рискованно. Со шпагой не пустят, а с пустыми руками – надо быть идиотом или Питером Сигалом.

Антон узнал через Люсю номер Карины и позвонил ей.

- Привет! – сказал он ровным голосом, как ни в чем не бывало. – Мне нужна твоя помощь.

- Привет! – чуточку помолчав, ответила девушка. – Ты уверен?

- Уверен. Давай встретимся и поговорим.

- А мне это надо?

- Надо.

- Ну, ладно. Подходи к моему дому. Подойдешь, звякни, я выйду.

Карина вышла в накинутой на плечи меховой шубке, из-под которой торчали голые ноги в легких туфлях.

- Давай зайдем в подъезд, - предложила она.

- Давай зайдем. Разговор долгий. - согласился он.

Они зашли в подъезд и поднялись мимо консьержки на площадку второго этажа, где было уже вполне тепло.

- Ты никак извиняться пришел? – спросила Карина с усмешкой.

- Извиняться? – Антон посмотрел на нее с легким удивлением. – Не знаю за что. У меня деловой разговор. – Я должен найти твоего Скорцени. Он бывает в «Пегой Лошади». Я не могу туда пойти по известным причинам. Серый, мой одноклассник, сходил, но не признал. Может, и вправду не признал. Ты его хорошо знаешь, не спутаешь. А если его нет, постарайся узнать, где еще его можно найти.

- А что потом?
- Потом я его найду и убью.

- А если он опять будет ко мне приставать? Или дружки его?

- Перетерпишь. Можешь даже поулыбаться. Ты это умеешь.

- Сейчас по фэйсу дам!

- Дай, если хочешь. Только сходи в «Лошадь».

- А ты что, в самом деле хочешь его убить?

- Я убью его.

- Тебя самого убьют. Дениса убили и тебя убьют.

- Денис был безоружен. А я вооружен и очень опасен.

- Фильм такой был старинный, - сказала Карина. – По телику как-то показывали. Так и называется: «Вооружен и очень опасен». Про американский Дикий Запад.

- У нас сейчас тоже Дикий Запад. Отморозки нас убивают, а менты делают вид, что ищут убийц. Если я его не найду, его никто не найдет.

- Хорошо, Антон, - согласилась девушка. – Я схожу в «Пегую Лошадь». Не уверена, что из этого что-то получится, но я схожу. А где ты встречаешь Новый Год?

Антон усмехнулся:

- А чего его встречать? Встречай, не встречай, он все равно придет. Неужели ты не понимаешь, что мне не до праздников?

- Извини. Я опять сглупила. Я вообще страшно глупая.

- Не глупая ты, а просто слишком благополучная. Не гладила тебя жизнь против шерсти!

- Меня-то не гладила? – Лицо Карины вспыхнуло. – Много ты знаешь! – Она с усилием взяла себя в руки и негромко сказала, не глядя на Антона – Иди! Я обещала – я схожу. Прямо завтра. Схожу и позвоню тебе. Пока!

- Пока! – ответил он и вышел на морозную, заснеженную улицу. И тут же услышал за собой ее голос:

- Антон!

Он обернулся. Карина стояла в полуоткрытых дверях, придерживая рукой полу шубки.

- А ты где будешь завтра? – спросила она. – Где будешь ждать моего звонка?

- Не знаю. Где-нибудь вблизи «Лошади». А что?

- Мороз такой, замерзнешь. А этого придурка может и не быть.

- Это не придурок. Это убийца! – жестко возразил Антон.

- Есть идея! – продолжала Карина. – Ты придешь ко мне и будешь ждать меня здесь, у меня дома. Или моего звонка. Не бойся, приставать к тебе не буду!

- Я и не боюсь! – хмыкнул он. – А твоя мать что скажет?

- Ничего. Я скажу ей, что твоя мать на дежурстве, а ты ключ дома забыл: посидишь у нас, пока она с работы не вернется.

- Поверит?

- Это не важно. Возражать все равно не будет. А я вроде как к подруге пойду, к контрольной готовиться.

В прошлый раз, когда в клуб ходил Серый, Антон изрядно промерз. Вновь торчать два часа на морозе не хотелось, и он принял предложение Карины.
Мама Карины оказалась (как он и ожидал) весьма красивой женщиной. Антон был в музыкальном театре только однажды, давным-давно, на каком-то детском спектакле, как актрису ее не помнил, а возможно она в том представлении и не участвовала.

- Очень приятно! – сказала она и приветливо улыбнулась, когда Карина представила Антона как своего друга. – Конечно, вы можете побыть у нас. Я, правда, тоже ухожу. У нас в театре сегодня капустник. Но вы можете телевизор посмотреть, книжки полистать!..

- Мама, я сама с Антоном разберусь! – остановила ее дочь. – Иди в свой театр! Я скоро вернусь.

И она повела гостя в свою комнату.

- Ну предложи, по крайней мере, человеку чаю! – раздался вслед ей голос матери.

Карина усадила Антона в то же самое кресло, в котором он сидел в прошлый раз, включила телевизор:

- Развлекайся! Вообще, можешь делать в этой комнате все, что захочешь. Можешь даже поспать на моей кровати. Чаю принести?

- Обойдусь. Не напрягайся. Со звонком только не тяни. Как что-то узнаешь – звони. Ничего, если я квартиру оставлю открытой, когда уйду?

- Ничего. У нас внизу консъерж.

- Я заметил.

- А ты, я смотрю, при оружии! – Карина кивком указала на чехол, оставленный им у стены. – Но что ты сделаешь спортивной саблей? Ну, фэйс располосуешь! Ну, синяков наставишь! А потом они тебя убьют, как убили Дениса.

- Что надо, то и сделаю, - заверил он холодно. – Ты только будь осторожна, на рожон не лезь.

Карина уже была готова к выходу. Она оделась поскромнее, в джинсы и в темно-синюю с небольшими блестками блузку, едва заметно подвела глаза (ну как без этого), а губы вообще не коснулась помадой, лишь слегка покусала зубами, чтоб заалели.

В этот вечер в «Пегой Лошади» праздновали так называемое католическое Рождество. Несмотря на то, что время едва перевалило за десять вечера, народу в клуб набилось больше, чем бывает в православной церкви в Пасху (Карина ходила туда однажды с матерью), и девушка даже подумала иронически, что вряд ли хоть кто-то из присутствующих имеет отношение к католической церкви, или, скажем, к протестантской. Вдоль стен круглого зала стояли столики с напитками, фруктами и закусками, с плотно усевшимися за ними людьми, посреди мигала лампочками искусственная елка, вокруг которой дергалась и галдела уже готовая к развеселому праздненству толпа, состоящая из молодежи обоего пола в возрасте от четырнадцати до семидесяти лет; по потолку и по лицам скакали шальные разноцветные зайчики, гремела оглушительная музыка…

Карина огляделась, увидела знакомых девчонок, стоявших возле эстрадного возвышения, пробралась к ним сквозь толпу.

- Привет, подруги!
- О, Каринка! Привет! Давно тебя не было! Как житуха?

- Лучше всех! В гимназии был напряг. Пахала, как папа Карло!

- Ну, да! Ты же у нас на золотую идешь! Как это тебя сегодня маман отпустила?

- Она и не знает! – лихо и главное честно ответила Карина. – Думает, я к подруге пошла, уроки делать. А здесь, я смотрю, - толпа! И какие-то все незнакомые!

- Рождество! – гордо пояснила одна из девушек, известная в этой компании под именем Чокита – плясунья и хохотунья. – Со всего города народ привалил. Мои шнурки тоже здесь!

- Кто, кто? – переспросила Карина с неподдельным удивлением.

- Предки! – снисходительно пояснила девушка. – Песок сыплется, у туда же – в ночной клуб! Ладно, хоть и я смогу с ними заодно побыть тут подольше. А ты надолго?

- На часок. Ну, на полтора. Я же у подруги!

Она решила не расспрашивать пока о Скорцени, не засвечиваться. Может, он сам ей на глаза попадется (желательно, не взаимно), а может, кто-то заговорит о нем. И Карина включилась в общий танец, который вряд ли можно было и танцем назвать – так, некие конвульсивные телодвижения, никак не привязанные к конкретной музыке, то, что в дискотечном народе обычно именуют «хастл», а иногда «свинг». Фактически, ему и учиться не надо, импровизируй от души, и никто в тебя камня не кинет, все вокруг такие же специалисты. Самый демократичный танец. Не вальс какой-нибудь бостон, не танго и даже не сальса. Карина умела танцевать и вальс, и танго, и сальсу, но сейчас она вместе с многолицей и многоголосой толпой танцевала хастл, двигаясь в толпе, подобно броуновской частице, внимательно оглядываясь по сторонам и улыбаясь знакомым и незнакомым.

К своему дому она подошла без четверти двенадцать. Достала айфон и позвонила Антону.

- Не разбудила? – спросила она, когда он отозвался после пятого гудка.

- Нет, все нормально, в туалет ходил. Как у тебя?

- Пустышка! Его не было, спрашивать я не стала, извини. Сам сказал: «На рожон не лезь!»

Карина услышала глубокий вздох, потом Антон спросил:

- Ты где сейчас?

- У дверей.

- У каких дверей?

- У дверей моего дома. Можно мне войти? Или ждать, пока ты выйдешь?
Две секунды длилось молчание, потом прозвучал ответ:

- Жди. Я сейчас.

Она набрала код домофона и вошла в подъезд. Антон уже спускался навстречу ей по лестнице.

- Извини, - опять сказала она. – Я действительно испугалась. Я увидела там парня из его команды, из тех, что меня били, и сразу ушла.

- Он тебя узнал?

- Не знаю. Похоже, что нет, не успел. Но я расслышала, что послезавтра они собираются ехать на горнолыжку, кататься на сноубордах.

- Вот как? – Лицо Антона оживилось. – Надо съездить, покажешь мне его. У меня на лица память плохая. Катаешься на доске?

- Катаюсь.

- А я на лыжах немного. Правда, своих у меня нет, но это ничего. Возьму у пацанов. Для понта, чтоб не выделяться.

- У нас послезавтра контрольная… - робко возразила Карина.

- Потом пересдашь, - безапелляционно отмел ее возражение Антон. – У нас с тобой дело поважней.

- Как скажешь, - согласилась девушка. Она уже чувствовала, что готова во всем подчиняться этому решительному парню, следовать за ним повсюду.

Горнолыжная база находилась километрах в тридцати от города, на склоне довольно высокой лесистой горы. Во время войны на ее вершине была устроена станция противовоздушной обороны. Там сидели девушки-наблюдательницы, с мощными биноклями и жестяными слуховыми трубами, они первыми замечали немецкие самолеты, летящие к городу, и сообщали о них по телефону. Среди тех девушек была и прабабушка Антона (увы, уже лежавшая на кладбище), потому он и знал от мамы эту историю. Лет двадцать назад, когда в городе сделались популярны горные лыжи, на горе устроили две трассы, соорудили бугельный подъемник, внизу поставили деревянное зданьице с пунктом проката, кассой и раздевалкой. Несколько лет назад простой бугель заменили на европейскую «швабру», а к пункту проката пристроили крошечное кафе с гордым названием «Эдельвейс», примерно тогда же на горнолыжке начали появляться «челы» и «герлы» с досками, то есть, со сноубордами. Лыжники их не любили, потому что бордисты, подобно бульдозерам, сгребали снег со склона, а к тому же норовили отдыхать и точить лясы, собираясь группками, прямо посреди трассы, как тараканы.

Народу в очереди на подъемник было немерено. Антон прикинул – ждать минут сорок.

- Ты постой, - сказал он Карине, - а я сгоняю в кафушку. Позавтракать не успел, кишки ссохлись.

- Возьми мне сникерс! – попросила Карина.

Держа лыжи в одной руке, а палки в другой, Антон подошел к двери кафе. Дверь распахнулась, и из нее вышел парень, держащий в руках доску. На голове у него была шутовская шапочка с тремя разноцветными помпонами, к которым были привязаны колокольчики. Просторная зеленая куртка защитной раскраски и фиолетовые безразмерные штаны дополняли довольно типичный «прикид» чела-бордиста. Впрочем, герлы одевались примерно также. «Карина среди них – просто Мэри Поппинс!» - автоматически заметил Антон. Но заметил лишь краем сознания. Потому что сразу узнал «клоуна». Тот тоже узнал его. Оба замерли на несколько мгновений.

- Немая сцена! – хищно улыбнулся Антон и воткнул лыжи и палки в глубокий снег возле крыльца.

- Чё надо? – нервно спросил парень.

- Поговорить! Отойдем?

Тот оглянулся через плечо, глянул по сторонам, но, наверное, не увидел никого, кого можно было бы окликнуть.
Не выпуская из рук сноуборда, он пошел туда, куда жестом указал Антон – за угол заведения. Отсюда были видны и склон, и подъемник, и многолюдная очередь к нему.

- Присядем? – предложил Антон все с той же «приветливой» улыбкой, снимая с плеча чехол. Парень опустил доску на плоский снежный сугроб и сел, прислонившись спиной к дереву, вглядываясь в толпу у подъемника – по-видимому, в надежде увидеть кого-нибудь знакомого. Антон сел с ним рядом, развернувшись вполоборота.

- Я вижу, узнал! – вкрадчиво начал Антон. И тут же, без перехода, ткнул собеседника в грудь чехлом с упрятанным внутри шпажным клинком. Не сильно ткнул, только чтобы клинок проткнул чехол и одежду и слегка впился в тело.
Собеседник ойкнул испуганно и уставился на него:

- Ты чё, баклан? Больно ведь!

- Будет еще больнее, - пообещал Антон. – Дэна ты убивал?

- Не, ты чё? Меня там не было! Сукой буду!

- Ты сука и есть.

- Падлой буду! Это Скорцени!

- Кто еще там был? – Антон нажал на рукоятку чуть сильнее.

- Гусь, Лёха и Филон! - Парень слезливо сморщился. - Больно же! Но мочил Скорцени. Он сам потом базлал. Три раза, грит, по черепу арматуриной врезал. А пацаны только ластами шуровали.

- А в парке ты за нами гонялся?

- Но вы же удрали!

- Где искать Скорцени?

- А нигде! Нету его! – Глаза «клоуна», не смотря на ощущаемую им боль, радостно блеснули. – Ноги он сделал, не стал дожидаться, когда менты повяжут. Или такой вот придурок найдет.

- За придурка ответишь, - пообещал Антон и опять нажал на рукоятку.
Тут его собеседник взвыл:

- В натуре, чмо! Приколешь, ведь.

Антон огляделся. Нет, никто на них внимания не обращает. Сидят два приятеля, мирно беседуют.

- Еще завопишь – точно приколю. Не поверю, что не ты убил Дэна, и приколю. Повторяю вопрос: где Скорцени? Где его искать?

- В Москве он. Звонил оттуда. Есть там какая-то бригада номер 88, он к ним прислонился.

- Фамилия!

- Чья, его?

- Твоя мне без надобности.

- Скворцов. Олег Скворцов.

- Телефон!

- У меня в трубе забит.

- Давай сюда!

Антон чуть ослабил нажим, давая «подследственному» возможность залезть в карман и достать мобильник. Потом еще раз оглянулся по сторонам и резко двинул ручку шпаги вперед. Соратник Скорцени беззвучно охнул, взгляд его глаз вскинулся в небо, и тело сразу обмякло. Антон еще плотнее прислонил его к дереву, осторожно освободил жало клинка и упрятал его вновь в ткани чехла. Посмотрел на грудь убитого. Крошечная дырочка на камуфляже совсем не заметна, крови не вышло ни капли. А если и вышло, то осталось где-то внутри.
Антон поднялся и ровным шагом вернулся к входу в кафе, взял свои лыжи и палки и пошел искать Карину. Оказалось, что та продвинулась в очереди только на треть. Наглые тинэйджеры-бордисты толпами ломились на подъемник без очереди, в наглую оттирая более взрослых (а потому и более воспитанных) лыжников.

- В кафе тоже очередь, - соврал Антон. – Пойдем отсюда. Поехали домой!

- Ну давай достоим! – запротестовала Карина. – Давай хоть разок скатимся!

- Живот у меня крутит, и ноги дрожат, - сказал он. – Давай в другой раз. – И не дожидаясь ее ответа, двинулся в сторону раздевалки. Карина пожала плечами и побрела следом. «Странный парень! – подумала она. – Так рвался искать того типа, а теперь вдруг его скрутило! А может, врет? Может, он его уже нашел? Узнал без меня?»

Уже на пути к автобусу она не удержалась и спросила:

- Ты его нашел? Поговорил?

Антон посмотрел на девушку и промолвил:

- Тебе лучше считать, что не нашел. – Никакого сожаления о содеянном он не ощущал. Участвовал этот подонок в убийстве Дэна или не участвовал, значения не имело. Если бы в парке догнали, могли бы и двоих убить. Но и это было не важно. Важно было другое: живой он обязательно позвонил бы в Москву, и Олег Скворцов-Скорцени залег бы на дно, или просто подготовился бы к встрече. «Я же не Терминатор-Шварценеггер, чтобы разносить всю столицу! –сказал себе Антон, укрепляясь в своей правоте. - Но Карине лучше не знать деталей. Спать будет спокойнее».

- Ты кому-нибудь говорила, что едешь на горнолыжку со мной? – спросил он.

- Только маме.

- Скажи ей, что я не поехал, и ты вернулась именно из-за этого. Одной было скучно кататься. Меня здесь не было, понятно?

- Понятно. – Карина посмотрела на него, как он идет с лыжами на плече, глядя вперед, на дорогу. -
 
- Я боюсь за тебя, - сказала она. – Ты очень смелый, но ты один. Они убьют тебя.

- Думай лучше о контрольной, - усмехнулся Антон. – А то огорчишь своих маму и папу.

Новый Год Антон встретил дома, с мамой. Выпили шампанского, смотрели телевизор, в углу светилась лампочками и пахла хвоей маленькая елка.

- Зря ты никуда не пошел, - посетовала Ангелина Семеновна. – Я бы не обиделась. Неужели у тебя и девочки нет?

- А зачем мне девочка? – улыбнулся сын, не отрывая взгляда от экрана. – Ты у меня всем девочкам фору дашь. А вот ты почему никого не охмуришь? Ты же у меня еще молодая и красивая! Неужели все еще отца моего любишь?
Ангелина Семеновна слегка зарделась: то ли от комплимента, то ли от того, что сын вдруг заговорил на тему, которую они оба всегда старательно обходили, и ответила, пожав полными плечами:

- Да нет, Антоша. Отца твоего я любила-любила, да перелюбила. Вот написала его мать о нем, а у меня сердце даже не шелохнулось. Сколько лет прошло! У него уж и семья другая, австралийская! А ты бы все-таки съездил, посмотрел. Это раньше мы в СССР сидели, за занавесом, только в Болгарию и могли съездить, да и то – по путевке. А теперь мир – большой, интересный!

- А я и съезжу, мам. Вот загранпаспорт оформлю после каникул и съезжу.
Мать удивленно посмотрела на сына. Она-то сказала без задней мысли, для разговора, уверенная, что он опять откажется, а он вдруг согласился. В душе у нее кольнуло.

- Так ведь и визу еще надо, небось, получать! – заметила она неуверенно.

- Надо, - согласился Антон и опять уставился в телевизор. – Из России взъезд в Австралию – по визам. Визы в Москве оформляют. Я в Интернете все узнал. Главное – паспорт и приглашение. Приглашение у меня уже есть.

- Ты думаешь, такого простого письма достаточно? – Ангелина Семеновна все еще не верила, что сын говорит серьезно, что его слова – не новогодняя шутка
.
- Может, и нет. Я напишу отцу, пусть пришлет что-то более официальное. Время еще есть – пока паспорт делается.

- Ты что, сразу и полетишь? – еще больше удивилась мать. – А учеба? Подожди хоть до лета!

- Наше лето – это у них зима, - возразил Антон и посмотрел на нее с назидательным выражением лица. – Они ж антиподы! Вверх ногами ходят! Если уж ехать посмотреть, то надо сейчас, когда у них лето. Да ничего страшного, мам! Со школой я договорюсь, нагоню. Я же способный, ты знаешь!

- Да, я знаю, - задумчиво произнесла Ангелина Семеновна, но на душе у нее стало тревожно-тревожно.

Антон же тайно радовался, что разговор хорошо так удался, как все к слову и кстати получилось. К сожалению, он не был еще взрослым и самостоятельным человеком, и не мог просто так собраться и полететь в Москву на поиски убийцы друга. Грубо говоря, у него и денег на билет не было. Кроме того, нужен был убедительный предлог. Поездка к отцу в Австралию – предлог убедительный для всех. Никто не станет недоумевать и гадать: а что это Антона понесло в столицу? На самом деле, ехать в Австралию он не собирался, не нужен и не интересен был ему внезапно объявившийся отец. Но в Москве жила бабушка, мать отца, у нее можно будет остановиться. Придется, на всякий случай, подать-таки документы на австралийскую визу, но сколько дней (или недель) занимает ее оформление, бабушка вряд ли знает, вот и будет у него время для поиска Скорцени. А потом можно сказать, что визу ему не дали, или просто потерять паспорт, и вернуться домой.

Зимние каникулы пролетели быстро. По крайней мере, в фехтовальной секции. Уже восьмого января Андрей Михайлович собрал своих подопечных и объявил, что через две недели – выезд на первенство России. Антон встрепенулся: может, и без визовых дел он окажется в столице, да еще и раньше, чем планировал. Однако, оказалось, что в этом году соревнования состоятся в Екатеринбурге.

- Ты едешь, - напомнил ему тренер. – Готовься!

- Да я пожалуйста! – пожал плечами Антон. – Я как пионер. А что там ваш друг, полуполковник? Не нашли еще убийц?

- Когда найдут, я тебе сам скажу. Тренируйся давай! Я в твои годы уже мастером был, а ты - лодырь!

- Я тренируюсь! – послушно ответил Антон и пошел к ребятам, которые дружно били саблями по манекену в углу зала.

В Екатеринбурге он дрался яростно, стиснув зубы. Перед его глазами все время стояло лицо бритоголового Скорцени. Он занял пятое место и сделал «камээса», то есть выполнил норму кандидата в мастера спорта. Тренер был доволен. Ему же самому все было безразлично. Краем сознания он подумал, что Денис порадовался бы за него, но, увы, Денис уже ничему не сможет порадоваться.
Прошло еще чуть более месяца. Зима в городе пошла на убыль, но с реки временами задувал пронизывающий ветер. Подошли весенние каникулы. Антон собрался лететь в Москву.

- Мам, ты меня не провожай! – почти требовательным тоном попросил он мать. – Меня девушка будет провожать.

- Девушка? – обрадованно переспросила Ангелина Семеновна. – Так у тебя, все-таки, есть девушка? Совсем большой ты у меня стал! И как ее звать?

- Не надо ее звать, - отшутился он. – Вернусь – познакомлю.

Из багажа он имел объемистую спортивную сумку и небольшой рюкзачок-ранец. В сумку он упрятал отточенный клинок, аккуратно примотанный к стойке фотоштатива-треножника и обложенный вещами. Штатив этот он несколько дней назад купил специально на рынке у старьевщика и принес домой, сказав матери, что товарищ попросил отвезти его в Москву, передать кому-то. Антон долго думал, как доставить в Москву «оружие возмездия»: в салон самолета его не возьмешь, да и в багаже, при просветке, такой предмет может показаться подозрительным. В конце концов, на ум пришел штатив, это должно было сработать. А если не сработает, если к багажу придерутся, он оставит штатив со шпагой Карине, и присутствие мамы при этом нежелательно. Он понимал, что вступил на очень опасную тропу, и старался все тщательно продумывать, чтобы не проколоться. В крайнем случае, оружие можно сделать и в Москве, купить клинок в спортивном магазине, но лучше привезти с собой, чтобы меньше следить в Москве.

Карина действительно хотела его проводить. Одна она знала, зачем он летит в Москву. Боялась за него, но не отговаривала. Знала, что отговаривать бесполезно. С горнолыжкой, вроде, все обошлось. В городских новостях сообщили об убийстве молодого сноубордиста, но заметного продолжения эта история не имела. По крайней мере, для нее и Антона. А с тем, что подонков надо наказывать, она была абсолютно согласна.

- Будь осторожен! - Напутствовала она его в аэропорту. – Я жду тебя живого.
 
- Не волнуйся! – отвечал он. Багаж прошел спокойно, и Антон был почти уверен в успехе предприятия. Главное - найти Скорцени, а с остальным он справится.

 – Ты тоже береги себя. И это… - Он заметно смутился, но все-таки закончил фразу: - Завязывай ты с этим стрипом! Не идет он тебе!

- Ты полагаешь? – Карина деланно удивилась. На самом деле, она уже и сама перестала ходить в студию стрип-пластики. Душа перестала к ней лежать.

- Уверен!

- Я подумаю. Ну, ладно, звони, мушкетер! Не пропадай! – Она поцеловала его в щеку.

- И ты звони! – ответил он и поцеловал ее в губы. Неумело, по-юношески.
Карина обхватила его за шею и слила свои губы с его губами.

В самолете Антону досталось место у окна. Он выпростал из кармана провода от плейера, воткнул в уши «таблетки» и отключился.

В Москве он уже бывал. Два раза. Первый раз в детстве, с мамой, второй раз год назад, когда ездил с командой на первенство России. Получив багаж, Антон прошел к посадке на аэроэкспресс, взял в автомате билет и доехал до Павелецкого вокзала. Там он перешел в метро, купил в кассе карточку, сразу на десять поездок, и поехал к бабушке. Бабушка жила на Автозаводской, и фактически ему пришлось, как бы возвращаться, опять ехать в сторону Домодедова. Но такова уж Москва, с ее транспортом и ее размерами. Как искать в ней одного-единственного человека? Особенно, если ты не хочешь, чтобы он знал, что ты его ищешь.

С бабушкой он, конечно, списался и созвонился заранее. Вот и сейчас он позвонил ей из метро.

- Добрый день! – сказал он, избегая обращения, так как еще не знал, как ему обращаться к матери незнакомого ему отца. Вроде, бабушка, вроде, надо на «ты», но с другой стороны – он и с ней не знаком совершенно, как и с отцом. Он и письма-то ее раньше не читал, которые она маме присылала. – Ну, вот, я приехал. Уже в метро, на Автозаводской. Дальше-то как идти?
Бабушка объяснила, и он пошел. Идти оказалось недалеко. Жила она в шестнадцатиэтажном доме, на седьмом этаже. Когда он позвонил в дверь, она сразу открыла. Ждала звонка.
Примерно такой он себе ее и представлял – невысокого роста, круглолицая, с гладкой прической и тугим узлом седых волос на голове. Одета старушка была в шерстяное платье темно-вишневого цвета, на ногах – домашние мягкие туфли.

- Антоша! – всплеснула она руками. – Какой ты большой! Какой красивый!

- Здравствуйте, бабушка! – смутившись, поздоровался Антон. – Вот, приехал!

- Вижу, вижу! – с ее лица не сходила улыбка. – Раздевайся, проходи!.. Да сумку-то поставь, потом пронесешь. С дороги-то устал, поди, проголодался?
 
Антон поставил сумку возле стойки с крючками для одежды, повесил рюкзачок и куртку.

- Да! – спохватился он и кинулся к сумке. – Гостинец у меня для вас. Мама передала.

Город, где жил Антон, стоял на большой реке и славился рыбой. Ангелина Ивановна, разумеется, сочла, что лучшим подарком для бывшей свекрови будет большой копченый балык.

- Ну, зачем она? – деланно сконфузилась москвичка. – Это же дорого!

- Не-а! – бодро соврал внук. – У нас это дешево. Как семечки!

Бабушка провела его сначала в ванную – умыться, затем в гостиную, где уже был накрыт стол. «Не на кухню! – обратил внимание Антон. – В гостиную!»
Гостиная была не велика (рояль бы в нее не поместился), но все-таки это была гостиная, и в этом доме именно она предназначалась для приема пищи, даже если за стол садился один человек. А накрыт он был именно для одного. На белой крахмальной скатерти стояли: большая фарфоровая супница, украшенная розами и закрытая фрфоровой же крышкой, глубокая суповая тарелка на плоской сервировочной тарелке, корзинка с хлебом и гренками, чашка с теплой водой для ополаскивания пальцев, солонка из хрусталя и перечница из нержавеющей стали. Слева от тарелки лежали две вилки, справа – нож и рядом с ним большая ложка. Кроме того, на столе имелись небольшие тарелочки с разложенными на них ломтиками ветчины, сервелаты, сыра и красной рыбы – точь-в-точь такой, какую привез в подарок Антон. Дополняли это убранство вазочка с разноцветными бумажными салфетками, большая бутылка «Кока-колы» и высокий стакан из тонкого стекла.

Разумеется, в гостиной имелись и другие предметы, кроме стола – буфет с «горкой», украшенной белыми слониками, застекленные шкафы, уставленные посудой, телевизор с двумя глубокими креслами, большая хрустальная люстра, - однако главенствовал в ней стол – большой, овальный, окруженный шестью стульями с высокими спинками.

- Садись, внучек дорогой! Откушай, что бабушка приготовила!

Антон осторожно уселся на стул. Бабушка тут же сняла крышку с супницы, из которой сразу вырвались пар и аромат густого горохового супа, и наполнила его тарелку.

- Греночки бери, рыбку, колбаску!.. – почти пропела она ласковым голосом. – Не стесняйся! У бабушки ведь в гостях!

- Я и не стесняюсь! – ответил он сдавленным голосом, не отрывая глаз от тарелки. – Просто я не голоден. Нас в самолете кормили.

- Знаю я, как в самолете кормят! – засмеялась старушка. – Сейчас я еще второе принесу!

В качестве второго была подана большая куриная котлета, с торчавшей из нее косточкой, обложенная картофелем фри, зеленым горошком, маслинами и красным перцем.

«Мама миа! – с ужасом подумал Антон. – Неужели я все это съем?» - и обреченно взялся за нож и вилку. Но и это было еще не все. На десерт была подана клубника со сливками, а к чаю – торт-бизе.

К концу обеда Антон совсем осоловел и почти засыпал. Оно было и не удивительно. Разница по времени между Москвой и его родным городом составляла пять часов, и его биологический хронометр показывал полночь.
Бабушка провела его в небольшую комнату, где Антона уже ждала застеленная постель.

- Спокойной ночи! – заплетающимся языком произнес он и сразу уснул, как засыпают уставшие и умиротворенные дети.

- Спокойной ночи, Антошенька! – Бабушка погладила внука по голове и с улыбкой на лице вышла из комнаты, тихо затворив за собой дверь. Сбылась ее мечта – внук приехал! Шестнадцать лет она любила его заочно, писала письма, посылала подарки и, честно говоря, не надеялась когда-нибудь увидеть. Понимала, что невестка не простит ее непутевому сыну обиды, а значит и мальчика воспитает в нелюбви к отцу. А, не любя отца, зачем мальчик приедет к бабушке? Но вот случилось! Повзрослел мальчик, потянуло-таки его к отцу, захотелось увидеть… А, может, и не отца, а только Австралию захотелось увидеть? Ну и пусть! Жизнь, она все на места расставит. Главное, приехал, осчастливил бабушку.

Наутро Антона ждал такой же изысканный завтрак. Только на этот раз бабушка тоже села за стол – напротив внука.

- Бабушка, ты меня всегда будешь кормить, как в ресторане? – поинтересовался Антон. Он как-то незаметно перешел на «ты», чему она, конечно, обрадовалась.

– Я думал, это только в первый день, по случаю приезда. Ты не из дворян, случаем?
- Из каких дворян! - улыбнулась бабушка. – Мы курские. Мои родители после войны как в Москву из деревни приехали, так я здесь и родилась. А Иван Степанович – из-под Рязани! Однако он в Москве быстро в гору пошел, в министерстве работал… Сначала мы в коммуналке жили, а потом вот эту квартиру дали. Здесь и Костя родился, отец твой…

- Иван Степаныч – это мой дед?

- Ну да. Пять лет как ушел, одна я осталась.

- Куда ушел?

- На кладбище, куда же? По-старому, преставился, да теперь так уже не говорят.

- А в каком министерстве он работал?

- В строительном.

- И кем?

- Ну, не министром, конечно! Однако дослужился до заведующего отделом. Сейчас я на его персональную пенсию и шикую. На банкетах разных бывал, на фуршетах. Вот и приучил меня к ресторанному протоколу. А мне и нравится! Красиво, по-городскому. Гости приходили, ахали… Как спалось на новом месте? – вдруг сменила она тему. – Бока не намял?

- Спасибо, нормально, - ответил Антон. Он действительно спал, как убитый, даже снов не видел. – Я спросить хотел: у вас дома интернета нет? Вай-фая.

- Чего нет, того нет, - серьезно ответила женщина. – Он мне без надобности. Честно говоря, даже и не знаю, зачем он нужен.

- Ну, информацию находить, музыку качать… Да там много еще чего есть. У меня, конечно, и смартфон неплохой, но с компа или планшета удобнее. Я хотел посмотреть, где австралийское посольство находится. Адрес я знаю, но на карте…

- Так я тебе объясню! – оживилась бабушка. – Костя мне подробно отписал. Он и меня в Австралию звал, но я уж стара, ноги не ходят… Куда мне в Австралию!
Она поднялась, кряхтя, подошла к буфету, выдвинула небольшой ящичек и достала оттуда листок бумаги.

- Вот, метро «Китай-город»… Тут он и, как пройти, нарисовал, по Солянке…
Антон глянул на рисунок.

- Понял, разберусь. Можно, я возьму этот листок?

- Бери, конечно. Ты прямо сейчас ехать хочешь? Так ведь сегодня воскресенье! Посольство, наверное, и не работает!

- Действительно! – Антон слегка смутился. С этим перелетом и с думами о предстоящем деле, он как-то отключился от реальности. – Ладно, все равно съезжу, огляжусь, чтоб потом не искать. Ну, и погуляю, Москву посмотрю!
Шпагу он с собой решил не брать. Шансов сразу встретить Скорцени не было никаких, а отвечать на неизбежный вопрос бабушки: «А что это у тебя такое?» ему не хотелось. Он решил проехать прямо до «Китай-города», найти посольство, а там и погулять по окрестностям, благо это и был, как он понимал, практически центр Москвы.

Посольство он нашел легко, прошелся вдоль высокого железного забора с выступающей на тротуар стеклянной будкой недремлющего охранника. «Завтра тут, небось, очередина будет! – подумал он. – Говорят, народ за бугор все валит и валит. Медом им там намазано, что ли? Я вот никуда валить не собираюсь. И в Австралию эту, долбанную, не поеду!»
Потом он выкликал на смартфоне карту Москвы и, сверяясь с ней, стал выбираться к Старому Арбату, о котором много слышал и даже сохранил смутные воспоминания с детской поездки с мамой. Кто в нашей стране не знает о московском Арбате? Кто не слышал песни о нем? Да что там говорить! Наверное, в каждом российском городе – и большом, и малом – имеется и свой Арбат, появившийся в подражание московскому, где гуляет молодежь, где назначают встречи и узнают горячие новости.

Старый Арбат всегда полон народа. Здесь иностранцы покупают матрешек и шапки-ушанки с красными армейскими звездами; здесь непризнанные живописцы продают картины заезжим провинциалам, здесь у Стены Цоя звенят гитарами его вечно юные поклонники, здесь потешают почтенную публику самодеятельные жонглеры и акробаты…

Но, стоп! Внезапно публика цепенеет и начинает смотреть в одну сторону. Туда, откуда движется группа молодых людей, одетых в черное. Головы этих людей гладко выбриты, на ногах – тяжелые ботинки. Они идут клином, впереди высокий, широкоплечий вожак. На нем короткая кожаная куртка без воротника, у него тугая бычья шея, на кулак правой руки намотана стальная цепь. Люди на улице пугливо расступаются, кое-кто спешит укрыться за дверьми ближних магазинчиков.

Бритоголовый вожак подходит к хорошо одетому средних лет африканцу, который в компании с белой девушкой рассматривает уличные картины, и молча, с ходу, бьет его в ухо. Африканец падает. Девушка вскрикивает и рефлекторно отшатывается. Мгновенно налетают остальные скинхеды – человек шесть-семь – ожесточенно бьют упавшего ногами. Девушка пытается защитить своего спутника, ее тоже сбивают на асфальт.

На все это действо уходит не больше минуты. Затем, как по команде (а может, и была там негромкая команда вожака), избиение прекратилось, нападавшие быстро разошлись в разные стороны и скрылись в боковых переулках и дворах.
«Вот это да! – перевел дух Антон и провел тыльной стороной кисти по лбу, отирая выступившую испарину. – Средь бела дня! В центре Москвы! И где же доблестные менты?..» В начале инцидента ему даже показалось, что вожак скинхедов это и был искомый им Скорцени, но потом он понял, что ошибся, это был другой человек. Таких качков-мордоворотов среди них, видно, немало. Попробуй его найди. К такому ведь скину не подойдешь на улице и не спросишь: «Братан! Я кореша ищу, по кличке Скорцени. Не скажешь?» По башке получишь, вот и все.

Антон понимал, что даже знание номера телефона, по которому можно позвонить Олегу Скворцову, никак ему не поможет. «Ты кто? Откуда у тебя номер моей мобилы? – сразу последует вопрос. И что на это можно ответить? Хорошо киношным крутым парням: они звонят другим крутым парням и грузят: «Пробей-ка мне этот номерок! Что за чувырла под ним дышит?» А кому мог позвонить Антон? Кого мог он нагрузить?

Гулять по Арбату больше не хотелось. Антон опять сориентировался по смартфону и двинулся в сторону Красной Площади.
У самого входа на площадь, у большого кирпичного здания (музей Ленина, понял он по карте), Антон опять увидел группку бритоголовых. Худенький пацан лет четырнадцати продавал какие-то газеты и журналы, которые доставал из большой раскрытой сумки, стоявшей рядом с ним на брусчатке мостовой; двое парней постарше стояли поодаль, курили и посматривали на него и на прохожих. Прохожие нет-нет, да и подходили к парнишке, брали в руки газеты и журналы, рассматривали, хмыкали, пожимали и отходили. Однако кое-кто и покупал. Несколько юнцов толкались рядом, читали купленное, обсуждали.
Антон подошел, решив, что здесь он может что-то узнать о местах, где могут бывать такие как Скорцени.
Пацан продавал газету «Я – русский» и журнал «Уличный боец». Как и следовало ожидать, и то и другое было рассчитано на скинов. Антон купил и журнал, и газету.

- А где вы тусуетесь? – спросил он у продавца. Тот посмотрел на него испытующее и ответил: - А нас там уже нет!

Надвинулись двое «лбов».

- О чем базар?

- Да так, интересуюсь. Нельзя?

- Ты кто?

- Никто. Приезжий. По Москве гуляю.

- Вот и гуляй. Пока не настучали.

Антон пожал плечами и двинулся по Красной Площади в сторону красивого храма.
«Стерегутся, гады! – подумал он. – Как на войне живут. А, впрочем, и то верно: у них вся жизнь – война, сегодня сам видел. Надо думать, что у них и врагов хватает, даже мимо ментов, вот и стерегутся».
Больше в этот день он бритоголовых не встречал.

А на следующий день он прямо с утра поехал в австралийское посольство. Вопреки его опасениям, народу на подачу документов на визу оказалось немного, три-четыре человека. По-видимому, Австралия не пользовалась в России большой популярностью – далеко и дорого.

Антон заполнил большую анкету (на английском языке), приложил к ней две фотографии, письмо отца, документ о том, что тот является гражданином Австралии и имеет достаточный постоянный доход, а также нотариально заверенное согласие матери на его выезд. Ну и конечно свое свидетельство о рождении и справку из школы. В общем, кучу бумажек.
У него сняли отпечатки пальцев (с помощью небольшого электронного сканера) и сказали, что ему позвонят, когда виза будет готова.

- А сколько примерно ждать? – поинтересовался Антон.

- От пяти до двадцати дней, - пояснила русская дама-регистраторша. - Если вы не можете ждать, можете оставить кому-нибудь доверенность.

- Я подожду, - сказал он и вышел на улицу.

В этот день ему позвонила Карина.

- Как успехи? – спросила она.

- Нормально, - ответил он. – Документы сдал. Теперь надо ждать. От пяти до двадцати.

- А с остальным как?

- Тоже нормально. Гуляю по Москве, с достопримечательностями знакомлюсь.

- Знакомых не встретил?

- Пока нет. Москва – город большой.

- Береги там себя. Под трамвай не попади.

- Не парься, все будет нормалек.

- Я тебя целую!

- Я тебя тоже.

Маме Антон позвонил сам. Ей он тоже сообщил, что документы на визу сдал, но насчет сроков на всякий соврал, сказал, может это будет двадцать дней, а может и больше.

Каждый день он бродил по Москве, вглядывался в лица, головы и фигуры. Садился в метро, выходил каждый раз на другой станции и прочесывал окрестности, заходил во дворы, парки и другие места, где, по его мнению, можно было встретить бритоголовых. Однажды он их и встретил. Неподалеку от университета имени Лумумбы («лумумбария», как писали в газетке «Я – русский») довольно большой отряд скинов (человек двадцать) напал на студентов-вьетнамцев («вьетов»). Однако на помощь вьетнамцам быстро подоспели китайцы («киты») и какие-то другие азиаты, и московским «фашикам» пришлось ретироваться. Антону и в этот раз не удалось войти с ними в контакт. Да и как бы он мог сделать это?

После недели безрезультатных «гуляний» он решился на более активные действия. Он зашел в парикмахерскую и постригся под ноль. Бабушка, конечно, пришла в ужас:

- Антоша! Зачем ты это сделал?

- Бабушка, это молодежная мода. Ты ничего не понимаешь, - не моргнув глазом, ответил он. – Я ведь все равно остался прежним Антоном, правда?

- Я надеюсь, - неуверенно ответила бабушка. Она не знала, что внук неискренен с ней, что он уже забрал из австралийского посольства паспорт с визой и собирается убить человека.

В новом, преображенном виде, Антон продолжил поиски. Через два дня ему повезло: он наткнулся на троих бритых, в черных куртках, в вагоне метро. Они вели себя смирно, старались не привлекать к себе внимание и лишь изредка вполголоса переговаривались и поглядывали по сторонам. Когда они вышли, Антон последовал за ними. Уже на улице они обернулись и один из них спросил:

- Чё надо?

- С вами хочу, - ответил Антон.

- А в бубен не хочешь? –спросил другой и слегка приблизился.

Антон промолчал.

- Кто такой? – опять спросил первый. Его взгляд буравил Антона, как деревяшку. – Если шавка, то лучше бы тебе просто исчезнуть. Шавок мы давим.
Антон уже знал, что шавками скины называют антифашистов.

- Да какой из него шавка! – подал голос третий. – Посмотри на его прикид! Конкретный домашний карлан. Прислониться к нам хочет.

Первый, по-видимому, лидер в этой тройке, помолчал, потом спросил:

- Где живешь?

Антон назвал улицу.

- Кислого знаешь?

- Нет. Я в Москве недавно. Предки из Крыма переехали.

- Из Крыма? – На лице у всех трех появился интерес. – А чего? В Крыму тепло! Бабки сейчас Путя туда кидает…

- Кому кидает, а кому и нет. Фазер мой в укровской конторе парился, контора закрылась, вот он в стольный и подался. Сеструха у него тут, у нее на хате пока кантуемся.

- А чё тебя к нам мотнуло?

- Два дня назад видел, как ваши «вьетов» возле «лумумбария» метелили. Понравилось!

- Звать как?

- Антон.

- Погоняло?

- Нету.
- Крымчак будешь. – Скин глянул на своих соратников – нет ли возражений. Возражений не было. – Завтра часов в двенадцать подгребай к «горбушке». Если что, скажешь: «Каин» привел. Каин – это я. А теперь вали отсюда, чтоб мы тебя не видели. Да капюшон с куртки срежь! Мы с такими не ходим: за капюшон менты хватают.

Стараясь не выдать свое ликование, Антон развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Полдела было сделано. Он был уверен, что Скорцени за прошедшие месяцы стал заметным человеком среди московских скинхедов, и теперь, войдя в их среду, встретиться с ним удастся довольно скоро. Конечно, убийца Дениса может узнать его, но тут уж надо быть начеку. В любом случае, такие подонки, как правило, не готовы к отпору со стороны нормальных людей, и у решительного человека есть некоторая фора. Осталось только выяснить, что это за «горбушка».

Он достал из кармана смартфон, вызвал гугл. «Горбушкой» оказался Дом культуры имени Горбунова. Кто такой Горбунов, Антон выяснять не стал, но выяснил, что Дом культуры находится вблизи... Антон вернулся в метро и поехал домой.

Бабушка встретила его дежурным вопросом:

- Ну как, визу еще не дали?

- Нет, ба! – отвечал он, усаживаясь на банкетно-накрытый стол. – Они позвонят. Сказали же – до двадцати дней. А прошло только десять.

- Нынче твой отец звонил, интересовался. Я ему так и сказала.

- Так и говори, бабушка! Надеюсь, я тебе еще не надоел?

- Что ты, Антоша! Как ты можешь говорить такое? По мне так всю жизнь живи, гуляй по Москве! Завтра опять пойдешь?

- Ну да! С пацанами познакомился, они интересные места показать обещали.

- Ну, давай, давай! Твое дело молодое!

Когда Антон подошел к «горбушке», там уже собралось человек двести. Из толпы сразу вынырнул вчерашний Каин, оглядел его придирчиво и, оставшись более-менее удовлетворенным его «прикидом», спросил:

- Взял что-нибудь с собой?

- В смысле?

- В смысле махаловки. Цепь какую-нибудь, кастет…

- Нет. Ты же не сказал.

- Не сказал! Ремень покажи!

Антон расстегнул куртку, показал тонкую пряжку ремня.

- Детский сад! – вздохнул Каин. – Он достал из кармана небольшой, кустарно отлитый из свинца кастет. – Держи! Не потеряй, потом отдашь.

- А что будет? - спросил Антон, пряча оружие в кармане куртки.

- Гомиков пойдем метелить. Эти пидоры совсем обнаглели, парад свой сегодня возле Большого устраивают. Надо их поучить.

- А что это за цифры 88? – поинтересовался Антон. – Я их у многих на куртках вижу. «Бригада 88, - вспомнилось ему. – Скорцени, вроде, в ней».

- Это две восьмые буквы немецкого алфавита, - охотно объяснил скинхед. – Хайль Гитлер!

- А причем тут Гитлер? – удивился Антон. – Мы же русские!

- Гитлер был такой же как мы. Он был правильный чел. А Сталин был мудак серпоносый! Если бы Гитлер победил, мы бы жили совсем по-другому, и Европа была бы совсем другая. Не было бы в ней ни черномазых, ни мокрожопых! Он всех жидов, коммуняков и пидоров на мыло пускал!

У Антона все внутри клокотало. Его прадедушка погиб на войне с Гитлером, его прабабушка сидела всю войну наблюдательницей на горе, вслушиваясь в гул гитлеровских самолетов, а эти отморозки жалеют, что Гитлер не победил!

- Понятно! – сказал он. – Когда выступаем?

- Да вот уже сейчас. – Каин оглянулся, всматриваясь в толпу, выискивая в ней кого-то. В это время раздался свист, и толпа пришла в движение, синхронно сдвинулась, потекла в конец площади.

- Держись за мной, не теряйся, - приказал Каин. – Я за тебя поручился. Посмотрю, на что ты годен.

У конца площади толпа разделилась, потекла черными ручьями по разным улочкам и переулкам. Антон двигался вслед за своим поручителем, который изредка на него оглядывался и делал одобрительное лицо. Вместе с ними двигалось еще человек тридцать.

Шли быстро, но иногда останавливались во дворах. Каин, бывший командиром этой группы, говорил с кем-то по мобильнику, и давал сигнал к продолжению движения. Наконец, выйдя из какого-то переулка, они увидели здание театра, а в сквере перед ним – группу людей.

- Бей пидоров! – закричал Каин, и вся его команда бросилась вперед. Из других переулков тоже выбежали бритоголовые, с цепями, бейсбольными битами и кастетами в руках. Антон тоже побежал, норовя держаться в задних рядах. Махаловка началась.

Антон, конечно, старался никого не ударить, только делал вид, что бьет, что в общей свалке было нетрудно. Отряды скинхедов все прибывали, кровь лилась на асфальт и скамейки сквера, крики нападающих становились все остервенелей. И вдруг в одном из командиров Антон узнал Скорцени – Олега Скворцова. Могучий, в лопающейся на груди куртке, забрызганный кровью, он размахивал тяжелой цепью с прикрепленным к ней стальным ребристым шаром и отдавал короткие команды:

- Бей! Лупи! Мочи!

Неожиданно для всех раздался крик:

- Атас! Ментавры!

Как-то не спеша, словно бы нехотя, бритоголовые начали замедлять побоище, развернулись и стали покидать сквер, временами оборачиваясь и скалясь в жутких улыбках, словно бы с удовлетворением озирая результаты своего подвига. Полицейские, а точнее, омоновцы, шли за ними небыстрым шагом, вытесняя из сквера и прихватывая зазевавшихся.
Движение черных курток прибило Антона к Скорцени. Он пару раз перехватил взгляд, скользнувший по нему, и понял, что убийца Дэна его не узнает. Да и мудрено было узнать его, бритого, в скиновской униформе, в сердце Москвы, где его и быть не могло. Черные куртки рассасывались по переулкам. Антон держался за скинхедом, и наконец они остались одни.

- Блин, ты кто! – спросил Скорцени.

- Крымчак, - ответил Антон.

- А, новый карлан! Каин про тебя говорил. Ты где живешь?

- На Автозаводской.

- Блин, Стингла повязали, а я у него кантовался. Нельзя мне сейчас на его хату, и к другим пацанам нельзя. Я гомика одного конкретно замочил, менты землю будут рыть. У тебя кто в хате?

- Полный стакан, - как бы робея, отвечал Антон. – Предки, сеструха, да еще дядька с теткой. Но есть вариант. У них гараж пустой. Тачку дядька загнал, а гараж стоит. Там раскладуха есть, я видел.

- Реально? – Глаза Скорцени радостно зажглись. – Тогда погнали! Перекантуюсь там пару дней.

Они дошли до ближайшей станции метро. Скинхед достал из кармана черную вязаную шапочку и натянул на бритую голову.

- Военная хитрость! – ухмыльнулся он. – Учись, малек!

Антон только пожал плечами: какие, мол, мои годы.

В метро народу было не слишком много, час пик еще не настал. Они легко нашли свободные места и уселись рядом.
Скорцени некоторое время искоса смотрел на Антона, потом сказал
:
- А где-то я тебя видел, карлан!

У Антона похолодело внутри, но он ответил спокойно:

- На «горбушке», наверное. Сегодня.

- Да нет, я не заходил на «горбушку». Мы с парнями прямо к театру подвалили. Я тебя где-то раньше видел!

- Кого-то похожего ты видел. Я две недели как из Крыма отчалил. А до этого никогда в вашем дефолт-сити не был.

- Ладно, не парься. Конечно, обознался.

«Была бы у меня с собой шпага, я бы тебя еще в переулках пришил, - мысленно продолжал диалог Антон. – Скинхедом больше, скинхедом меньше – никто и пальцем не пошевелит. Ну, ничего! Ты у меня на крючке. Доберусь до дома, вынесу клинок…»

У подъезда он попросил Скорцени подождать, а сам поднялся в квартиру – якобы за ключом от гаража. Бабушки дома не оказалось, верно, в магазин ушла или на рынок. Антон сунул клинок в рукав куртки, рукоятку сжал в кулаке. Спустившись и выйдя на улицу, скомандовал:

- Иди за мной! Шагах в десяти.

Скинхед послушно последовал за ним.

Гаражные кооперативы стояли по краю микрорайона, представляя собой целый городок, со своими улицами, переулками и тупиками. Антон быстро шел, ловя спиной звуки тяжелых шагов, обутых в армейские ботинки «Доктор Мартенс», внимательно оглядывая гаражи, уводя своего врага все дальше и дальше от мест, где их могли увидеть случайные глаза. Наконец он остановился, развернулся и, дождавшись, когда Скорцени приблизится на боевую дистанцию, выхватил из рукава шпагу:

- Да, Скорцени, ты меня уже видел!

Тот одну или две секунды смотрел на него без понимания, потом рассмеялся недобро и сказал:

- А! Ну, конечно! Мушкетер!

- Да, ты фашист, а я мушкетер! Ты убил Дэна, и я нашел тебя.

- Зря ты меня нашел, малек! – В руке скинхеда щелкнуло, выпрыгивая из рукоятки, лезвие ножа. – Сейчас я буду тебя резать!

Антон сделал заученный двойной шаг вперед. Быстрый и легкий укол в руку. Нож выпал. Теперь еще более быстрый выпад, точный удар в грудь и шаг назад.
Скинхед схватился здоровой рукой за сердце, глаза его выразили изумление и застыли. Он опустился сначала на колени, потом, почти сразу, завалился на бок и упал на землю, посыпанную мелкой щебенкой.

Дверь соседнего гаража вдруг приоткрылась, и из нее до половины высунулась фигура мужчины с монтировкой в руке.

- Дядя, ты слышал, что он хотел меня резать? – спросил Антон.

- Слышал, - пролепетал «дядя», глядя на длинную, окровавленную заточку в руке бритоголового парня.

- Но ты ничего не видел, правда?

- Правда.

Антон вытер кровь об одежду скинхеда, сунул шпагу в чехол и пошел на выход. Через два шага он обернулся, встретился взглядом с мужчиной и повторил:

- Ты ничего не видел.

Мужчина скрылся в гараже. Дверь за ним затворилась, скрежетнул внутренний запор.

Антон не вернулся сразу домой. Он дошел до берега Москва-реки и, убедившись, что поблизости нет любопытствующих, избавился от улики.
Бабушку на этот раз он застал дома. Она действительно ходила на рынок.

- Бабуля! – воскликнул он радостно с порога. – Радуйся! Мне дали визу!

- Поздравляю! – отозвалась она с кухни, где разбирала покупки. – И что? Сразу полетишь?

- Нет, бабуля! – Как-то незаметно для себя Антон легко перешел на это фамильярно-ласкательное обращение. – Они сказали, что я могу поехать в Австралию в любое время в течение года, сроком на три месяца. И я решил, чтомне надо вернуться домой, закончить учебный год, а в Австралию полететь летом, на все каникулы.

- Тоже правильно! – отозвалась старушка. – Учеба дело святое! Мой руки, и садись за стол. Сейчас мы с тобой поужинаем.

- Извини, бабушка, ужинать я не буду. Я прямо сейчас улетаю.

- Как сейчас? – Она вышла из кухни, держа в одной руке кочан капусты, а в другой большую морковку. – Что ж ты меня не предупредил?

- Извини, бабушка! Я по маме соскучился, сил нет!

- Ох, не верю, шельмец! – Старушка лукаво посмотрела на внука. – Не верю, что по маме! Вы, молодые, по мамам никогда не скучаете. По девушке, наверное?

- И по девушке тоже.

- Ну, ладно, что ж с тобой поделаешь. Собирайся, а тебе в дорогу хоть пирожков упакую. Напекла к обеду, да тебя не дождалась!

Какие пирожки! У Антона все внутри горело. Как и тогда, на горнолыжке, он не испытывал ни малейшего раскаяния. Он убил убийцу. Убил убийцу друга. Избавил общество от зверя, от фашиста. Но это общество, в лице так называемых правоохранительных органов, тупо будет его искать, чтобы посадить в тюрьму. Хотя, может быть, и не будет, особенно, если этот нечаянный дядя-свидетель будет молчать. Почему бы ему не молчать? Что ему этот отморозок-скинхед, заколотый другим скинхедом. Это их внутренние, бандитские разборки, в которые обывателю лучше не встревать. И все же, и все же… Инстинкт подсказывал, что надо быть готовым к худшему, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Надо улетать ближайшим самолетом. Если не будет мест, можно даже в какой-нибудь другой город, лишь бы убраться из Москвы.

Ему повезло, места на ближайший рейс были. Он вылетел без проблем и через несколько часов оказался в родном городе.

Антона никто не встречал и никто не ждал. Даже из аэропорта он не позвонил ни маме, ни Карине. Он сел в троллейбус и доехал до набережной. Спустился к реке, сел на скамейку и долго сидел, глядя на серый, ноздреватый лед, крепкий еще, но уже готовящийся к своим последним минутам, уже утончающийся с каждым днем и подмываемый весенним течением. По льду ходили люди в брезентовых капюшонах и толстой зимней обуви, с ящиками-ранцами за плечами и бурами-коловоротами в руках, а другие, в таких же капюшонах, сидели на таких же ящиках и ритмично взмахивали руками, держа в них невидимые на расстоянии удочки. А совсем другие люди, с детьми, а то и с собаками, или вовсе сами по себе, гуляли по набережной и по прибрежному льду и глазели на первых и вторых. Город ждал ежегодного прихода весны. Все двигалось по тем же кругам.
Антон посмотрел на часы, перевел стрелки с московского времени на местное, и двинулся в сторону спортивного комплекса.

Ребята встретили его радостно.

- Антоха! Привет! Где пропадал? Давно вернулся?

Один только Андрей Михайлович знал, что Антон летал в Москву за австралийской визой. Таких близких друзей как Денис у Антона больше не было.

- Ты чего не в Австралии? – удивился тренер. – Я думал, ты мне бумеранг привезешь!

- Еще привезу! – грустно улыбнулся Антон. – Какие мои годы!

- А почему лысый?

- Так получилось. Отрастут.

Андрей Михайлович испытующе посмотрел на воспитанника и покрутил головой:
- Не нравишься ты мне, Антон! Ох, не нравишься!

- Это почему?

Тренер посмотрел по сторонам, в сторону тренирующихся ребят, и понизил голос:
- Друг мой, подполковник, сказал, что зимой парня закололи на горнолыжке. Закололи очень длинной, острой заточкой. После смерти Дениса у меня из каптерки пропал сломанный клинок от шпаги. Я ничего ему об этом не сказал.

- Не после смерти, а после убийства, - поправил его Антон. – Но я тут не при чем.

- Я и не говорю, что ты при чем. Но было бы лучше, если бы ты был сейчас в Австралии, а не здесь. Кстати, там и фехтование неплохо развито!

- Я подумаю.

- Подумай.

Маме Антон позвонил по дороге, чтобы уж не совсем ее ошарашить. Знал, что мама обрадуется его возвращению. Неужели придется опять ее огорчить? Неужели придется уехать надолго? А может, оно и к лучшему? Он закончит там школу, встанет на ноги… Кандидат в мастера нигде не пропадет! Сколько ей еще гробиться за нищенскую сестринскую зарплату? А на пенсию выйдет? Разве можно нормально жить на нашу пенсию? Она только у чиновников хороша. Глядишь, и Каринка потом уговорится. А в этой стране в любой момент можно нарваться на каких-нибудь отморозков.

Подойдя к дому, он еще раз достал смартфон и нажал кнопку с надписью «Карина».

**********************************

Часть вторая. Это наш город!

Антон вернулся через год. Он возмужал, раздался в плечах, в глазах появилась не слишком свойственная его возрасту задумчивость, на верхней губе – пока еще не густые, но вполне отчетливые темные усы.

В городе царствовала зима. Она именно царствовала. На протяжении недель почти ежедневно падали большие снега, которые складывались в огромные сугробы, каких не могли припомнить не только старожилы, но и архивы метеослужбы, и которым радовались только дети. Городские службы не справлялись с «дарами» небес, и пешеходам приходилось пробираться к магазинам и автобусным остановкам узкими тропинками, ими же самими пробитыми в сугробах, автобусы же и прочий транспорт мертво стояли в бескрайних, как колея Транссиба, пробках. Сугробы высились над людьми и машинами то белыми, сияющими Эльбрусами (после нового снегопада), то почерневшими от оттепели и выхлопных газов угольными терриконами, и дышали холодом, от которого Антон успел отвыкнуть в вечно зеленой Австралии.

Никого не предупредив, никому не позвонив, он появился в спортивном зале. Было время зимних каникул, однако занятия в фехтовальном клубе не прекращались. Тренировка была в разгаре. Десятка два мальчишек и девчонок разных возрастов, в масках и с саблями в руках, стояли в два ряда, напротив друг друга, и под ритмичные, до боли знакомые команды Андрея Михайловича отрабатывали удары и защиты:

- Третья, четвертая, пятая!.. Третья, четвертая, пятая!..
 
Третья позиция – удар слева, четвертая – справа, пятая – в голову. Когда-то, еще на первом году обучения, Антон поинтересовался: «А где же первая и вторая позиции?» Ему показали. Оказалось, что это низовые, колющие удары, не применяемые в спортивном, сабельном фехтовании.

- Третья, четвертая, пятая!.. Третья, четвертая, пятая!.. – мерно повторял тренер.

Вдруг кто-то из ребят заметил вошедшего и радостно закричал:

- Антон! Антон вернулся!

Вмиг строй фехтовальщиков рассыпался, маски полетели с голов, клинки беспорядочно опустились. Антон увидел много новых, незнакомых людей, новичков, которые смотрели на него с выжидательным интересом (Что, мол, это за Антон такой?), но не меньше было и «старых бойцов», хорошо знавших его по былым тренировкам и боям, не забывших, конечно и Дениса. Они кинулись к Антону, засыпая восклицаниями и вопросами, а самый младший, пятиклассник Ярослав налетел на него с разбегу и радостно прыгнул ему на шею, обхватив ногами за талию:

- Антоха! Как там кенгуру с коалами?

- Здорово, малек! - смущенно отвечал Антон. – Ты сам, как коала! А ну, слезай!

- Привет, Антон! Откуда ты взялся? Насовсем или как? – спрашивали старшие.

- Здорово, чертяки! Еще не знаю, как получится. В Австралии сейчас лето! Жара!

- То-то ты такой загорелый! А у нас все зима! Никак не кончится.

Это Герман заметил со вздохом, красивый, полноватый парень с черными кудрями. Он, как и Денис, был одноклассником Антона. «Как там в школе у них дела? – сразу мелькнула у Антона тоскливая мысль. – Одиннадцатый класс! К ЕГЭ, небось, готовятся, не покладая рук».

Тут он заметил среди ребят Люсю, сестру Дениса. Та стояла чуть поодаль, смотрела выжидательно. Как и все, она была одета в тренировочный костюм, в левой руке держала шлем-маску, в правой – опущенную вниз саблю. Это была новость. До его отъезда Люся фехтованием не занималась.
Антон подошел к ней.

- Привет! А ты здесь откуда?

- А что? – пожала она плечами. – Захотела вот и хожу. Здесь много девчонок!

- Я знаю, - кивнул он и бросил взгляд в окружающее пространство. – И давно?

- Как ты уехал.
- Молодец. Это лучше, чем по дискотекам шарахаться.

- А я и не шарахалась! – обиделась девочка. Она была на год младше Антона, носик имела слегка вздернутый, заостренный, жиденький русый хвост на затылке был перетянут красной резинкой. – Это Карина твоя!

«Никакая она не моя! – хотел возразить Антон, но тут подошел Андрей Михайлович. Удивительная была у него походка! Вроде грузный мужчина, да и в возрасте, а двигался мягко и бесшумно, словно перекатывался из одной точки пространства в другую. Он и на боевой дорожке так двигался, как тигр или пантера.

- Здравствуй, Антон! – сказал он ровным голосом, словно тот отсутствовал всего лишь пару дней по причине легкой простуды. – Что ты народ от занятий отвлекаешь? Раздевайся, бери саблю!

Наставник и ученик смотрели друг на друга, как люди, понимающие гораздо больше, чем сказано. Две недели назад Антон получил от Михалыча сообщение, что дело о горнолыжке закрыто. И вот Антон вернулся.

- Да я не в форме, сегодня только с самолета. Просто так зашел, поговорить.

- Со мной?

Антон посмотрел на Люсю.

- С вами.

Андрей Михайлович тоже взглянул на девушку.

- Иди, Людмила, занимайся! Все идите! – обратился он к ученикам. - Отдыхать дома будете.

Юные фехтовальщики послушно вернулись на прежние позиции, на ходу надевая шлемы, а тренер отвел Антона еще немного в сторону, посмотрел с едва уловимой усмешкой.

- Бумеранг мне привез?

- Забыл! – растерянно захлопал глазами юноша. – Да они там в лавках все равно не настоящие, муляжи для туристов. Настоящий, аборигенский бумеранг стоит почти как мотоцикл.

- Как там вообще?

- Вообще хорошо. Народ спокойный, все улыбаются… Попугаи на руки садятся…

- Саблей занимался?

- Не получилось. Там, где я жил, негде было заниматься. – Антон виновато пожал плечами, словно именно по его вине ему не удалось позаниматься в Австралии фехтованием, и, вдруг решившись, спросил:

- А почему дело закрыли? Что ваш друг подполковник сказал?

- Сказал, что это типичный глухарь. Народу там было полно, а свидетелей – ни одного. И улик никаких…

- А по Денису? Тоже никого не нашли?

- Тоже.

- Вот так наша полиция и работает! – усмехнулся юноша, но в его улыбке и в тоне голоса было заметно явное облегчение. – Только в кино и хороши!

- Ладно, ты все-таки раздевайся, - давая понять, что тема исчерпана, сказал тренер и повернулся в сторону зала. –На новеньких ребят поглядишь, а я посмотрю, что ты еще не забыл – в своей солнечной Австралии.

После тренировки Антон шел домой с Люсей, Ярославом и Германом. Еще за ними увязался парнишка из новичков, по имени Кирилл. Как понял Антон, это был Люсин одноклассник, и, кажется, - ее кавалер. Небось, и на саблю пошел вслед за ней.

- А ты вправду живых кенгуру видел? И коал? – допытывался Ярослав. – Не в зоопарке? На природе?

- Видел, видел! – терпеливо отвечал Антон. – Кенгуру там прямо в город забегают. Как у нас медведи. Я в маленьком городе жил, там буш рядом… Это лес по-нашему. Вот они в этом буше и живут. А коал я видел, когда мы в Голубые Горы ездили.

- А крокодилов?

- Крокодилов только в зоопарке, в Сиднее. В Сиднее классный зоопарк! Там даже ночевать можно и наблюдать за ночной жизнью зверей.
 
- А какие у них тачки? – спросил Герман.

- Такие же как у нас, много японских и корейских. Только у нас есть и с левым, и с правым рулем, а там все с правым. Но у них и движение левостороннее, как в Англии. Это же раньше была английская колония!

- А деньги у них какие?

- Австралийский доллар. Он почти равен американскому, но по виду совсем другой. Интересно, что купюры они делают не из бумаги, а из пластиковой пленки, типа полиэтилена. Их стирать можно!

- Клево! – одобрил Герман. – А то у меня один раз в кармашке пятисотка лежала, а мама рубашку в стиральную машинку сунула, с «Ванишем». Пятисотка совсем беленькая стала, в магазине не хотели принимать, пришлось в банк сдавать.

- А как там в школах учеба? – поинтересовалась Люся. – Ты в школу-то ходил?
Тут Антон погрустнел.

- Ходил. Целую неделю. Потом понял, что зря трачу время. Там же все на английском, а у меня с ним туго. Сказать еще худо-бедно что-то могу, а когда они на нем лопочут – ни фига не понимаю.

- И что? Как же ты с братом и сестрой своими общался? Кстати, как их звать?

- Алекс и Кэтрин. Они, слава Богу, русский неплохо знают. Жена у отца из Англии приехала, чистокровная англичанка, но отец старался говорить с детьми по-русски, так что они билингвы.

- Кто-кто? – переспросил Ярослав.

- Двуязычные, значит. То есть, оба языка им, как родные. А ты чего с нами идешь? Тебе же в другую сторону?

- А я сейчас на автобус сяду и доеду, - беззаботно ответил пятиклассник.
Антон, увлеченный разговором, только теперь заметил, что их маленькая компания подошла к автобусной остановке, к той самой, где год с лишним назад они с Денисом бились вдвоем против трех отморозков. Какого друга он потерял! Такого у него уже не будет.

- Я тоже на «трешку», - сообщил ломающимся басом Герман, живший в одном доме с Антоном. – Я сегодня у бабушки ночую. Расскажи еще что-нибудь про Австралию, пока автобуса нет.

Антон усмехнулся. Настроение было приподнятое, Люся смотрела на него во все глаза.

- А хотите я вам песенку спою? Пока летел, делать было нечего, сочинил. Что-то в духе Высоцкого. Ну-ка, Герка, дай саблю!

Герман послушно протянул ему упакованную в чехол саблю. Антон взял ее, как гитару, и, беззвучно отбивая правой рукой ритм, негромко пропел:

У вас ко мне вопросы про Австралию,
Про кенгуру, коалу и так далее...
Ну что ж, я расскажу, развесьте уши,
Я буду врать, а вы – охотно слушать.

В Австралии – там все наоборот,
Там даже люди ходят вверх ногами,
Там бутерброды сами лезут в рот,
А у людей царит там полигамия.

Там в малярийном гибельном болоте
Живет, не тужит Денди-крокодил,
Там дворник рассекает на «тойоте»,
Банкир на велик денег накопил!

Не нужно детям там учиться в школе,
Там нету ни ЕГЭ, ни ОБЭЖЭ,
Учителя там гоблины и тролли,
Их в зоопарк всех вывезли уже.

Но я скажу сейчас вам по секрету:
Австралии той не было и нету!
Географы дурачат нас давно,
А с ними и коалы заодно!

- Браво! Здорово! – первая воскликнула и захлопала в ладоши Люся. – Я и не знала, что ты стихи сочиняешь.

- Круто, старик! – похвалил Герман. – Особенно последний куплет. Нашу географиню кондратий бы хватил, если бы она это услышала.

А пятиклассник Ярослав спросил с детской изумленностью:

- Антон, ты что – поэт?
- Поэт, поэт, - заверил его Антон. – Вырастешь, станешь дедушкой, будешь внукам рассказывать, что был знаком с настоящим русским поэтом – Антоном Снегиревым.

Но тут подошел автобус номер три, Герман с Ярославом сели в него и уехали, а Антон, Люся и не проронивший еще ни слова ее одноклассник продолжили дальнейший путь втроем.

- Так что же ты там делал, если даже в школу не ходил? – обратилась Люся к Антону. – Чем занимался?

- Работал. У отца там небольшая строительная фирма, вот я у него и работал. В основном, надо было собирать каркасные домики, типа наших дачных. У австралийцев это называется «кэбин» - кабина. У них там тоже есть загородные участки, но не для того, чтобы огурцы и помидоры выращивать, а для отдыха. Участки – крошечные: цветы, лужайка, зона для барбекю… Еще мы заборы ставили и прочую мелочь. Кстати, слово «фэнсинг» по-английски и «фехтование» и «строительство заборов». Забавно, правда?

- Забавно. – Но лицо девушки не стало при этом веселым. – Значит, выходит, ты год потерял? Тебя ведь сейчас в твой класс не возьмут. К ЕГЭ ты всяко не успеешь подготовиться.

- Не возьмут, - согласился он. – Ничего страшного, на следующий год сдам. Главное – до армии успеть. Год у меня еще есть, ничего я не потерял. Человек вообще ничего не может потерять, кроме своей чести, а она всегда при мне.

- Ты это к чему?

- Да так, к слову. Кстати, я посмотрел, ты неплохо движешься, однако стойку держишь неважно. И над защитой надо работать. Если хочешь, я с тобой позанимаюсь.

- Было бы здорово! – обрадовалась она. Но ее молчаливого одноклассника предложение Антона, видимо, не слишком обрадовало. Потому что парень наконец подал голос, прозвучавший весьма ехидно.

- Ты думаешь, Люся, что у Антона научишься большему, чем у Андрея Михайловича? Да он же целый год саблю в руках не держал!

Антон посмотрел на нервное лицо Кирилла и примирительно промолвил:

- Успокойся, Ромео! Могу и тебя поучить. Увидишь, забыла моя рука саблю или нет. А вообще, имей в виду: Люся мне, как сестра! Обидишь – будешь со мной иметь дело.

Парень засопел сердито, но смолчал, а девушка фыркнула возмущенно:

- Вот еще! Ромео! Джульетта! Глупости какие! Неужели люди не могут просто дружить? Почему надо сразу ярлыки навешивать? Почему сразу: «Это мой мальчик! Это моя девочка!» Я, кстати, с Кириллом математикой занимаюсь, могу и с тобой заняться. У меня по ней пятерки.

- Это можно, - подумав кивнул он. – Схожу завтра в школу, выясню, как там и что. Во второгодники-то меня должны взять!

- Должны, - согласилась Люся. – Надо же тебе школу закончить. У нас в стране пока что всеобщее среднее образование. – И помолчав добавила: - А почему ты ничего не спрашиваешь про Карину? Или уже и сам все знаешь?

- А что я должен знать?

- Что она уехала! Ее маму пригласили в Курск, в областной театр, вот они и уехали. Уже с полгода.

Антон пожал плечами. Карина как раз полгода назад перестала отвечать на его звонки и е-мэйлы. Сначала он тосковал, а потом успокоился. Красивая она, конечно, но больно уж избалованная. Может, она для кого-то и супер, но для него, наверное, и лучше, что уехала. Как поется в песне, «дельфин и русалка – не пара, не пара, не пара!..»

- А мне-то что? Уехала и уехала! С чего ты взяла, что я к ней неровно дышу? То, что я дрался из-за нее? Так, во-первых, мы вместе с Дэном дрались, а не один я. А во-вторых, мы просто девчонку защищали, а кто она такая в тот момент мы и знать не знали. Мы и за тебя точно также дрались бы, тем более, что ты Денисова сестра.

- Это правда? – Глаза девушки блеснули. – Ты бы за меня дрался?

- Конечно, - кивнул он, вдруг почувствовав внезапно пришедшую усталость (может, это от пятнадцатичасового перелета?) – Только не приведи Господь!

- Ты, что, в Бога веришь? – удивилась Люся, поддавшись искренней, выстраданной интонации его голоса.

- А? Что? – Он удивленно посмотрел на нее, потом понял, откуда возник вопрос, и ответил: - Да нет. Это мама так говорит, вот и ко мне пристало. Хотя она тоже, кажется, в Бога не верит. Все так говорят, ты же знаешь. А Карина мне, действительно, не интересна. Разные мы с ней.

- Она считает себя центровой, - насмешливо промолвила девушка. – А сама просто выпендруля!

Антон усмехнулся. Очень уж по-детски это у Люси прозвучало, а ведь внешне она стала за этот год совсем взрослая, уже не девочка-подросток, а настоящая девушка. Хотя до Карины ей как от Земли до Луны.

- Мы пришли, - сказал он, останавливаясь возле Люсиного подъезда. – Пока! Маме привет передай. Пока, Кирилл! – Он протянул руку все еще насупленному парню. Тот что-то пробурчал, но руку пожал.

- Пока! - ответила Люся. - И ты передай привет своей маме. Ты когда прилетел-то? Прямо сегодня?

- Ну, да. Утром. В Сеуле переночевал и утром сюда.

- В Сеуле? А я думала, из Австралии через Москву летают.

- Через Сеул ближе. И дешевле. И сдвига по времени практически нет, удобно.

- У тебя есть мой телефон?

- Где-то, вроде, был, поищу.

- Не ищи. Наверняка, нет. Ты мне никогда не звонил. Я сама тебе завтра позвоню. Насчет математики договоримся. Ну, пока!

- Бай-бай!

Антон не стал отслеживать: пойдет ли Кирилл провожать Люсю до двери квартиры, останутся ли они стоять у подъезда, или «Ромео» быстренько попрощается с «Джульеттой» и отправится восвояси. Не оглядываясь, он пошел к своему дому. Дома его ждала мать.

Еще из Австралии, а потом из Сеула он позвонил ей и предупредил о своем приезде, попросил привезти ему в аэропорт зимнюю одежду. После австралийского лета окунуться в сибирский мороз – все равно как в прорубь нырнуть. Можно, конечно, люди и не такое проделывают, но зачем? Ангелина Семеновна договорилась на работе, взяла отгул и помчалась встречать сына. Какая мать не обрадуется встрече с ребенком после долгой разлуки, даже если ребенок вымахал уже выше ее и считает себя совершенно взрослым человеком! Для Ангелины Семеновны эта радость была двойной. В глубине души она боялась (и очень боялась!), что Антону понравится заморская жизнь, более обеспеченная и красочная, чем та, которая была у него дома, что он проникнется симпатией к отцу (ну, это еще ладно – отец, все-таки!) и к чужой женщине, жене отца, подружится со сводными братом и сестрой и не захочет возвращаться к матери. Но вот он вернулся! Ее Антон! Ее ребенок, ее сокровище!..

Мать открыла ему дверь и встретила, как и утром в аэропорту, радостными слезами:

- Антошенька! Как же я счастлива, что ты приехал!

- Ну, что ты мама! – смутился он, снимая куртку, шапку, шарф и передавая ей эту одежду, от которой успел отвыкнуть за год. – Как же я мог не приехать? Я же говорил, что вернусь, вот и вернулся.

Ему было неловко, что за весь год не написал матери ни одного письма, только звонил несколько раз. Ну, разве он виноват, что у нее нет е-мэйла? Кто же сейчас пишет бумажные письма? Нормальные люди и разговаривают-то сейчас по скайпу, а не по телефону. Это дешевле, да и видишь друг друга. Он полуобнял мать, стесняясь ее слез, прошел в ванную, вымыл руки. «Сейчас ужинать усадит, - вздохнул он, - опять расспрашивать начнет!..» Ужинать он не хотел, хотел спать. В Инчхоне, сеульском аэропорту, он из экономии не стал брать номер в гостинице, ночевал на лавочке, в зале ожидания, благо корейская полиция смотрит на это сквозь пальцы, не как наша. Ну и не выспался, конечно.

- Я только чаю попью, - сказал он в ответ на мамино приглашение. – Спать охота!

- Чай так чай! – согласилась та без обиды, с улыбкой, хотя приготовила котлеты и открыла банку своего, домашнего лечо. – Но я все равно тебя еще поспрашиваю, не отвертишься!

- Завтра, мам! Сегодня я уже никакой. Меня еще ребята достали. Про кенгуру им расскажи, про коал!.. Давай завтра?

- Ну, завтра, так завтра, - опять согласилась она. Потом сидела за столом напротив сына, подперев голову полной, обнаженной до плеча рукой, смотрела, как он ест блины, складывая их треугольничком и обмакивая в вазочку с медом, как запивает чаем. Вся ее жизнь была в этом мальчике, который вовсе и не мальчик уже, а юноша, почти взрослый мужчина, вот уже и в заморских странах побывал, видел жизнь, ей совсем незнакомую, неведомую. Не одернешь его уже, как ребенка, не приневолишь, да и зачем? Сам он свою судьбу должен строить, не советчица она ему уже. Но сердце материнское боролось с разумом: ну какой же он взрослый? Даже школу еще не закончил. Да и закончит ли теперь? А ну как не возьмут его после такого перерыва!

- Слышь, Антоша, - не утерпев, обратилась она к сыну, - давай я схожу завтра в школу, поговорю с директрисой, а?

- Не надо, ма! – не переставая жевать, - ответил Антон. – Я сам с ней поговорю. Возьмут, никуда не денутся. У нас пока еще всеобщее среднее. Не парься!

- Но ты столько пропустил!

- Я сказал – не парься! Спасибо, блинчики были очень вкусные. Целый год таких не ел! Я пошел, спокойной ночи!

Через несколько минут, убрав со стола и сполоснув посуду, Ангелина Семеновна осторожно приблизилась к двери в комнату сына, приоткрыла ее и вошла в полумрак. Антон уже спал. Он лежал на боку, по-детски подложив руку под щеку, и дышал ровно и почти незаметно. Ей захотелось погладить его по волосам, приложить ладонь ко лбу, как делала когда-то, когда он был ребенком, но она удержалась, побоявшись прервать его сон. Ее переполняли любовь и благодарность.

Утром Антон отправился в школу. Каникулы были в разгаре, но директор оказалась на месте. Об этом Антон узнал от пожилого охранника, который был ему незнаком, а потому смотрел на него с подозрением и впускать в школу не хотел.

- Я только на пару минут, - доверительно сообщил Антон. – Только куртку в раздевалке оставлю.

- Раздевалка не работает, - слегка растерялся охранник.

- Ну, тогда я так пройду, - сказал Антон и прошел, только вязаную черную шапочку снял, засунул в карман. На стук в дверь директорского кабинета последовал знакомый голос: «Войдите!» Он вошел.

- Здравствуйте, Оксана Петровна!

Та сидела за столом, разбирала какие-то бумаги.

- Снегирев? – Оксана Петровна удивленно посмотрела на вошедшего. – Ну, заходи! Глазам не верю!

Она вышла из-за стола и приблизилась к остановившемуся у входа в кабинет Антону, с интересом оглядывая его.

- Загорел! Возмужал! Денди-крокодил, да и только! Погостить приехал?

- Да нет, - ответил он. – Вернулся я. Дальше учиться хочу.

- Вернулся? – еще более удивилась директриса. – Ты оригинал! Оттуда не возвращаются.

- Откуда оттуда? – с легким недоумением спросил юноша.

- Ниоткуда! Ниоткуда не возвращаются. Все, кто уезжает за границу, остаются там навсегда. Это грустно, но это факт.

Оксана Петровна знала, что говорила. Она вырастила двух дочерей, одна из них уже десять лет как жила в Англии, преподавала в университете, вторая пять лет назад познакомилась с бизнесменом-японцем, вышла за него замуж и укатила в Страну Восходящего Солнца. Уже и по внуку ей подарили. И радостно ей было и грустно.

- Значит, я оригинал, - согласился Антон. – Но я насчет учебы пришел. Мне школу надо закончить.

- А мы тебя отчислили, - делаясь сразу строгой и деловой, сообщила директор.

 – Ты уехал, ничего не объяснив, даже «до свидания» не сказав. В разгар учебного года, между прочим! Сейчас тоже разгар учебного года, твои одноклассники к ЕГЭ готовятся… Ты отстал безнадежно.

- Я понимаю, я могу снова в десятый.

- Десятый у нас заполнен, мест нет. – Женщина посмотрела на Антона
равнодушно, казенно. – Попробуй в какую-нибудь другую школу, может возьмут. И вообще, ходить должен не ты, а твоя мать, с заявлением.

- Оксана Петровна! – голос юноши зазвенел. – При чем тут мать? Я взрослый человек, мне, между прочим, уже восемнадцать, и я такой же гражданин этой страны, как и вы. В этой стране есть закон о всеобщем среднем образовании, и ваша обязанность, как директора школы, его соблюдать. Ваша школа – ближайшая к моему дому; если вы мне откажете, я пойду в гороно, пойду в крайоно… Вам нужен скандал?

- Снегирев? – Взгляд директора сделался изумленным. – Как ты разговариваешь? Что ты себе позволяешь? Вон отсюда! Иди, куда хочешь и жалуйся, кому хочешь!

- Я разговариваю как человек с человеком, - продолжал он спокойно, не сдвинувшись с места. – Если вы не расслышали, то повторяю: я такой же гражданин этой страны, как и вы, с такими же правами. Я даже Президента могу избирать. И кричать на меня вы не имеете права. Я ведь на вас не кричу. Я не хочу делать вам неприятности, но, если я пойду в гороно и в крайоно, они у вас будут. Потому что за десять лет я многое видел в этой школе, и мне есть, что рассказать. Давайте, обойдемся без этого. Вы принимаете меня в десятый класс, я мирно учусь, все довольны.

- Однако, наглец! – удивленно, но без особого осуждения отреагировала начальственная дама. – Это ты в Австралии так рассуждать научился?

- Может, и в Австралии, - с иронической улыбкой ответил Антон. – А может, и в России. Мир ведь сейчас без границ! Нынче здесь – завтра там.

- Ага, возьмешь тебя, а через полгода ты опять сбежишь. Нынче здесь – завтра там!

- Не сбегу. Мне аттестат нужно получить. Без аттестата там делать нечего.

- Без аттестата и здесь делать нечего. Только улицы мести. Ладно, уговорил, возьму я тебя, парень ты неплохой и учился, в общем-то, хорошо. – Оксана Петровна вернулась к столу и взглянув с этого расстояния на ученика, добавила: - Но заявление пусть мать напишет! Правила у нас такие. Не я их придумала. Хоть тебе уже и восемнадцать, но пока ты на иждивении у родителей (в данном случае, у матери), она за тебя отвечает и является твоим представителем. Вот так!

- Ладно, - кивнул Антон. – Спасибо! Я принесу ее заявление. Или она сама должна прийти?

- Ладно, уж, принеси ты! Что с тобой поделаешь, с таким самостоятельным, с таким австралийцем! Как там, вообще, жизнь? Чего ты, действительно, уехал?

- А нету никакой Австралии, Оксана Петровна! – совершенно доверительным тоном ответил Антон. – Ее англичане придумали. Вывозили своих каторжников в море и топили на баржах, а народу говорили, что в Австралию отправляли. Островки там маленькие в океане и больше ничего, а со всех приезжающих берут подписку о неразглашении. Мне вранье поперек горла встало, вы же знаете, какой я честный, вот я и уехал.

- Ну и выдумщик ты, Снегирев! – покрутила головой директриса. – Ладно, иди, приноси заявление.

- До свидания, Оксана Петровна!

- До свидания.

В вестибюле он кивнул охраннику, мол, спасибо, служивый, и вышел на крыльцо. С неба валил снег. Валил густыми тяжелыми хлопьями, за которыми с трудом различались соседние дома. Снега во дворе школы и так было вдоволь, сугробы вокруг дорожек стояли выше головы, а за время каникул и сами дорожки успели исчезнуть, лишь проход к калитке был недавно расчищен, да и он сейчас неумолимо скрывался под слоем нового снега. Австралийцам такое и не снилось! В Африке хоть Килиманджаро имеется, с ее вечными снегами, а в Австралии и гор-то приличных нет, одни леса, болота да пустыни.

Антон вернулся к охраннику и потребовал у него лопату. Тот выслушал парня недоуменно, пару минут соображал, но лопату все-таки выдал, сходил за ней в дворницкую каптерку.
Расчищая дорожку, Антон задумался (это не мешало работе), а почему же, действительно, он вернулся? Ведь, не тоска же по снегу была тому причиной? А что же? Преподавание на английском языке? Это тоже отговорка. Было бы желание, освоил бы язык, кое-что он все-таки понимал, не совсем уж валенок. А вот желания не было. А почему? Потому что чувствовал себя не в своей тарелке. Вроде бы все у него было нормально и даже хорошо. Отец не сюсюкал, не изображал из себя соскучившегося по сыночку папочку, относился к нему, как к взрослому человеку: хочешь учиться – учись, не хочешь – иди работай. Освоишься, оглядишься – сам решишь, как жить дальше. Флоренс, жена отца, тоже относилась к нему умно, не делала разницы между ним и своими детьми, но и в матери не навязывалась. Работала она в городском муниципалитете, по-нашему, была большой чиновницей, заместителем мэра. Но австралийские чиновники, в отличие от наших, не важничают, не строят из себя бар, у них даже машин персональных нет, Флоренс на службу пешком ходила. Да и зарплата у них не выше, чем у школьных учителей. Со сводными братом и сестрой Антон довольно быстро нашел общий язык, много рассказывал им о России, а они ему – об Австралии, английскому его обучали. В общем, можно было жить и радоваться. Но Антон, выросший с матерью и до того не имевший кроме нее близких людей, постоянно думал о ней и примерял все события и ситуации к ней. Уезжая из России, он говорил себе, что когда встанет на ноги, то обязательно выпишет мать, чтобы она жила с ним рядом и жила по-человечески. Он видел, как много она работает, как тянет по две смены, чтобы к маленькой медсестринской ставке прибавить еще более крошечную зарплату нянечки или уборщицы, он мечтал о более достойной жизни для нее. Он сравнивал ее с Флоренс и видел, что при примерно одинаковом возрасте, австралийская леди выглядит много моложе, она более ухожена и гораздо лучше одета, а уж уверена в себе, не меньше, чем английская королева. Ему было обидно за мать, но он не видел для нее места в Австралии. Медсестры там хорошо зарабатывали, но русскую медсестру никто не взял бы на работу. К медикам в Австралии очень серьезное отношение, там другие методики, другая техника, ей пришлось бы переучиваться, а на это нужны деньги и время. Ее даже в уборщицы бы не взяли, потому что уборщики в Австралии зарабатывают не меньше чиновников, и на эту работу эмигрантам не пробиться, эти места австралийцы передают по наследству. Австралийские пенсии его тоже разочаровали. Того, что получают просто по страховке (эквивалент нашей стандартной пенсии) могло хватить только на самое убогое существование, остальную же часть австралийцы накапливают сами в течение жизни, и это был не тот вариант, о котором он мог мечтать для своей мамы. Ну и с саблей там оказалось весьма грустно. Фехтовальные клубы существовали только в больших городах (как впрочем и в России), ближайший клуб находился в Сиднее. Один раз Антон съездил туда. Все было здорово: прекрасные залы, прекрасные дорожки, новенькое снаряжение… Но за все надо платить, даже за участие в соревнованиях, и немало. Но главное даже не это. Главное, что Сидней был далеко, туда не наездишься, а жизнь свою без сабли Антон уже не мыслил. Вот по всему по этому он и вернулся. Но разве это расскажешь и объяснишь? Особенно Оксане Петровне, у которой обе дочери давно живут за границей, и которая сама с удовольствием туда перебралась бы? Только, наверное, никак не может решить: в Англию ей перебираться или в Японию.

Расчистив пару дорожек, Антон вернул лопату охраннику и пошел домой. Дома его застал Люсин звонок.

- Привет! – сказала она. – Я обещала позвонить, чтобы ты записал мой номер.

- Привет! – ответил он. – Сейчас сделаю.

- Подожди, не клади трубку. Ты сегодня на секцию пойдешь?

- Так занятия же через день! Сегодня не будет.

- Это в обычное время. А в каникулы Андрей Михайлович велел приходить каждый день.

- Ну раз велел, значит приду. Кстати, со школой я договорился. Буду ходить в десятый класс.

- Все-таки в десятый? В одиннадцатый не удалось?

- Люси! Одиннадцатый мне по-любому не светил. К ЕГЭ мне уже не успеть подготовиться…

Он и не заметил, как обратился к девушке на «западный» манер: Люси! Но она заметила. И отметила, отложила в девичью копилку.

- Сейчас можно и без ЕГЭ. Можно просто экзамены сдать.

- И что? Прикинь, куда потом без ЕГЭ? В дворники? Я конечно и на это способный, сегодня две дорожки возле школы расчистил, но не всю же жизнь этим заниматься? В Австралии программистам хорошо платят.

- А ты что, опять в Австралию хочешь уехать?

- Это я так, для ориентира. У нас ай-тишники тоже не бедствуют. Но может быть и поеду, Земля круглая. Ты предлагала с кем-то математикой заняться!..

- С удовольствием.

- Ну, тогда до вечера! Встретимся на секции.

Он с аппетитом пообедал (физическая работа на свежем воздухе поспособствовала) и, пройдя в свою комнату, принялся разыскивать прошлогодние учебники, какие-то их них пылились на полке, другие нашлись в школьной сумке. Открыл, полистал… Боже мой, как все забыто! Словно никогда он этого и не проходил. Придется корпеть, корпеть и корпеть.
Потом он снял со стены саблю. Правая рука привычно легла на изогнутую пластиковую рукоять, левая любовно огладила блестящую гарду, пальцы скользнули по иззубренному клинку. И вновь невольно вспомнился тот бой на автобусной остановке, бой с которого все началось. Вспомнилась девушка, лежавшая на земле и пытавшаяся защититься руками от ударов тяжелых ботинок. Уехала? Ну и черт с ней! Дельфин и русалка – не пара!
Вечером тренер сказал ему, посмотрев, как он держится на дорожке, что в апреле намечены краевые соревнования, и, если он хочет выйти хотя бы в призеры, надо серьезно тренироваться.

- Много ребят подросло, - пояснил Андрей Михайлович, - тот же Герман встал на крыло… А ты поотстал. Тебя сейчас даже Ярослав побьет.

- Так уж и побьет? – не поверил Антон.

- Спокойно, - заверил тренер. – Сейчас убедишься. Ярослав! – подозвал он пятиклассника. – Надевай электрокуртку и перчатку. С Антоном будешь биться.
Ярослав посмотрел на Антона и сказал с искренней детской улыбкой:

- Я боюсь!

- Не бойся, ты его побьешь. Главное, помни про защиту, а твоих атак ему не взять.

Антон удивился последним словам, однако спорить не стал, тоже пошел за амуницией. Бойцы встали на дорожку, к ним прицепили провода, на табло зажглись нули.

- Бойцы готовы?

- Готовы!

- Начали!

Маленький, как воробей, Ярослав вприпрыжку помчался на Антона, почти вдвое превышающего его ростом, и тот не успел даже опомниться, как получил укол в грудь. Совсем легкий укол, почти неощутимый, однако лампочка на табло загорелась, и ровный голос Андрея Михайловича объявил:
 
- Укол в атаке. Очко спортсмену слева.

Излишне пояснять, что слева от судьи находился Ярослав.
Соперники разошлись, и вновь раздалась сакраментальная фраза: «Бойцы готовы? Начали!»

На этот раз Антон был более собран. Он уже увидел, что к Ярославу уже нельзя относиться, как к простому малышу. Мал-то он мал, но ловок и шустер! А за минувший год и в технике изрядно поднаторел. Однако силенок у него по-прежнему немного, так что надо попробовать пробить его сильными ударами. Ага! Малыш опять летит в атаку, выставив вперед саблю, словно маленькое копье. Это хороший прием, и батманом такую атаку отбить трудно, скорость велика, но, если в батман вложить всю силу!.. Ура! Сабля вылетает из руки Ярослава, и путь для клинка Антона открыт. Счет» один-один».
Антон приободрился, к нему вернулась прежняя уверенность. Конечно, он далеко не в лучшей форме, конечно, надо тренироваться и тренироваться, чтобы опять побеждать на серьезных соревнованиях, но с этим-то воробьем он справится без особого труда. Главное, не поддаться его первому натиску, а дальнейшее уже дело техники. Однако, пока наш герой так рассуждал, пока шел в контратаку, сабля «воробья» каким-то непостижимым образом вдруг опять вошла в контакт с его «электрической» курткой. Два-один!

Сражались до пяти. Выиграл Ярослав со счетом «5-3». Гордый победой он стащил с головы шлем и протянул Антону левую руку. Таков обычай фехтовальщиков. В правой – оружие, левая – для рукопожатия. Антон пожал ему руку без особого огорчения. Ясно было, что это поражение – момент лишь сегодняшнего дня. Уже через неделю-другую Ярослав и мечтать не сможет о победе. Но есть ведь Герман, есть другие ребята. Удастся ли вернуть утраченную форму, и тем более продвинуться вперед? Какой-то древний философ (вспомнить бы – какой!) сказал, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Вода в реке течет, она всегда меняется. Значит, и пловец должен меняться. Таков закон жизни, другого не дано.

В этот же вечер он провел краткий урок с Люсей. Даже не урок, а так, несколько коротких показательных упражнений на тему «защита-ответ». Сначала в статической позиции, затем в движении. Он знал, как важны такие упражнения, как многократно надо их повторять, чтобы в контратаке движения «выстреливались» сами, автоматически, без участия мысли. Не правы те, кто утверждает, что мысль быстрей всего на свете. Быстрее мысли - контратака фехтовальщика, быстрее мысли соперника. Соперник только задумал атаку, а твой клинок уже летит навстречу его клинку и тут же, продолжая стремительную траекторию, поражает цель. Это и есть «защита-ответ».
Кирилл неодобрительно следил за Люсей и Антоном, отрабатывая неподалеку удары на Кеше, безропотном манекене, укрепленном на массивной металлической стойке. Пусть следит. Люся просто сестра Дэна, и, если она пришла в секцию, он, Антон, просто обязан научить ее всему, чему может научить. А любовь-морковь Антона не интересует. Да, была у него девушка, которая могла для него кем-то стать, была да сплыла, и скатертью ей дорога. А чемпионом он станет. В лепешку расшибется, но станет. Этого хотел Дэн, Дэн в него верил.
А Германа в этот вечер на тренировке не было. У него что-то с бабушкой стряслось, даже пришлось скорую вызывать. Он позвонил Андрею Михайловичу, сообщил, что прийти не сможет.

Каникулы закончились, началась учеба. Однако зима тянулась еще долго, снег падал часто, и синоптики, продолжали заявлять (чуть ли не с гордостью), что такой снежной зимы в городе не было с незапамятных времен.
Где-то через неделю, за очередным ужином, Ангелина Семеновна вдруг сказала торжественным и в тоже время искательным голосом, и глаза ее при этом заискрились:

- Антон, я хочу с тобой поговорить на серьезную тему.
Антон посмотрел на мать, на секунду отвлекаясь от еды, и сразу заподозрил что-то неладное. Директриса, что ли, пожаловалась?

- Ну, давай! – разрешил он. – Говори!

- Я хочу познакомить тебя с одним человеком. Я пригласила его на завтра к нам в гости…

- А-а! Понятно! Ты выходишь замуж. Поздравляю!

- Да, нет, не так все сразу, - смутилась она. – То есть, он сделал мне предложение, но я сказала, что должна поговорить с сыном, то есть с тобой.

- А причем тут я? Ты женщина взрослая, сама решай, тебе с ним жить. Или я должен буду называть его папой?

- Не обязательно. Можешь звать его просто по имени, Сергей Иванович. Ты ведь тоже взрослый.

- Вот забавно! – усмехнулся он. – То ни одного отца не было, а теперь будет сразу два. Точнее – один отец, а другой отчим. Может, мне его так и звать: отчим?

- Антон, ну зачем ты так! Сергей славный человек, я уверена, вы подружитесь…

- Давно ты с ним знакома?

- Давно. Он у нас в больнице шофером работает.

- Пьющий, небось?

- Да, нет! – Лицо Ангелины Семеновны расцвело, напряженность ее почти растаяла. – Он не пьет и не курит!

- Уникальный шофер! – усмехнулся Антон. – Я таких только в Австралии видел. А сколько ему лет? Пенсионер, небось, сиделка понадобилась?

Взгляд Ангелины Семеновны сделался укоризненным:

- Антоша! Я понимаю, ты ревнуешь, ты привык, что я всегда только с тобой… Но ты уже вырос, а я всю жизнь одна… Сергей не старый! Наоборот, она на пять лет моложе меня. У него полгода назад жена умерла, от рака, две девочки остались – семь лет и девять…

- Ну, это другое дело, - подумав, согласился Антон. – Это нормально. – Он чуть было не добавил: «Детям нужна мама, а мужику – женщина», но вовремя затормозил, понял, что прозвучит это обидно. – Так, что можешь считать, что я благословил. Только вот где вы… то есть, мы все будем жить? Прикинь, их трое, нас двое… В нашей двухкомнатной будет тесновато. Квартира-то у него есть, у твоего Сергея Ивановича?

- Есть, конечно, - с готовностью ответила Ангелина Семеновна. – У него тоже двухкомнатная. Мы продадим наши две квартиры и купим четырехкомнатную. Сейчас такие цены, что у нас еще деньги останутся. А у тебя, как и сейчас, будет отдельная комната.

- Это здорово! – кивнул Антон. – Отличный план. Наверное, Сергей Иванович придумал? Прямо дорожная карта! Но это ведь долго, наверное: пока две квартиры продадите, пока новую купите… У меня есть предложение. Раз уж вы решили жить вместе, чего тянуть? Переезжай к нему и живите! А я пока один поживу. Сама знаешь, у меня сейчас со школой запарка, столько наверстывать надо! Да еще тренировки, соревнования… Мне сейчас лучше одному пожить. Пельмени и яичницу я себе всегда сготовлю, стиральной машиной тоже умею пользоваться, не волнуйся.

Мать молчала. С одной стороны, она была рада, что сын не принял в штыки ее намеченное замужество, но с другой стороны к предложенному им варианту она была не готова. Ей не хотелось, чтобы он отдалялся от нее, сам готовил себе еду, стирал себе одежду, жил жизнью, о которой она ничего не будет знать. Он и так почти год жил в этой чертовой Австралии, в семье совершенно неизвестной ей женщины и почти незнакомого мужчины. Ей очень не хотелось жить с ним врозь! Но в его словах был резон. С девочками в доме будет всегда суматоха, отношения с Сергеем тоже как-то надо будет выстраивать, дай Бог, если они у них сложатся! И для школьных занятий будет лучше, если Антону никто не будет мешать. Про тренировки и соревнования, это уж, конечно, он в довесок прибавил, но, в целом, сын прав. «И, к тому же, - подумала она (и это только сейчас пришло ей в голову), - парень, действительно, уже взрослый, восемнадцать лет! Ему не комната отдельная нужна, а квартира! Покупать надо не четырехкомнатную, а трехкомнатную и однушку. Как это я раньше не сообразила?» Но говорить об этом сейчас она не сочла правильным. Антон мог подумать, что она пытается его умаслить, его это могло обидеть, пусть событие станет для него сюрпризом.

- Я рада, - сказала она. – Рада, что ты меня понял. Завтра после работы мы вместе с Сергеем придем, и вы познакомитесь. А первое время, ты, действительно, можешь один пожить, справишься.

- Завтра у меня тренировка, - возразил Антон. – Давай послезавтра.

- Хорошо, давай послезавтра.

Через оговоренные два дня Ангелина Семеновна пришла домой в сопровождении своего избранника. Антон занимался домашними уроками и как раз закончил корпеть над математикой (задачи никак не решались, чтоб им сгореть!) и взялся за химию.

Сергей Иванович оказался невысоким, но кряжистым мужчиной с открытым, веселым взглядом серых глаз и небольшими, аккуратно подстриженными пшеничного цвета усиками. Моложе будущей супруги он не выглядел, и это Антону невольно понравилось.

- Зови меня просто Сергеем, - предложил он, обменявшись с Антоном коротким, крепким рукопожатием. – К отчеству я как-то не привык, меня больше все по имени зовут.

Пристроив на вешалке куртку и шапку и поменяв ботинки на домашние тапочки, Сергей вслед за Антоном прошел в большую комнату, которая, как это обычно бывает в таких квартирах и в таких семьях, играла одновременно роль и гостиной, и спальни – в данном случае, спальни Ангелины Семеновны. В дальнем углу стояла ее кровать, аккуратнейшим образом застеленная и отделенная от остального пространства ширмой, в другом – платяной шкаф. Половину противоположной стены занимал застекленный сервант, заполненный посудой и некоторыми милыми сердцу хозяйки безделушками, на высокой тумбе у зашторенного окна тускло чернел экран старенького, чуть ли еще не советского телевизора, на котором бесшумно отсчитывали зеленые секунды и минуты большие электронные часы. Два кресла и небольшой журнальный столик с лежащим на нем телепультом, стоявшие почти в центре комнаты, ненавязчиво приглашали присесть и отдохнуть.

- Вы, мужчины, пока пообщайтесь, - сказала, улыбаясь сразу им обоим, Ангелина Семеновна, - а я быстренько ужин соберу.
Однако Сергей не уселся сразу в кресло. Он неторопливо прошелся по комнате, изучил содержимое серванта, заглянул за ширму спального уголка, провел пальцем по экрану телевизора… Антон тоже не стал усаживаться в кресло, однако взял в руки пульт и включил телевизор. Переключив несколько каналов, остановился на каком-то полицейском «мыльном» сериале.
 
- У тебя отдельная комната? – поинтересовался Сергей.

- Отдельная, - ответил Антон.

- Можно посмотреть?

- А зачем?

- Ну, так, на будущее. Как я понимаю, ты ведь не против, чтобы мы с твоей мамой жили вместе?

- Еще не знаю. – Антон посмотрел на гостя чуть насмешливо и независимо. – Но, вообще-то, это ваше с ней дело, я маме не хозяин. А вот комнате – хозяин. Что там смотреть? Комната как комната!

- Ну и ладно! – улыбнулся Сергей и дружески похлопал юношу по плечу. – Не ершись! А знаешь, я тебя где-то видел! Лицо твое мне знакомо, у меня на лица память фотографическая. Один раз увижу и могу через пять лет узнать.

- Город маленький, - пожал плечами Антон. – Мало ли кого мы видим на улицах даже по многу раз.

- Это так, - согласился кандидат в отчимы. – Мать говорила, ты из Австралии недавно приехал, загорел, смотрю… Как там жизнь? Понравилось?

- Понравилось.

- А чего не остался?

- Кто-то же должен здесь жить? А иначе от России скоро останется только Московское княжество, как при Дмитрии Донском.

- Ишь, какой патриот! – засмеялся Сергей. – Молодец! Так держать! – И он опять похлопал Антона по плечу, Антон при этом слегка отстранился, такое нарочитое форсирование близости его начинало коробить. Мужик, вроде, неплохой, но всему свое время.

Тут из кухни послышался голос хозяйки:

- Мужчины, прошу к столу!

Кухня была невелика (А где вы видели большие кухни в хрущевках?): электроплита «Лысьва», два шкафчика, холодильник, да крошечный стол на две, максимум на три персоны. В этот раз случился как раз максимум, однако разместились. Гостя усадили в угол, под часами с давно не действующей кукушкой, Антон сел на табурете у двери, Ангелина же Семеновна заняла место между ними, спиной к плите, оставив себе возможность легко подняться и подать еще что-нибудь.

Сергей открыл шампанское, выпили за встречу и знакомство. Антон видел, как мать возбуждена и радостна, и дипломатично поддерживал разговор, отвечал на вопросы, хотя и чувствовал себя не в своей тарелке. Когда же Ангелина Семеновна предложила выпить по второй, он отказался, встал и сказал, что ему надо доделывать уроки.
Сергей тоже поднялся.

- Одобряю! Дело прежде всего! А может, заодно, все же покажешь свою комнату? Если конечно там нет ничего секретного.

- Что там может быть секретного? – пожал плечами Антон. – Так, маленький бардак!

- Ну, бардаком нас не удивишь! – расплылся в улыбке шофер. – Это мы и сами могём!

Он по-свойски кивнул Ангелине и последовал за Антоном. Тот догадывался: мужик хочет своими глазами увидеть всю жилплощадь, принадлежащую будущей супруге, оценить, так сказать, ее пай. Ну, что ж, это его законное желание. Если только не забывать, что и он, Антон, имеет здесь свои права.
Войдя в комнату, в которой Антон включил сразу свет, Сергей огляделся и первым делом обратил внимание на большой настенный постер с изображением фехтовальщиков. Постер Антон повесил еще до поездки в Австралию, его привез Андрей Михайлович из Будапешта, куда он ездил в качестве судьи на чемпионат мира.

- Да, мать говорила, что ты занимаешься фехтованием. Молодец! – похвалил Сергей. – На чем сражаешься? На шпагах?

- На саблях.

- А можно глянуть? Никогда не видел спортивную саблю.

Антон снял со стены висевшее в чехле оружие, вынул из чехла и подал гостю. Тот принял саблю двумя руками, подержал, покачал, как бы взвешивая, потом взялся правой рукой за рукоять, слегка взмахнул, провел пальцами левой по тупому, зазубренному лезвию, потрогал шишечку на конце.

- Серьезная штука! Видел, по телевизору, как ими машут: без маски и глаза выстеклить не долго.

- Не только глаза, - согласился Антон. – Можно и мозги вышибить. Впрочем, убить человека можно и авторучкой.

- Ну, людей и голыми руками убивают! Вот один мужик у нас в больнице рассказывал…

Тут он осекся и даже замер. Антон в это время уже убрал саблю в чехол и как раз вешал ее назад, на стену.

- Вспомнил! – негромко воскликнул шофер, не спуская глаз с чехла. – Вспомнил, где я тебя видел. Вот с такой же штукой! Год назад… Даже больше уже - под Новый Год, на горнолыжке. Я подхалтуриваю иногда на казенной машине, подрабатываю. Возил туда одну парочку… А на обратном пути, только отъехал, обгоняю парня с девушкой… Он лыжи несет и рюкзачок, у девушки – сноуборд. Но у парня на плече еще вот такой же чехольчик висел. Я обратил внимание, потому что штука необычная, не каждый день увидишь. Я, когда их обгонял, притормозил: думал, может, махнут мне, остановят, что ж порожняком возвращаться? И я тебя хорошо разглядел, и девушку ту. Симпатичная, между прочим, девчушка, очень симпатичная! Но вы не махнули, и я дальше поехал.

Антон слушал его, не перебивая, с равнодушным выражением лица, а потом сказал:

- Обознались вы, Сергей! Не ездил я под Новый Год на горнолыжку. У меня и лыж-то нет. Можете у мамы спросить.

- Не могу я обознаться! – упорствовал тот. – У меня память фотографическая. А тот случай я еще потому запомнил, что позже узнал, что в этот день на горнолыжке пацана убили.

Антон пожал плечами:

- В самом деле? Не слышал. В те дни у нас контрольная за контрольной шли, не до того было. Ей-богу, вы меня с кем-то спутали. Бывают ведь похожие люди, двойники.

Сергей глядел на него недоверчиво и как-то растерянно. Взрослый человек, он привык доверять своим органам чувств, своему восприятию мира, своей памяти. Но, возможно, это действительно был двойник? Зачем этому мальчику врать?

- Двойник, так двойник! – улыбнулся простодушно. – Бог с ним, в конце концов. Ладно, делай уроки, не буду мешать. А мы с матерью еще посидим, покалякаем.

Он ушел. Антон притворил за ним дверь (он всегда притворял дверь, когда занимался), сел за стол и открыл учебник химии. Однако формулы двоились в его глазах. «Принесло этого водилу на мою голову! – думал он. – Вот вам и недостающий свидетель! А дальше и на ломаные клинки нетрудно выйти… За эту ниточку можно все дело размотать. Хорошо, хоть Карина уехала…» Сейчас он готов был признать, что погорячился с тем парнем, не надо было его до смерти колоть. Но с другой стороны, он ведь тоже убивал Дениса, и чей удар, на самом деле, оказался смертельным в той бойне, кто знает? Парень валил на Скорцени, Скорцени в такой же ситуации валил бы на него. Или на других. Впрочем, в Москве Скорцени ни на кого не валил, не отпирался. Скорцени был выше этого. Он признал, что убил Дениса. Он пытался убить и Антона. И получил по заслугам. Тот парень тоже получил по заслугам, и страдать по нему нечего. Но сейчас Антону стало ясно, что расслабляться нельзя. Эта история еще не закончена, она лишь замерла, законсервировалась. Она может оставаться такой всю жизнь, как спящий осколок в теле ветерана-солдата, а может в любой момент прийти в движение, проснуться, и…

«Будем надеяться, что Сергей не станет больше приставать ко мне со своей фотографической памятью, - сказал себе Антон. – И что у него нет друга подполковника в полиции». И он заставил себя углубиться в химические формулы.

Настал март, а за ним пришел и апрель, но столбик термометра редко поднимался выше ноля, и сугробы на улицах, хотя и почернели безвозвратно, но высотности своей не теряли и не торопились превращаться в потоки мутной талой воды.

За несколько дней до соревнований Антон предложил Люсе съездить на кладбище, к Денису.

- Там снегу еще полно, - возразила девушка. – Мы просто не пройдем. Да и найти могилу проблематично. Давай подождем, пока растает.

- Возьму лопату, - настаивал он. – Если не хочешь, я один поеду.

- Ну, хорошо, - уступила Люся. – Давай съездим. Только нужна хорошая обувь и запасные носки. Ноги промочим однозначно.

- Какая ты практичная! – иронично восхитился Антон. – Прямо, как моя мама.

- Все женщины такие, - серьезно пояснила девушка. – Вас, мужчин-авантюристов, тянет на подвиги, а нам, женщинам, приходится лечить ваши раны и прочие болячки.

- По-твоему, я авантюрист?

- Еще какой! Но это лучше, чем быть обывателем.

Антон хмыкнул, но возражать не стал. Быть обывателем, действительно, не хотелось.

- Да, кстати… Давно хотел тебя спросить… Куда твой кавалер делся? Кирилл, кажется? Не вижу его в клубе.

- Скажешь тоже – кавалер! – фыркнула девушка. – Никуда он не делся. Просто он понял, что фехтование – не его стихия, и перестал ходить.

- Это бывает, - глубокомысленно согласился Антон. – Рожденный ползать, ходить не может!

- Не ходить, а летать! – машинально поправила Люся. И тут же спохватившись, засмеялась: - Да ну тебя! Я думала, ты серьезный!..
.
День, когда они собрались ехать на кладбище, выдался морозным. Мороз был не ахти какой, два или три градуса, но снег, все-таки, не таял, слякоти под ногами не было, и это радовало. Лопату Антон решил не брать (И так пробьемся!), а запасные носки Люся взяла – себе и ему.

До городского кладбища можно было доехать на автобусе или на троллейбусе. Им попался автобус. Прямо у остановки стояло несколько киосков, где продавали цветы – живые и искусственные. Кладбище начиналось сразу за киосками, но ни ворот, ни ограды оно не имело.

Будь Антон один, ему и в голову не пришло бы покупать цветы. Для него был важен сам факт – прийти на могилу друга, постоять там, мысленно к ним поговорить. Он не успел сделать это перед отъездом в Австралию и сейчас чувствовал, что в душе его остался груз неисполненных обязательств. Обязательств перед самим собой. Но Люся, как истинная женщина, несшая в себе призвание хранительницы традиций, легко тронула его за локоть.

- Надо цветов купить, - сказала она. – Гвоздичек. Две или четыре. У тебя деньги есть?

- Почему? – слегка удивился Антон. – Почему две или четыре?

- Так принято, - пояснила она. – Для умерших всегда покупают четное число.

«Дэн не умер! – опять, как и год назад, мысленно не согласился он. – Его убили!» Однако кошелек в кармане нащупал, деньги у него были. Он теперь всегда был при деньгах, привез заработанные в отцовской фирме.

Купив цветы, они двинулись по дороге, ведущей в глубину кладбища. И сразу их обступили почти бескрайние снежные поля, однообразие которых нарушалось лишь черными стволами промерзших за зиму деревьев да макушками самых высоких оград и обелисков. Главная дорога кладбища поддерживалась в сносном состоянии, было видно, что ее регулярно расчищают грейдером или бульдозером, некоторые боковые тоже выглядели вполне проезжими, со следами колес от недавних похорон (увы, люди умирают и в снежные зимы!), другие же мало чем отличались от окружавших их сугробов. Снег, в отличие от городского, был по-зимнему бел и, казалось, не собирался таять никогда.

- Ты знаешь, куда идти? – спросил Антон. – Я, честно говоря, не помню.

- Знаю, - кивнула Люся. – Мы несколько раз сюда ходили. Наш поворот уже близко.

Поворот, на удачу, оказался проезжим, видимо, недавно в этом секторе кого-то хоронили. Люся уверенно шла вперед, Антон послушно следовал за ней. Однако шагов вскоре девушка свернула с пробитой колесами колеи и сразу утонула в глубоком снегу.

- Еще метров сто, - сказала она, остановившись и обернувшись к своему спутнику. – Вон до того дерева!

Антон увидел впереди голый тополь, за ветку которого зацепился рваный, качающийся на ветру полиэтиленовый пакет, и, обойдя девушку, вышел вперед.

- Давай я пойду впереди, а ты по моим следам.

Люся не стала возражать. Антон проваливался выше колена, идти было трудно, но не слишком. Нога проламывала заветренную корку, проходила почти без сопротивления сквозь внутреннее льдисто-зернистое крошево и упиралась в нижний слой снега, уплотненный долгим лежанием. Главная неприятность заключалась в том, что снег беспрепятственно набивался в верхи городских ботинок и сразу таял там, наполняя их ледяной влагой. «Хорошо, что Люся взяла запасные носки! – подумал Антон. – Деловая!»

Наконец они достигли цели, подошли к ограде. Только здесь стало ясно, насколько глубок снежный покров: верхний край ограды едва выступал из него, а невысокий могильный обелиск и вовсе не был виден. Искать и откапывать калитку не имело смысла, Антон просто перешагнул через ограду, Люся последовала его примеру.

Не произнося ни слова, Антон начал ногами и руками раскидывать снег вокруг обелиска, пока не добрался до овального керамического портрета, с которого на него задорно глянул его старый и лучший друг.

- Как живой! – выдохнула за его плечом Люся.

«Да, как живой! – подумал Антон, сидя на коленях перед портретом. – И был бы живой, если бы не этот дурацкий случай. И какого черта мы полезли в драку? Ну, отлупили бы пацаны незнакомую нам девицу, мало ли их в городе? И поделом бы ей было. А вот этой могилы не было бы, и учились бы мы сейчас с Дэном в одиннадцатом классе, готовились к ЕГЭ, вместе готовились к соревнованиям…»
Он почувствовал Люсино прикосновение к его плечу и обернулся. Она тоже сидела в снегу, рядом лежала ее сумка, из которой торчали четыре гвоздики – словно четыре капли крови. В одной руке у Люси был термос, в другой дымящаяся кружка, которую она протягивала ему.

- Кофе! – сказала она. – Горячий!

Он взял кружку, сразу ощутив сквозь мокрые перчатки ее обжигающее тепло, повернулся опять к портрету Дениса и глотнул горячий, сладкий напиток.

- Ты знаешь, а я ведь прикончил того отморозка, который Дениса убил, - сказал он, не оборачиваясь.

- Убил? – удивленно и как-то недоуменно переспросила Люся. – Ты шутишь?

Антон повернулся к ней и ощутил, что джинсы его промокли, и колени упираются в ледяную сырость.

- Какие шутки? Помнишь, там был такой здоровый, лысый?

- Помню. У него еще в руке была палка.

- Это не палка была, Люси. Это была железная труба. И вот этой железной трубой он убил Дениса. Я нашел его в Москве и прикончил.

- В Москве? – Люся опять удивилась и опять отметила непривычное обращение «Люси». – Как он в Москве оказался?

- Это долгая история. – Антон потаенно улыбнулся и опять глотнул кофе. – Главное, что я нашел его.

- И что теперь? – спросила она, и в ее глазах он прочел растерянность и испуг.

- А теперь ничего. Теперь мы будем жить, а он – нет. Денис, правда, тоже.
Он поставил кружку в снег и протянул руку к цветам:

- Дай, я положу.

Люся приоткрыла сумку, чтобы не повредить зеленые стебли, и достала гвоздики. Антон взял цветы и, опять развернувшись к обелиску, воткнул стебли глубоко в снег возле самого портрета. Друг его Дэн по-прежнему улыбался, задорно и жизнерадостно. «А ведь он всегда поддавался мне в бою! – вдруг понял Антон. – Хоть чуть-чуть, но поддавался. Он всегда хотел, чтобы я побеждал, чтобы я выходил в чемпионы. Он знал, как это важно для меня, а сам был счастлив моими победами. Не будет у меня больше такого друга».
Юноша поднялся с колен и посмотрел на примолкшую сестру Дениса. «Тоже ведь промокла и продрогла, - подумал он. – Надо уходить». Про «бойца» Скорцени, с которым он разобрался на горнолыжной базе, Антон решил ничего не говорить. Зачем без нужды грузить бедную девушку? Хватит с нее и одного трупа.

- Я только тебе рассказал. Больше никто не знает. А ты должна была узнать: ведь Дэн твой брат.

- Спасибо, - ответила Люся, тоже поднимаясь на ноги. – Хотя, это как-то тревожно. Вдруг его дружки тебя отыщут, или - полиция…

Он усмехнулся:

- Не найдут! Ты видишь, почти год прошел, и никто меня не искал. Все будет нормалёк! Пойдем к автобусу, ноги уже коченеют.

- Пойдем, - согласилась она и начала собирать сумку. – Главное – к дороге выйти, а там переобуемся. Ты не бойся, я - никому!

- Я и не боюсь, - пожал он плечами. – Я знаю, ты не из болтливых. Это будет наша с тобой тайна.

- А разве Карине ты не рассказал? Когда вернулся из Москвы.

Антон посмотрел на девушку. Они стояли близко-близко, почти глаза в глаза, почти прикасались друг к другу, и в ее глазах он увидел нечто большее, чем вопрос о тайне, там было глубинное, женское - тревога и надежда.

- Карине? Нет. Ненадежная она. Да и касается ее это мало. Ты сестра, тебе надо знать.

- Ты герой! – тихо сказала Люся.

- Перестань! – поморщился он и взял ее за руку. – Даже не думай так! Я просто нормальный. Пойдем отсюда, ты замерзла.

Молодые люди вышли к автобусной остановке, зашли в цветочный киоск и сменили носки, не обращая внимания на не слишком одобрительные взгляды продавщицы. Через полчаса они были в городе.

Чем спорт отличается от физкультуры или от других развлечений? Тем, что он – не физкультура и не развлечение. Как ни банально это звучит, спорт – это состязание, помноженное на труд, на бесконечные, изматывающие тренировки, на отказ от тех самых развлечений и иных удовольствий. С физкультурой он имеет тоже мало общего, да и с укреплением здоровья часто входит в противоречие, так как требует от человека предельного, а то и запредельного напряжения сил и жизненных ресурсов. И это относится не только к тем спортсменам, которые штурмуют мировые или олимпийские рекорды. У каждого человека - свой предел. Один многократно побеждает в мировых марафонах, а у другого рвется артерия на школьных соревнованиях.

Антон не задумывался, что такое спорт. В фехтование он пришел в десять лет, насмотревшись на киношных мушкетеров и начитавшись Дюма. Сам узнал, где в городе находится фехтовальная школа, сам пришел туда. И уже там ему объяснили, что тренировки – это путь к бою, а бой – это путь к победе. Победа же дается напряжением всех сил, потому что твой соперник тоже рвется к победе. Он понял это и принял, он хотел быть победителем. Да, фехтование – это красиво (особенно, в кино), но те, кто любит в нем лишь красоту, должны идти в театральное фехтование или в историческое. В спорт идут бойцы.

Как и ожидалось, в финал краевого первенства вышли Антон и Герман. Их поединок решит, кто станет чемпионом.
И вот счет «5-5», а бой длится до десяти. Кто первый получит десять очков, тот и победитель. Силы у бойцов равные, школа одна и та же, но характеры - разные. Выиграет тот, у кого крепче нервы, у кого на победу нацелены вся воля, все мысли, все чувства.

Судья в очередной раз произносит сакраментальную фразу:

- Готовы? Начали!

Финальный бой судит не Андрей Михайлович. На это ответственное и почетное действо приглашен патриарх краевого фехтования, седовласый ветеран Вадим Александрович, который редко появляется в клубе, но, когда появляется, сабля в его руках поет и танцует. Вот он сидит за судейским столом в нарядной футболке с надписью “I love fencing!” и цепким взглядом придирчиво оглядывает спортсменов. Вадим Александрович, по слухам, бывал и в европейских призерах, и в мировых, и застал еще времена, когда не были придуманы электрокуртки, и уколы фиксировались по черным меткам, которые оставляли на белоснежных костюмах крошечные тряпицы, прикрепленные к концам клинков и вымазанные сажей. Бои тогда велись по французским традициям, и Вадим Александрович частенько щеголяет французскими терминами.

Сквозь проволочные сетки двух масок Антон видит лицо противника. Оно сосредоточено, серьезно и как-то даже сурово. Лицо Дениса никогда не было таким, Денис всегда шел в атаку с задорной улыбкой. Герман в поддавки не играет, взгляд его карих глаз цепок и холоден, как взгляд танкиста из танковой амбразуры. Вот его сабля шевельнулась и двинулась вперед, а вслед за ней правая нога и весь корпус… Атака! Стремительная, как полет стрелы. Эта его особенность проявилась совсем недавно: по словам Андрея Михайловича, в последние месяцы. Оставаясь по жизни флегматиком и даже увальнем, на дорожке Герман преображался, словно в нем включалась особая программа, делающая его неким «универсальным солдатом», «человеком из стали».

Полет стрелы длится не дольше секунды, но Антон все-таки успевает взять защиту и сделать точный ответ. «Аль парэ!» - звучно объявляет Вадим Александрович. Это значит, что клинок Антон был встречен гардой Германа, но его кончик достал-таки нахлестом плечо противника. Счет становится «6-5». На сердце у Антона делается чуть-чуть радостнее, но он не забывает, что в первой половине боя он тоже лидировал, со счетом «2-0», а потом едва сумел уравнять очки. Расслабляться с Германом нельзя, любой ошибкой тот обязательно воспользуется. И вообще, хватит сидеть в защите, пора самому начинать атаки. Однако, Герман опять готовится к нападению, а у нападающего преимущество: при прочих равных очко засчитывается ему. Значит, надо опередить его, хоть на долю секунды вскинуть клинок раньше. Е-е-сть! Грудь Германа, рванувшаяся вперед, натыкается на кончик вытянутой сабли Антона. «Ремиз! - доносится комментарий со сторону судейского стола. - 7-5!»
Это еще не победа, радоваться рано, отыграть два очка – как два пальца обмочить под летним дождем, но пусть противник занервничает, пусть начнет делать ошибки… Уж мы-то их не упустим, уж мы-то их используем. Пусть он поверит, что он, все-таки, чуть-чуть слабее, чуть-чуть менее техничен, пусть признает краешком сознания, что он уже проиграл, а уж мы-то ему в этом поможем! Так говорил себе Антон, вставая у желтой, барьерной черты перед очередной схваткой. Что думал в этот момент, мы не знаем, но взгляд его глаз не выражал ни капли смятения, это по-прежнему был взгляд танкиста. Да, он не успел увернуться, словил две болванки, но бой еще не закончен, движок в порядке и снарядов вдоволь. Одно обманное движение, другое, и Антон, неожиданно для себя, почувствовал сильный удар в голову. Опа! Счет сделался «7-6».

Быстротечны спортивные фехтовальные схватки. Одно-два стремительных движения, часто почти неуловимых для неискушенного зрителя, и поединщики расходятся, волоча за собой тонкие шнуры-провода, чтобы вновь встать у желтых линий в центре металлической дорожки. Не слишком зрелищно и не всегда логично. В реальном сабельном бою побеждает не тот, чье оружие много раз коснулось противника, а тот, чей удар попал в нужное место с нужной силой. Но таковы уж спортивные правила, и не нам их ломать. Однако Антон решил слегка изменить привычную тактику боя и сделать следующую схватку более длительной, рассудив, что для Германа с его машинной запрограммированностью будет трудно отойти от канонов. Расчет удался. Не столкнувшись после своей атаки с такой же стремительной и короткой контратакой Антона, Герман вяло ответил на не менее вялый выпад, однако Антон тут же осыпал его серией ударов и погнал в конец дорожки, где и достал, в конце концов, вновь увеличив разрыв в счете.

Происшедшее послужило Герману хорошим уроком. В его программе что-то щелкнуло, и в последующих схватках он уже не поддавался на уловки и провокации, они протекали с переменным успехом, но нервничал и суетился, все-таки, больше Антон, поэтому к последнему поединку соперники опять подошли с равным, но уже критическим счетом «9-9».

«А он действительно вырос, - с уважением подумал Антон, вновь выходя к желтой черте. – Год назад ни за что бы не подумал, Герман может меня сделать. А я, увы, профилонил в Австралии…» Он поискал взглядом Люсю, сидевшую среди зрителей, и, найдя, махнул ей рукой. Она подняла руку ему в ответ, улыбнулась. «Да, ладно, - успокоил он себя. – Не на сундук же золота играем! Не стану чемпионом сегодня, стану через год. Потенция у меня все равно выше, просто я слегка отстал, не успел прийти в норму». Он не заметил, что этими словами, обращенными к себе, уже обрек себя на поражение, уже согласился с ним. И конечно, он проиграл. Неумолимый и непогрешимый танк наехал на него и смял в первые же секунды схватки.

Судья объявил победителя. Антон снял шлем, подошел к Герману и пожал ему руку.

- Молодец! Но через год победителем буду я.

- Не возражаю, - с обычной флегматичной улыбкой ответил тот. – Велкам!

Антон и Люся возвращались домой вместе. Уже смеркалось, на светлом еще закатном небе зажглась Венера, а прямо над их головами появился Сириус – два первых вечерних светила.

- Ты не переживай! – тронула Люся за руку друга. – Ты все равно фехтуешь лучше всех. Просто у тебя был перерыв. Еще немного и ты все нагонишь, будут еще соревнования!

- Я знаю, - кивнул он. – Конечно, нагоню. Да сейчас это и неважно. Честно говоря, меня сейчас больше беспокоит другое.

Люся озабоченно заглянула ему в лицо:

- Что именно?

- Стереометрия! Запутался я с этими синусами и тангенсами. Год назад вроде все понимал, а сейчас – хоть тресни! Ни одной задачи не могу правильно решить.

- Что ж ты раньше не говорил? Я же предлагала свою помощь! Давай завтра и возьмемся. Приходи! Мама будет тебе рада.

Он покачал головой.

- Нет, Люсь! Это тебе так кажется. При виде меня она каждый раз будет думать о Дэне. Я вот живой, здоровый, в Австралию съездил, а Дэна нет, он уже никуда не съездит. Ты - сестра, ты как-то сжилась с потерей, а матери, может, и всей жизни не хватить, чтобы сжиться. Нет, не хочу я ее раны бередить.

- Наверное, ты прав, я как-то не подумала. Но тогда где?

- Давай у меня. Я сейчас как раз один живу, так что мешать никто не будет.

Девушка посмотрела на него изучающе. Предложение ее обрадовало, но сделано оны было так небрежно, таким простым, почти равнодушным тоном… Он понял ее взгляд по-своему и добавил с легкой усмешкой:

- Приставать не буду. Не бойся!

- Я и не боюсь. Хотя немножко и обидно. Я для тебя всегда лишь сестра Дениса, а я, ведь, все-таки, девушка. Мог бы и поприставать немного. Все о Карине своей думаешь?

- Чего бы я о ней думал? Нужна она мне!

- Думаешь, думаешь!.. А почему ты один живешь? Мама уехала куда-то? На курорт?

- Вроде того. Только не на курорт. Замуж она вышла, к мужу переехала.

- Да ты что!

- Там две девчонки малолетние, хлопот полон рот… Так что я пока один хозяйничаю, а дальше видно будет.

- А если не секрет, что за мужа она нашла?

- Шофер из их больницы. Ничего вроде мужик, приводила она его, познакомились. Вроде даже непьющий. Хотя тут я в сомнениях. Откуда в нашей Раше непьющие шофера? Это все равно как крокодил-вегетарианец.

- Все равно я за твою маму рада. Женщина расцветает, когда рядом с ней любимый мужчина.

- А ты откуда знаешь?

- Знаю. Я на своих родителей смотрю. Конечно, сейчас им больно, они еще не оправились, но все равно – как голуби. А если бы у мамы не было папы, думаешь, она бы это пережила? – Люся горько вздохнула, и Антон, взглянувший на нее искоса, подумал с невольным удивлением: «Какая она уже взрослая!»

- Ладно, - сказал он шутливым тоном, - приходи. Может, и попристаю немного. Между делом.

Девушка фыркнула, засмеялась и, запрыгав на одной ножке, дурашливо, по-детски, пропела:

- Антошка, Антошка,
Идем копать картошку!
Тили-тили, трали-вали!
Это мы не проходили,
Это нам не задавали!

Антон тоже засмеялся, схватил ее за руку и, сделав вид, что рассматривает линии на ее ладони, в тон ей продекламировал:

Люся Люся, я боюся,
Что тобою увлекуся.
Если Люсей увлекусь я,
За себя тогда боюсь я.

- О! Какая у тебя мощная линия ума! – тут же воскликнул он. - Аж страшно! А ну-ка у меня? Совсем нет! Ай, ай, ай! Совсем глупый, понимаешь! Только саблей-маблей махать умею, да и то бедному Герману продул. Уж полночь близится!..
 
Люся давно уже перестала скакать, стояла и смотрела на резвящегося Антона, слушала его дурашливые речи и улыбалась.

Она позвонила Антону на следующий день. Он уже пришел из школы и даже успел пообедать и заглянуть в Интернет, на фэйсбук, где не нашел ничего интересного.

- Ну, что придешь сегодня? - сразу поинтересовался он, едва она произнесла «Антон, привет!»

- Да, да, приду! – ответила она поспешно. – Только я сейчас в центре, так что буду где-то минут через двадцать. Новость есть.

Голос ее при этом был встревожен, растерян и даже испуган.

- Что с тобой? Что случилось? – спросил Антон.

- Сейчас приеду, - ответила она уклончиво, но и смятенно. – Может, мне это показалось. Жди!

- Ты на чем едешь? На каком автобусе? Давай я тебя встречу.

- Нет, нет, не надо! Я уже еду, ты не успеешь.

В ожидании Люси Антон не стал ломать голову над вопросом, что же ее так встревожило, а занялся приготовлением кофе. Правда к кофе у него ничего не было, кроме черного хлеба и лежалого сыра, но черный хлеб – это экологически полезный продукт, а с сыра он срезал затвердевшую желтую корку, понюхал придирчиво и решил, что прием его внутрь девичьего организма к летальному исходу не приведет. Однако, когда девушка появилась и объявила о причине своей тревоги, он сразу забыл и о кофе, и о сыре.

- Я только что видела того парня! - выпалила она прямо с порога. – Который убивал Дениса.

Антон замер. Кровь бросилась ему в голову, в висках зашумело.

- Повтори, что ты сказала! – произнес он негромко, сдавленным голосом, не сводя с нее взгляда.

- Я встретила убийцу Дениса, - повторила Люся уже более спокойным тоном и стала снимать куртку. Антон помог ей, провел в комнату, усадил в кресло.

- Ты обозналась, - сказал он. – Как он выглядел?

- Почти так же, как в тот раз. Черная куртка, ботинки, лысый череп… Я не могла обознаться.

- У скинхедов такой прикид в порядке нормы, это мог быть и не он. Где ты его встретила?

- В центре, на «красной линии», в компании таких же. Сидели на лавочке у фонтана.

- Значит, и у нас уже созрела эта зараза… - задумчиво произнес Антон. – И все-таки это двойник! «Слишком много двойников! – услужливо возразил внутренний голос. – Он просто выжил! Сволочи живучи».

- А ты уверен, что ты?.. - Люсин взгляд, сделавшийся беспомощным и молящим, устремился на Антона. – Ты точно уверен?

- Уже не уверен, - хмуро ответил тот. – Контрольного выстрела не было. А сволочи, говорят живучи. – Тут он вспомнил о своих кухонных приготовлениях и спросил: - Кофе будешь?

- Буду! – слегка оживилась Люся. – В горле все пересохло.

- Тогда идем на кухню. Расскажешь все еще раз.

Повторный рассказ не внес ничего существенно нового. Единственное, что Антон уточнил: среди компании, в которой она встретила Скорцени, она не признала других знакомых лиц. Он уже готов был поверить, что его враг остался жив, и автоматически начал искать зацепки, которые помогли бы его вновь разыскать – теперь уже в городе.

- Что будем делать? – спросила Люся.

«Правильно спросила! – машинально отметил Антон. – Да, это наше с ней общее дело, «коза ностра», наша вендетта».

- Прежде всего, надо удостовериться, что это именно он. Я должен сам его увидеть.

- И как? Торчать целыми днями у фонтана? Он может там больше и не появиться.

- Резонно. Знаешь, есть одна идея… - Антон тоже налил себе кофе, но без сахара и глотнул горячую, горькую жидкость, не ощутив ни температуры, ни горечи. – У меня был телефон этого типа, можно было бы позвонить, если он не сменил симку, проверить, но я стер его. Однако…

Тут он быстро встал и ринулся в свою комнату. Люся, выждав несколько секунд, последовала за ним с чашкой в руке. Антон залез руками в большую картонную коробку, стоявшую у него в углу, невдалеке от стола, и заполненную всяким мальчишеским хламом (чуть ли не с детских еще времен) и, порывшись там, извлек старый, простенький телефон.

- Здесь. Он должен быть здесь! Хорошо, что я его не выкинул.

Телефон принадлежал «упырю», расставшемуся с радостью жизни на горнолыжке. Аккумулятор, конечно, давно разрядился, но мы его сейчас подзарядим… Антон опять запустил руку в коробку и выудил оттуда черную коробочку с проводом. Не подходит? Ничего, другой поищем!

- Сейчас ты позвонишь (конечно, не с этого телефона, а со своего) и спросишь игривым голосом Олега. Его Олегом зовут. И если он откликнется на Олега, напросишься на свидание. Скажешь, запала на него в ночном клубе. Думаю, у него всяких шалашовок пруд пруди, и не всех он обязан помнить. Ну, а дальше – дело техники.

- Постой, постой! – На лице Люси вновь возникла тревога. – Но если он откликнется на Олега, значит это он? Думаешь, я смогу разговаривать с ним игриво?

- Сможешь, Люси! Сможешь. – Антон взял ее за руку и легонько сжал. – Будешь у нас Матой Хари! Не ты первая и не ты последняя.

- А если это он, ты снова будешь его убивать?

- Этого я сам еще не знаю.

Теперь Люся взяла его за руку и сказала торжественно:

- Антон! Что бы ни случилось, что бы ты ни задумал, что бы ни сделал, знай – я всегда буду на твоей стороне! Я сделаю, все, что ты попросишь, пойду и поеду с тобой куда угодно!

- Ты у меня прямо декабристка! – усмехнулся он, но руку не высвободил, а наоборот, положил вторую ей на плечо. – Ничего, Люсёна, прорвемся! О, мобильник уже ожил! Сейчас поглядим, что там у него внутри.

Он уселся за стол, пробежался по кнопкам…

- Бери бумагу, записывай!.. Тут еще куча номеров есть, тоже могут пригодиться…

Через несколько минут Люся уже набирала номер, значащийся в найденном телефоне под именем «Скорцени». После короткой вводной мелодии последовали долгие длинные гудки, а затем раздался индифферентный женский голос: «Номер не существует или находится вне зоны доступа!»

- Попробуем еще раз попозже, - решил Антон. – А сейчас давай подумаем. У нас есть больше двадцати номеров, владельцы которых могут знать Скорцени или слышать о нем…

- Это его фамилия?

- Это его кличка. Так звали одного из эсэсовских «коммандос», любимца Гитлера. Эти придурки, наши скинхеды, изображают из себя русских фашистов, но почему-то кумир у них немецкий фашист Гитлер, хотя Гитлер как раз хотел половину русских уничтожить, а половину сделать рабами. А фамилия у него какая-то простая, птичья, вроде моей… Забыл, не могу вспомнить.

- Галкин?

- Нет.

- Воробьев?

- Тоже нет. Да Бог с ней, с фамилией! Не в ней дело.

- По фамилии его можно найти. Не Дроздов?

- Перестань, Люсь! Может, потом я и вспомню, а сейчас давай сделаем так. Надо аккуратно обзвонить все эти номера и попытаться выяснить, в городе ли Олег, или хотя бы увидеть реакцию на упоминание его имени. Вдруг ты видела все-таки двойника?

- Хорошо, - согласилась Люся. – Только давай вернемся на кухню. Может, у тебя что-нибудь и поесть найдется? А то я сегодня не обедала, сразу из школы в центр поехала…

- Только хлеб и сыр. Впрочем, в морозилке есть пельмени. Я сейчас сварю.

- Я сама сварю, я все-таки женщина. А ты начинай звонить, с моего телефона. Твой лучше не засвечивать!

- Согласен! – кивнул Антон. – Надо только продумать тактику. Честно говоря, не представляю, как спрашивать о нем, не вызывая подозрений?

- Да очень просто! Звони и говори, что потерял телефон Олега и хочешь с ним связаться. А зачем и кто ты такой – не их дело.

- Ну и пошлют меня!

- Кто-то пошлет, а кто-то и нет.

- А ты умная!

- А то! – Люся с достоинством улыбнулась и поставила на плиту кастрюльку с пельменями.

Однако и этот эксперимент успехом не увенчался. Часть номеров вообще не отвечала, другие абоненты (в основном, с женскими именами и голосами) уверяли, что среди их знакомых парня с именем Олег нет, третьи (таких было всего двое) ответили, что давно Олега не видели и ничего о нем не знают. Короче, картина мира яснее не стала. По-прежнему было неизвестно, жив ли Скорцени и находится ли он в городе. То есть факт опознания его Люсей оставался под сомнением.

- Что же делать? – опять спросила Люся, когда Антон прошелся по всему списку и сделал кислую мину. К этому времени она покончила с пельменями и была готова к борьбе.

- Не знаю! – развел он руками. – Не ходить же целыми днями по городу и не пялиться на всех лысых парней?

Такой опыт он уже имел – в Москве, но здесь не Москва, здесь народу поменьше, все на виду. Здесь у этих ребят за своего не сойдешь, они все друг друга знают. Скорцени сразу уловит, откуда ветер дует, и просто исчезнет. Удивительно, как он вообще рискнул вернуться? Неужели действительно такой беспредельщик? Сам черт ему не брат, ни пули, ни штыка не боится. В героях, небось, ходит. Убивали его, жиды пархатые, убивали, а он – по-прежнему на баррикадах! А может, прослышал, что «припадочный мушкетер» слинял за бугор, и счел, что теперь он в безопасности? Кто знает, кто знает?.. Но Антон уже не в Австралии, и вместе им в одном городе не жить. Город небольшой, и рано или поздно их пути пересекутся.

- Есть еще социальные сети… - неуверенно начала Люся и вопросительно посмотрела на Антона.

- Ну и что? – пожал плечами тот. – Народу там – как в небе звезд! И потом, найти в сетях можно лишь того, кто хочет, чтобы его нашли. А эти ребята очень осторожные, они светиться не любят. У них свой круг общения: в основном, по телефону…

- Значит, облом?

- Пока облом. Давай подведем промежуточный итог. Ты встретила человека, очень похожего на убийцу твоего брата. Судя по всему, это он и есть, и зовут его Олег, по прозвищу Скорцени. В Москве я нашел Скорцени среди тамошних скинхедов, и, как полагал, убил. Казнил. Но, по-видимому, он был только ранен и выжил. Зачем он вернулся в наш город, как давно и как надолго, мы не знаем, но будем считать, что именно его ты видела на лавочке у фонтана. Резюме: смотреть в оба, быть настороже и на связи. В следующий раз звони мне сразу, а не бросайся в ближайший автобус!

- Я растерялась! – залилась краской Люся. – Я просто испугалась! Как будто привидение увидела… Ты ведь сказал, что прикончил его, и вдруг – сидит на лавочке! Так что будем делать?

- Ничего. Пока ничего. А если более точно – будем заниматься стереометрией. У меня завтра контрольная!

Люся ушла уже вечером. Едва за ней закрылась дверь, как в замке почти неслышно скрежетнул ключ. Ангелина Семеновна вошла с двумя объемистыми сумками и радостной улыбкой.

- Вот, решила навестить тебя! Посмотреть, как ты тут хозяйничаешь, как живешь…

Она освободилась от пальто и сапог и, взяв опять в руки сумки, прошла на кухню.

- Ну-ка, ну-ка! Что у тебя в холодильнике? Пустынная зима! А в морозилке? Арктика! Сынок, ну чем ты питаешься? Ну, так же нельзя!

- Ну, что ты, мам! – отвечал он смущенно. – У меня все было! И яйца, и сыр, и масло! И пельмени были… Вот только-только все кончилось! Ну, правда!
- Так я тебе и поверила! – Ангелина Семеновна распаковала сумки и начала извлекать из них снедь. – Вот я тебе котлет нажарила, привезла! Вот борща наварила, дня на три хватит… Вот винегрет! Вот курица – положи в морозилку! Вот блинов напекла…

Антон смутился еще сильнее.

- Ну, зачем ты? Как будто я тут с голоду умираю!..

Однако мать не стала его слушать, включила плиту и чайник, усадила за стол.

- Не знаю, что ты сегодня ел, хоть при мне поешь. А вообще, мы с Сергеем приглашаем в тебя гости. В субботу у тебя ни уроков, ни тренировок, так что приходи к обеду, часам к двум. С девочками познакомишься.

- С дочерями Сергея Ивановича? Они теперь мне сводные сестры, что ли?

- Ну, не совсем еще. Мы с Сергеем официально пока не оформились.

- А собираетесь?

- Собираемся! Но решили, пока не разобрались с квартирами, повременить.
Ангелина Семеновна вышла из кухни, прошла в свою комнату и вдруг уловила новый для нее тонкий запах. Она еще раз повела носом – сомнений не было, здесь только что была женщина, юная женщина! Она быстро вернулась к сыну.
- У тебя была девушка? Это не ее я встретила на лестнице?

Антон невозмутимо пожал плечами:

- Ну и что? Это Люська была, сестра Дениса. Мы с ней математикой занимались. У меня завтра контрольная.

- Надо же! – удивилась Ангелина Семеновна. – А я ее и не узнала! Как быстро выросла! Симпатичная, между прочим!.. Да я же ничего, я даже рада, что у тебя девушка появилась. А в Москву тогда не она тебя провожала?

- Никто меня не провожал, ты что-то путаешь, - соврал он и смутился. «Вот вспомнила! Хорошо, что с Кариной я ее не знакомил. Сейчас бы вздыхала, жалела меня. А чего жалеть? Уехала и уехала!»

- Ну и ладно! – не стала спорить мать. – В общем, приезжай! Будем ждать. Мы с Сергеем, кстати, решили купить для тебя отдельную квартиру! – объявила она значительным тоном и сделала выразительную паузу. Антон вопросительно поднял на мать глаза. – Ну, не четырехкомнатную будем покупать, а отдельно - трехкомнатную и однокомнатную, чтоб тебя была своя жилплощадь, – пояснила она и добавила, засмеявшись: - Ты ведь уже взрослый, вдруг свою семью захочешь завести!

Он пожал плечами. Идея ему понравилась, к жизни в отдельной квартире он уже начал привыкать, но рассыпаться в благодарностях был не приучен. Он только спросил:

- А варианты у вас уже есть? В каком районе?

- Варианты есть. Но мы ищем еще. Я понимаю, тебе надо поближе к школе.

- И к фехтовальному клубу, - подсказал Антон. Чтоб не мотаться через весь город.

- Учтем! – улыбнулась она. – Ближе к бульварам и набережной квартиры, конечно, дороже, придется добавить, но у Сергея есть кое-какие деньги, думаю, наскребем. В общем, приходи, завтра вместе обсудим.

«Лишь бы Сергей про горнолыжку опять разговор не завел, - подумал Антон, и ему стало слегка не по себе, он вновь вспомнил о человеке, похожем на убийцу Дениса, свободно бродящим по городу. – А круги-то явно сужаются! Что-то должно произойти!»

Квартира будущего отчима находилась в другом районе. Антон приехал туда на маршрутке минут за десять до назначенного матерью срока и без труда нашел нужный дом. Дверь ему открыла старшая из сестер, девятилетняя Наташа – худенькая, сероглазая, с короткой прической и с бирюзовыми сережками в ушках. Наташей она представилась сама, после того, как он, еще стоя за порогом, сказал:

- Привет! Я Антон. А ты кто?

Вслед за старшей сестрой в прихожую, услышав разговор, выскочила и младшая. Выскочила, глянула на Антона, засмеялась и убежала.

- Стрекоза! – покровительственно посмотрела ей вслед Наташа. – Ребенок еще!
«Да уж! – мысленно усмехнулся Антон. – А ты совсем взрослая!»

Квартира оказалась примерно такая же, как и у Антона с матерью, только прихожая была чуть попросторнее, да санузел – раздельный. В гостиной уже был накрыт большой раскладной стол, на нем красовались блюда с салатами, ветчиной, красной рыбой, жареной курицей и еще с чем-то. Бросались в глаза также бутылка водки «Абсолют» и два тетрапака с соком «Добрый».
Сергей, сидевший за столом и смотревший телевизор, выключил его при появлении Антона, поднялся и протянул ему через стол руку:

- Привет! Как дела?

- Как всегда, - ответил Антон. – Лучше всех!

- Наш человек! – одобрил Сергей. – Садись к столу!

- Надо руки помыть! – прозвенела младшая сестренка, весело уставив на Антона такие же, как у старшей, голубые глазки.

- А тебя как звать? – улыбнулся ей Антон.

- Оля! – Девочка тряхнула косичками, в которые были заплетены розовые ленты.

- В школу ходишь?

- Конечно! А еще в музыкальную! На скрипку.
- Молодец! – Он с преувеличенной грустью вздохнул и сказал: - Терпеть не могу мыть руки, но слушаюсь и повинуюсь!

По пути в ванную он встретил мать, которая шла из кухни, снимая фартук.

- Здравствуй, ма! – сказал Антон. – Я пришел. Все хорошо?

- Спасибо, сынок! Давай, мой руки и приходи. Все уже проголодались.

За столом говорили о том, о сем, Ангелина Семеновна спрашивала, как он написал контрольную, как у него вообще дела с учебой, девочки щебетали о чем-то своем, а Сергей после второй рюмки обратился к Антону:

- Утром в новостях передавали: у нас прошел чемпионат по фехтованию на саблях, и ты занял второе место. А чего ж не первое?

- Второе тоже неплохо, - сдержанно ответил Антон. – Есть, к чему стремиться.
 
- А вы на настоящих шпагах сражаетесь? – полюбопытствовала Наташа, с интересом глядя в глаза гостю. – Как мушкетеры?

- Как мушкетеры, - подтвердил он с легкой улыбкой. – Только не на шпагах, а на саблях.

- И я сказал – на саблях! Чего это ты шпаги придумала? – одернул дочь Сергей. – Сабля – это сабля, а шпага – это шпага!

- Может, ты еще объяснишь, чем они отличаются? – с плохо замаскированной иронией спросила девочка и с лукавым ехидством посмотрела на отца. И, не дожидаясь ответа, вновь обратилась к Антону. – А девочки у вас тоже занимаются?

- Конечно. И довольно много. Приходи, если хочешь. – И, посмотрев на Сергея, а потом на мать, следившую за разговором с ровным вниманием, он добавил: - Вообще-то, наш клуб официально именуется «Детско-юношеская спортивная школа олимпийского резерва». Обучение бесплатное. Но лучше начинать в сентябре или в конце августа, когда будет новый набор в младшую группу.

- А со скольки лет принимают? – продолжала допытываться Наташа.

- С семи.

- Ура! – закричала младшая сестра. – Значит, и я могу ходить! Я тоже хочу быть мушкетеркой!

- У тебя скрипка, - напомнила ей Ангелина Семеновна. – Ты не сможешь заниматься и тем, и этим. Еще ведь и школа! Во втором классе будет труднее, чем в первом.

Радость девочки потухла, но она с надеждой посмотрела на Антона, ища в нем поддержку.

- Мама права, - сказал Антон сочувственно. – Скрипку и фехтование трудно совместить. Вот если бы ты на барабане играла!

Все засмеялись, а Оля сердито нахмурилась, решив, что смеются над ней. Но хмурилась она недолго, так как Антон начал рассказывать про Австралию, вспоминая всякие забавные случаи. Вспомнил настойчивого валлаби, который как-то забежал в дом и никак не хотел уходить: его вывозили в буш, а он каждый раз возвращался. Рассказал легенду про трех сестер, которые жили в Голубых Горах и которых собственный отец-колдун превратил в три скалы. Позабавил также австралийскими кошками, гуляющими по городским паркам с колокольчиками на шее: чтобы птички разлетались при их приближении!..
Однако мысли его были заняты другим. Последние несколько дней, с того момента, как Люся сообщила о своей нечаянной встрече с предполагаемым убийцей ее брата, он все время думал об этом человеке, всматривался в лица парней на улицах, ждал Люсиного звонка – вдруг ей опять «повезет». Тогда он все бросит и помчится туда, куда она скажет. Что он будет делать потом, над этим Антон не задумывался. Это как в бою: главное - сделать первый выпад, а дальше – по ситуации.

Между тем Сергей вновь включил телевизор – вначале вползвука, а потом и погромче – и развернулся вполоборота к экрану, на котором местный диктор сообщал свежие городские новости.

- Папа, ты всегда только новости включаешь! – с детским возмущением воскликнула Оля. – Включи канал «Дисней»!

- Ваш «Дисней» круглые сутки работает, никуда он от вас не убежит, - со взрослым резонерством ответил папа. – Сейчас послушаем, что в городе делается, и переключу.

Антон уже собрался встать и откланяться, однако диктор вдруг заговорил на тему, мгновенно его заинтересовавшую.

- Вчера на центральном рынке произошел хулиганский инцидент. Четверо молодчиков, в черных куртках и наголо обритых, напали на китайских торговцев и жестоко их избили. По словам очевидцев и пострадавших, это были молодые люди лет двадцати, славянской внешности, вооруженные дубинками и железными цепями. Полиция прибыла к месту происшествия лишь через двадцать минут и нападавших уже не застала. В пресс-службе городского отдела полиции нам сообщили, что, по-видимому, на иностранцев напали так называемые «скинхеды», и пояснили, что в нашем городе группировки скинхедов ранее себя не проявляли.

«Все когда-то происходит впервые, - мысленно заметил Антон. – Зараза расползается, как раковая опухоль. И без Скорцени тут, конечно, не обошлось! Искать надо эту гадину, искать!» Он был уже стопроцентно уверен, что Люся видела у фонтана именно Скорцени.

- И поделом им! – с чувством выдал свой комментарий отец семейства. – Эти китаёзы весь рынок захватили! А в тайге, на лесоповале, что делается? Мужики рассказывают, у них там уже настоящие китайские колонии! Своя охрана, свои законы, русского человека внутрь не пускают… И это на нашей, русской земле! Да если им дать волю, через пять лет они всю Сибирь к рукам приберут! Сто миллионов китайцев приедет – и нам хана!

- Одобряете, значит? – Антон посмотрел на него с неласковой усмешкой. – А вот в Австралии, между прочим, никто не боится нашествия китайцев. Их туда каждый год чуть не по миллиону приезжает… И в Америку… Умная нация, между прочим! С древней культурой…

- Это китайцы-то? – удивление, смешанное с возмущением, в голосе Сергея было совершенно искренним. – Ты-то что про них знаешь? И откуда?

- Оттуда! В школе проходили. Они порох изобрели и бумагу, а еще компас.

- Это когда было! А сейчас они только торговать горазды, да дешевые подделки всему миру впаривать! Нет, эти ребята - молодцы! Если китаёзов не выпереть, то мы все скоро станем желтыми и узкоглазыми, только название останется – россияне! Они уже сейчас на русских женятся, и те им китайчат рожают. - Сергей строго посмотрел на дочерей. – Смотрите у меня! Приведете в дом китайца – выгоню на все четыре стороны!

Девочки посмотрели друг на друга, фыркнули, встали и вышли из-за стола. Видно, знали уже, что с папой лучше не дискутировать. Ангелина же Семеновна сказала с упреком во взоре и голосе:

- Сергей! Ну и зачем? На девчонок-то зачем накричал? Малы они еще для таких разговоров. И вообще… Не нашего это ума дело! Правительство привлекает китайцев, вон трубу к ним начали тянуть… У нас в крае - бизнес-центр строят… Наверху виднее! Одной России не выжить, а другие страны не особенно с нами дружить хотят…

Антон поднялся и тоже вышел из-за стола.

- Мне пора, - сказал он, обращаясь к матери с неловкой улыбкой. – Все было очень вкусно. – И, взглянув на затихшего и остывающего Сергея, добавил: - Мило поговорили.

- Да, ладно! – пожал тот плечами. – Вообще-то эти бритые придурки мне тоже не по душе, но зачем нам столько китайцев? Неужели сами ничего не можем?

- Вы меня спрашиваете? – усмехнулся Антон. – Вы себя спросите! – И, не дожидаясь реакции отчима, вышел из комнаты. Ангелина Семеновна поспешила за сыном.

- Чего это вы схлестнулись? – обратилась она к нему примирительным тоном. – Дались тебе эти китайцы!

- Да не в китайцах дело, мам! – ответил Антон, натягивая куртку. – Просто вот такие же бритые отморозки Дэна убили! На самом деле им почти все равно кого убивать: желтого, черного или белого. Не разделяешь их взгляды – и все! Ты для них враг! Это фашисты, мама! А таким, как Сергей, они нравятся.

Женщина невольно смутилась:

- Да с чего ты взял? Он же сказал: они ему не по душе! Не поняли вы друг друга, вот и все! Пойди, попрощайся с Сергеем! Нехорошо так уходить.

Антон пожал плечами: - Ноу проблем! - И негромко крикнул в дверь, ведущую в гостиную: - Всем пока! Я ухожу!

- Постой, постой! – отозвался хозяин дома. – Надо попрощаться!
Сергей Иванович вышел в прихожую, обнял пасынка, похлопал его по спине и громко сказал:

- Всё хорошо, Антоха! Всё лады! Рад, что ты пришел! Надо почаще видеться!..

– А на ухо прошептал: - А все-таки это был ты! И в чехольчике у тебя была сабля! Зачем на горнолыжке сабля, а?

- Это был не я! – так же выразительно прошептал в ответ Антон. – Но я всегда с ней хожу. Для самообороны! – И указал на свое плечо, на котором висел чехол.

Потекли будни. С утра – школа, после обеда – домашние уроки, вечерами – тренировки и занятия с Люсей. Люся приходила все чаще, уже не только вечером, но и днем, делала у Антона и свои уроки, готовила ему обеды и, само собой, помогала с математикой. Иногда, когда оба одуревали от формул и уравнений, Антон включал музыку, и они танцевали, и тогда оба молчали и только смотрели друг на друга, еще не осознавая, что между ними рождается нечто, чему в их языке еще не было названия, вечное, как жизнь, и неодолимое, как смерть. То, благодаря чему и существуют на земле жизнь и смерть, неразлучимые, как сиамские близнецы.

И вот однажды, когда за окном стемнело, и Люся уже собиралась уходить и стояла у порога, Антон осторожно взял ее за талию, а она положила свои руки ему на плечи, и губы их сами слились и долго-долго не хотели разъединяться, одурманенные негаданной близостью и сладкой бездной, открывшейся перед ними.

- Люсёна, ты что, любишь меня? – переведя дыхание, вымолвил Антон, когда поцелуй, наконец, взаимно иссяк, и бездна временно отступила.

- Люблю! – бесхитростно призналась она. – Я давно тебя люблю. А ты?

- Еще не знаю, - так же искренне ответил он. – Это так неожиданно… Так классно!.. Не уходи! Останься!

И он снова обнял девушку, попытался притянуть к себе. Она вывернулась из его рук.

- Не надо, Антон! Потом, в другой раз! Меня дома ждут…

Он смотрел на нее с глупой, счастливой улыбкой и кивал:

- Ну, да, конечно! В другой раз… Тебя дома ждут…

И она улыбалась. Оба знали, что впереди у них вечность. Когда тебе восемнадцать, впереди всегда вечность.

Прошло около двух месяцев. Все контрольные остались позади, школьные занятия закончились. То есть, закончились они у Антона и Люси, перешедших в одиннадцатый класс. У его же бывших одноклассников, к которым относился и Герман, началась самая ответственная пора: сдача ЕГЭ.

Как-то вечером, возвращаясь с тренировки, Антон встретил Германа возле дома (они жили в соседних подъездах). Тот качался на качелях на детской площадке, держал в руках какой-то учебник и что-то монотонно бубнил.

- Привет зубриле! – окликнул его Антон. – Чего в клуб не ходишь?

- Привет! – хмуро откликнулся тот. – Тебе хорошо! Сдавать ничего не надо. А тут сидишь, как дурак, и зубришь все подряд. А вопросы все равно будут какие-нибудь дурацкие!

- Для дураков и вопросы соответствующие! – оскалился Антон. - Куда решил поступать? Что будешь сдавать?

- Предки в экономический толкают, в менеджеры, а я хочу на юриста. Наверное, подам и туда, и туда. Так что общага и хистори. Ну, и русский с математикой, само собой.

- Тупилово все это. Прикинь: менеджеров и юристов уже сейчас перебор. Лично я в программисты пойду!

- Программеров тоже до фига.

- А безработных программеров ты много видел? Хороших спецов берут нарасхват! Про хакеров я уж молчу – те вообще миллионами ворочают!

- Какой из тебя хакер? Ты по математике из троек никогда не вылазил.

- Это раньше! – ухмыльнулся Антон. – Сейчас у меня четверка. А через год и пятерка будет. Вот так-то, дружище Герман! Уж полночь близится!..

С этими словами Антон удалился, оставив Германа в недоуменной задумчивости: «Причем тут полночь? Она, вроде, еще далеко?..»

Теперь, когда школьные уроки и заботы остались позади, Антон, не оставлявший надежды найти Скорцени, почти ежедневно, часто в компании с Люсей, отправлялся в рейды по городу, бродил неспешно по улицам, бульварам и площадям, всматриваясь в лица и уверяя себя, что рано или поздно Госпожа Удача ему улыбнется. Саблю он носил с собой, чтобы не оказаться беззащитным, если встреча состоится, но шпагу-заточку делать не стал. Не раз и не два в его памяти всплывали стычки со Скорцени и его «бойцами», особенно последняя, один на один, среди московских гаражей. Вспоминая ее, он все более уверялся, что не промахнулся тогда с ударом, он отчетливо помнил, как трепыхнулся «мышонок» на острие его клинка, почти так же, как тогда – на горнолыжке. Зацепил он сердечко, точно зацепил! Просто повезло скинхеду, живуч, гад, оказался, а острие было тонкое, как шило, да и до больницы, видать, быстро довезли, мужичок-автолюбитель подсуетился. Но сейчас в Антоне уже не было той ярости, того неудержимого желания отомстить убийце друга, какие владели им год с лишним назад. Эти чувства перекипели в нем, насытились, выкристаллизовались в ровную, холодную ненависть, которая распространялась уже не только на Скорцени, но и на всех ему подобных, на всех, считающих себя хозяевами жизни по праву кастета и дубинки. Он не знал, как будет разговаривать со Скорцени, если, в конце концов, встретит его, но знал, что будет именно разговаривать. Разговор, конечно, может перейти и в бой, но в начале должно быть слово.

Последняя мысль рождала в Антоне какие-то смутные воспоминания, где-то он это уже слышал – то ли от матери, то ли от бабушки, то ли в случайной телепередаче. Он не мог вспомнить ее происхождение, но чувствовал, что в этой мысли таится глубинная и в то же время высокая правота. Человек отличается от других животных тем, что владеет словом, и каждое его деяние – доброе или злое – предваряется словом. «Скорцени – волк! – говорил себе Антон. – Но я-то человек! Человек должен разговаривать даже с волком».
Вот и в этот вечер он шел по городу в сопровождении Люси. Собственно, это был еще и не вечер – так, конец дня. Затяжная, холодная весна сменилась бурным, стремительно набирающим силу летом. Деревья радостно протянули солнцу свои зеленые листья-ладошки, разноцветные цветы на клумбах и газонах радовали глаз, утомленный унылой серостью недавних сугробов и замусоренных тротуаров, а только что включенные фонтаны как бы намекали горожанам, что не за горами и реальная жара, когда под ногами будет плавиться асфальт, а искрящаяся, брызжущая прохлада станет по-настоящему манящей и желанной.

- А что, если он опять куда-нибудь уехал? – спросила Люся, привычно провожая взглядом очередную молодежную компанию. – В ту же Москву.

- Мог и уехать, - согласился Антон. – Узнал, что я вернулся, и дал деру.

- Думаешь, он, в самом деле, тебя боится? – Люся, под влиянием Антона, тоже уже поверила, что Скорцени жив, но надежду вновь встретить его почти потеряла.

- Думаю, боится. Такие, как он, только против слабых смелые. Китайцев побить или геев – на это они герои. А против меня у него очко играет. Раньше не играло, а теперь играет, теперь он меня знает. Кстати, я вспомнил его фамилию. Скворцов! Олег Скворцов. Простая русская фамилия. И дался ему этот Скорцени!.
.
- И что, мы так все лето будем ходить? – Опять спросила Люся. - Давай куда-нибудь съездим! На море! Хоть на пару недель! Отдохнем хоть от города. В клубе все равно каникулы. Михалыч сказал – до августа.

- Хорошая мысль! Только давай не на море, а на Байкал. Ты была когда-нибудь на Байкале?

- Не была.

- И я не был. Говорят, это самое глубокое озеро в мире, а вода там такая чистая, что на сто метров монетку видно.

- Скажешь тоже! – Люся взглянула на него скептически. – За сто метров ты и на воздухе монетку не увидишь. Вот посмотри, до того дома как раз примерно сто... – И, не закончив фразы, она осеклась, ее лицо изменилось, а глаза словно остекленели. – Это он! Антон, ей Богу, это он!

Антон посмотрел в ту сторону. Там был фонтан. Дом, о котором говорила Люся, находился за фонтаном. А прямо от фонтана (медом это место намазано, что ли?), навстречу им, двигалась группа парней – точнее, троица. Все трое были обриты наголо, но одеты не в черные куртки, а в темно-серые рубашки с короткими рукавами и без воротников. На такие рубашки недавно возникла мода, пошли они, вроде, от рабочей одежды, от тех слесарей, которые обслуживали движущиеся механизмы и которые для безопасности срезали воротнички, чтобы их не захватила машина. Скинхедам такая мода тоже видать пришлась по вкусу, хотя опасались они не механизмов, а полиции. Скорцени, а это был, конечно же, он, двигался в центре троицы, чуть впереди, и нетрудно было видеть, что в этой группе он является лидером. Шли скины, не торопясь, оглядывая встречных наглым, хозяйским взглядом. Антон с Люсей еще не находились в зоне их внимания, но до этого момента оставалось лишь несколько секунд.

- Люсёна, быстро ушла! – не глядя на девушку, негромким голосом скомандовал Антон и поправил на плече ремень сабельного чехла.

- Я с тобой! – быстро ответила она и придвинулась ближе к нему. – Я тебя не оставлю!

- Делай, что говорю! – прошипел он, не сводя взгляда с фигуры Скорцени. – Уходи, и как можно дальше! Не светись перед ними!

В его голосе было столько силы и решительности, что она подчинилась и отошла. Антон же продолжал идти вперед, не ускоряя и не замедляя шага. Внутри его что-то изменилось, как перед началом боя, когда он выходил на дорожку, еще не надев маску, но уже подключенный к электрофиксатору. Еще впереди проба контактов, обязательные приветствия судьям и зрителям, еще впереди команда «Начали!», но нервы уже работают совсем в ином режиме, чем минуту назад, мир уже изменился, и ценности его изменились. Словно и вправду – на кону жизнь или смерть. А, может, и вправду? Ведь не приснился же ему бой среди гаражей на Автозаводской?

Осталось несколько шагов. Скорцени вдруг остановился, и взгляд его был направлен прямо на Антона. Узнал! Сопровождавшие его парни тоже рефлекторно задержали шаг и уставились на незнакомца. А может и не был он для них незнакомцем? Может эти двое как раз и гонялись за ним и Дэном вдоль набережной?

- Опа! – с холодной веселостью произнес Антон, выдерживая взгляд недобрых, навыкате, глаз. – Встретились!

- Встретились! – подтвердил скинхед и почти незаметно, одними глазами, оглянулся на своих соратников, проверяя, под рукой ли они. – Откуда ты взялся, мушкетер?

- От верблюда! – последовал ответ. – Не бойся, на красной линии убивать не буду. Скажи своим придуркам, чтобы отвалили – говорить будем.

«Придурки», было, дернулись, чтобы пустить в ход руки, но Скорцени сделал им знак и приказал отойти. Антон направился к ближайшей свободной лавочке и жестом пригласил скинхеда следовать за ним. Они опустились на ребристые рейки, влажные от долетающих от фонтана брызг, и испытующе посмотрели друг на друга. «Бойцы» стояли поодаль, шагах в тридцати, переминаясь с ноги на ногу; Люси в поле видимости не было. «Слава Богу, послушалась! – порадовался Антон. – Не хватало, чтоб эти гады потом за ней гонялись».

- Вообще-то это я должен был спросить: «Откуда ты взялся?» - сказал Антон, не спуская с противника веселого и злого взгляда. – Повезло тебе! В Москве хорошие врачи!

Он уже обратил внимание, что его враг не выглядит таким здоровяком-качком, каким был год назад: и лицо его посерело, и бицепсы опали, и взгляд бычьих глаз притух. А может, это сам Антон поздоровел и окреп за это время – и телом, и духом?

- Хорошие, - согласился Скорцени. Он мог бы еще добавить, что кровью он все равно иногда харкает, так как продырявленное легкое плохо зарубцевалось, и в сердце возникает боль от резких движений, но зачем бы он стал радовать своего врага? Поэтому он добавил другое: - Промахнулся ты, мушкетер! Не убил ты меня. И никогда не убьешь. Кишка тонка!

- А что ж ты побелел сейчас, как парус одинокий? – усмехнулся Антон. – И на жополизов своих оглянулся. Правильно ты побледнел, правильно! Потому что ты труп, и уже всегда будешь трупом. И ты это знаешь. Зачем ты вернулся в этот город? Радовался бы, что жив остался, сидел бы в престольной и не чирикал!

- Пацаны вызнали, что ты за бугор свалил, вот я и вернулся. В Москве ментавры озверели, а здесь тоже дел полно: киты обнаглели, да и азеров – как тараканов развелось, а вы, русские, терпите!.. Говно вы, а не русские!

- От говна слышу. Я, как видишь, тоже вернулся! И не жить нам двоим в одном городе, Олег, не жить!

- Имя узнал? – Скорцени тоже усмехнулся. – Я твое тоже узнал. Антоном тебя звать, Антон Снегирев.

- Понятно. Пацаны вызнали. Но это тебе ничего не даст. У меня к тебе есть предложение. Я не буду тебя второй раз убивать – если ты исчезнешь из города. Я не буду тебя искать, ты для меня труп, но имей в виду, если я еще раз тебя увижу – опять сделаю трупом, и на этот раз ты не выживешь, это я обещаю: контрольный сделаю, как два пальца. И времени на раздумье я тебе не даю, время пошло!

- Баклан ты, Антон, и закидон твой бакланий! – Скорцени резко поднялся со скамейки и тут же поморщился от боли в груди. – Даже если я уеду, тебе хана. У меня здесь бригада, хлыстиком своим не отмашешься. А потом я вернусь, а ты будешь ждать меня на кладбище. Долго будешь ждать!

Он закашлялся и сплюнул на полированные плитки площади.

- Ну, ну! – желчно промолвил Антон, также поднимаясь на ноги и тронув молнию на сабельном чехле. Красный оттенок плевка не миновал его взгляда. – Можешь прямо сейчас и попробовать. Убивать при свидетелях и камерах не стану, но покалечу изрядно. Всех троих. Ты меня знаешь.

Разумеется, Антон блефовал. Он понимал, что в одиночку ему с тремя не справиться, разве что бегать от них и бить самого резвого. Но он знал, что скинхед помнит холодную сталь его клинка, и эта память лишает его былой наглости.

- Под камерами и мы не станем, - услышал он ответ. - А на твою сабельку у нас и волына найдется, не фраерись!

- Спасибо, что предупредил. Придется и мне обзавестись. В наше время — это не фокус. Посмотрим, кто быстрее и метче! Но ты, Скворцов, при любом раскладе не жилец, тебе от силы год остался, а потом – ласты в сторону и мама не горюй!

Скорцени замер и посмотрел на него, как кролик на удава. Боль в сердце не отпускала. Но откуда у этого засранца его фамилия?

- Понтуешь, салабон?

- Сам знаешь, что не понтую. У меня мать медсестра, я в больнице вырос, насмотрелся, наслушался. Езжай куда-нибудь в деревню, пей молочко, кушай медок, и доживай свои деньки… Да Бога благодари, что я тебя отпустил! А бойцам своим скажи, что, если станут проказничать, я буду поодиночке их отлавливать и мочить. Так и скажи!

- Реву ты заколол? – помолчав спросил скинхед.

- На горнолыжке?

- Да.

Антон посмотрел на него насмешливо и по-мальчишески горделиво ответил:

- Вижу, ты меня понял, урод! Время пошло!

Он застегнул чехол, вскинул его на плечо и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь. Он был уверен, что за ним никто не погонится.
Шагов через двадцать его ухватила за локоть Люся.

- Антон! Я так испугалась! Я была уверена, что будет драка. Я была готова звонить в полицию… Их ведь трое! Они могли убить тебя, как Дениса…

- Все нормально, Люси! – отвечал Антон, слегка сбавляя шаг. – Пугаться не надо. Они знают, что меня убить не так-то легко. Побеждает не тот, кто сильнее, а тот, у кого больше решимости. Это наш город, Люси, и мы не отдадим его бритоголовым.

- Они убьют тебя! – грустно сказала девушка и прижалась к его плечу. – Их много. Их становится все больше…

Он приобнял ее и ответил, как можно беззаботнее:

- Выкинь это из головы! Пусть они меня боятся! Поедем лучше на Байкал!.. Теперь точно можно ехать.

********************************

Часть третья. Свет и тьма

День выдался знойный, безоблачный. Летнее солнце, давно перевалившее через полдень, от души накалило каменные джунгли города, едва разбавленные островками пыльных скверов и бульваров. Воздух на примыкающей к рынку улице дышал раскаленным асфальтом, выхлопными газами и сладковатым дурманом переспелых восточных фруктов. Рынок так и назывался – «Восточный». Держал его азербайджанец по имени Алибек, грузный, жизнерадостный отец пятерых сыновей, более известный в городе под прозвищем Али-Баба. Все сыновья были уже взрослыми мужчинами, трое имели свои семьи, но все послушно участвовали в папином бизнесе, который не ограничивался одним только рынком: Али-Бабе принадлежали несколько ресторанов, а также сеть круглосуточных цветочных магазинов и еще Бог знает что.

Маленький автомобильный вентилятор не делал воздух в кабине Сергея Ивановича более прохладным. На загородной трассе выручала скорость, создававшая иллюзию свежести, да и это была лишь иллюзия. В городе от жары мог спасти только кондиционер, но кондиционера в старенькой «тойоте» Сергея Ивановича не было, однако годы, профессионально проведенные за «баранкой», приучили его не обращать особого внимания на такие «нежности», как жара, холод, пыль или дождь. Особенно в тех случаях, когда речь шла о заработке. На улочке же, примыкающей к рынку, Сергей Иванович оказался именно в поисках заработка. День был воскресный, базарный; в такие дни народ выходил из торговых рядов с облегченными кошельками и тяжелыми кошёлками, а поскольку автобусной остановки поблизости не имелось, охотно принимал услуги таксистов и неотличимых от них прочих частных извозчиков. Однако в этот раз удача не торопилась повернуть к нашему герою свое изменчивое лицо. Простояв около часа возле главного входа и не заполучив ни одного клиента (которых разбирали более нахрапистые и дружные инородцы), он решил объехать вокруг рынка в надежде зацепить кого-то из выходящих через задние ворота и калитки. Ехал он, естественно, на малой скорости и был начеку.
 
Эта улочка обычно тоже была весьма оживленной в воскресные дни, но в этот день (возможно, из-за жары) она выглядела сонной и пустынной, и Сергей Иванович уже сказал себе с грустью, но и с облегчением, что, вот, доедет до угла, свернет на бульвар и покатит домой, а там примет душ, сядет в одних трусах перед телевизором и будет попивать пиво «Три медведя», поданное ему из холодильника любезной супругой Ангелиной. Однако как раз в этот момент глухая калитка, мимо которой он проезжал, распахнулась и явила его взору трех молодых людей. Двое из них, черноволосые и чернобровые, носили на своих лицах отчетливые признаки «кавказской национальности», третий же лицом был светел, а волос на голове не имел вовсе, т.е. был обрит наголо. Роста и сложения все трое были примерно одинакового и одеты были одинаково – в черное. Тем не менее впечатление на зрителя они производили разительно несхожее: черноволосые выглядели как несомненные хозяева ситуации, они уверенно держали бритоголового за плечи и за шиворот, а он имел вид поникший и, пожалуй, почти безжизненный. Сергею Ивановичу показалось даже, что глаза у парня закрыты, а изо рта стекает струйка крови.

Со спокойной деловитостью кавказцы (а в одном из них наш герой узнал младшего сына Али-Бабы) бросили светлолицего на тротуар и, гортанно переговариваясь, раза по три пнули безжизненное тело острыми носками черных туфель. Возможно, они пинали бы его и дольше, но Сергей Иванович был человеком не робкого десятка и, вооружившись лежавшей всегда под рукой монтировкой, недвусмысленно вылез из машины. По-видимому, в установки доблестных защитников рыночной территории не входило ввязываться в случайные махаловки за ее пределами, потому что они с пониманием взглянули на решительное лицо отважного «бомбера» и спокойно удалились, аккуратно затворив за собой калитку и оставив свою недвижную жертву у ног ее неожиданного спасителя.

Сергей Иванович склонился над парнем и первым делом пощупал пульс. Он работал в городской больнице и, хотя не имел медицинского образования, а был всего лишь водителем, но насмотрелся всякого, да и с командой скорой помощи ему доводилось выезжать неоднократно, так что уж что-то, а находить пульс он научился. Пульс у парня был, но слабый, а кровь изо рта действительно текла. Совсем молодым был этот парень, не старше двадцати лет. «Почти ровесник Антона», - невольно подумал он, имея в виду своего пасынка, сына жены. Сергей Иванович огляделся в поисках кого-нибудь, кто мог бы помочь ему затащить пострадавшего в машину, и заметил пожилую супружескую пару, показавшуюся из бокового переулка. Мужчина был одет в светлую рубашку с коротким рукавом, женщина – в легкий цветастый сарафан. На головах у обоих были летние шляпы из тонкой соломки, за плечами у мужчины виднелся небольшой рюкзак – еще незаполненный, так как супруги только собирались посетить рынок.
Сергей Иванович обратился к ним и получил желаемую помощь. Конечно, он мог в одиночку втащить раненого юношу на заднее сиденье своего авто, но, Бог знает, что тому отбили и сломали, так что если есть возможность обойтись с ним бережно, то таковой возможностью следует воспользоваться.

- Что с ним случилось? – спросила женщина, которая оказалась не такой уж пожилой: во всяком случае, выглядела лет на десять-пятнадцать моложе своего мужа.

- Его избили, - лаконично ответил Сергей Иванович. И, подумав, не менее лаконично добавил: - Двое кавказцев.

- Вы видели? – спросил мужчина. Ему на вид было под семьдесят, но в движениях он оказался сноровист, и с его подмогой пострадавший был успешно размещен на заднем сидении «тойоты».

- Да. Я проезжал мимо, когда они вытащили его вот из этой калитки, бросили на асфальт и стали бить ногами. По-моему, он уже был без сознания. Я остановился, выскочил с монтировкой, они струсили и убежали.

- Какой вы молодец! – восхитилась женщина. – Не испугались!

Сергей Иванович скромно потупился. А что? Он действительно чувствовал себя молодцом. Монтировка монтировкой, а два джигита могли и ему бока намять.

- Надо полицию вызвать! – предложила женщина.

- Бесполезно, - отозвался ее муж. – На рынке все схвачено. Да и инцидент уже исчерпан. В лучшем случае они ответят: «Вот когда убьют, тогда и звоните!» В скорую имело бы смысл звонить, но, как я понимаю, вы и так собираетесь везти его в больницу? – Он вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича.

- В первую городскую, - подтвердил тот. – Я там работаю. – И увидев в глазах собеседника возникшее недопонимание, уточнил: - Я не медик. Я шофером работаю.

- Вы молодец! – еще раз сказала женщина, и Сергей Иванович еще раз погордился собой. Мужчина же заметил с заметной грустью: - Увы, мы все вползаем и вползаем в войну. Север против Юга! Как когда-то в Америке…

Сергей Иванович не понял: причем тут Америка? Какой Север? Против какого Юга?.. Но дискутировать было некогда, человека надо было срочно везти в больницу. Он поблагодарил своих случайных помощников и завел двигатель.
Сдав юношу, который к тому времени очнулся, но был еще очень слаб, в приемный покой, Сергей Иванович поехал домой. Супруга его, Ангелина Семеновна, работавшая в этой же больнице медсестрой (сутки через трое), в этот день была дома, и он, конечно, рассказал ей о событии, в котором по воле случая принял участие.

- Так это, небось, один из тех архаровцев, которые по весне китайцев валтузили? – заметила Ангелина Семеновна, услышав, что парень, о котором поведал супруг, был бритоголовым. – Антон говорил, их скинхедами зовут, и они день рождения Гитлера празднуют.

- Мало ли что Антон говорил, - возразил Сергей Иванович. – Скинхед – это не ругательство, это просто бритоголовый, по-английски. Это просто мода такая молодежная. И с Гитлером тут какая-то путаница. Как говорится: «Слышал звон, да не знает, где он!» Эти парни с засильем инородцев борются, чтобы на нас, русских, никто не смотрел, как на шавок, чтобы через губу с нами не разговаривал… Антон – отличный парень, но он еще пацан и многого не понимает. Ему сказали в третьем классе, что расизм – это ужасно, вот он верит в это, и готов обниматься с любым негром, китайцем и абреком. А они об нас ноги вытирают! Они только силу уважают. Вот эти парни и показывают им нашу силу.


На следующий день Сергей Иванович зашел в палату куда положили привезенного им парня. Он уже знал, что зовут того Олегом, и что ему двадцать лет. У Олега оказалось сломано ребро, и весь он был покрыт синяками. Не обошлось и без сотрясения мозга, так что скорой выписки лечащий врач ему не обещал.

- Это вы меня сюда привезли? – спросил Олег, всмотревшись в лицо человека, подсевшего к нему на край постели и поздоровавшегося с ним.

- Было дело, - улыбнулся Сергей Иванович. – Каждый русский на моем месте поступил бы так же.

- Я ничего не помню, - сказал юноша. – Только как в машине вашей ехали. Кто меня так?

- Я не знаю, парень, что у вас там на рынке было, - отвечал шофер, - об этом ничего рассказать не могу. Я видел только, как двое азеров вытащили тебя из калитки и кинули на асфальт, а потом начали ботинками пинать. У тебя кровь изо рта текла, и, по-моему, ты был уже в отключке.

- Это стопудово. Меня еще раньше вырубили. А как эти ублюдки выглядели? Которые меня пинали.

Сергей Иванович пожал плечами:

- Азеры как азеры! Черные, молодые… Впрочем… - Тут он обрадованно встрепенулся. – Одного я узнал! Младший сын Али-Бабы, Юсуп! Точно! – И перейдя на доверительный тон, тут же спросил: - Слушай, Олег, а с чего это они на тебя набросились? Что ты с ними не поделил?

Он был уверен, что ответ на этот вопрос был ему и без того ясен, но хотелось услышать из первых уст. В его глазах Олег был героем, с героем хотелось поговорить.

Глаза парня сощурились, взгляд на мгновение ушел внутрь.

- Юсуп, говорите? Ну что ж, найдем мы этого Юсупа, за нами не зависнет. И других найдем. Это разведка была, мы к ним еще всерьез придем… - Потом он посмотрел на своего спасителя и слабо улыбнулся (голова еще кружилась и в груди болело). – Что мы с ними не поделили? Вы сказали, что поступили, как русский человек, значит, вы меня поймете… Многое мы с ними не поделили, многое. Город, в который их никто не звал, страну, в которую они понабежали, как тараканы… Я не могу с девушкой прогуляться по набережной! Везде их гортанная речь, их смачные плевки на тротуаре, их наглые взгляды… На каждом углу – шашлык, шаурма, бртуч, пахлава… Из каждого ресторана, из каждого ночного клуба несется лезгинка… Где мы живем? Это Русская земля или это Кавказ? Вы согласны со мной?

- Согласен, - с готовностью кивнул Сергей Иванович. – Я же не просто так тебя привез. Когда я увидел, что кавказцы бьют русского парня, я выскочил с монтировкой. Их счастье, что они струсили и убежали, а то я бы отделал их как Бог черепаху.

- Вот это хорошо! – Глаза скинхеда зажглись удовлетворением. – Приятно видеть настоящего русского мужика. Видеть поддержку. А то мы бьемся-бьемся, а нас чуть не фашистами называют.

- Не слушай этих идиотов, - посоветовал Сергей Иванович. – Может, тебе что надо, ты скажи! Тут моя супруга медсестрой работает, она все сделает.

- Да нет, спасибо, - ответил Олег. – Родители сегодня приходили, у меня все есть. Разве что поговорить… Заходите, буду рад!

- Заскочу! – пообещал посетитель, поднимаясь на ноги. – Я ведь тоже тут тружусь, при больнице, шоферю. Так что буду заглядывать. А ты выздоравливай! Да, вот еще… - спохватился он. – Ангелина, супружница моя, сказала, тебя на УЗИ смотрели… Ну, чтоб увидеть, что отбито, что нет… Так, говорит, сердце тебе повредили. Врач с тобой еще будет говорить, не знают они пока, что с тобой делать, может, оперировать будут… Ты как себя чувствуешь?

Олег криво усмехнулся.

- А, это! К этому я уже привык. Это меня в прошлом году один придурок заточкой проколол, самодельной шпагой…

- Шпагой? – удивился Сергей Иванович и ощутил, как его охватывает едва различимое, смутное как мираж, беспокойство.

- Ну да. В мушкетеры поиграть захотел. Кольнул и убежал с перепугу. Слава Богу, в Москве врачи хорошие, зашили мое сердечко, живу, как видите. Так что не волнуйтесь, к моему сегодняшнему состоянию это не относится. А за то, что меня отбили и сюда привезли – еще раз спасибо.

Сергей Иванович хотел бы расспросить поподробнее: что это был за придурок, при каких обстоятельства состоялся «мушкетерский» поединок, в какое конкретно время прошлого года и так далее. Однако он подумал, что такой детальный его интерес непременно насторожит парня и может его замкнуть, да и на его здоровье может сказаться. Еще успеется, еще будет время, пусть отдыхает. Парнишка неглупый, толковый, идейный, с таким стоит и поближе сойтись, а там все постепенно и прояснится
.
Сергей Иванович состоял членом Российской рабочей партии, и настроения, а еще более, действия скинхедов были ему по душе, хотя его партийное руководство в чем-то с ним, наверное, и не согласилось бы.

А Олег действительно устал, утомился разговором. Да и голова разболелась. Как бы не стряслось там что-нибудь, не полопалось. Ребро – ерунда, ребро и заменить можно, сейчас не такие вещи заменяют, даже сердце, а мозг ничем не заменишь. Олег закрыл глаза и попытался расслабиться. Однако мысль о сердце уже вернула его к только что состоявшемуся разговору.
«Вот олух! – выругал себя Олег. – Даже не спросил мужика, как его звать. А ведь он, может быть, жизнь мне спас, отбил у чурок. И вообще, чел нормальный, с русским корнем. Таких сейчас мало, к сожалению. Стесняются люди даже русскими себя называть. Как придумал жид Эльцин словечко «россияне!», так его все повторяют. А ведь не было такого никогда! Русскими мы всегда себя называли! Русский солдат! Русский офицер! Даже Багратион говорил: «Я русский генерал!» Не российский, а русский. Гоголь был русским писателем. А сейчас? «Россияне!» Противно слушать! И татарин россиянин, и чечен россиянин, и якут… Скоро китайцы станут россиянами. А все потому, что мы стесняемся (или стыдимся?) называть их татарами, чеченами и якутами, а себя русскими. Вот и «мушкетер» этот, Антон Снегирев. Нормальный русский пацан, а защищает всю эту мразь! И ему уже ничего не докажешь, он думает, что, когда они возьмут власть и нас, русских, рабами сделают, ему его предательство зачтется. Да об таких, как он, эти твари в первую очередь ноги и вытрут. Нас, патриотов, они хоть за силу будут уважать. И за мужество, с каким мы с ними сражались.

Его раздумья, в которых даже головная боль слегка растворилась и ослабла, были прерваны приходом врача. Измерив давление и прослушав грудную клетку, он рассказал пациенту то, что тот уже знал, то есть о проблемах с сердцем. Олег неохотно объяснил ему происхождение опасного, на взгляд врача, рубца правом желудочке, и попытался убедить, что делать с ним ничего не надо, ибо все, что надо было сделать, уже сделали московские хирурги.

- Есть еще одна проблема, молодой человек, - продолжал врач, пожилой, уверенный в себе джентльмен с солидным брюшком и бородой под Шона Коннери. – Побои, которым вы подверглись, разбередили старую рану в легком. Она открылась и сильно кровоточит…

- Да, - поспешил подтвердить Олег. – Я и раньше кашлял кровью, а теперь это усилилось.

- Вот это меня беспокоит больше всего, - продолжал доктор. – Я переведу вас в палату интенсивной терапии, где вам будут делать специальные процедуры.

- Вам виднее, доктор. А скажите, это не смертельно? Я имею в виду кровотечение. – Он вдруг вспомнил (впрочем, и никогда не забывал) злорадное пророчество Антона.

- Что за глупости вам приходят в голову? – возмущенно воскликнул врач, и Олегу показалось, что нотки возмущения прозвучали довольно фальшиво. – В ваши годы стыдно даже думать о таких вещах! Чтобы я больше такого не слышал! Иначе я в два счета вас выпишу, и идите лечитесь, где хотите
.
«А на вопрос ведь не ответил, драный старый кот! – сказал себе Олег, и привычная злость, смешанная с упрямством, охватила его. – Ничего, я выживу всем на зло и еще повоюю. Этот засранец хотел меня запугать, думал, я уеду, буду деньки в деревне считать… А я вот он, в городе, бью черных, защищаю арийскую расу…» Он как-то забыл в этот момент, что побили как раз его, а что до арийской расы… Увы, он не знал, что по данным современной науки самыми доподлинными арийцами являются никто иные как гонимые всеми и вообще не считаемые тем же Гитлером за людей цыгане, вышедшие из Индии задолго до того, как сделали это предки славян и германцев.

- Это я так спросил, по глупости, - сказал он смиренно. – Кровь все-таки. Вдруг всю выхаркаю. Вылечусь, конечно. Я вам верю.

- Так-то лучше, - сменил напускной гнев на милость доктор. И, вставая со стула, уточнил: - Сегодня же вас переведут.

Олег опять остался один. Но говоря точнее, в палате он не был один. Кроме него в ней находились (или, как говорят в больницах, лежали) еще три пациента: молодой строитель-таджик, сильно побившийся при падении с лесов, пожилой дядя, неудачно упавший на даче со стремянки, и средних лет алкаш, весь покрытый то ли лагерными, то ли просто блатными татуировками, попавший случайно под машину. У самого Олега имелись только две «татушки» - две маленькие восьмерки на шее и примерно такого же размера свастика в правой подмышке. Восьмерки олицетворяли две восьмые по счету буквы немецкого алфавита, «HH», что в свою очередь было аббревиатурой приветствия «Heil Hitler!», ну а свастика говорила сама за себя. Все трое его соседей по палате уже выздоравливали, со дня на день ждали выписки и к появлению скинхеда, избитого азербайджанцами, отнеслись по-разному. Таджик ничего не сказал, только приподнялся на кровати, посмотрел на вновь прибывшего черными, ничего не выражающими глазами, и вновь уставился в потолок. Он вообще ни с кем, ни о чем не разговаривал, а либо молчал, либо еле слышно тянул какую-то одну и ту же заунывную песню. Пожилой дядя сокрушенно заметил: «И за чем вас туда понесло, на этот рынок? От этих абреков надо держаться подальше!» Алкаш же, доведенный уже почти до белого каления вынужденным воздержанием, решительно одобрил действия бритоголовых. «Эти чурки совсем обнаглели! Водяру паленую по сто рэ толкают! Ей красная цена – двадцатник, а они – по сто рэ! Ты в следующий раз на них пойдешь – меня свистни. А я корешей соберу. Мы им покажем!»
Но Олег не слушал эти разговоры. Он думал о своей ране, о крови, сочащейся из нее в легкие, о намерении доктора перевести его в интенсивную терапию, о насмешливом и безжалостном предсказании Антона… «Чертов мушкетер! Свалился на мою голову! За дружка решил отомстить… А ведь они сами с дружком на нас тогда и напали. Мы их не трогали, и знать не знали. Хотели просто проучить ту маленькую сучку, чтоб не выеживалась… Реву еще ни за что, ни про что заколол… Мы тут за Россию бьемся, а он херней тешится! Нет, в натуре, выйду из больнички, найдем этого пидора и конкретно замочим. Падлой буду, замочим!»


Так сложилось, что как раз в этот день Антон и Люся вернулись с Байкала. Они жили там в палатке на берегу небольшой звонкой речки, впадающей в озеро, ловили рыбу, купались в бодрящей, кристальной воде, смотрели вечерами на звезды и делились друг с другом мечтами. О чем мечтают юноша и девушка, когда им по восемнадцать лет, и первая любовь окрашивает весь мир в волшебные цвета, когда сердце переполнено радостной силой и нет ничего невозможного, и нет преград – стоит только взяться и все получится? Вглядитесь в себя, читатель, вспомните свои мечты, и вы поймете.

Антон простился с Люсей у двери подъезда ее дома и отправился к себе, в свою отдельную однокомнатную квартиру, которую мать с отчимом нашли ему в том же доме, где Синицыны жили раньше, до того, как Ангелина Семеновна и Сергей Иванович поженились и съехались в общую квартиру. Там он помылся, переоделся и, взяв пакет с привезенным с Байкала копченым омулем, поехал к маме. То есть, к маме и отчиму. Дочери отчима, Оля и Наташа, недавно уехали в лагерь отдыха.

За ужином, а точнее, уже за пивом под омулька, Сергей Иванович поведал пасынку о своем вчерашнем приключении, о том, как чуть не схлестнулся с двумя джигитами, спасая избиваемого ими русского парня.

- Помнишь, мы слышали по телеку про пацанов, которые китайцев с рынка шуганули? Так вот, это оказался один из них. В этот раз они за азеров взялись, но силенки не рассчитали.

- И сильно его избили? – поинтересовался Антон.

- Прилично. Он уж без сознания лежал, и кровь из горла текла. Отбили ему легкие. Я его в свою машину затащил и в нашу больницу привез. Его в особую терапию определили.

Антон посмотрел на мать: Ангелина Семеновна работала как раз в отделении интенсивной терапии. Она кивнула в знак того, что она в курсе и добавила:

- Да, его вчера вечером к нам перевезли, я ему капельницу ставила. Весь в синяках, голова разбита… Но, конечно, главное – это легкие. Врачи говорят, что у него еще раньше рана была, а теперь ее опять раздолбали.
Антон насторожился и посмотрел на отчима.

- Точно так, - с готовностью доложил тот. – Он сам мне рассказывал. Его в Москве кто-то заточкой кольнул, врачи еле спасли.

- Ох уж эти ваши мужские мальчишеские игры! – вздохнула Ангелина Семеновна.
 
– Все бы вам бить да колоть друг друга. Ни себя не жалеете, ни других. – И посмотрев на сына, добавила: - Ты вот тоже, Антоша, выбрал себе спорт – саблями друг друга бьете! Нет чтобы теннис какой, или футбол… Сабля ведь – оружие, им человека и убить можно.

К подобным маминым вздохам Антон давно привык, поэтому привычно ответил:

- Мам, ты прекрасно знаешь, что сабли у нас спортивные, убить человека ими нельзя.

- Так уж и нельзя? – не поверил Сергей Иванович. – При желании можно убить и карандашом.

- Не знаю, - серьезно ответил Антон. – Не пробовал. – И обращаясь к матери поинтересовался: - Как думаешь, долго этот парень у вас пролежит? Что врачи говорят?

- Думаю, недели четыре. А может и все шесть.

- Ого! Его что, так серьезно избили?

- У него запущенный абцесс легкого. Возможна даже гангрена.

- Что, и умереть может?

- Ну, умереть мы ему не дадим, - усмехнулась Ангелина Семеновна, - но инвалидность хоть сегодня можно оформлять. А уж если его еще раз так поколотят, его и до больницы не довезут.

«Значит, я не ошибся, - подумал Антон, – жить Скорцени немного осталось. А он мне не поверил, не бросил свои дурацкие игры. И не нашел ничего глупее, чем полезть на кавказцев. Это тебе, дорогой, не китайцы и не гомики, эти ребята умеют дать отпор. Ладно, отдохни, подлечись, а потом я с тобой еще раз поговорю». Честно говоря, у него не было нестерпимого желания продолжать разборки со скинхедами. Интуиция подсказывала, что в его сибирском городе эти доморощенные фашисты не сумеют пустить корни, не приживутся. Насколько он знал из школьного курса истории, даже противостояние русофобов и русофилов никогда не переваливало через Уральский хребет, а уж о таком понятии как чистота расы в Сибири и не слыхивали, русские служивые здесь издавна брали в жены раскосых туземок. Однако он обещал Скорцени, что не оставит в покое его и его бойцов, если они «не угомонятся», а обещания надо выполнять. Конечно, в одиночку сделать это трудно, но кого он мог привлечь? Пожалуй, только Денис с готовностью отозвался бы на его призыв, но Дениса нет… «Да что это я? – мысленно оборвал себя Антон. – Был бы жив Дэн, не было бы вовсе этих проблем, не было бы у меня и таких знакомцев как Скорцени и его скинхедовская банда, да и вся жизнь текла бы  по-другому…» Тут его мысль вдруг застопорилась, словно бы натолкнувшись на что-то мягкое, податливое, но неуступчивое. А Люся? Люся, Люсёна, вошла в его жизнь после смерти Дэна, вошла легко и естественно, как клинок входит в ножны. А была бы она у него, если бы жизнь текла по-другому? Кто знает? Как все странно и неоднозначно в жизни!..

Тут опять заговорил Сергей Иванович, но уже на другую тему.

- Омулек хорош! – похвалил он, смакуя нежную байкальскую рыбку. – Спасибо, что привез. А мы тут с мужиками на днях на рыбалку собираемся. Не хочешь с нами поехать?

- Да нет как-то, - пожал плечами Антон. – Есть другие планы.

- И какие же, если не секрет?

- Именно секрет, - с легким вызовом ответил юноша. Но мать посмотрела на него укоризненно, и он, чтобы смягчить свой ответ, пояснил: - Люсины родители к бабушке в деревню собираются – у нее юбилей, и я хочу с ней поехать.

- Ну и что же тут секретного? – удивилась Ангелина Семеновна. – Поезжай! А сколько же ей лет будет?

- Вроде девяносто. Да просто неясно еще, поедут они или нет.

На самом же деле, во время этого разговора, Антон думал о раненом им в Москве скинхеде, убийце его друга, о том, как с ним поступить, когда тот выйдет из больницы. «Как все причудливо сплелось! – размышлял он. – Скорцени убил моего друга, я почти убил Скорцени, но он выжил – спасли московские врачи. Теперь Скорцени чуть не убили азербайджанцы, его отбил у них мой «патриот»-отчим, а выхаживает в больнице моя сердобольная мать. Может, рассказать им, кто он такой, этот молодец, которого они чуть ли не за героя почитают? Так ведь тогда и про все остальное придется рассказывать, а зачем людей грузить попусту? Хватит того, что я Люсёну нагрузил. Сам заварил эту кашу, сам буду и расхлебывать».

- Ну, в общем, дня через три они собираются отчалить, так что что, на рыбалку с вами я, Сергей Иваныч, не ездок.

- А надолго Люсины родители едут? – поинтересовалась Ангелина Семеновна.
 
- Как я понял, где-то на неделю, но мы с Люсей можем и задержаться. Там Люсин дядя нам, вроде, даже охоту обещает. Это ж интересно! Я никогда из настоящего ружья не стрелял.

- Мы тоже с ружьями ездим, - заметил Сергей Иванович. – Сам я, правда, не охотник, хотя от бати даже двустволка осталась. Если хочешь, можем взять, постреляешь!

- Я не ребенок уже, чтобы просто пострелять, - возразил Антон. – Я на настоящую охоту хочу сходить, чтоб недельку по тайге побродить, в зимовье пожить…

- Да отстань ты, Сережа, со своей рыбалкой! – вмешалась Ангелина. – Мальчик с девушкой хочет поехать, их дело молодое… - Ее радовало, что сын стал совсем взрослым, что он такой рассудительный и серьезный, не шалопай, каких по улицам много болтается. И Люся – девушка славная, по математике его подтянула. И дальше вместе в университет поступят, будут учиться на пару.
 
- Да я что? – пожал плечами Сергей, наливая себе очередной стакан пива. – Мое дело предложить, его дело – отказаться.

И подумал, что завтра надо заскочить в партийный офис, поговорить с Геной Павлюком, секретарем городской организации. Такие парни, как этот бритоголовый Олег – просто находка для партии. Настоящие патриоты, борцы за русское дело! Царя в голове, конечно, у них нет, так это дело наживное.
А Антон подумал, что постарается побыть в деревне подольше. Скорцени все равно в больнице, а гоняться по городу за его «бойцами» ему не хотелось. Честно говоря, ему и сам Скорцени поднадоел. Нарвался вот на кавказцев, бока ему намяли, глядишь, еще на кого-нибудь нарвется. Мир не без добрых людей.


Геннадий Иосифович Павлюк, секретарь городской организации Русской рабочей партии, ни дня в своей жизни не трудился в качестве рабочего. Лет десять назад он закончил автодорожный факультет местного политехнического института, успешно переименованного в университет, однако и в качестве инженера себя не проявил, не построил ни одного метра дорог. Русским он тоже был лишь наполовину, по маме, а папа… Папа Геннадия не был юристом, как у широко известного московского политического деятеля, также пекущегося о русском народе. В советские времена он был директором крупнейшего в городе хлебозавода, а при капитализме стал его владельцем, и с его помощью неудавшийся автодорожник сделался удачливым торгашом, или, согласно новоязу, «ритейлером». Однако, Геннадий имел натуру ищущую, мятежную, а потому не удовлетворился спокойным и сытым уделом бизнесмена средней руки. Хотелось ему позаседать в городской, а то и в краевой Думе, возглавить какой-нибудь комитет, чтобы иметь не только деньги, но и власть, чтоб шли к нему на поклон люди и людишки с своими просьбами и проектами, а от него бы зависело, дать этим просьбам и проектам ход или притормозить. Для понимающего человека такое местечко огромные потенции имеет, а Геннадий Иосифович был человеком понимающим. Поэтому он огляделся, прочувствовал социальную конъюнктуру и вступил в Русскую рабочую партию, ячейка которой в городе только-только создавалась. Московский ЦК с радостью поддержал молодого энергичного сибиряка, и вскоре Гена Павлюк занял пост городского секретаря со всеми вытекающими: то есть мог баллотироваться в депутаты и пробиваться во власть. Правда, первые же выборы его слегка отрезвили – он не набрал даже одного процента голосов, однако лиха беда начало. Он был уверен, что время неодолимо работает на русскую идею. Он ясно видел, что растущее засилие кавказцев и китайцев в торговле, а узбеков-таджиков на рабочих местах, неумолимо накаляет настроение коренных, то есть русских жителей. Можно, конечно, призывать людей отвечать своей активностью на активность приезжих, можно заботиться о создании новых рабочих мест, но зачем? Гораздо проще играть на их озлоблении, получать новые голоса и шагать в Думу.

В партийном офисе Геннадий Иосифович бывал редко. Обычно там дежурила секретарша Зиночка, а «товарищ» Павлюк разъезжал по своим торговым (пардон, ритейлерским) делам. Однако на этот раз он получил звонок от Сергея Ивановича и подъехал в офис в условленное время. Несмотря на жару, был он одет в добротный пиджак (английский, за триста долларов) и не менее добротный галстук (итальянский, за сто). Впрочем, в офисе жары не было, ее успешно перебарывал японский кондиционер.

- Ну-ну! – деловито произнес он, обменявшись с коллегой по партии дружеским рукопожатием. – Что там за фашист у тебя в друзьях объявился?

- Какой фашист? – искренне обиделся Сергей. – Нормальный русский парень. Конечно, у него сумбур в голове, но основа-то здоровая! И он не один – за ним целая группа, человек десять. Думаю, надо с ними поработать, поискать общий язык.

- Вот и поработал бы! – усмехнулся Геннадий. – Ты его спас, к твоим словам он с доверием отнесется. А я для него кто? В лучшем случае функционер хитрожопый.

- Да я-то поработаю, - согласился Сергей. – Но мне кажется, что на первый разговор надо прийти вдвоем. Чтобы он сразу увидел, что за мной стоит партия, что ими заинтересовались серьезные люди, а дальше уж я продолжу. Тем более, что я в больнице работаю, в любой момент могу к нему зайти.

- А долго он там будет лежать? Сильно его покалечили? Да, и звать-то его как?

- Звать его Олег. Олег Скворцов. А побили его изрядно, супруга моя говорит: месяц пролежит, а то и полтора. Она у меня медсестра, как раз за ним смотрит. Но это ничего, парень молодой, оклемается. А главное – у него группа!

- Да-да, ты об этом уже говорил. – Партийный секретарь задумался, постучал пальцами по столу. – Идея, конечно, интересная. Особенно, если понимать (а мы с тобой понимаем), что не все задачи можно решить, так сказать, парламентским путем. Иногда надо и кулак показать. Народ – он кулак уважает!

- Вот и я говорю! – радостно подхватил Сергей. – Нужны нам такие ребята.

- А вот это еще и не факт. – Геннадий посмотрел на собеседника с умным видом. Чему-чему, а этому он за недолгую свою политическую жизнь научился. – Посмотреть надо на этих ребят, потолковать. Больно уж херовый хвост за ними тянется. Одно слово – скинхеды! Как бы нам электорат не распугать.

- Так за чем дело стало? Давай завтра и зайдем к нему, к Олегу, потолкуем.

- А он в состоянии? Ты ж говоришь, его побили крепко.

- В состоянии. На самом деле, у него просто открылась какая-то застарелая болячка, и наши врачи взялись его всерьез лечить. А так он себя чувствует вполне сносно.

- Ну, лады, коли так. Значит договорились. – Геннадий благодушно откинулся в кресле и улыбнулся. – Пивка не желаешь?

- За рулем, - кисло ответил Сергей, поднимаясь со своего кресла. – Я с утра выясню, когда лучше прийти, и звякну.

- Звякни, звякни, - откликнулся секретарь, отворачивая крышечку с горлышка прохладно бутылки темного стекла, извлеченной из встроенного в тумбу стола небольшого холодильника. – Это ты молодец, что обратил внимание на этого парня. Поговорим с ним, обязательно поговорим!

Однако их разговор с Олегом Скворцовым состоялся лишь через три дня, потому что у Олега понялась температура, и лечащий врач деловые визиты к нему временно запретил.

- Может, сейчас его и не дергать? – запоздало спросил Геннадий, когда они с Сергеем Ивановичем, одетые в белые халаты, уже подходили к палате. – Куда нам спешить?

- Да ладно уж, - почти виновато ответил Сергей. – Пришли уже.

Олег приподнялся в кровати при виде посетителей. В этой спецпалате он лежал один.

- Привет, Олег! – жизнерадостно поздоровался Сергей. – Мы к тебе. Это мой товарищ Геннадий. Зашли тебя проведать.

- Привет, - отозвался Олег. – Вообще-то, я отдохнуть хотел. Мне только что ультразвук делали, устал чуток.

Вид у него и в самом деле был утомленный, под глазами темнели синие дуги, щеки запали и покрылись щетиной, да и на голове появилась короткая жесткая щетка.

- Мы не надолго, - поспешил успокоить его Геннадий. Он поискал глазами стул, прошел к нему, перенес поближе к кровати и уселся. Сергей остался стоять у двери, скрестив руки на груди. – Сергей Иваныч рассказал мне о тебе, и меня твоя история заинтересовала.

- Какая история? – насторожился скинхед. – Ты кто, вообще? Из ментовки?

- Я не из ментовки. Скорее, даже наоборот. В том смысле, что мне такие парни, как ты, нравятся. Ты ведь скинхед, верно?

- А мне по барабану, нравлюсь я тебе или нет, - с вызовом ответил Олег. – Я тебе не телка, чтобы нравиться. Или ты гомик?

- Да ладно тебе! – рассмеялся Геннадий и, оглянувшись на Сергея, сделал насмешливую мину: во, мол, дает! Затем продолжал: – Я к тебе с серьезным разговором. Я секретарь местной организации Русской рабочей партии. Слыхал про такую? Нет? А зря. Потому что наши и ваши взгляды очень близки. Вы боретесь с черными, желтыми, красными, стоите на русской идее – мы тоже…

- Не совсем так, - нахмурился Скорцени. – Мы стоим на арийской идее. Мы за чистоту расы! Среди русских тоже много всего намешано, только называются русскими.

- Это что, вы у Гитлера нахватались? «Майн Капф» начитались?

- А хотя бы! Не ваших же евреев Маркса с Лениным и черножопого Сталина читать!

- Ну, скажем, никакие они не мои, - терпеливо возразил Геннадий. – Но зачем вам, русским ребятам, под немецкую дудку плясать? Они ведь нас, славян, никогда за людей не считали, да и сейчас только делают вид. Вынуждены делать, между прочим! Потому как набили мы им крепко морду. Так для чего же нам к их идеям пристраиваться?

- А для того, что лучше идеи никто не родил! – Скорцени презрительно посмотрел на незванного посетителя, потом взглянул на Сергея. – Серега! Ты зачем привел к мне этого болтуна? И вообще! Ты меня спас, притащил сюда… Спасибо, конечно! Но какого хера ты мне в душу лезешь, да еще с этим пидорасом?

- Погодь, Олежек, не кипятись! – мягко улыбнулся Сергей и, подойдя к кровати, сел не ее край. Его слегка покоробило неожиданное панибратское обращение юнца: на «ты» и «Серега», но в конце концов, он к Олегу тоже обращался на «ты». – Мы же тебе и твоим парням помочь хотим. В этот раз тебе повезло, я тебя вытащил, в другой раз меня рядом может не оказаться. Или ты не убедился, что против джигитов вы слабы?

- Ничего, мы с ними разберемся, я еще пацанов наберу, - упрямо возразил Олег. – И вы мне не нужны.

- А ты не торопись отказываться, - вновь вступил в разговор Геннадий. – И мы тебе нужны, и ты нам нужен. Первым делом, мы можем дать вам помещение, чтоб было, где собираться. Летом, ладно, в любой беседке можете тусоваться, а зимой? Второе, деньгами поможем. Как я понимаю, вы абы во что не обуваетесь, не одеваетесь, а спецприкид денежек стоит, а?

Скорцени скептически усмехнулся, опять посмотрел на Сергея, но ничего ему не сказал, а Геннадию ответил усталым голосом, опустившись на подушку и прикрыв глаза: - Ладно, я подумаю, звучит заманчиво. А ты-то что с нас хочешь иметь?

Партийный секретарь тоже посмотрел на Сергея (Видишь, лед трогается!) и ответил:

- Да так, разные мелочи. Есть, например, парочка проблем, которые мы сами решить не можем, а с вашей помощью…

- Конкретно!

- Да вот хотя бы с тем же Али-Бабой… Почему в нашем сибирском городе должен процветать азербайджанец и перекрывать дорогу русским людям? Мы пытались поставить его в рамки законным путем, но, увы, коррупция национальности не имеет, кое-кому он хорошо отстегивает. Вы попытались проучить его своим методом и получили по зубам. Но если мы объединимся…

- Конкретно!

- Конкретно, на рынке Али-Бабы может возникнуть пожар, сразу в разных концах. Конечно, ночью, когда там никого нет, кроме охраны.

- Это интересно. – Олег оживился, вновь приподнялся в постели, открыл глаза. - Нужен коктейль Молотова, бутылок десять.

- Мы не на майдане, - усмехнулся Геннадий. - Коктейль Молотова – это игры для детей. Мы снабдим вас термитными шашками.

- Это что за хрень?

- Развивает температуру в две тысячи градусов. Горит металл, потушить нельзя ничем. Ей танк можно сжечь.

У Скорцени загорелись глаза.

- Круто! Это нам подходит! Это мы повеселимся!

Геннадий широко улыбнулся, довольно посмотрел на Сергея и, поднимаясь со стула, подвел итог:

- Ну вот и договорились. Выздоравливай, набирайся сил, а потом и все детали обсудим. Если будут какие пожелания-предложения, можно через Сергея.

Сергей тоже поднялся и с готовностью кивнул:

- Само собой! Я с Олегом на связи. Все порешаем.

Однако Олег жестом остановил собравшегося уходить партийного функционера.

- Есть пожелание, - сказал он, глядя снизу вверх неподвижными стальными глазами. – Пушка нужна. И две обоймы патронов.

- Какая пушка? – изумился Павлюк. – Ты что, парень, охренел?

- Любая, - невозмутимо ответил скинхед. – Плюс две обоймы. Термитные шашки могёшь, значит и волыну надыбаешь. Или разойдемся, как в море корабли.

- Шашки это одно, а пистолет – совсем другое.

- Я знаю. Пистолет стреляет.

- Я смотрю, ты, парень, с юмором. Однако, где ж я возьму тебе пистолет? Да и зачем он тебе?

-  Это мое дело. И это не юмор. Не будет пушки, не будет и остального. Чао!

- Ну, ладно, - пожал плечами Геннадий. – Напрягусь. Может, и достану.

- Вот достанешь, тогда и разговор будет. А то ботинками хотел нас купить! Разогнался!

Выйдя за дверь товарищи по Русской рабочей партии переглянулись.

- Это ж законченный бандит! – с легкой оторопью в лице произнес сын хлебопромышленника.

- Нормальный парень, - пожал плечами потомственный водитель. – Таких у нас, на Руси, на самом деле, большинство. Просто ты далек от народа, в эмпиреях витаешь.

Однако Гена Павлюк в эмпиреях не летал. Азербайджанец Али-Баба был его главным конкурентом в городской торговле, и подрезать ему крылья было необходимо не столько в партийных целях, сколько исходя из личных интересов. Но если личные интересы совпадают с общественными – что в том плохого?


Прошел месяц. Антон и Люся возвращались в город на поезде. Ехали они в полупустом плацкартном вагоне, а попутчиком у них оказался православный священник. Правда то, что он священник, открылось не сразу, так как одет мужчина был не в рясу, а в обычную светскую одежду – клетчатую рубашку и брюки. Однако рубашку он носил навыпуск, и была она подпоясана узеньким ремешком. Лет ему на вид было около пятидесяти, длинные волосы были стянуты под затылком в косичку, а давно не стриженная борода весело кустилась на груди. Ехал он откуда-то издалека, во всяком случае, расположился в купе основательно, иконку на окошко приладил, отварную картошечку и малосольные огурчики на столике разложил, молитву собрался творить, руку уже поднял с двуперстием...

- Здравствуйте! – поздоровалась Люся, останавливаясь на пороге купе.
Мужчина обернулся, руку опустил, взглянул на молодежь веселыми глазами.

- Доброго здоровья! Заходите! Прошу к столу, чем Бог наградил…

Антон забросил на верхнюю полку рюкзак, Люся поставила на нижнюю сумку, достала из нее завернутую в бумагу жареную курицу и большую бутыль с молоком.

- А нас вот бабушка наградила!

Ребята присели к столу, Антон достал карманный нож, начал пластать курицу.

- Меня Антоном звать, а это Люся. А вас как?

- Меня-то? – Попутчик добродушно улыбнулся. – Это смотря кто зовет. Я ведь священник, поп по-народному. Прихожане зовут меня батюшкой. Официальные люди – отцом Николаем, а вы можете звать Николаем Васильевичем.
 
- Вот и на! – с удивлением произнес Антон и посмотрел на Люсю. Та не удержалась и смешливо прыснула. – Первый раз со священником встречаюсь. Вы и не похожи вовсе га попа, разве что борода…- И, подвигая к попутчику курицу, добавил: - Берите, не стесняйтесь! Нам, все равно, ее всю не съесть. И молоко пейте!

- Благодарствую, однако нынче пост. А моя картошечка и огурчики к вашей курице вполне подойдут, так что не побрезгуйте, без обиды.

- Пост? – Антон опять удивился. – А мы и не знали. Я про рождественский пост слыхал, но что бы летом!..

- Летом суть два поста – Петров и Успенский. Сейчас как раз время Успенского. Вы, как люди не воцерковленные, можете есть все, что хотите, а для меня – это грех. И еще… Вы уж, простите Христа ради, но я должен помолиться. – И, обратившись к иконке, изображающей Христа-спасителя, отец Николай перекрестился и прочел «Отче наш» и еще что-то.

За трапезой разговор возобновился.

- И все-таки вы какой-то странный, - продолжил свою мысль Антон. – В городе я видел несколько раз священников – они в черных рясах ходят, с большими крестами… А вы в обычной одежде.

Отец Николай рассмеялся.
- Так я ж не обычный поп! Про старообрядцев слышали? Их еще староверами или раскольниками зовут.

Антон и Люся переглянулись. Люся произнесла неуверенно:

- В школе что-то проходили… По истории. Боярыня Морозова… Еще картина есть такая… Кажется, Сурикова.

- Фильм еще недавно был хороший, по телевизору, - добавил священник. – «Раскол» называется. Только раскольниками нас несправедливо зовут. Раскол не мы учинили, а Никон вместе с царем «тишайшим», Алексеем Михайловичем. Собственно, придумал его царь, а Никон, патриарх, исполнил. С тех пор государственная церковь по новым обрядам живет, а мы – по старым, как Апостолы завещали, за это нас гоняют уж триста лет, потому и не привыкли мы напоказ рясы носить.

- Это ж когда было? – с недоумением спросил Антон. – Какой раскол? Сейчас двадцать первый век! Кто сейчас в Бога-то всерьез верит?

Священник посмотрел на него ласково.

- А кто ж по-вашему весь этот мир создал? Кто красотой его наделил нам на радость? Неужели вы, юноша, верите, что все это возникло само по себе, случайным образом?

- Вы еще скажете, что и человека Бог создал, вылепил из глины? Неужели вы сами-то верите в эти сказки?

- Вы знаете, Антон, верить можно во что угодно. Можно веровать в Бога, можно верить в авторитеты. Вам только кажется, что все на свете можно доказать. Даже ученый, что-то доказывая, всегда вынужден опираться на нечто недоказуемое, на аксиомы.

- Что-то вы слишком мудрено говорите, - прервал его Антон. – Скажите просто: вы сами верите в Бога или только бабушек утешаете царствием небесным?

- Утешаю не я, утешает молитва, обращенная к Богу. А вы, чувствую, как раз к бабушке ездили?

- Да, - ответила Люся. – Ей девяносто исполнилось. Вся родня собиралась…

- Великое это дело, - кивнул отец Николай, – когда молодые старых не забывают, тогда и традиции сохраняются. Долго у бабушки гостили?

- Три недели, - ответил Антон. – Я на охоту сходил. Козу подстрелил.

- Домашнюю, небось?

- Почему домашнюю? Дикую. Косулю. У меня в рюкзаке голова, чучело хочу сделать, могу показать.

Отец Николай шутливо поднял вверх обе руки:

- Верю, верю! Можешь не показывать. А чем, вообще, в вашей деревне народ живет? Не одной же охотой?

- Ой, да там пять домов жилых и осталось! Слава Богу, дядя Павел, мамин брат не уехал, он лесником работает, а то бы бабушке совсем тяжко было жить, в девяносто лет.

- Да, - согласился священник, - возраст солидный. Ты вот, Люся, сказала «слава Богу»… А ведь и в самом деле, мы должны постоянно Его славить. И благодарить!

- За что нам его благодарить? – Антон посмотрел скептически. – За цунами, землетрясения, пожары? За войны, терроризм и прочие ужасы? Если бы Бог был, разве он допустил бы все это? А если все это происходит с его ведома, то мы не благодарить его должны, а ругать, ненавидеть!

- Ругать нам надо самих себя. А ненавидеть вообще никого нельзя. Ненависть сжигает душу. В существование души-то вы верите? Вы же ощущаете себя как личность?

- Ощущаю. Не верю, а именно ощущаю. Именно, как личность. Пока я жив, эта личность существует. Но когда я умру, она исчезнет, никакого Антона Снигирева не будет. Бессмертной души нет, ни в какой рай или ад она не попадет.

- Откуда вы это знаете? Вы можете только верить в это, или не верить. А что вы чувствуете, когда совершаете что-нибудь нехорошее? Ну, зло кому-нибудь нечаянно причинили, кого-то обидели и не извинились.
 
Антон задумался.

- Тошно бывает. Выть иногда хочется. Совесть мучает.

- Это душа болит. А совесть – это и есть Божий голос. Бог – он в каждой душе есть, в каждом человеке, независимо от того, верует человек в него, или нет. Совесть подсказывает нам, в ладу с Богом мы живем или нет. Правда, некоторые люди упорно заглушают в себе этот голос, и творят зло за злом, и душа их делается черной. Такие люди губят себя и свою душу.

- И как же ваш Бог на это смотрит? Зачем он позволяет людям губить свои души? Ведь он же всесилен! Он может всех людей сделать добрыми! Почему он не делает этого?

- Нам не ведом замысел Божий, - кротко ответил священник. – Мы знаем только, что он надарил нас свободой выбора. Возможно, он сделал так чтобы сделать нас счастливыми. Потому что свобода – основа счастья. Но в любом случае, каждый человек в силах сделать свою душу либо чище, либо чернее.

Антон задумался. Люся, глядя на него, тоже притихла, потом посмотрела на часики и засобиралась в туалет – умыться. Когда она вышла, Антон взглянул на по-прежнему улыбчивого священника и спросил:

- А что же сделать, чтобы душа болеть перестала?

- Если некрещенный, то прежде всего – покреститься, - с готовностью ответил тот. – А потом исповедаться и покаяться.

- А что значит «исповедаться»?

- Рассказать все без утайки о своем прегрешении, о том, из-за чего душа мается. А «покаяться» - значит искренне самому себе и Богу пообещать, что подобного более не будешь творить. Трудно это, очень трудно, но другого пути нет. И давно болит душа?

- Больше года.
- Значит велик грех. Но и великие грешники очищались.

- Как вас найти, батюшка?

- Телефон есть на чем записать?

- Есть. – Антон достал из кармана мобильник и набрал, продиктованный священником номер.

- Если надумаете креститься, имейте в виду – во время поста не крестим, а пост закончится через десять дней. Но советую прийти в ближайшее воскресение, посмотрите, как служба идет. Молодежи у нас много, сами увидите. А Люся, что, тоже некрещенная?

- Ну да.

- Вдвоем приходите. Потом и обвенчаем вас.

Антон смутился:

- Да мы еще не зарегистрированы.

- Но ведь живете? – В глазах отца Николая мелькнули лукавые искорки.

- Живем.
- Греховно живете. ЗАГС – это для государства, а венчание – это пред Богом, пред душой. И кроме того – это красиво, всю жизнь будете помнить.

- Это посмотрим. А прийти – придем.


Через три дня после выхода из больницы Олегу позвонил Сергей Иванович.

- Как самочувствие? – поинтересовался он. – Не пора ли поговорить о наших общих делах?

- Можно и поговорить, - ответил тот.

- Тогда давай подъедем сейчас в наш офис, к Геннадию Иосифовичу. Он сейчас там. Сможешь?

- Смогу. Только давай заедем в одно место. Я двух своих пацанов захвачу. Ты на тачке?

- Само собой. Где тебя подхватить?

Олег сказал, на каком перекрестке будет ждать машину.

Через полчаса они вошли в офис Русской рабочей партии: Сергей Иванович, Олег и двое таких же бритоголовых, как он, парней.

- Привет! – с порога бросил Геннадию Олег. – Это мои камарады – Вольф и Ратмир.

- Очень рад! – изображая искреннюю радушность, партиец вышел из-за стола, пожал всем троим руки, предложил кресло и кожаный диван. Олег уселся в кресло, «камарады» - на диван, Сергей устроился во втором кресле. Секретаршу Геннадий Иосифович предусмотрительно отпустил, поэтому в офисе больше никого не было, а навесной сплит-кондишен навевал прохладу.

- Итак, - начал хозяин кабинета, глядя на Олега, - как я понимаю, вы окончательно согласились с моим предложением, не так ли?

- Я и в прошлый раз согласился, - уточнил Скорцени. – При условии, что получу пушку.

Он горделиво посмотрел на своих «бойцов», и Геннадий подумал: «Зачем он привел их сюда? Не иначе как для поднятия авторитета. Вот, мол, какие солидные люди со мной переговоры ведут!»

- Ты ее получишь после первого дела, - ответил он как можно более спокойным тоном. – Я должен быть уверен, что на вас можно положиться. А пока я предлагаю комнату для ваших собраний и деньги.

С этими словами он положил на стол и придвинул к Олегу не слишком толстую пачку тысячерублевых банкнот. Тот хладнокровно сунул деньги во внутренний карман куртки и спросил:

- Что за комната?

Геннадий Иосифович живо поднялся из-за стола, остальные последовали его примеру, и вся компания последовала за ним. Офис Русской рабочей партии располагался в обыкновенной двухкомнатной квартире жилого дома. Большую комнату занимал сам Геннадий Иосифович – вместе с партийной атрибутикой, книжным шкафом, креслами и диваном, в маленькой обычно сидела секретарша с компьютером и факсом. Еще имелись кухня и совмещенный санузел.

- Вот здесь и будете обитать, - сообщил Геннадий, входя в комнату секретарши. – А Зиночку я в кухню переселю. Все равно она там все время кофе пьет.

Олег вошел за ним следом, по-хозяйски уселся в высокое компьютерное кресло, положил на стол ноги в тяжелых ботинках фирмы «Доктор Мартенс», огляделся.

- Ладно, на первое время сойдет. Факс можно убрать, компьютер оставим. Интернет пашет?

- Пашет, - с некоторой оторопью, машинально ответил хозяин офиса.

- Пару кресел сюда еще затащим и диван, чтоб Зинку твою было на чем мять. Ха-ха!

«Камарады» тоже заржали, а Геннадий Иосифович и Сергей Иванович сумрачно переглянулись.

- Гони также ключ от входной двери, - продолжал скинхед, - а в эту дверь мы свой замок врежем. И самое главное… Договорчик сейчас напишем. О бессрочной т безвозмездной аренде. А то знаем мы таких деятелей! Сегодня дал комнату, завтра выгнал.

- Олег, какой договор? - еще более оторопел Геннадий. – У нас с тобой джентльменское соглашение…

- Иди в жопу, Гена! – с откровенной наглецой во взгляде остановил его Скорцени. – Сам прикинь: мы - честные пацаны, а ты – лживый насквозь политик. Какое на хер может быть между нами джентльменское соглашение? Думаешь, я про тебя ничего не узнал? Думаешь, не догнал, зачем тебе Али-Бабу палить? Не партийный у тебя к нему интерес, милый Геночка, а чисто личный! Конкурента нашими руками устраняешь!

- Тебе что за дело? – беря себя в руки, холодно спросил Геннадий. – У тебя к нему свои претензии, у меня свои. В целом, наши интересы совпали. В чем претензии?

- Никаких претензий! – Олег весело переглянулся со своими соратниками и спустил ноги на пол. – Садись, пиши договор, да и всех делов.

Тут он сильно закашлялся и отхаркнул кровью в вынутый из кармана платок. «Тоже недолечили, суки! – подумал он зло. – Или эта зараза и вправду не лечится? Неужели этот придурок и в самом деле не блефовал? Убью паскуду!»
Геннадий посмотрел на молчащего Сергея, пожал плечами, сел на стул, взял лист бумаги. Через несколько минут, в течение которых в комнате был слышен только легкий скрип шариковой ручки, он протянул написанное Олегу. Тот просмотрел, сказал: «Хоккей!», поставил свою подпись, сложил бумагу вчетверо и сунул в карман.

- Ну, вот, - произнес он удовлетворенно, - теперь можно и о делах поговорить. Насчет пушки я согласен: ее надо заработать. Термитные шашки готовы?

- Готовы. Только, сам понимаешь, они у меня не в офисе. Я скажу, где они лежат, надо будет пойти и взять.

Скорцени поднял брови:

- То есть?

- Есть маленький складик, типа бытовки. Они там лежат без всякой охраны. Замок навесной, снимается одним движением…

- Шустёр, ты, Гена, ох шустёр! – ухмыльнулся скинхед. - Мало нам поджога, так ты на нас еще и кражу со взломом навесить хочешь!

- Какая кража, Олег! Фактически, это мои шашки. Просто мне там нельзя засвечиваться, давать ментам зацепку. А замок даже незаткрыт будет, для виду только ковырнете и фомку там бросите.

- Ладно, уговорил. Фейерверк-то когда будем делать?

- Лучше всего с субботы на воскресенье. Товару будет много. Ночью, естественно.

- План рынка есть?

- Само собой.

- Тащи!

Геннадий отправился в свой кабинет за планом «Восточного» рынка, Сергей вышел вместе с ним.

- Ну и наглец этот молокосос! – едва сдерживая ярость, негромко произнес партийный секретарь. – Сделают дело, вышвырну отсюда, как котят!

- Да, наглости у него хватает, - согласился рядовой член партии. – Но с ним надо работать. Не исключено, что такие боевики нам еще понадобятся. Думается мне, что все только начинается.

- Ты имеешь в виду муслимскую агрессию?

- Не только. Посмотри на Украину! Братья-славяне тоже щеки надувают. Русских надо чем-то сплачивать.

Вернувшись комнату, которая теперь уже принадлежала скинхедам, партийцы в шоке замерли на пороге. Стену за столом украшал плакат с портретом Гитлера, а справа от него «бойцы» прикрепляли небольшой черный флаг с белой свастикой.

- Охренеть! – только и вымолвил Геннадий.

- Привыкай! – весело отозвался Скорцени, щелкая клавишами компьютера. – Мы еще газету здесь будем выпускать: «Белая власть»! Ваш Ленин тоже с газеты начинал. Из «Искры» разгорится пламя!

- Возгорится, - машинально поправил секретарь рабочей партии.

- А у нас «разгорится». С помощью твоих термитных шашек. Не ссы, Гена, мы с тобой сработаемся!

В эту же ночь скинхеды, одетые в черные рубашки и прикрыв лысины черными шапочками, сняли с указанного им складика бутафорский замок и вынесли оттуда два ящика термитных шашек и коробку запалов к ним. Вынесенное тут же разложили по сумкам и разнесли по домам. До субботы оставалось еще три дня, и у Скорцени созрел план – как расправиться с придурочным «мушкетером» без «волыны». Конечно, приятнее было бы всадить ему в живот обойму, но чего тянуть? Квартира, где он живет, известна, термитная шашка прожигает даже железную дверь. Бесплатный крематорий!

Сказано – сделано! Следующим же вечером Скорцени, Вольф и Ратмир подошли к дому, где жил Антон. Окна в его однокомнатной квартире на втором этаже светились. На двери подъезда был домофон, поэтому они дождались, когда кто-то из жильцов вышел из подъезда, и вошли – Скорцени и Вольф. Ратмир остался на улице.

Вот и второй этаж, вот и дверь нужной квартиры. Приладить шашку к дверной ручке и вставить запал – дело нескольких секунд. Впрочем, Скорцени с непривычки провозился минуты две. Наконец, все готово. Осталось чиркнуть зажигалкой и можно смываться.

Поджигатели скатились по лестнице, освещаемой неровным красным пламенем разгорающегося огня, выскочили на улицу. Отбежав на несколько метров от подъезда, все трое задрали головы вверх. Пламя, видимое в окне подъезда, пометалось, пометалось и угасло.

- Черт побери! – выругался Скорцени. – Наверное, запал выпал. Сбегай, Вольф, вставь другой!

- Ага, сбегал! – огрызнулся тот. – А кто домофон откроет? Да и шухер там сейчас уже поднимется. Все-таки, дым, вонь!

- Ладно, - нехотя согласился Скорцени. – Повезло, собаке! Но, все-равно, будет знать, что он у нас на крючке. Пошли отсюда, пока пожарные да менты не наехали.


Дым и вонь в подъезде действительно развились немалые. Антон и другие жильцы один за другим начали выскакивать на площадку. Запал и в самом деле вывалился из шашки. Он лежал на цементном полу и еще слегка дымился. Один из соседей Антона вылил на него ковш воды. Пожарных решили не вызывать.

- А вот милицию вызвать надо, - заметил другой сосед. – Это типичное злостное хулиганство! Вон, смотрите, парню бомбу к двери прицепили! Весь дом мог сгореть.

- Не милицию, а полицию, - поправил его третий. – И это не бомба, а термитная шашка. Ими рельсы сваривают. Я знаю, я на железной дороге работал.

- Ни хрена себе! – воскликнул первый сосед, с ковшом, и посмотрел на Антона.

– За что это тебя парень? Сильно, видать, кому-то насолил!

- Не знаю, - пожал плечами Антон. – Наверное, с кем-то меня спутали.

Он открутил проволоку, которой к дверной ручке была привязана безобидная на вид непонятного вида штуковина с дыркой посередине.

- Думаю, что полицию вызывать тоже нет смысла. Никого они не найдут. Да и не произошло, в общем-то, ничего.

Соседи с ним молчаливо согласились (никому не улыбалось идти в свидетели) и разошлись по квартирам.

На следующий день Антон рассказал о случившимся Люсе. Решил ее позабавить. Однако девушке не стало весело. Ей стало очень тревожно и даже страшно.

- Это твой Скорцени, - сказала она. – Он хотел сжечь тебя.

- Значит, он еще раз доказал, что он придурок, - невозмутимо ответил Антон.

– Ну его к дьяволу! Давай лучше сходим в церковь, к отцу Николаю. Я ему звонил, он приглашает прийти в воскресенье, договориться насчет крещения.

- Ты хочешь креститься?

- Хочу. А ты?

- Я как ты. Я уже говорила: что бы ты ни делал, куда бы ни пошел, я хочу быть с тобой. На всю жизнь.

Антон почувствовал, как какой-то спазм сдавил его горло, мешая сглотнуть: так тронули его эти простые, но проникновенные слова, и взгляд ее глаз – глубокий и горячий.

- Я тоже хочу быть с тобой, - вымолвил он, притянул к себе девушку и поцеловал. – Покрестимся, а потом обвенчаемся. И будем муж и жена, на всю жизнь.


Однако Люся не перестала думать о неудавшемся поджоге Антоновой квартиры. Страх за жизнь любимого не давал ей покоя. Она не могла забыть гибель брата, которого убили практически у нее на глазах, и она боялась потерять Антона. Если бы это было в ее силах, она бы сама бросилась на его защиту, но что она могла? Да, Антон прекрасно владел саблей, но что такое спортивная, почти игрушечная сабля против настоящих ножей и железных дубин, особенно, если навалятся скопом? Это ведь настоящие бандиты. Против них нужна серьезная, взрослая сила. Типа полиции. Но с чем она может прийти в полицию? Что может сказать? Что скинхед Олег Скворцов по кличке Скорцени убил ее брата? А где у нее доказательства? Полиция и в прошлый раз прекратила дело, и в этот раз не захочет этим заниматься. Может быть, они вообще со скинхедами не хотят связываться, кто их знает? Кто еще у нее остается, к кому можно обратиться за помощью? Родители? Отпадают. Они обыкновенные люди, обыватели, как говорят о таких по телевизору. У них нет знакомств ни в криминальных кругах, ни в правовых, они так же беспомощны и беззащитны, как и она сама. Остается Андрей Михайлович, тренер. Антон говорил, у него есть друг в полиции, полковник.

В ночь с субботы на воскресенье рынок «Восточный» загорелся с пяти концов. Прибывшие по вызову охраны пожарные бились с огнем до утра, но справиться с пожаром так и не смогли. Торговые ряды и склады выгорели дотла. Расследование показало, что причиной пожара был тщательно спланированный поджог с использованием термитных шашек. Об этом было сообщено в городских воскресных новостях. Если бы эти новости услышал Антон, он мог бы сопоставить эту информацию с неудавшейся попыткой поджечь его квартиру – также с помощью термитной шашки. Однако в это воскресное утро Антон и Люся находились в старообрядческом храме, на службе посвященной окончанию Успенского поста. Накануне Антон поинтересовался в Интернете, что это за пост и почему он так называется. Оказалось, что Успенский он от Успения, то есть от кончины, Пресвятой Богородицы. В эти дни, две недели, православные христиане молятся в ее память и вкушают только простую, постную пищу.
Храм удивил его деревенским видом. Маленький, деревянный, чуть не из древней сказки принесенный в современный город, он не имел золоченых куполов, привычных глазу на обычных храмах, принадлежащих, как он уже понимал, к новообрядческой, никонианской церкви. Внутри он тоже не увидел никакой пышности. Стены и потолок обшиты некрашеной фанерой, на стенах висят старые, потемневшие иконы, освещенные желтым светом тонких восковых свечей. Народ, заполнивший храм почти до отказа, также удивил Антона. Мужчины были в рубахах на выпуск, перепоясанных узорными поясками, женщины – в длинных платьях или юбках, с головами, повязанными платками, от чего все они казались старушками, однако, присмотревшись, он разглядел, что примерно половина из них – молодые. Среди мужчин же молодые, пожалуй, даже преобладали, хотя многие из них носили бороды. О том, что мужчины-старообрядцы носят бороды, Антон прочел в Интернете, и это его слегка насторожило, он с удовольствием холил свои крепнущие с каждым месяцем усы, однако отращивать бороду как-то не планировал. Но здесь он увидел, что даже некоторые пожилые мужчины спокойно присутствуют в храме без бород. Значит, можно и так. Это его обрадовало.

Еще он обратил внимание, что все люди в храме одеты в одежды с длинным рукавом, и почувствовал себя неловко в безрукавой футболке. Он посмотрел на Люсю. Та пришла в платье с голыми плечами и, разумеется, без платка. Но сейчас она стояла в какой-то накидке и откуда-то взявшемся белом платке. Кто-то о ней позаботился. И опять ему стало неловко за свои голые руки, но никто не косился на него, никто не шикал. Когда-то, года два назад, он зашел однажды, из любопытства, в большой храм с золотыми куполами, построенный недавно на центральной площади, и там некая старушка, увидев, что на юноше нет креста, зашипела на него, как змея: «Зачем пришел, нехристь? Не музей здесь тебе, а церковь!» И он ушел, пожав плечами. А вот из этого храма выходить не хотелось. Он стоял и слушал слова, произносимые священником на странном, почти непонятном старинном языке, слышал песнопения, доносившиеся из-за небольшой перегородки – также непонятные, но какие-то благостные, смотрел, как время от времени люди, то того чудно стоявшие с руками, скрещенными на груди, вдруг осеняли себя крестным знамением, бросали на пол крошечные матерчатые коврики и, несмотря на скученность, ухитрялись припасть руками и лбом к этим коврикам.

Служба закончилась тем, что отец Николай вышел к прихожанам с большим медным крестом, и все по очереди подходили к нему и целовали крест – сначала мужчины, затем женщины и дети. Антон и Люся, естественно, к целованию креста не пошли, а подошли к священнику позже, когда он окончательно освободился от службы.

- Вы нас помните? – спросил Антон. – Мы в поезде вместе ехали.

- Помню, помню! – улыбнулся отец Николай, глядя на смущенную юную пару. – Рад, что вы пришли. Это вас Бог привел.

- Мы креститься хотим, - сказала Люся.

- И это я помню. Я договорился с одной из наших христианок. У нее есть дача на берегу пруда. Я часто там крещу, и вас окрещу. Мы ведь крестим полным погружением, как Иоанн Креститель Исуса крестил. И желательно - в живом, природном водоеме.

- А если зимой, тогда как? – спросил Антон. – Неужели в проруби?

- Ну, зачем такие крайности! Для младенцев есть купель, а для взрослых – большой бак. Греем воду и крестим.

- А как же вот зимой бывает праздник Крещения, когда на реке делают проруби в виде креста, и народ там купается, это что такое? Палатки там еще ставят, врачи дежурят, МЧС...

- А это никониане забавляются, - усмехнулся отец Николай. – Хотят хоть таким образом обратить на себя внимание, а государство им способствует. Не было в прежние времена такого обычая у православных! Крещение человеку один раз в жизни дается, и никаким купанием в проруби его не заменишь и не усилишь. А праздник Крещения – это память крещения Исуса Христа, в этот день вода на всей Земле очищается, святой становится. Но ее пить надо, а не в молодечество играть.

- А скажите еще, батюшка, почему государство новую церковь поддерживает, а вас нет?

- Так государство эту церковь и построило: сначала «тишайший» Алексей Михайлович огнем и мечом раскол учинил, потом сынок его Петр себя главой церкви сделал, патриаршетво отменил, а большевики ее и вовсе изнасиловали, сделали своей прислужницей… Так оно по инерции и тянется. А мы, старообрядцы, никогда под власть не ложились, и видели от нее одни гонения. Христос сказал: «Богу Богово, а кесарю кесарево», то есть одно с другим мешать не гоже. Государство о материальном благоденствии должно заботиться, а мы о духовном. Никто не может служить одновременно Богу и Мамонне.

Антон не знал, кто такой Мамонна, но спрашивать не стал. Интуитивно и так было ясно, что личность эта противопоставляется Богу и, следовательно, бездуховна и сугубо материальна. Он не отдавал себе ясного отчета, почему его вдруг потянуло к Богу, от просто чувствовал в себе эту неудержимую тягу. Душа его страдала, отягощенная совершенным им двойным убийством (да, да, двойным, потому что до недавнего времени он был уверен, что убил и Скорцени, и душа приняла на себя эту ношу), и только в движении к Спасителю чувствовала она сейчас надежду на облегчение. Так занемогший зверь (и даже домашняя собака) ищет и находит ту единственную траву, съев которую, обретает силы и здоровье. Возможно, он пришел бы и в никонианскую церковь за спасением (откуда ему было знать ее историю?), но Бог послал ему встречу со Старой Верой, и душа приняла ее.

Люся же спросила с простотой ребенка:

- Наверное, я очень глупая, но я не пойму толком: в чем отличие старой веры и новой? Неужели только в том, что вы креститесь двумя пальцами, а они тремя? Бог ведь у вас один – Исус Христос!

Отец Николай улыбнулся ласково.
- Вы не глупая, Людмила. Вы очень умный вопрос задали. Вера на самом деле у нас одна – в спасителя нашего Исуса Христа. Обряды – разные. Наши обряды, в том числе и двуперстие, идут от Апостолов, то есть от самого Христа, а никониане ввели новые обряды, придуманные греко-католиками и не имеющие за собой святой преемственности. Это можно сравнить с тем, как если бы вы, желая получить деньги по карточке в банкомате, переставили бы в пин-коде хотя бы две цифры. Число вроде похоже на истинный код, а банкомат денег не дает! Ведь что означает двуперстие? Два сложенных вместе пальца – указательный и средний – это единство божественной и человеческой сущности Исуса Христа, а остальные три – символ Святой Троицы – Бога-Отца, Бога-Сына и Духа Святого. А троеперстие? Все наоборот! Как переставленные цифры в пин-коде. Я понятно объясняю?

- Понятнее некуда, - кивнул Антон. – Особенно про пин-код. Где и когда мы встречаемся?

- Позвоните мне в среду, и мы договоримся точно. А крещение будет в четверг.

- Надо что-то взять с собой?

- Вам ничего. Разве что полотенце – обтереться после купания. А Людмиле… - Священник посмотрел на девушку. – А Людмиле какую-нибудь длинную рубашку. Мужчин я погружаю в воду нагими, а женщинам позволительно легкое одеяние.

На том они и расстались.


Олег Скворцов по прозвищу Скорцени и его бритоголовая команда в это утро тоже не слушали городские новости, они отсыпались после ночных подвигов. Лишь ближе к вечеру Олег собрал «камарадов» во новообретенной штаб-квартире, то есть в офисе Русской рабочей партии, и, сидя в креслах и на кожаном диване под портретом своего кумира Адольфа Гитлера и попивая из бутылок баварское пиво (российского, впрочем, производства), они принялись весело обсуждать детали и перипетии проведенной операции.

- Крепко мы врезали этим азерам! – поделился чувствами Вольф, коренастый крепыш с густыми темными бровями, нависающими над маленькими желтыми глазками, за которые он и получил свое прозвище - Волк. – У меня до сих пор адреналин выше крыши!

- Будут знать, как в Россию лезть! – поддержал его Ратмир, щуплый веснушчатый парнишка с большими рыжими ресницами, больше похожий на стриженную школьницу, чем на бойца-скинхеда. – Мы к ним не лезем, и они нам тут не нужны.

А самый младший из собравшихся, двенадцатилетний Вован по кличке Пионер, гордо икнул забродившим в желудке пивом и не менее гордо похвастался:

- Я вчера целых три шашки им зафитилил! Полный отстой!

Скорцени покачивался в кресле у включенного компьютера, гулял мышкой по интернету и с видом, исполненным довольства, слушал своих соратников. Однако на самом деле он не был в восторге от содеянного. Конечно, приятно сознавать, что ты крепко насолил «черножопым», но того удовлетворения, которое он привык получать, влетая кулаком или кастетом в лицо негра, китайца или «голубого», он на пожаре не получил. Здесь не было прямого противостояния, не было испуганных глаз, беспомощных криков и мольб о пощаде, без чего совершаемая акция теряла половину своей ценности. Это хорошо, что пацаны радуются, такие дела тоже сплачивают, но еще лучше сплачивает совместно пролитая кровь.

Он достал из кармана мобильник и нажал номер Геннадия Иосифовича.

- Генацвале, привет! Это Олег. Мы в офисе. В твоем, то есть в нашем. Всё ништяк, всё чисто, а за тобой должок. Кати сюда, надо перекалякать. И без глупостей, а то мы и здесь фейерверк устроим, а тебе второе обрезание сделаем.

Когда он отключил «трубу», Вольф, прислушивавшийся краем уха к разговору, заметил с усмешкой:

- Эти жиды всегда считают себя хитрее других. Они и Гитлера поначалу подкармливали, а потом он дал им просраться. Это же надо! Русскую рабочую партию еврей возглавляет!

- Мне от него пушка нужна, - пояснил Скорцени. – Только ради этого я с ним и связался. Ну а заодно мы и Али-Бабе отомстили.

- Да этот чучмек и не знает, что это наших рук дело! – вновь усмехнулся желтоглазый Вольф. – Небось, думает, что конкуренты его достали.

- Фактически, так оно и есть, - подтвердил Олег. – Наш Генуля и есть его главный конкурент.

- И ты знал?

- Весь город знает.

- Так он же нас в любой момент заложит, чтобы с себя подозрение снять!
Олег самодовольно ухмыльнулся:

- Никогда! У нас есть бумажка с его подписью, о безвозмездной аренде вот этой комнаты. – Он обвел рукой вокруг себя. – Тут и коню се понятно. А вот мы его заложить можем в любой момент. И поэтому можем тянуть с него бабки и кое-что еще.

- А зачем тебе пушка, Скорцени? – вмешался в разговор Ратмир. – Это же сразу статья!

- Срал я на эти статьи! – с вызовом ответил тот. – Если бы ты знал, сколько на мне статей, ты бы заикаться начал. А заточку между ребер ты пробовал? А я пробовал! Я с того света едва вернулся, и ту суку, которая меня туда отправила, я прощать не собираюсь.

- Ты про «мушкетера» что ли? – спросил Вольф. – Так пацаны его пасут: вон, Пионер отвечает. Он уезжал куда-то, но недавно вернулся.
 
- Ага! – подал голос Пионер. – С девкой он ездил, вроде, в деревню.

- Мне эти детали до балды. Главное, чтоб глаз с него не спускали!

- Только на кой тут пушка? – продолжал Вольф. - Мы его и без пушки замочим, только скажи.

- Я сам должен прикончить эту гадину. Сам, своими руками! Это мой личный враг. Вы мне нужны только для подстраховки.

В этот момент послышался звук открываемой входной двери офиса, и вскоре на пороге комнаты появились два человека – партийный секретарь Геннадий Иосифович Павлюк и его коллега по партии Сергей Иванович.
 
- Добрый вечер! – поздоровался Геннадий Иосифович.

- Привет! – не поднимаясь с кресла, ответил Скорцени. – Заходите, будьте, как дома! Вольф, Ратмир! Освободите седалища! – Парни без особой охоты извлекли свои юные зады из удобных кожаных кресел. – Присаживайтесь, господа!
«Господа» послушно уселись.

- С чем пожаловали? Мы свое обещание выполнили, а как насчет вашего?

- Что ты имеешь в виду? – спросил Сергей.

- Я должен напоминать? – поднял брови скинхед. – Несолидно, господа партийцы, несолидно! Впрочем, рядовому члену это простительно, но уж партайгеноссе, конечно, помнит, не так ли? – Он с веселым, наглым вызовом посмотрел на секретаря.

- Да помню я, конечно, помню! – поморщился тот. – Только не простое это дело – достать пистолет. Я от обещания не отказываюсь, но так быстро не получилось, нужно еще время, очень большой риск.

- А у нас, значит, простое дело было – огромный рынок сжечь дотла? – насмешливо сощурился Скорцени. – Мы, значит, ничем не рисковали? – И его лицо внезапно сделалось страшным. – Слушай сюда, жид пархатый! Если через три дня у меня не будет пушки, весь этот твой сраный офис взлетит на воздух! Если и после этого я ее не получу – сгорит на хер твоя квартира. Ты меня понял?

- Понял, - сглотнув слюну, ответил побелевший, как стенка, Павлюк и загнанно посмотрел на Сергея Ивановича. Тот, тоже обескураженный (Вот это Гена попал! Вот это я его подставил!), лихорадочно искал выход из положения.

- Слушай, Олег, - наконец сказал он, - а обрез тебя не устроит?

- Какой обрез? – без особого интереса спросил скинхед.

- Двуствольный. И десять патронов.

- Какой калибр?

- Двенадцатый.

Скорцени задумался. В принципе, он собирался разделаться с Антоном врукопашную, пустить ему кишки и вырезать сердце, и пистолет ему был нужен опять же для страховки, однако хорошая волына и в будущем пригодится.

- Ладно, - кивнул он снисходительно. – На первое время сгодится. Но только на первое! – Он строго посмотрел на партийного секретаря. – Через неделю чтобы была настоящая машина! Понял, Гена! А обрез чтобы был завтра!

- Понял! – кивнул тот, все еще бледный и испуганный. – Будет! – И зачем-то добавил: - Сукой буду!

- Ты и так сука! – весело осклабился Скорцени.

Партийцы поднялись с кресел.

- Обрез будет послезавтра, - уточнил Сергей.

- Уговорил, - дружелюбно улыбнулся Олег. – Ты мужик, Серега! Уважаю! И что ты стелешься под этого говнюка?

Сергей промолчал. Партийцы вышли, не прощаясь. На улице Геннадий Иосифович тихим, потухшим голосом спросил Сергея Ивановича:

- А что, у тебя в самом деле есть обрез?

- Сделаю, - ответил тот. – От отца осталась двустволка. Она нигде не зарегистрирована, так что в случае чего, следов никаких.

- То-то и оно! - сокрушенно произнес Павлюк. – Купить пистолет у вояк не проблема, но с номером что делать? Как ни спиливай, криминалисты его прочтут, а если на стволе кровь появится, на меня потом однозначно выйдут.
 
- А через неделю что будешь делать? Ведь через неделю этот засранец опять тебя за горло возьмет.

- Да уж! Подсунул ты мне свинью!

- Кто ж знал! Однако, делать-то что будешь?

- Не знаю. Наверное, сдавать их придется. Есть у меня один ход в ментовке.


Когда Геннадий и Сергей вышли, юный Пионер вдруг выпалил с какой-то неожиданной радостью:

- Скорцени! А этот, второй, что обрез тебе обещал, - это отчим Антонов! Гадом буду! Я видел его, я все разведал!

Олег посмотрел на него недоверчиво:

- Не врешь?

- А чё мне врать? Он шофером в больнице работает, а матка его – медсестрой!

Главарь скинхедов с наслаждением откинулся в высоком компьютерном кресле.

- Это супер! – произнес он с нескрываемым восторгом. – Я ухлопаю его щенка из его же пушки! Это отстой!


И вот наступил четверг. Отец Николай, как и договаривались, заехал за Антоном и Люсей в десять часов утра. На этот раз он был в черной рясе, поверх которой висел на медной цепи медный же крест размером в ладонь. Он усадил юную пару в свои старенькие «жигули» и повез за город, на обещанную дачу, к обещанному пруду. День начинался знойный, жаркий, как и весь утекающий уже август, и Антон предвкушал купание в ласковой, насыщенной солнцем воде.

- А что, батюшка, мы сегодня и кресты наденем? – поинтересовался он.

- Наденете, - отвечал священник. – Однако, не сразу. После крещения водой, мы поедем в церковь. Там я вычитаю молитвы, ну еще кое-что. Сами увидите!

- Но крестов-то у нас нет. Вы не сказали, что надо купить.

- А вы наших крестов и не купите. В никоновских лавках совсем другие кресты продаются. А мы своих крестов не продаем - вы их даром получите.

- А чем они отличаются? – спросила Люся.

- Как получите, поясню. Сейчас скажу только, что делает их наш мастер: отдельно женские и мужские. Из серебра делает. Потом, если захотите, можете золотые заказать – уже за плату.

- Да нет, нам из серебра в самый раз, - рассудительно промолвил Антон. – Серебро – металл серьезный, а золото что? Блеск пустой, да и все.

- Я тоже так думаю, - согласился священник. – Однако запрета нет. С праведных трудов не грех и золотой крест носить. Лишь бы золото человеку глаза не слепило, алчность не распаляло.

Тут Люся не удержалась и задала свой главный вопрос:

- Скажите, батюшка, а когда мы сможем обвенчаться?

- А вы готовы? – Отец Николай с улыбкой обернулся к ней. – Это ведь очень ответственный шаг. Особенно для женщины. Не зря ведь говорится «выйти замуж». Женщина за мужа выходит! Должна идти за ним на жизнь и на смерть, на радость и на горе, на счастье и на страдания, и во всем подчиняться мужу. Готовы ли вы на это?

- Готова! –горячо выдохнула Люся, краем глаза видя, как напряглось и загорелось лицо Антона, и почувствовав, как пахнуло от него родным ей жаром.

- Ну тогда на следующей неделе, в понедельник.

- А завтра нельзя?

- Завтра нельзя. Другие дела у меня занаряжены, в субботу-воскресенье – тоже, а в понедельник самый раз. Да и причаститься перед венчанием требуется.
За разговорами ребята не заметили, как «жигули» въехали в дачный поселок и остановились подле сравнительно нового деревянного дома, отгороженного от дороги деревянным же крашеным забором
.
Отец Николай позвонил по мобильнику, и через две-три минуты ворота открыла миловидная женщина средних лет.

- Милости просим! – пригласила она. – Доброго всем здоровья!

Хозяйку дома звали Наталья, и, как понимали ребята, она была одной из прихожанок отца Николая. Наталья провела их на веранду дома, где стоял большой, самодельный стол из сосны и лавки вдоль него. Прямо за верандой начинался пруд, тихий, зеленоватый и, на вид, довольно глубокий.

- Здесь все и будет? – спросил Антон.

- Ну да, - улыбнулся священник. – Мы тут дно углубили, почистили… Заходить удобно, и глубина близко.

Наталья увела Люсю в дом – переодеться, а мужчины остались на веранде. Антон, помятуя предыдущие пояснения батюшки, быстро разделся до гола, отец же Николай, сняв с себя крест и рясу, остался в исподней рубахе. Отвечая на вопросительный взгляд юноши, он пояснил:

- Нам, священнослужителям, непозволительно оголяться перед мирянами. Это из Библии идет, из истории Ноя, когда один из его сыновей, по имени Хам, увидел наготу своего отца и засмеялся. Отсюда и слово «хам» пошло. Ну, а мы вроде как отцы для вас. – И, сказав это, он легонько подтолкнул Антона к выходу с веранды. – Идемте, сын мой! Сначала вас окуну, а потом Людмилу.

Они вошли в воду одновременно, и вода была тепла и приятна. Антон почувствовал, как пальцы ног утонули в неглубоком иле, и какая-то мелкая рыбешка ткнулась носом в правую голень, а солнце тронуло горячим лучом макушку… «Как все обычно и обыденно! – подумал он. – Никакого таинства. А может, так и должно быть? Наверное, все великое происходит просто и незаметно?»

Но отец Николай, не отпуская его руку, увлек его дальше, в зеленые глуби, и вдруг остановив, развернул лицом к солнцу и возложил правую руку ему на темя.

- Крещается раб Божий Антон во имя Отца…  – возгласил он и с силой погрузил его в воду.

Хотя Антон и ожидал нечто подобное, но тем не менее процедура погружения оказалась для него неожиданной, и он, едва не наглотавшись теплой воды, поспешил выскочить на поверхность. Солнце брызнуло ему в глаза.

- …и Сына… – вновь пророкотал голос священника, и голова Антона опять скрылась под водой. Теперь он воспринял это спокойнее, и поднялся из воды неспешно и плавно, как, по его мнению, и приличествовало моменту.

- …и Святаго Духа! – в третий раз объявил креститель, и погружаясь в воду, Антон прислушался к своей душе: изменилось ли в ней что-то? Утихла ли хоть на долю боль, мучившая его? Но нет, ничего внутри его не произошло, ничто не шелохнулось. Он погрузился глубже, в прохладную темноту, и с трудом удержал в себе желание оттолкнуться ногами от илистого дна и, не выныривая на поверхность, поплыть прочь – дальше и дальше вглубь пруда, утолить там свою боль и не возвращаться.

Солнце встретило его золотыми брызгами.
 
- Аминь! – заключил отец Николай, обнял его и поцеловал в лоб.

- Идите теперь на берег, и зовите Людмилу. Я здесь ее подожду.

Через несколько минут все трое сидели на веранде, одетые в сухое, и пили чай с блинами, которые напекла гостеприимная Наталья. Антон смотрел на Люсю, стараясь увидеть в ней следы преображения, которого не чувствовал в себе, и тоже не находил. «Наверное, так и должно быть, - думал он. – Процедура не завершена, код неполон. Сейчас поедем в церковь, там все и произойдет». Впрочем, Люся выглядела все же не совсем обычно. Она была смущена, тиха и как-то по-детски радостна, словно предвкушение близкого праздника овладело ею. Как мила она была ему в этот миг, как желанна!

Отец Николай обсуждал с Натальей какие-то церковные дела, упоминал каких-то ее родственников, которые жили в дальней деревне и не могли ездить на храмовые службы, обсуждал возможность поездки туда… Антону невольно вспомнилась их первая встреча с батюшкой, в поезде. Тоже, небось, ездил по деревням, крестил-венчал, нес слово Божие…

Но вот батюшка поднялся на ноги, в меру упитанный, улыбчивый, молодцеватый, несмотря на давно разменянный пятый десяток.

- Однако поедем, - объявил он. – Надо завершить чин.

Не спрашивая ни о чем, Антон и Люся попрощались с Натальей и забрались в накалившуюся на солнце «жигули». Отец Николай, облачившись вновь в рясу, занял водительское место, и машина тронулась.


И вот Антон и Люся стоят на прохладном полу пустого храма, босые, в белых крестильных сорочках, скрывающих их почти целиком, и слушают пение клироса – двух пожилых женщин и одного молодого мужчины со светлой бородкой и в очках. Горит несколько свечей и лампад, лик Спасителя на темной, старинной иконе строг и требователен, Богородица же напротив - взирает на них понимающе и милостиво, остальной сонм – святые и апостолы – им пока не ведом и потому непонятен. Батюшка, облаченный в тяжелые, золотого шитья одежды, вычитывает обязательные по канону молитвы, время от времени осеняет себя крестным знамением и помахивает кадилом.

Затем он подходит к ним.

- Антон, Отрицавши ли ся сатаны, и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его? Отвечай:  "Отрицаюся".

И Антон, как эхо, повторил:

- Отрицаюся!

- Сочетаваеши ли ся Христу?

- Сочетаваюся".

Те же вопросы получает Люся и дает на них те же ответы.

Отец Николай надевает на них кресты: Антону - мужской, большой четырехконечный, Люсе – женский, малый, в виде причудливого лепестка. На одной их стороне выгравирован восьмиконечный православный крест с изображением адамовой головы у основания, на другой – старинной вязью слова: «Да воскреснет Бог и погибнут враги его».
Теперь они – крещенные старообрядцы. Но и это еще не все. Отец Николай берет Антона за руку и ведет в алтарь, Святая Святых. Там висят еще какие-то иконы, а на столе стоит странного вида канделябр, на котором горят семь свечей.

- Это единственный раз в жизни, когда мужчина (не священник) входит сюда, - поясняет отец Николай. И, взмахнув кадилом, уже другим тоном и голосом произносит: - Воцерковляется раб Божий Антон!.

И вот тут Антон ощущает НЕЧТО. Он не может назвать это словами, это совершенно новое для него чувство, незнакомое ранее, и у него просто нет нужных слов, как у жителя африканской пустыни нет слов для именования снега и льда. Ощущение длится несколько секунд и исчезает, но Антон выходит из алтаря потрясенный. Боже мой! Неужели это и есть Дух Святой? А как же с душой? Может, и ей стало полегче? Увы, разве что самую малость.

Люся в алтарь не допускается. Такова женская доля, такова Божья воля, тут уж ничего не поделаешь.

Отец Николай отпускает певчих по домам, а вновь обращенных приглашает на исповедь.

- В воскресенье я должен вас причастить, а для этого вы обязательно должны исповедаться.

Люся смущенно интересуется, в чем заключается исповедь.

- Я, что, во всех-всех грехах должная каяться? А если у меня их нет?

- Грехи есть у всех, - с улыбкой отвечает священник. – Один Господь свят. Но вы не волнуйтесь: я буду задавать вопросы, а вы будете отвечать.

Антон вопросов не задает, он знает свои грехи. На исповедь он идет первым.
Исповедальня – крошечная каморка, в которой едва умещается маленький диванчик, над которым висит небольшая икона с изображением Христа. Отец Николай, обратясь к иконе, прочитывает какую-то молитву, затем приглашает Антона присесть. Они оба садятся на диван, и священник спрашивает, впервые переходя на «ты»:

- Грешен ли ты, сын мой?

- Грешен, батюшка, - с готовностью отвечает Антон, и опускает глаза. Легкий страх охватывает его. Или это не страх, а стыд? Как непривычно говорить о себе все, без утайки.

- Велик ли твой грех?

- Велик.

- В чем же он?

Антон вздыхает и поднимает глаза.

- Я человека убил.

Священник спокойно продолжает:

- Как это случилось? Была ли это самозащита или исполнение долга?

- Нет. Этот человек участвовал в убийстве моего друга. Но убил не он, а другой человек. Я искал убийцу, а этот человек мог помешать мне, мог предупредить.

- Раскаиваешься ли ты в этом грехе?

- Раскаиваюсь. Не надо было его убивать. Я бы все равно нашел этого гада. Пусть позже, но нашел бы.

- Так ты нашел его?

- Да, нашел.

- И что ты сделал?

- Я пытался убить его. Я был уверен, что убил. Но он выжил. Недавно я его встретил.

- И ты опять хочешь его убить?
- Нет, не хочу. Он скоро сам умрет. Я не хочу больше убивать.

Священник молчит, обдумывая услышанное. Невольно вспоминает свою юность, пыльные дороги Афганистана, снайперов-духов, прицельно стреляющих с раскаленных, коричневых скал, горячий ствол автомата… Сколько людей он убил тогда? Кто их считал? Считали только погибших товарищей, да дни, оставшиеся до дембеля. Ограниченный контингент, интернациональный долг… Кто отпустит эти грехи?

- Как погиб твой друг? За что?

- Незнакомые парни избивали незнакомую нам девушку. Мы вступились. Потом они стали мстить.

Священник опять молчит. Молчит и Антон.

- Есть ли еще у тебя грехи? – спрашивает наконец духовник.

- Все остальное – семечки! – горько усмехается юноша. – А вот как с этим жить – не знаю.

- Властью, данной мне Господом, отпускаю тебе грехи твои! – возглашает священник и осеняет исповедника крестным знамением. – Аминь! Можете идти, и пригласите Людмилу. Да, - спохватывается он, - в воскресенье обязательно приходите на причастие, а в понедельник – на венчание. Принесите с собой кольца, бутылку красного вина и стеклянный бокал.

- Один? – удивленно спрашивает Антон.

- Именно один, - с доброй улыбкой отвечает священник. – Вы будете пить из одного бокала. Это будет ваша венчальная чаша.


Сергей смог передать Олегу обрез только в пятницу. При ближайшем рассмотрении отцовская двустволка оказалась не совсем кондиционной: у нее был сломан спусковой механизм правого ствола. Пришлось искать ружейного мастера и хорошо заплатить ему за срочность. Спиливал стволы и срезал приклад Сергей сам, в маленькой мастерской при больничном гараже. Вещь получилась грубоватая, но вполне надежная. Шлифуя деревянную рукоятку, Сергей отгонял от себя мысль о том, для каких целей этот обрез нужен взбалмошному скинхеду. Он уже давно пожалел о том, что свел с ним своего партийного босса, не углядел в парне неудержимого наглеца и хама. И даже готов был согласиться с Антоном, с его мнением, что скинхеды – те же фашисты, только с каким-то нелепым славянским вывертом. Но бросать на полдороге Гену Павлюка ему не позволяла совесть, дело надо было довести до конца, тем более что Олег пригрозил Павлюку пожаром офиса и квартиры.
Олег принял оружие благосклонно, проверил, легко ли захлопывается затвор, как взводятся и спускаются курки, как входят и выходят гильзы, и остался доволен. Он не строил пока дальних планов по использованию «огнестрела», а для ближних планов и обрез годился.

- Когда ты решил? Завтра, в субботу? – спросил Вольф, когда Сергей скрылся за дверью.

- В воскресенье, - ответил Скорцени. – Волыну надо испытать. Не хватало, чтобы она дала осечку в нужный момент. Или вдруг патроны окажутся холостыми. Съездим завтра за город, постреляем.


А в субботу Антон удивил мать и отчима. Он пришел к ним с Люсей и объявил, что в понедельник будет венчание.

- Какое такое венчание? – не поняла Ангелина Семеновна. – Вы, что, жениться решили?

- Да, - ответил он почти беззаботно, а Люся посмотрела на будущую свекровь прямо и бесстрашно. – Только не в ЗАГСе, а в церкви.

- Так ты ж некрещенный! – удивилась она еще больше. – И Люся, поди?

- Мы покрестились, в четверг. – И Антон, достав из-за пазухи крестик, показал его матери. Та недоверчиво потрогала крест, показала мужу.

- Чудной какой-то крест! – заключил тот. – Видал я православные кресты у мужиков - не такие они.

- Вы, что, в баптисты пошли, в секту какую-то? – с искренней тревогой спросила мать.

Антон и Люся переглянулись и улыбнулись друг другу.

- Это православный крест, - пояснил Антон. – Только старообрядческий. Мы с Люсей теперь старообрядцы!

- Час от часу не легче! – всплеснула руками Ангелина Семеновна. – Да как это вас угораздило?

- Раскольники, значит! – усмехнулся Сергей Иванович. – Фильмов насмотрелись, книжек начитались, супротив власти и народа идти решили?

- Да что вы, право? – Антон недоуменно посмотрел на мать и отчима. – Вы же сами в ни в какую церковь не ходите! Вам-то что за дело, где мы крестились?

- Мы не ходим, - подтвердил Сергей Иванович. – Но мы православные, по рождению, хоть и не крещенные. А раскольники – они и есть раскольники, диссиденты!

Но мысли матери уже отошли от вопросов вероисповедания, спустились к делам более насущным, земным.

- Что ж вы раньше-то не сказали? – рассердилась она. – Это же свадьба! Да разве так можно! Это ж не по-человечески! Надо же было организовать все, людей пригласить, родственников.
 
- Для людей свадьбу потом устроим, - пояснил Антон, - когда в ЗАГСе распишемся. А венчание – это перед Богом. Чтоб без греха жить.

- Вот вы как! – Мать с каким-то новым интересом, уважительно посмотрела на сына и невестку, а отчим только с досадой мотнул головой: «Выпендривается пацан! Ох, довыпендривается!» - А жить вы, значит, будете теперь вместе? На что, интересно?

- А жить будем как раньше: она у родителей, я у себя. Я ж понимаю, к семейной жизни мы еще не готовы, школу надо закончить. Но греха между нами уже не будет.

- А был?

Антон улыбнулся.

- Ты, мама, как маленькая! Как будто не понимаешь.

- Ох, Тоша, Тоша! – вздохнула мать. – Хорошо хоть сегодня предупредил, не в понедельник. - Она–посмотрела на Люсю. – Дай Бог тебе счастья, девонька! Люба ты мне, не стану скрывать, и жених тебе достался хороший. Совет вам да любовь!

- Да ты погоди, Геля! – остановил ее муж. – А то сейчас все слова красивые скажешь, а за столом и сказать будет нечего.
 
- Да уж найду, чего сказать! – отмахнулась она. – А сейчас надо к понедельнику готовиться. Ты-то, Люсенька, родителям уже сказала?

Люся потупилась, покраснела и ответила:

- Нет. Мы решили, что сначала Антон.

- Ну, тогда идите! – Ангелина Семеновна посмотрела на сына. – И скажите! А потом мы с ними созвонимся и обо всем договоримся. Да, - спохватилась она, - кольца-то у вас есть? Что там еще нужно, для венчания?

- Все у нас есть, мама, не волнуйся! – успокоил ее Антон. – Главное, у нас есть любовь. Правда, Люся?

Они улыбнулись друг другу, взялись за руки и шагнули к порогу. Однако в последний момент Антон задержал шаг, обернулся и спросил, обращаясь к матери:

- А что тот парень, скинхед? Он выздоровел?

- Выздоровел, - поспешил ответить за жену Сергей Иванович. – А что?

- Да, нет, ничего. – И молодые, как говорится. откланялись. Сергей же Иванович долго смотрел куда-то невидяшими глазами и чувствовал, как какой-то тяжелый камень опускается на его душу. «Да нет, не может быть! – помотав головой, сказал он себе наконец. – Не бывает таких совпадений. Антон тут не при чем!»


Что есть причастие? Это есть благодать, изливаемая прямо в сердце человека действующая незримо и неощутимо, меняющая его в лучшую сторону и возвышающая его душу. Причастие – это единение с Богом, залог очищения, спасения и воскресения души и тела человека. Причастие – ключ к Царствию Небесному и путь к нему.

По окончании воскресной службы, после первого в жизни причастия, Антон и Люся долго бродили по городу, держась за руки и почти не разговаривая. Они любовались уходящим летом, улыбались прохожим, вслушивались в звуки улиц. И впервые в жизни осознавали, что воскресенье – это праздник. Не просто выходной, не просто день в календаре, а Праздник Воскресения Христова. И, конечно, оба они предвкушали день завтрашний, день их соединения пред лицом Господа. И будут двое – одна плоть! Им не хотелось расходиться по домам.
И они не замечали, как за ними ходит зоркий мальчик по кличке Пионер, как звонит он время от времени кому-то нетерпеливому и нервному, поджидающему нашу счастливую пару во дворе Люсиного дома в компании таких же как он бритоголовых юнцов с недобрыми взглядами.

Было уже около шести вечера, когда Антон простился с Люсей у двери ее подъезда и все тем же неспешным шагом направился к своему дому, пересекая наискосок детскую площадку. Посреди площадки его вдруг обступили невесть откуда взявшиеся бритоголовые парни в черных рубашках – человек восемь, а может и десять. Давний знакомец его Скорцени выступил навстречу с насмешливой улыбкой.

- Вот и встретились, мушкетер! И я опять жив, как видишь.

Антон огляделся: нельзя ли ухватить какую-нибудь палку или железяку? Но вокруг были только враждебные глаза и мертвенно блестящие, обтянутые бритой кожей черепа.

- Смельчаки! Толпой на одного! – произнес он, не давая воли страху.

Люся, поднимаясь по лестнице к себе на третий этаж, глянула в окно подъезда, чтобы проводить взглядом Антона, и увидела, как его обступила большая группа скинхедов и среди них – Скорцени, убийца ее брата. Она сразу поняла - что сейчас будет. Первым ее движением было броситься вниз, на помощь Антону. Но она тут же взяла себя в руки и выхватила из сумочки телефон.

- Андрей Михалыч! Антона убивают! Сделайте что-нибудь! Вы же обещали! Прямо сейчас, возле моего дома…

Потом она бросилась вверх, в свою квартиру.

- Не ссы! Биться будем по-честному, один на один! – заверил Скорцени, и достал откуда-то из-за пояса огромный тесак-мачете.

- Ты это называешь «по-честному»? – усмехнулся Антон. – Хороша дуэль!

- Это не дуэль! Я сейчас тебе кишки буду выпускать!

Антон вспомнил, как в каком-то фильме герой отражал атаку бандита с ножом с помощью брючного ремня, и быстро выпростал из джинсов ремень с угловатой металлической пряжкой. «Главное – держать дистанцию! – подумал он. – Не подпускать его близко».
 
И начался неравный бой. Скорцени был уверен в своей неизбежной победе, но получить по морде тоже не хотел, поэтому не спешил, выжидал удобный для верного удара момент, Антон же был собран до предела, понимая, что на кону его жизнь, и время от времени резко взмахивал ремнем, пытаясь выбить нож из руки противника. Скинхеды сгрудились вокруг, жадно следя за поединком, стараясь не пропустить ни одного острого мгновения. И вдруг напряженную тишину двора разрезал отчаянный девичий крик:

- Антон! Держи!

Над бритыми головами пролетела сабля, брошенная Люсей. Антон поймал ее на лету, отбросил уже ненужный ремень, и, взявши клинок в обе руки, резким движением отломил хрупкий кончик. На заострившемся его лице заиграла зловещая улыбка. Теперь их шансы уравнялись. Конечно, огромный, остро отточенный тесак объективно представлял собой куда более грозное оружие, чем легкая спортивная сабля, пускай и лишенная защитной шишечки на конце, но на стороне фехтовальщика Антона было мастерство, которого не имел уличный хулиган Скорцени, и поединок мог закончиться совсем не так, как его планировал доморощенный нацист. Скорцени это тоже понял, но праздновать труса на глазах у «камарадов» не захотел и яростно ринулся в атаку.
Несколько раз они сходились, парируя удары друг друга, и вдруг в очередном выпаде достали один другого одновременно: скинхед рассек Антону левое плечо, а тот вонзил ему саблю в грудь – почти в то же самое место, что и год с лишним назад, среди унылых московских гаражей.

Скорцени почувствовал неодолимую слабость и опустился на колени, не выпуская из руки окровавленного тесака. Антон отступил на шаг, тяжело дыша и отирая с сабли кровь врага, не замечая, как его собственная кровь струится по плечу.

- Видит Бог, не хотел я тебя второй раз убивать, - промолвил он, - сам напросился.

Скинхед выпустил из руки нож и, не оборачиваясь, протянул руку за спину.

- Вольф, пушку! – прохрипел он и харкнул кровью на песок. Холодная тяжесть обреза округло легла в руку, левая рука взвела на курки… - Еще не вечер!..

И в этот миг пространство двора покрыла зычная, властная команда:

- Всем стоять! Оружие на землю!

Скорцени оглянулся и увидел, как его «бойцы» бросились в разные стороны, словно тараканы, а за низкой оградой детской площадки обозначились черные балаклавы омоновцев.

- Берите, суки! – мстительно произнес он сквозь зубы. – Мне все равно подыхать! – И, направив обрез Антону в грудь, выстрелил в упор сразу из двух стволов.

Страшная отдача едва не свалила его на землю, Антон же, отброшенный выстрелом, рухнул, как молодой дубок, пораженный ударом молнии. Секундой позже раздалась сухая автоматная очередь, звук которой показался Скорцени радостным дьявольским хохотом, и это было последнее, что он слышал в жизни, и тьма поглотила его.


Ранним утром последнего дня лета на плоскую крышу девятиэтажки поднялась юная девушка, почти девочка, с распущенными русыми волосами и в тонком светлом платье. Рассвет еще только разгорался над городом, основания домов тонули в полумраке, и никто не видел девичьей фигурки на фоне светлеющего неба. Да и некому было видеть. Одиночные, рано вышедшие на улицу и торопящиеся по утренним делам жители окрестных домов не смотрели вверх, в этот ранний час их заботили земные дела: кто спешил на работу, кто на вокзал или в аэропорт, а кое-кто вышел просто выгулять собачку. Люся покинула квартиру босиком, на цыпочках, чтобы не потревожить спящих родителей, которым оставила записку с просьбой простить ее за горе, которое она им причинит.

Легким шагом она приблизилась к самому краю крыши и взялась за невысокую металлическую стойку, от которой к соседнему дому тянулись какие-то кабели. Ей не было страшно. Она не смотрела вниз, но смотрела вверх и вдаль, туда, где на востоке наливался золотым светом край низкого и плоского облака. По ее лицу блуждала улыбка, на фоне облака она видела светлый лик своего суженого. «Батюшка, земной человек, не успел нас обвенчать, значит нас обвенчает сам Господь!»

- На жизнь и на смерть, на радость и на горе, на счастье и на беду! – беззвучно шептали ее губы. – Где бы ты ни был, мой милый, куда бы ни пошел, я всегда буду с тобой! Ты мой муж, я твоя жена! Я иду к тебе…

Чистая, как дитя, она не ведала, что вершит грех, расставаясь с жизнью, и Господь простил ей этот грех, когда она сделала шаг вперед, и Ангелы подхватили ее душу и понесли в горние выси - к солнцу, к жизни вечной, к вечной Любви.


В это же утро, но двумя часами раньше, когда рассвет еще только-только занимался, квартиру Геннадия Иосифовича Павлюка обстреляли из двух подствольных гранатометов. Сам Павлюк по счастливой случайности не пострадал (сидел в туалете), но его жена и семилетний сын погибли. Квартира находилась на четвертом этаже, однако все выпущенные неизвестными лицами снаряды попали точно в цель, из чего можно было сделать вывод, что стреляли профессионалы, люди с хорошим боевым опытом.