Он (водяной) сидит целыми днями и придумывает разные … шалости
С. В. Максимов «Нечистая сила».
И верно. В это самое время водяной в омуте у порушенной мельницы, придя в себя от переживаний, вызванных началом вражеского нашествия, покушал рыбки, брусникой мочёной заел, и уже почти приступил было к продумыванию оборонных гидротехнических мероприятий, на которые был большой мастер, подведя в суровые военные годы струю из полкового сортира в блиндажи солдат оберста Шварца. Было это дело весёлое, водяной без смеха и вспомнить не мог, как выкупанные в дерьме оккупанты, вынырнув из полных фекалий блиндажей, увидели, как болото с тихим шорохом поглощает их склады, кухни и гаубичную батарею в придачу. Вспоминая о том славном деле, дед вдруг неожиданно ощутил себя будто и впрямь в том немецком блиндаже. В реке дурно пахло.
Покликал дед своих водяных девок и, за насущным делом позабыв о врагах из прошлого, двинулся войной на, ставшего его врагом номер один после окончательного развала производства в деревне Валки, директора подсобного хозяйства ремзавода Гришина Николая, чей истекающий навозной жижей свинарник притаился у истоков былинной реки. Гришина предупреждали, что навоз в реку спускать нельзя, районная газета и прокуратура трижды, а санитарный врач и водяной раз пять, не меньше. В последний раз, после посещения подсобного хозяйства заезжими кооператорами, крутившими видео об ужасной итальянской мафии и совпавшего с этим по времени очередного загрязнения реки, водяной просочился через неплотно закрытый кран в запертой и опечатанной на ночь конторе хозяйства. Он оставил мокрый след по полу и, следуя итальянским традициям, положил на стол Гришину поверх акта санитарного врача подлещика (согласно просмотренному фильму – знак мафиозный – последнее предупреждение). Директор пил валерьянку и кричал что-то про рэкетиров, но в действиях своих не раскаялся, и теперь наступила расплата.
Пока русалки щекотали в будке сторожа, свинарник, треща по всем швам, но удивительным образом не рассыпаясь, отплыл по реке, сопровождаемый прощальным визгом, выстроенных по берегу свиней. Ему предстоял долгий путь. Преодолев многие километры наших внутренних водных путей, он, обведя вокруг пальца таможню и пограничников, вышел в Атлантику и, после трёх месяцев пути причалил к берегам Северной Америки. В центре досуга приморского канадского городка любители острых ощущений, побывав в «пещере мертвеца», «башне инквизитора» и «лабиринте ужаса», подходят к двери со строгим предупреждением «Слабонервных просим не входить – рашенз свинарник». По словам служительницы, которая в костюме «председателя Катерины» поджидает посетителей во мраке, переступить порог решаются далеко не все.
Оставив взамен изъятого имущества ведро чистой ключевой воды, пей, мол, Коля, да ума набирайся, водяной проводил свинарник взглядом, а потом на блестящей лаком как прогулочный катер Генри Форда директорской волге, в сопровождении хохочущих, всё девкам смех, русалок, в Колином парадном костюме и шляпе отплыл на родное болото.
Разбуженный им Амзук Горыныч, размежил три пары заспанных глаз, напряг свою память и с трудом извлёк нужные слова: «Хэлло, май френд, хэлло»! Слова эти он освоил благодаря общению с пленённым красными партизанами английским лейтенантом Майклом, фамилию которого Змей за давностью лет запамятовал. В те года Горыныч решил забавы ради и в преддверии обещанной товарищем Карпёнковым мировой революции выучить английский язык, но вскоре стало не до того – партизаны захватили на железной дороге цистерну с питьевым спиртом, короче говоря, «из-за дальней горы накатили большие дела», а лейтенант Майкл бежал из плена и всю оставшуюся жизнь хранил память о встрече с «гидрой коммунизма», фигурой точь- в точь похожей на газетные изображения, однако, с лица ни с кем из известных большевиков несхожей. С рассказами о встрече этой он ни к кому не лез, опасаясь, что люди по невежеству своему над ним посмеются, и лишь в 41м году зимой, когда фашисты были биты под Москвой, Майкл, уже майор, хватив лишнюю кружку тёмного пива, пьяно и счастливо улыбаясь, сказал супруге своей Эльзе: «Вот увидишь, немцы теперь побегут, у русских такое есть, такое»… Какое такое он объяснить уже был не в силах и уснул, ткнувшись усами в подушку. Вскоре он уехал на фронт, и, когда падал сражённый на жаркий африканский песок под гусеницы роммелевских танков, перед глазами его мелькнуло серое небушко в замяти дождей, берёзы, партизаны в мохнатых шапках и чудесный русский дракон, говорящий человеческим голосом.
А дракон этот самый теперь хлопал заспанными глазищами (дежурная голова, грубо говоря, проморгала начало нашествия) и твердил как заведённый: «Хэлло, май френд, хэлло! И на хрена этот буржуй припёрся, на Волге да по болоту»? Водяной толковал ему, давай, мол, совместно, да на врага, средняя же голова отвечала ему, что ни о каком совместном предприятии с западной фирмой и речи быть не может. Правый вообще предлагал навешать буржую и Волгу отнять, левый же глазел удивлённо на водяного, судорожно соображая, что где-то он уже видал этого старикашку, хотя и за рубежами Отечества не бывал – вот что происходит, если шляпу одеть да ещё костюм с галстуком в придачу. Махнул водяной рукой и пошёл костюм снимать, а то на родном болоте узнавать перестали!
Короче так, кому смех, кому горе, а враг идёт по нашей земле. Такие то, братцы, дела…
А ты-то чего, мужик, лыбишься? Враг идёт самый настоящий. Пусть он без автоматов, а с арбалетами и копьями, но глянь – вот он показался из осинничка край твоего покоса. Что делать то будешь? А-а, Ружьё у тебя есть – так оно мелкой дробью на уток заряжено. Выход у тебя один, как у дедов-прадедов – бабу с детьми сажай на телегу и в лес, если успеешь. А не поспеешь – вон они уже во двор вошли, собаку пристрелили, чтоб не гавкала. Бери, мужик, вилы или топор и дерись, но учти, они тоже драке не у колхозной конторы учены. А, коли испугаешься, стой и смотри – трактор они твой и телевизор не тронут, пожалуй, но корову, факт, сведут и кур переловят, да и бабу твою, если она у тебя моложе семидесяти годков, в кусты завалят всею ротой…
Чего же ты, мужик, не улыбаешься? Враг ушёл – соседа грабит, можешь сарай тушить. То-то и оно, защита тебе одна – солдат Советской Армии. И, пусть он за службу и автомата не видал кроме как на Присяге, но Присягу давал, и сполнять её будет здесь, у твоего порога, кто-бы не заявился, хоть немец из 13го века, хоть американец из 21го.
А ты, мужик, живи себе спокойно, но кружку молока и хлеба кусок прохожему солдату вынеси.