- Садитесь, Аркадий, - повторил свою просьбу преподаватель. – Александру Ивановичу сейчас не до нас: губернатор даже в воскресенье не даёт ему отдохнуть – к себе вызвал.
В эту минуту они услышали за дверью голос Иконникова, почему-то вернувшегося в читальную комнату и заговорившего с женщинами.
- Уважаемые дамы, сегодня, 22 января 1860 года, в культурной жизни нашей огромной губернии происходит большой важности событие – открываются первые воскресные школы – мужская и женская. Отныне в этом помещении по воскресным и праздничным дням будут проводиться занятия: в мужской школе – с одиннадцати до четырнадцати часов, в женской – с четырнадцати до семнадцати.
- Посетителей школ, - продолжал он, - мы будем учить чтению, письму, арифметике, а женщин – ещё и рукоделию. Занятия может посещать горожанин любого сословия и возраста. Учителями на них будут учредители школ: у вас – Наталья Ивановна Попова, у мужчин – Александр Григорьевич Воскресенский и я – Иконников Александр Иванович. А в случае необходимости - и другие опытные учителя.
Прислушиваясь к словам, доносившимся из читальной комнаты, Моригеровский и Топорков неторопливо листали книги.
- И давно вы посещаете библиотеку? – полюбопытствовал Моригеровский.
- Почти со дня её открытия, - вздрогнув от неожиданности, признался Аркадий.
- Что успели прочесть?
- Немногое. Занятия в семинарии, подготовка к ним, службы и хоровое пение в кафедральном соборе почти не оставляют времени для чтения. К тому же я живу далеко от семинарии - в местечке Слудка.
- Знаю. В наёмной квартире, как все своекоштные. И какие книги прочли? – допытывался преподаватель.
Аркадий не знал, что и ответить. Семинарское начальство строго-настрого запрещало своим воспитанникам посещать светские библиотеки и читать светскую литературу. Им дозволялось изучать только труды известных иерархов, почитаемых в духовном мире.
Однако, не относя Моригеровского к осведомителям ректора семинарии, юноша доверчиво начал перечислять:
- «Басни» господина Крылова, «Горе от ума» Грибоедова, «Мёртвые души» Гоголя, «Антон Горемыка» Григоровича. Стихи Огарёва, Некрасова, Кольцова…
Аркадий спохватился, заметив, как лицо Моригеровского становилось всё строже, суровей.
- Погодите! – шёпотом, резко, прервал семинариста. – Но ведь большинство из названных вами книг являются крамольными, возмутительно-нравственного содержания! Неужели господин Иконников содержит в этом хранилище запрещённую литературу и выдаёт её читателям? А вы, Топорков, вместо того, чтобы сообщить об этом ректору семинарии – его преосвященству отцу Палладию - сами увлеклись её чтением и, поди, привлекаете к этому других воспитанников семинарии? Какое богоотступничество!
Аркадия не на шутку встревожил неожиданный поворот в поведении наставника. Он вдруг понял, в какое серьёзное положение поставил своей откровенностью создателей и содержателей этой библиотеки, саму библиотеку и себя. Стоит Моригеровскому доложить об услышанном ректору, а тому - рассказать пермскому архиепископу Неофиту или жандармам и не миновать Иконникову, Воскресенскому и Попову ареста, а книгохранилищу – конфискации.
Топорков действительно брал в библиотеке запрещённые издания и тайком передавал их для чтения своим товарищам, чтобы позже, по возможности собравшись, например, в домике хозяйки Аркадия, обсудить их содержание. Как хорошо, что он не успел об этом сболтнуть учителю!
- Топорков, а почему ты скрыл от меня, что подобную литературу ты тайком проносишь в семинарию и даёшь читать её своим друзьям?
Аркадий обомлел.
- Откуда …вы …знаете? – пролепетал он испуганно.
- Учителя должны знать о воспитанниках всё.
Неожиданно выражение лица Моригеровского смягчилось. Он спросил паренька:
- Кроме меня, об этом ещё кто-нибудь знает?
- Да, создатели библиотеки и несколько моих друзей. Больше никто.
- Хорошо.
Он вновь стал серьёзным. Заговорил вполголоса, продолжая пугать и удивлять семинариста:
- Я тоже хочу доверить тебе тайну, но запомни: от раскрытия её, не сдобровать никому - ни её хранителям, ни её исполнителям.