В Петербурге, а тогда еще Ленинграде, стояла сонная жара. Яркое солнце освещало длинную-предлинную улицу. Я уже 30 минут иду по этои улице на Васильевском, и все тянется один и тот же длинный желтый дом с бесконечными тёмными глазами окон, наблюдающими за моей одинокой фигуркой. И не было конца этому дому, как не было конца его истории.
Комар то и дело нарушал тишину, жужжа у самого уха, словно журя меня за нарушение тишины этого заколдованного места.
Вдруг впереди словно отделилась от стены черная фигурка. Бегу за ней. -Женщина, подождите!
Довольно быстрая эта дама! Когда я догнала её, оказалось, что она вышла из единственной арки - подворотни этого дома.
Вот она повернулась-в чёрной маленькой шляпке, с маленькой вуалеткой, в черном платье и даже чулках и туфельках черного цвета. Это в такую-то жару!
Она внимательно меня осмотрела, а я, скользнув по ней взглядом, переметнулась на удивительный дом. Подняв глаза, я увидела чудесный длинный балкон над аркой входа, разгороженныи фанерами на 4 части, уставленный детскими колясками, ванночками, велосипедами.Несмотря на весь тарарам, дом упрямо выставлял свою многовековую охрану - четыре львиные головы над аркой и под балконом, охраняли его стать, нашептывая об иных страницах его истории.
-Простите, спросила я. - Как пройти к букинистическому магазину? Я что-то заблудилась.
-На этой улице невозможно заблудиться! Но, пойдёмте, деточка! Я вам покажу дорогу.
Она ещё раз взглянула на меня и улыбнулась. Лицо её осветилось каким-то внутренним солнцем:
-Я покажу вам магазин, но знаете, мне бы хотелось вам кое что рассказать.
То, о чем я давно ни с кем не говорила. У вас хорошее лицо - оно не выдаст, не предаст. А я так стара, что мне нужно это кому-то рассказать, освободить душу от тревоги. Как вас зовут, дружок?
И я тихо сказала, посмотрев на неё - Аня.
Мы зашагали в ногу, и хотя было ей далеко за 70, шагала она бодро, не отставая от моих семимильных. Она была худа и видимо когда-то очень красива.
-А вы откуда, Анечка?
Я сказала, что я художница и приехала на несколько дней в Питер походить по музеям, подышать историей и купить кое-какие книги.
- Да-да, здесь книжные магазины - настоящие лавки чудес, а музеи! Только Эрмитаж чего стоит! Знаете, Анечка, вижу я вас в первый и последний раз. Я так давно молчала, а вы внушаете мне доверие.
Вы не смотрите, деточка, что я такая нищая теперь. Когда-то я жила в этом доме.Она кивнула на нескончаемый дом Это наш-фамильный.
Я - бывшая княгиня Разумовская. Слышали про такую фамилию? Вы ведь историей интересуетесь?
Как не слышать, конечно же я слышала о такой фамилии - она известна на Руси.
И я кивнула головой.
А она продолжила свой рассказ:
-Множество счастливых беззаботных лет прошли в стенах этого дома.
А балы! Приёмы! Встречи! Дамы в кринолинах, бархатные камзолы кавалеров, смех, слёзы, топот и вздохи. Обмен идеями, тайные встречи-всё кончилось в 17-м году. Там, за стеклянной дверью этого чудесного балкона, была огромная зала, наполненная гостями - в праздники мы устраивали балы. Мои дочери и много других прекрасных девушек блистали красотой, умом и были полны надежд на прекрасное будущее.
К началу бала мы с мужем выходили на балкон в ожидании гостей и сверху наблюдали, как подъезжают кареты, а из них точно феи выпархивают женщины в воздушных нарядах бабочек. Казалось, что кроме головки, уложенной в затейливую причёску-у них все остальное бестелесно. Да и всё теперь кажется миражом! Мужчины в позументах и бархатных костюмах походили на принцев из сказок и снов. Вам как художнице было бы интересно это посмотреть!
- Все это было, было,-сказала она, помолчав. И была моя большая семья: дочери, сыновья.
Я понимала её печаль Эта чудесная сказка была историей нашей страны, и всем известно, как она захлопнулась для всех одинаково и единовременно.
-И вот грянул 17-й год, продолжила она. Мои муж, Василий Алексеевич, мне сразу сказал, что надо ехать. Детей мы отправили за границу, а я все медлила и медлила с отъездом. Мне так трудно было расставаться с моим домом! Здесь я счастливо прожила всю свою жизнь, здесь родились и выросли мои дети.
Мы ещё паковали чемоданы, когда услышали стук выбитой двери, веером падающие зеркала, стекла и топот сапог на лестнице.
Тогда, схватив саквояж с деньгами, кое-какими драгоценностями и ценными бумагами-мы с мужем спустились по черной лестнице в чулан,
а оттуда выскользнули на улицу и побежали к набережной. Каждую секунду нам казалось, что нас вот-вот схватят. У набережной на причале стоял корабль, плывущий в Марсель. Мы устремились к нему. Но не так-то просто к нему подойти! Море людей колыхалось у самого трапа. Солдаты теснили людей от причала, но людские волны вновь и вновь набегали на солдат, молотивших всех прикладами.
Мой муж протиснулся к солдату, что стоял на страже и тиснул ему в кулак денежный мякиш. Солдат оскалился, развернул скомканные деньги и видимо остался доволен. Он кивнул и стал делать "коридор", протискивая для нас дорогу в толпе. Так мы прошли к трапу, как во сне, отбрасывая чьи-то цепляющиеся руки, а затем, развернув билеты, как флаги, прошли на корабль.
Наконец-то мы были вне досягаемости толпы, солдат и этих непонятных коммунистов. Облокотившись на перила палубы, мы всматривались в колышущееся море людей у трапа и понимали всю обречённость их ситуации и неизвестность нашей. К горлу подступил комок с первым же гудком парохода. Спустили сходни. Кто-то ещё пытался "взять" корабль на абордаж и плюхался в воду.
Мы понимали, что сделали этот шоковый рывок, спасший нас! Но понимали и то, что сейчас, в эти минуты, мы видим в последний раз эту волшебную картину набережной Невы, этот сказочный Зимний дворец, уходящий в голубой туман - в небытие. Что будет с ним? Что будет с нами?
Арки, дома, колонны и окна, окна за которыми начнется новая, непонятная, чуждая нам жизнь.
Туман, словно занавес, закрыл город Санкт-Петербург. Там, в его глубинах, в вихре чудовищной мясорубки, начиналась его новая жизнь с новым именем - Ленинград. Где сейчас все эти люди с набережной, мечтавшие о лучшей жизни? Узнать бы, стало ли всё мечтаемое былью! Прожили ли они свои жизни? Или этот страшный цунами 17 года смёл их с лица земли!
Через несколько месяцев, побыв во Франции у родни, мы уехали к своим детям в Америку. Мы мало что успели взять с собой, и были небогаты. Жили мы в центре Нью-Иорка. В своей небольшой, но уютной квартирке, мы повесили гравюру с видом Санкт-Петербурга над камином и, греясь у полыxающего камина, играли в преферанс. Иногда мой муж, или я,- поднимали глаза и, уставившись в пламя, вспоминали о нашем Большом Камине в Питерском доме на Васильевском острове, где 120 свечей освещали залу, полную гостей. Дамы стояли в ожидании приглашении на танец, кто-то ронял перчатку, кто-то её поднимал с нежной запиской.
А мы с Василием Алексеевичем сидели в большых золоченных креслах у нашего камина. Это был кованный камин, украшенный позолотой и настоящими камнями. По центру его были цветы с рубиновыми серединками и бабочка, животик которой был из большого изумруда ярко зелёной окраски.
Жизнь была настоящая, смех - натуральным, камни, золото, чудесная музыка, - искренние отношения - все было настоящим. Всё это застыло чудесной картиной и мы - художники и образы этой картины жизни, остались там - в дыхании и звуках этого прошлого.
Но вы же знаете, деточка, все художники бедствуют, а образы исчезают.
Это - качели. Сегодня ты наверху, завтра -внизу, но важно, чтобы завтра наступило. Mы прошли эти американские горки, правда в Америке их называют “русскими”, что больше похоже на правду.
Там, в январском Нью-Йорке, сидя у камина, мы вспоминали, как в свете горящих дров сверкали разноцветными огнями камни резной решётки нашего камина, и мы слушали проникающую в душу музыку.
Василии Алексеевич засмотрится эдак на пламя и у меня слёзы наворачиваются - уж я то знаю-какие мысли у него! Да и я часто вспоминаю наши питерские вечера. И все мне видятся эти люди в сапогах - как oни топчут наши картины, бьют зеркала, валяются на наших кроватях.
Но я гнала эти мысли чашечкой кофе и радовалась, что мы живы. Каждый раз наша беседа заканчивалась мыслью, что как только все образуется, надо поехать в Петербург.
Но однажды муж мой заболел и заболел серьёзно. Да и годков ему было уже 80. Позвал он меня на преферанс и говорит:
-Знаешь, Александра, сейчас 1965 год на дворе, вот и Хрущёв уже в Америке был, хорошо бы и нам навестить нашу Землю с ответным, так сказать, визитом. Да вот только я наверное, не успею. А ты, Александра, возьми наши сбережения и поезжай в Питер - навести дом, потом мне расскажешь на могилке.
А через несколько недель моего Василия Алексеевича не стало. Но он мне завещал поехать в Петербург. Когда его не стало - не стало Нью-Йорка, не стало Америки, исчез мои покой и сон - только мысль "надо ехать" толкала меня в плечо, словно амок овладел мною.
В дорогу! В Питер, поскорее!
Правда, Россия всех тогда пугала. Не только меня - простую женщину, а вот ведь и президента Американского и этого дьявола - Гитлера, которого она победила. Я тоже боялась - нет на мне железной брони, нет президентской неприкосновенности. И все же я поехала. Поехала навестить Родину - ненадолго, а получилось-навсегда.
Как когда-то оттуда, а теперь обратно, возвращалась я налегке: немного денег, немного украшений, с целью-продать, и прахом моего Васеньки.
Из тумана выплыл мои седой город, и счастье охватило меня. Я сразу поняла, что больше я отсюда не уеду.
Петербург встретил меня туманом и дождём - привычное омовение души
и тела. Моя нога ступила на сходни, и я отчетливо услышала крики, шум толпы, море людей-17 год. И вот возвращение - я иду по трапу вниз, мои слёзы растворяются в дожде, а дождь-это слёзы всех тех, кто не дошёл до трапа, кого унёс цунами 17 года
Из фотографии над нью-йоркском камином мой город проступил наяву-вот я шагнула на его мостовую - это было волшебно!
Я пошла бродить по улицам, все время боясь увидеть их в развалинах. Вот моя улица и мой дом стоит целёхонек, вот только сильно изменился: его разделили на тысячу коммуналок. Где там моя гостиная с изумрудной бабочкой?!
И всё же это мой город, он ждал меня. Пошла узнать насчет прописки, сказали - не полагается, прописка лимитирована. Надо заслужить деклассированным элементам! Это я -деклассированный элемент! Ладно! Всё же обнадёжили: если проработаю пару лет, пропишут. А интересно, возьмут ли на работу без прописки?! Уже не такая воодушевлённая, уже не Александра Разумовская, не княгиня и не гражданка, а деклассированный элемент, я понуро пошла к метро, спустилась и села на скамью. Чувствую - пришла. Что делать дальше?
Всё плывёт перед глазами. Не хочет меня город!
На эскалаторе внизу стояла женщина-смотрительница. Она подошла ко мне:
-Вам плохо?
-Да, что-то нехорошо.
-Пойдёмте со мной!
И она завела меня в маленькую сторожку, мимо которой с грохотом проносились поезда метро.
-Хотите чаю?
Чай меня освежил.
-Вам не нужен здесь работник? - выдохнула я, собравшись с духом.
-Да, вы знаете,- да! Нам нужен здесь ночной смотритель. А я, вы знаете,
не могу ночами - муж, дети. А я дома не бываю. Вы даже можете здесь жить! - добавила она, сразу поняв ситуацию и, вникнув душою в положение.
Вот здесь есть раскладушка, вы можете заварить себе кипяточек.
Днём моя смена, вы отоспитесь, а ночью здесь нужен дежурный, мало ли что!
Я в тот же день перебралась из гостиницы, за которую уже нечем было платить, в эту сторожку. И проработала там два года - заслужила право прописки в своём родном городе. И Он меня принял! В тот же день я пошла к Васеньке на кладбище и рассказала о своей победе. Мы снова вместе! Ты, я и Город - сказала я мужу.
Наши дети далеко. Они живут своей жизнью, у них свои семьи, города и страны. Я даже не могу им написать отсюда! А у нас с Васенькой - только Питер!
Но вот однажды я решилась и вновь пошла на нашу улицу. Просчитав квартиры 3-го этажа, я решила попасть в ту, где была наша гостиная, вернее -часть её, та что с камином - хотелось увидеть его хоть одним глазком, словно причаститься к прошлому.
Салон, как и другие комнаты, был поделён на множество квартир.
Стучусь в одну из квартир, предполагаемой гостиной.
-Здравствуйте! Ради Бога, простите! Не дадите ли Вы мне стакан воды! Захожу, вижу-не то!
И вот-другая дверь: "Здравствуйте Простите! Не смогли бы вы дать мне стакан воды? Жарко. Спасибо, извините! И это не то.
Наконец я постучала и открыла женщина с ребёнком, обхватившем её ногу.
-Вам кого?
-Простите, пожалуйста! Я осмелела, так как поняла, что попала туда, куда нужно - в каминную гостиную.
-Я ищу жильё. Я могу бесплатно учить вашего ребёнка музыке, английскому, французскому, только разрешите мне немного у вас пожить, я буду платить за жильё, вы не думайте, я не попрошайка!
Выдохнула я залпом.
-Это еще зачем? Я не сдаю квартиру.
Сказала женщина резко
-У нас даже пианинов нет и всяких там руялев!
- Да что Bы! Я куплю Вам инструмент. Мне жить негде! Но я работаю. Вы не думайте, что мне платить будет неоткуда. Я работаю ночью в метро - смотрителем, а днем я свободна. Вы пойдёте на работу, а я с малышом Вашим посижу, позанимаюсь. Всему его научу - он в школе отличником будет! Неужели не стоит?!
Женщина впустила меня, продолжая бубнить:
-Да и где вы тут расположитесь? У нас и так места нет, гляньте!
-А вот здесь, под лестницей!-воскликнула я, показывая на застроенную и заваленную лестницу в углу.
-Я там на раскладушке умещусь, днем раскладушку соберу, и просторно вновь. А вечерком будем с Вами чай пить, а малыш нам сыграет Шопена.
-Не надо нам никаких Шипенов. Что за игры - пусть серьезно учится.
- Я даже не узнала, как малыша-то звать? Спросила я напоследок, не отрывая взгляда от камина.
Вот он стоит -целёхонек. Его не разрушили, лишь чуть захламили сверху тарелками и кастрюлями.
-Что смотрите? Барский это - стеклом всяким его набили, цветами ихними. Хорошо видно жили! А мне это никчему. У нас здесь отопление есть, показала она на радиатор.
-А сыночка зовут Васенькой.
Господи! Я трижды перекрестилась Привел меня Господь снова к Васеньке!
Теперь, моя дорогая Анечка, я вновь живу в своём доме, правда - под лестницей, но в своей бывшей гостиной. Вечером мы с Васенькой младшим - Солнышком моим ненаглядным и с его мамой,- пьём чай в прикуску с сахарком, сидя у камина. В центре камина, как и раньше, бабочка с изумрудным брюшком, а вокруг цветы из мелких рубинчиков, но об этом никто не догадывается. Мы пьем ритуальный чай и смотрим, как в зелёных гранях камня отражаются лучики заходящего солнца, наша лампочка и наши до смешного искаженные лица.
Моя хозяйка каждый раз говорит мне, кивая на стекло: "Вот ведь какое красивое стекло! Как раньше делали! Все, как настоящее!”
А я никогда не рассказываю, что была хозяйкой этого дома и пышных Петербургских балов. Bсё это помнил Дом. И всё здесь, вплоть до рубинов и изумрудов было настоящим.
Васенька мой Шопена еще не играет, но в музыке преуспел и обязательно будет играть и Шопена, и Моцарта, и будет говорить на французском, и на английском. Я его дипломатом сделаю.
У Васеньки глазки зелёные, точно изумруды. А про камин я еще не рассказала Васеньке. А вырастет - ему будет от меня подарок в наследство.
Я рассказала всё это Василию Алексеевичу, на кладбище - он одобрил.
-Ну вот и ваш букинистический магазин! Прощайте барышня! Дай вам Бог здоровья и удачи! И чтобы в вашей жизни всё было настоящим.