Двухэтажный дом с двумя подъездами находился в самом центре города Кагула. Бабушкина однокомнатная квартира располагалась на втором этаже. На каждом этаже было по четыре квартиры. Наша состояла из большой комнаты, коридора, кухни и ванной комнаты, совмещённой с туалетом. Каждое помещение в квартире было для меня объектом активных исследований. Возле ванной стоял большой чёрный титан, открывать кран которого бабушка строго настрого запрещала.
– Титан у нас неисправный. – объясняла она каждый раз, когда я приближалась к огромному и непонятному предмету. – Он работал раньше, а потом я открыла кран и из него бурным потоком начала хлестать чёрная вода. Никак не могла я эту воду остановить, пришёл сантехник и кое-как его заглушил, но сказал чтобы я больше его не открывала.
Моё детское воображение живо представило страшные картины ЧЁРНОЙ воды хлещущей из крана во все стороны и заливающие меня своей чернотой. Такого ужаса мне не нужно было и горячего крана я остерегалась, как огня. В ванной было и без этого много интересных вещей, например окно в кухню.
– Это наверное, если воры придут в квартиру, чтобы я могла спрятаться в ванной и наблюдать за ними из окна.
Так размышляла я, подсматривая, как бабушка мирно готовит на кухне, в которую вело это окно. Много сюрпризов поджидало меня и под ванной, там были кульки и баночки с порошками, предназначенными для стирки и уборки. Особенно мне нравилось мыло, им я отмывала своих кукол.
Основным местом моего обитания была кухня. Там стоял дисковый телефон, по которому бабушка часто разговаривала часами напролёт со своими родителями, моими: прабабушкой и прадедом и друзьями. А когда она уходила из дома, по телефону уже разговаривала я. Ну не то чтобы разговаривала, говорить мне было не с кем. Я брала телефонный справочник и наугад набирала из него номера телефонов. Отвечали всегда разные голоса, некоторые были старые и усталые, таких я сразу сбрасывала, некоторые были злые и агрессивные, от таких у меня начинали дрожать руки и я боялась что они меня найдут и «ноги обломают». Набирая новый номер, я каждый раз надеялась, что трубку возьмёт такой же, как и я скучающий ребёнок и мы поговорим.
И однажды мне повезло, на другом конце провода прозвучал голос дружелюбной девочки. Сколько было радости нам встретить друг друга, её мама тоже ушла за покупками и она осталась дома одна. Мы обстоятельно поговорили, обсудили кукол, предпочтения в еде и свою нелюбовь к садику. Нашу беседу прервала её мама пришедшая с работы и мы попрощались. Свой номер я не успела ей дать, и сколько не перезванивала попадала либо на бесконечные длинные гудки, либо на взрослых.
Свою скуку за неимением других вариантов я заедала сладким. Бабушка моя не приветствовала сладостей в доме, берегла наши с ней зубы, и приходилось обходиться сподручными средствами. На столе всегда стояла баночка с какао порошком и сахарница. Я брала ложку порошка, смешивала её с ложкой сахара и не было в те моменты ничего вкуснее и слаще этого импровизированного шоколада. Когда и кухня мне надоедала я шла в комнату. Обстановка в комнате была более чем скромной: два больших шкафа, бабушкин диван с огромным количеством подушек разных размеров, моя кровать и стол со швейной машинкой.
В шкафу лежали мамины рисунки, которые я часами рассматривала, благо она часто рисовала сюжеты из сказок и прочитанных книг. Так иллюстрация с сюжетом из рассказа писателя Эдгара По, в котором несчастная девочка была загнана в тёмный угол, навсегда укрепила во мне страх и нелюбовь к этому бесчеловечному автору. Были там и рисунки с русалками и чудесными восточными красавицами в гареме. Правда я никак не могла понять, зачем маме было рисовать женщин голыми. Что хорошего в голых женщинах? Одетые понятно, тут тебе и красивое платье и причёска и туфельки, а в голых какая радость?! Искренне недоумевала я.
Вторым напоминанием о маме были флакончики духов, лежавшие так же в шкафу. Я доставала их раскладывала на полу и нюхая каждый флакончик, любовалась их красивой формой и приятными запахами. Самой мне было не понятно зачем душиться красивыми запахами, да и бабушка никогда ими не пользовалась, но на всякий случай я тоже душилась. К духам прилагалась яркая душистая помада, которую я тут же пробовала на себе, рисуя себе перед зеркалом красивые губы. Правда стирать эту красоту потом было очень непросто. И бабушка, вернувшись домой, и застав меня разукрашенную и пахнущую всеми оттенками французских духов одновременно, только качала головой и просила больше не трогать мамины вещи. Она понимала, что я изнываю от скуки и, быстро накормив «ребёнка» - отправляла меня гулять во двор.
( Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/27/2344 )