Глава 14. ТРИ МЕСЯЦА ПЕРЕД КАЗНЬЮ.
Фото. Дом Ипатьева. Первые два окна слева и два окна с торца - комната царя, царицы и наследника. Третье окно с торца - комната великих княжон. Внизу под ней — окно подвала, где были расстреляны Романовы.
О том, что государя собираются везти в Москву, были уверены практически все жители губернаторского дома. Е.Н. Эрсберг свидетельствовала: «Все тогда знали, что Яковлев приехал из Москвы и распоряжается по уполномочию Москвы. Княжны передавали мне со слов, конечно, Родителей, что Яковлев везет Государя в Москву. И Государь, и Государыня, по словам Княжон, думали, что большевики хотят перевезти Его в Москву, чтобы Он заключил мирный договор с немцами».
Гоф-лектрисса Э. Шнейдер в своем дневнике от 12 апреля писала: «Комиссар Яковлев пришел в 2 ч. объявить, что Государь должен уехать с ними в 4 часа утра; он не может сказать куда. (Вероятно, по догадкам, в Москву и потом м. б. за границу.)»
А.А. Теглева: «Дети передавали мне, как Их убеждение, что Яковлев увозит Их в Москву. Ни слова тогда не говорилось про Екатеринбург».
Т.Е. Мельник-Боткина: «На второй день пребывания Яковлева мой отец сообщил нам важную новость: Яковлев приехал сюда, чтобы повезти по приказанию Ленина Их Величества на суд в Москву, и вопрос в том, отпустит ли их отряд беспрепятственно. Несмотря на страшное слово “суд”, все приняли это известие скорее с радостью, так как были убеждены, что это вовсе не суд, а просто отъезд за границу. Наверное, сам Яковлев говорил об этом, так как Кобылинский ходил бодрый и веселый и сам сказал мне, уже после отъезда: – “Какой там суд, никакого суда не будет, а их прямо из Москвы повезут на Петроград, Финляндию”».
От Тобольска до Тюмени, где ожидал поезд, нужно было проехать в весеннюю распутицу около 300 километров. Особенно тяжело было государыне. 13/26 апреля она описала в своем дневнике условия переезда: «Мария и я в тарантасе. Н. с комиссаром Яковлевым. Холодно, пасмурно и ветрено, переехали Иртыш. После перемены лошадей в 8 и в 12 останавливались в деревне и пили чай с нашей холодной провизией. Дорога совершенно отвратительная, сплошная замерзшая земля, грязь, снег; вода лошадям по брюхо, страшная тряска, боль все время. После 4 перемен, пересадка, чека соскочила, и мы должны были в другую повозку (корзину). Переменили лошадей в 5.00 и пересели в другую корзину. Другие меняли экипажи постоянно. В 8.00 достигли Иевлево, где мы переночевали в доме, где был сельский магазин раньше. Мы втроем спали в одной комнате, на наших кроватях, Мария на полу – на ее матрасе. <…> Смертельная усталость, боль во всем теле. Никто не говорит нам, куда мы собираемся после Тюмени – некоторые предполагают Москву. Маленький последует за нами, как только освободится река, и Бэби станет лучше. С каждым поворотом каждый экипаж теряет колесо или что-то разбивается. Душевная боль растет – напишу письмо детям с первым встречным ямщиком. Сама почти не спала, сердце и все болит».
14/27 апреля отряд вошел в село Покровское – родину Г.Е. Распутина – и остановился прямо возле его дома. Вся семья Распутина, его вдова, младшая дочь Варвара и сын Дмитрий, а также другие жители Покровского, пришедшие встретить царя и царицу, стали махать из окон белыми платками, приветствуя государыню, которая в ответ кивала им. Начальник отряда Матвеев послал двух вооруженных людей, которые, угрожая оружием, заставили людей отойти от окон. Поздно вечером прибыли в Тюмень, усталые заснули сразу в поезде.
А в Екатеринбурге уже готовились к приему царской четы. 14/27 апреля 1918 г. Исполкома Уралоблсовета потребовал от владельца дома Н.Н. Ипатьева освободить дом к 16/29 апреля:
«РСФСР. Екатеринбургский совет рабочих и солдатских депутатов. Жилищный комиссариат 27 апреля 1918 г.
Гражданину Николаю Николаевичу Ипатьеву.
Вознесенский пр. с[обственный] д[ом]
Вследствие распоряжения Исполнительного комитета Екатеринбургского совета р. и арм. депутатов, предлагаю Вам в течение 48-ми час. (срок следует исчислять с 3-х ч. дня сегодня) освободить занимаемый Вами по Вознесенскому проспекту дом, имея при этом в виду, что в означенном доме не должно оставаться ни одного человека. Дом отводится для одного из советских учреждений и с 3-х час. дня 29-го сего апреля поступает в полное распоряжение совета. Если Вами не будет подыскана для себя квартира в семьях Ваших знакомых, то Жилищным комиссариатом Вам будет отведено соответствующее количество номеров по составу Вашей семьи и живущих в доме в одной из местных гостиниц. Неисполнение сего повлечет за собой крайние меры.
Жилищный комиссар Е. КОКОВИН».
В этот же день, 14/27 апреля вокруг дома стали возводить высокий забор. «Первый забор - по словам следователя Н. А. Соколова, - проходил почти у самых стен дома, закрывая дом с окнами. < >Второй забор шел на некотором расстоянии от первого, образуя как бы дворик между заборами. Он совершенно закрывал весь дом вместе с воротами». Команду охраны вооружили винтовками, ручными гранатами и четырьмя пулеметами.
Остановка в Екатеринбурге оказалась полной неожиданностью для государя. До самого последнего момента он был убежден, что его везут в Москву. Начальник отряда Матвеев рассказывал: «Очевидно, что Романов догадывался, что везут его уже не в Москву. Поезд замедлил ход. Романов вдруг меня спрашивает: “Петр Матвеевич, этот вопрос определенно решен, что я останусь в Екатеринбурге?” Получив от меня утвердительный ответ, он сказал: “Я бы поехал куда угодно, только не на Урал”. Я ему тогда задал вопрос: “А что же, Николай Александрович, не все ли равно, ведь в России везде Советская власть?” На это он мне сказал, что все-таки остаться на Урале ему очень не хочется и, судя по газетам, издающимися на Урале, как, например, по “Уральской рабочей газете”, Урал настроен резко против него».
17/30 апреля 1918 г. в 8 часов 40 минут утра, поезд прибыл в Екатеринбург. Комендант Ипатьевского дома Авдеев свидетельствовал: «Поезд наш был остановлен на товарной станции Екатеринбург-3, не доезжая 2 верст до главного вокзала. Нас уже ожидали там тт. Белобородов, Голощекин и Дидковский – руководители Уральского Совета. Вся территория станции была оцеплена кордоном красногвардейцев. Тов. Белобородов объявил нам, что отсюда высадятся и поедут на автомобиле Николай, его жена и дочь, а остальные спутники и охрана, а также багаж проследуют до главного вокзала, где сойдут и выгрузят багаж. Это было сделано, чтобы отвлечь внимание публики, ожидавшей на главном вокзале».
Расписка, выданная комиссару Яковлеву, удостоверившая передачу «груза».
«Расписка. 1918 г. апреля 30 дня, я нижеподписавшийся Председатель Уральского Областного Совета Раб. Кр. и Солд. Депутатов Александр Григорьевич Белобородов получил от комиссара Всероссийского Центрального Комитета Василия Васильевича Яковлева доставленных им из Тобольска: 1) бывшего Царя Николая Александровича Романова, 2) бывшую царицу Александру Федоровну Романову и 3) бывшую великую княгиню Марию Николаевну Романову для содержания под стражей в г. Екатеринбурге. А. Белобородов, член Обл. Исполн. Комитета Б. Дидковский».
На автомобилях царская семья были сопровождена к Ипатьевскому дому, официально он стал называться «Дом особого назначения» (ДОН). Запись в дневнике Александры Федоровны: «Их начальник посадил нас 3-х в открытый автомобиль, нас сопровождал грузовик с вооруженными до зубов солдатами». Из дневника Николая II: «17.4.1918. Яковлев передал нас здешнему областному комиссару, с которым мы втроем сели в мотор и поехали пустынными улицами в приготовленный для нас дом - Ипатьева».
Князь В.А. Долгоруков с главного вокзала был сразу отправлен в Екатеринбургскую тюрьму. Николай II, Александра Федоровна, Мария, камердинер Чемодуров, доктор Боткин, детский лакей Седнев и горничная Демидова были размещены на втором этаже «Дом хороший чистый, - записал в своем дневнике Николай II в день приезда. - Нам были отведены четыре большие комнаты: спальня угловая, рядом столовая с окнами в садик и с видом на низменную часть города и, наконец, просторная зала с аркой без дверей. Долго не могли раскладывать своих вещей, так как комиссар, комендант и караульный офицер все не успевали приступить к осмотру сундуков. А осмотр потом был подобный таможенному, такой строгий, вплоть до последнего пузырька походной аптечки Аликс. Это меня взорвало, и я резко высказал свое мнение комиссару».
Т. И. Чемодуров вспоминал об этом эпизоде: «Как только Государь, Государыня и Мария Николаевна прибыли в дом, их тотчас же подвергли тщательному и грубому обыску; обыск производили некий Б. В. Дидковский и Авдеев - комендант дома, послужившего местом заключения. Один из производивших обыск выхватил ридикюль из рук Государыни и вызвал этим замечание Государя: "До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми". На это замечание Дидковский резко ответил: "Прошу не забывать, что вы находитесь под следствием и арестом". Николаю пригрозили отделить его от семьи и отправить на принудительные работы, после чего тот предпочел подчиниться».
В этот же день из Екатеринбурга в Москву была отправлена телеграмма: «ВЦИК Свердлову, пред. Совнаркома Ленину. Тридцатого апреля 11 часов я принял от комиссара Яковлева бывшего Царя Николая Романова бывшую Царицу Александру и дочь их Марию точка все они помещены в особняк запятая охраняемый караулом. Ваши запросы и разъяснения телеграфируйте нам. Председатель Уральского облсовета Белобородов». Через три дни пришли разъяснения: «Екатеринбург. 3 мая 1918 г. 23 ч. 50 м. Предлагаю содержать Николая самым строгим порядком. Яковлеву поручается перевозка остальных членов семьи. Предлагаю прислать смету всех расходов, считая караул. Сообщите подробности условий нового содержания. Председатель ЦИК Свердлов».
На следующий день Александра Федоровна написала письмо старшей дочери: "Екатеринбург, 18/1 апр. 1918 г. Христос Воскресе! Мысленно три раза Тебя целую, Ольга моя дорогая, и поздравляю со светлым праздником. Надеюсь, праздник проведете тихо. Поздравь всех наших. Пишу Тебе, сидя у Папы на койке. Мама еще лежит, т. к. очень устала и сердце. Спали мы втроем в белой уютной комнате с четырьмя большими окнами. Солнце светит как у нас в зале. Открыта форточка, и слышно чириканье птичек, элект. конка, в общем тихо. Утром прошла манифестация: 1-е мая. Слышали музыку. Живем в нижнем этаже, [фасад дома из-за уклона имел всего один этаж, под ним были окна подвала, со стороны сада у дома было два этажа] кругом деревянный забор, только видим кресты на куполах церквей, стоящих на площади. Нюта спит в столовой, а в большой гостиной Евг. Серг., Седнев и Чемодуров. Князя пока не пустили, не понимаю почему, очень за него обидно. Спят они на койках, кот. вчера принесли им и караулу. Владельцы дома - Ипатьевы. Горячо целую и благословляю + Тебя мою Душку любимую. Твоя старая Мама".
На заседании Совнаркома от 2 мая 1918 г. председательствовал Ленин, присутствовали: Шляпников, Ларин, Виноградов, Винокуров, Середа, Розин, Петровский, Лацис, Козьмин, Невский, Ходаровский, Крицман, Чичерин, Гуковский, Шоломович, Ногин, Смирнов, Правдин, Рыков, Карахан, Подбельский. В завершении обсуждения вопросов был составлен протокол № 107:
«По всем сообщениям, доходящим из Тобольска, не могло быть уверенности, что Николай Романов не получит возможности скрыться из Тобольска. Исходя из всех указанных соображений, Президиум ВЦИК советов сделал распоряжение о переводе бывшего царя Николая Романова в более надежный пункт, что и было выполнено. В настоящее время Николай Романов с женой и одной дочерью находится в Екатеринбурге Пермской губернии. Надзор за ним поручен областному совдепу Урала».
Режим в Доме особого назначения (ДОН) был откровенно тюремный. Т. И. Чемодуров свидетельствовал: «В Ипатьевском доме режим был установлен крайне тяжелый и отношение охраны прямо возмутительное, но Государь, Государыня и Великая Княжна Мария Николаевна относились ко всему происходившему по наружности спокойно и как бы не замечали окружающих лиц и их поступков. День проходил обычно так: утром вся семья пила чай; к чаю подавался черный хлеб, оставшийся от вчерашнего дня; часа в 2 обед, который присылали уже готовым из местного Совета Р. Д.; обед состоял из мясного супа и жаркого; на второе чаще всего подавались котлеты. Так как ни столового белья, ни столового сервиза с собой мы не взяли, а здесь нам ничего не выдали, то обедали на непокрытом скатертью столе; тарелки и вообще сервировка стола была крайне бедная; за стол садились все вместе, согласно приказанию Государя; случалось, что на семь человек обедающих подавалось только пять ложек. К ужину подавались те же блюда, что и к обеду. Прогулка по саду разрешалась только 1 раз в день, в течение 10–15 минут; во время прогулки весь сад оцеплялся караулом; иногда я обращался к кому-либо из конвойных с малозначащим вопросом, не имеющим отношение к порядкам, но или не получал никакого ответа, или получал в ответ грубое замечание. Ни Государь, ни кто-либо из членов его семьи лично никаких разговоров с комендантом дома или иными "начальствующими" лицами из представителей советской власти не вели, а всякие обращения и заявления делались через меня или через проф. Боткина».
Еду готовили в одной из гостиничных кухонь Екатеринбурга. Пища доставлялась в Ипатьевский дом в холодном виде, после чего она разогревалась на кухне и подавалась к столу. Позднее, когда в Ипатьевский дом был доставлен повар И. М. Харитонов, еду стали готовить непосредственно в самом доме. Очень часто привоз еды задерживался, отчего обедали с опозданием. Государыня питалась исключительно одними макаронами.
Несмотря на то, что «дом хороший, чистый», он был плохо подготовлен к приезду жильцов. В доме не работали канализация и водопровод. Из дневника государя: «Хотелось вымыться в отличной ванне, но водопровод не действовал, а воду в бочке не могли привезти. Это скучно, так как чувство чистоплотности у меня страдало».
27 апреля/10 мая была произведена опись всех имеющихся денежных средств. «После чая опять приехал "лупоглазый", - записал государь, - и спрашивал каждого из нас, сколько у кого денег? Затем он попросил записать точно цифры и взял с собой лишние деньги от людей для хранения у казначея Областного Совета! Пренеприятная история!»
2/15 мая в комнатах второго этажа были закрашены все окна. Николай II отметил в дневнике: «Применение "тюремного режима" продолжалось и выразилось тем, что утром старый маляр закрасил все наши окна во всех комнатах известью. Стало похоже на туман, который смотрится в окна».
6/19 мая Николаю II исполнилось 50 лет. «Дожил до 50 лет, даже самому странно!» - записал государь. Был отслужен благодарственный молебен, как обычно, в завершении пели «Многая Лета!».
Все первые дни пребывания в Екатеринбурге родители провели в волнениях за оставшихся в Тобольске детей, в особенности за здоровье цесаревича. 19 апреля/2 мая 1918 года Александра Федоровна написала в Тобольск доктору В. Н. Деревенько: «Может ли уже наступать на ноги? Как силы, аппетит, самочувствие? Лежит ли на балконе? Все хочется знать». Узнав о том, что дети собираются в дорогу, государыня благословила их:
28 апреля/11 мая 1918 г: «Благослови Господь ваш путь и да сохранит он вас от всякого зла. Ужасно хочется знать, кто вас будет сопровождать. Нежные мысли и молитвы вас окружают. Только чтобы скорее быть опять вместе. Крепко вас целую, милые, дорогие мои и благословляю +. Сердечный привет всем и остающимся тоже. Надеюсь, Алексей себя крепче опять чувствует и что дорога не будет его слишком утомлять. Мама».
7/20 мая детей и их сопровождавших отправили в Тюмень на пароходе «Русь». Самочувствие наследника только недавно пошло на поправку. В Тюмени их пересадили на поезд. Детей, графиню Гендрикову, Шнейдер, графиню Буксгевден, Нагорного и Волкова поместили в классный вагон, остальных - в теплушку. 10/23 мая поезд прибыл в Екатеринбург. По дороге у наследника начались сильные боли, до Ипатьевского дома доставили всех на извозчике. Павел Хохряков, назначенный председателем тобольского Совета депутатов перед приездом Яковлева, доставив детей в Екатеринбург, в Тобольск не возвратился. Прибывшие вместе с детьми граф Татищев, графиня Гендрикова, гоф-лектриса Шнайдер, камердинер Волков, дядька наследника Нагорный, детский лакей Сиднев были отправлены в Екатеринбургскую тюрьму. При царской семье оставались только пять человек: лейб-медик Е. С. Боткин, горничная А. С. Демидова, лакей А. Е. Трупп, повар И. М. Харитонов и поварской ученик Леонид Седнев. Остальных, из вновь прибывших, в ДОН не пустили,- одни могли остаться в Екатеринбурге (Деревенко, Жильяр, Гиббс, Буксгевден, Эрсберг, Тутельберг), других выпроводили из города.
Протокол № 25 заседания ВЦИК от 25 мая 1918 г. Присутствовали: М. Спиридонова, Я. Свердлов, В. Аванесов, М. Владимирский, Г. Максимов, Г. Теодорович и Голубовский. «Пункт 15. Телеграмма из Екатеринбурга от тов. Белобородова. Сообщение о том, что остальные члены бывшей царской семьи - Ольга, Татьяна, Анастасия и Алексей перевезены из Тобольска в Екатеринбург и помещены вместе с другими арестованными».
Цесаревичу Алексею, когда он прибыл в Екатеринбург, стало хуже. Он проводил в постели большую часть дня. Когда шли гулять, государь выносил больного сына на руках. Из показаний Медведева, охранника наружной стороны дома: «Царь по внешнему виду все время был спокоен, ежедневно с детьми выходил гулять в сад, сын Алексей ходить не мог, у него болела нога, и его носили в сад на руках, выносил его на руках всегда сам Царь, который вообще всегда сам ходил за ним. Супруга Царя в сад не выходила никогда, а выходила лишь на парадное крыльцо к тыну, окружавшему дом, а иногда сидела возле сына, который обычно сидел в коляске».
Привезенные из Тобольска кровати по «странным» обстоятельствам не привезли с вокзала в ДОН, и поэтому великие княжны были вынуждены спать на полу. Только через несколько дней прибыли из Тобольска походные кровати для дочерей Государь пожелал, чтобы все заключенные обедали вместе, за одним столом. Приборов не хватало, особенно ножей и вилок. Приходилось пользоваться ложками, а вилки и ножи передавали друг другу. Во время еды все время по комнате ходила стража, охранники лезли своими руками в блюда и вытаскивали оттуда себе лучшие куски. Часто орали во все горло песни и выкрикивали непристойные слова. «Чемодуров мне говорил, что на Пасху у них был маленький кулич и пасха. Комиссар пришел, отрезал себе большие куски и съел» - рассказывал Пьер Жильяр следователю Н. Соколову. - Стража издевалась над молодыми княжнами. Когда они шли в туалет, за ними шел красноармеец и заводил с ними "шутливые" разговоры, вроде: куда они идут и зачем? Часовой останавливался около двери туалета и так стоял до тех пор, пока царские дочери не выходили оттуда».
Охранники постоянно старались что-либо своровать. «В сарае, - записал Николай II, - где находятся наши сундуки, постоянно открывают ящики и вынимают разные предметы и провизию из Тобольска. И при этом без всякого объяснения причин. Все это наводит на мысль, что понравившиеся вещи очень легко могут увозиться по домам и, стало быть, пропасть для нас! Омерзительно!» Воровали все: золото, серебро, белье, обувь. Государь однажды не вытерпел, вспылил и сделал замечание.
Грубость, злобу, издевательства, дискомфорт царская семья стоически переносила, собирая свою волю и пытаясь не придавать этим мелочам значение. Как христиане они были глубоко убеждены, что им посланы испытания, которые они должны преодолеть и остаться верными Христу. Все эти мучения и страдания воспринималось ими как нечто предопределенное именно для них, и что только терпением и всепрощением они смогут найти духовное спасение, и Бог их примет. Они пели духовные распевы, читали Евангелие, молились. Обвиняемый Якимов показывал: «Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую Песнь. Но пели они и какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал, а мотив ее был грустный. Это был мотив песни "Умер бедняга в больнице военной". Слышались мне одни женские голоса, мужских ни разу не слышал».
Нервное перенапряжение сказалось и на железном здоровье Николая II. В его дневнике появляются записи о недомогании:
; 22 мая/5 июня «У меня болели ноги и поясница, и спал плохо».
; 23 мая/6 июня: «У меня самочувствие было кислое».
; 24 мая/7 июня: «Весь день страдал болями от геморроидальных шишек, поэтому ложился на кровать». В «Книге дежурств» имеется отметка о плохом самочувствии Николая II: «7 июня. По заявлению доктора Боткина, вследствие расширения вен, заболел Николай Романов и с утра не вставал с постели, где его и кормили».
; 25 мая/8 июня: «День рождения дорогой Аликс провел в кровати с сильными болями в ногах и в др. местах».
В дневниках Александра Федоровна постоянно сообщала о своих недомоганиях, - боли не проходили.
Послушницы Антонина и Мария на следствии показали, что по распоряжению матушки игуменьи, они стали носить в Ипатьевский дом молоко, яйца, сливки, масло, овощи, а иногда и мясные продукты и сладости. Все это от послушниц принимал сам комендант ДОНа Авдеев или его помощник.
21 июня/4 июля произошла смена комендантов. «Авдеев сменен, его помощник Мошкин арестован, вместо Авдеева Юровский, внутренний караул весь сменен, заменяется другим точка. 4/VII Белобородов.
Вместо Авдеева комендантом ДОНа был назначен Яков Юровский, близкий знакомый Якова Свердлова. Он со своим помощником составил опись золотых вещей, и большую часть вещей унес с собой.
23 июня/6 июля Юровский принес золотые вещи, их положил в ящичек, запечатал его в присутствии государя и государыни и оставил ящик в спальне царской четы. Николай II записал: «Вчера комендант Юровский принес ящичек со всеми взятыми драгоценностями, просил проверить содержимое и при нас запечатал его, оставив у нас на хранение. Юровский и его помощник начинают понимать, какого рода люди нас окружали и охраняли нас, обворовывая нас. Не говоря об имуществе - они даже удерживали себе большую часть из приносимых припасов из женского монастыря. Только теперь, после новой перемены, мы узнали об этом, потому что все количество провизии стало попадать на кухню».
24 июня/ 7 июля состоялось заседание Революционного трибунала Екатеринбурга, председательствовал Белобородов. Он предложил командировать Голощекина в Москву за инструкциями относительно царя и его семьи. В Москве комиссар Голощекин остановился на квартире у Свердлова.
25 июня/8 июля. Юровский приходил в спальню проверять целость ящика и печати. Николай II записал, что Юровский «приходит в спальню проверять целость печати на коробке и заглядывает в каждое окно». Внутри дома появились новые часовые-латыши.
27 июня/10 июля в царском дневнике запись: «провели тревожную ночь и бодрствовали одетыми. Все это произошло от того, что на днях мы получили два письма, одно за другим, в которых нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми! Но дни проходили, и ничего не случилось, а ожидание и неуверенность были очень мучительны».
В бутылке, которую принесли послушницы с молоком, царская семья обнаружила записку на французском языке от якобы преданного царю офицера: «Мы, группа офицеров русской армии, которая не потеряла совести, долга перед Царем и Отечеством своим. Мы вас не информируем насчет нас детально по причине, которую вы хорошо понимаете, но ваши друзья Д. и Т. [Долгоруков и Татищев были к тому времени расстреляны], которые уже спасены, нас знают. Час освобождения приближается, и дни узурпаторов сочтены. Во всяком случае, армии словаков приближаются все ближе и ближе к Екатеринбургу. < > Не забывайте, что большевики в последний момент будут готовы на всяческие преступления. Момент настал, нужно действовать. Ждите свистка к 12 ночи - это и будет сигналом. Офицер». «Офицер» просил, чтобы государь указал окно в доме, которое можно будет открыть снаружи. В Ипатьевском доме окна все были заклеены. В эти дни в Екатеринбурге стояла жара. В доме, с наглухо закрытыми окнами, становилось невыносимо душно. Государь обратился с просьбой открыть окна для проветривания. На удивление, просьбу стража выполнила и одно окно открыла. Государь сообщил об этом «офицеру» в своем ответе. Он даже сделал запись в своем дневнике, что они ночью не спали и ждали сигнала извне. Как выяснилось позже, автором писем был чекист Пинхус Лазаревич Войков (Вайнер). В органах прорабатывался вариант организации побега семьи, во время которого можно было ликвидировать всех, предъявив письменные доказательства их заговора.
28 июня/11 июля государь записал: «К открытому окну рабочие прикрепили снаружи тяжелую решетку. Этот тип (Юровский) нам нравится все меньше и меньше». Судя по действиям охраны, от варианта организации побега семьи Юровский отказался.
1/14 июля состоялось заседание революционного трибунала, на котором Голощекин доложил о своей поездке в Москву и о встрече с Я.М. Свердловым.
1/14 была совершена последняя служба.
2/15 июля послушницы женского монастыря Антонина и Мария, которые доставляли провизию для царской семьи, получили приказание от коменданта Юровского - принести ему на следующий день упакованные в корзине пятьдесят яиц и четверть молока. На следующий день Антонина и Мария передали ему корзину с яйцами и молоком.
Утро 3/16 июля выдалось пасмурным, но позже выглянуло солнце. День начался как обычно. Пришел Юровский и принес яйца, якобы для наследника. Примерно с 15 по 16 часов дня состоялась прогулка всей семьи в саду дома. Караульный Летемин показал: «16 июля я дежурил на посту № 3 с 4-х часов дня до 8 часов вечера и помню, как только я вышел на дежурство, б. Царь и его семья возвращались с прогулки. Ничего особенного я в этот раз не заметил». В 8 часов вечера все сели ужинать. После ужина государь с супругой по обыкновению играли в карты - в безик. В 22 ; семья легла спать.
3/16 июля записи государыни в дневнике обрываются. «Внезапно вызвали мальчика Седнева, повидаться с его дядей» [который был к тому времени уже расстрелян]/ Последняя запись: «в 10 ; вечера пошли спать».
В середине июня по всей стране разошелся слух, что царь убит. 20 июня, газета «Наше Слово» сообщила: «Как передают, слухи об убийстве Николая Романова возникли следующим образом: из Екатеринбурга в советских кругах была получена телеграмма, сообщавшая об убийстве Николая Романова. Телеграмма эта была никем не подписана и вызвала, естественно, сомнение. Однако слухи о телеграмме распространялись по городу и стали сообщать об убийстве уже как о факте. Вчера из Екатеринбурга было получено несколько телеграмм, свидетельствующих, что в городе не произошло ничего удивительного». На следующий день, 21 июня, газета привела более детальную информацию о случившимся, согласно последним неофициальным данным. «Несмотря на то что слухи об убийстве Николая Романова не получили до сих пор официального подтверждения, они продолжают циркулировать в Москве. Вчера, со слов лица, прибывшего из Екатеринбурга, передавалась следующая версия о случившемся: Когда Екатеринбургу стало угрожать движение чехов, по распоряжению местного совдепа отряд красногвардейцев отправился в бывший губернаторский дом, где жили Романовы, и предложил царской семье одеться и собраться в путь. Был подан специальный поезд в составе трех вагонов. Красноармейцы усадили Романовых в вагон, а сами разместились на площадках. По дороге будто бы Николай Романов вступил в пререкание с красноармейцами и протестовал, что его увозят в неизвестном направлении, то в результате этой перебранки красноармейцы якобы закололи Николая Романова. Тот же источник передает, что великие княжны и бывшая императрица остались живы и увезены в безопасное место. Что же касается бывшего наследника, то он тоже увезен, отдельно от остальных членов семьи. Все эти сведения, однако, не находят подтверждения в советских кругах».
26 июня правительственная газета «Известия ВЦИК» опубликовала опровержение: «Екатеринбург, 24.06. Слух об убийстве бывшего царя Николая Романова есть очередная утка».
После 26 июня стали курсировать иные слухи, что царская семья перевезена из Екатеринбурга в другое место. 3 июля французская «Maten» довела до сведения своих читателей со ссылкой на русские источники, что «семья Романовых переведена в Котельнич, маленький город Вятской губернии. Тем временем невозможно проверить, находится ли там же сам Царь. Имеются сообщения, что кайзер восстановит Царя на его престоле». 4 июля 1918 г. газета «Новое Слово» сообщила, что «в церковных кругах Петрограда передают, что бывшая императрица Александра Федоровна желает принять монашество».
Не вызывает сомнений, что информация специально вбрасывалась определенными заинтересованными кругами, чтобы определить реакцию населения и, возможно, подготовить общество к финальной развязке.
Мысль о казни приходила в голову всем членам семейства, ее отгоняли, временно о ней забывали, но с каждым новым событием она вновь выплывала и становилась доминирующей. Большевики, по сообщениям газет, не церемонились с представителями старого режима. Они поступали так же с ними, как их предшественники – французские революционеры, возглавляемые Робеспьером. Вся королевская рать была французами обезглавлена, и никого не пощадил их якобинский суд. Казалось, большевики копировали действия французских революционеров, используя их атрибуты, идеи, средства и методы борьбы с монархией - трибунал, диктатуру, террор, коммуны - и все это совершалось под пение «Марсельезы». Надежды на спасение с каждым днем таяли, оставалось верить только в чудо. Великая княжна Татьяна Николаевна в книге, которую она читала в Екатеринбурге, подчеркнула следующие слова: «Верующие в Господа Иисуса Христа шли на смерть, как на праздник, становясь перед неизбежной смертью, сохраняли то же самое дивное спокойствие духа, которое не оставляло их ни на минуту. Они шли спокойно навстречу к смерти потому, что надеялись вступить в иную, духовную жизнь, открывающуюся для человека за гробом». И, наверняка, прочитала их Татьяна своим сестрам и родителям, и эти слова стали заповедью для всех, как вести себя, если... Было понятно, что даже, если будет суд, то, как Конвент, он объявит государя Николая II, его супругу виновными в намеренном совершении преступления против общей безопасности государства, хотя никаких фактов в подтверждении обвинения предъявлено не будет. Для государя было ясно, каков будет приговор, и он был готов к нему. Смерть его не страшила, но в эти минуты он думал о жене, о дочерях, о сыне и пытался найти какие-либо варианты своих шагов, предложений, которые бы могли спасти их жизнь. Он цеплялся за любую соломинку, но все срывалось. Общее настроение, которое старались внешне не проявлять, передал 13-летний царевич: «Если будут убивать, то хоть бы не мучили». Мы можем только представить, что они все чувствовали, о чем думали, о чем молились. К казни, которая должна была произойти со дня на день, (и они легко догадывались о приготовлениях к ней по многим косвенным признакам) они готовились, собирая волю, скрывая от других свои переживания.
16. июля Г.Е. Зиновьев, председатель Петроградского Совета, телеграфировал в Москву, получив информацию из Екатеринбурга: «Кремль, Свердлову, копия Ленину, из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите Москву, что условленного с Филипповым [Филипп Голощекин] суда по военным обстоятельствам ждать не можем. Если ваше мнение противоположно, сейчас же вне всякой очереди сообщите. Голощекин, Сафаров. Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом». В 6 часов вечера Филипп Голощекин (военком и комиссар юстиции Уральской области) предписал Юровскому привести приказ в исполнение.
В начале ночи всех арестованных разбудили, скомандовали приготовиться к выходу. Через час семья была готова, оделись в чистое и нарядное. Все вышли, готовые отправиться в далекий путь. Юровский шел первым, за ним следовали государь с больным наследником на руках, государыня и царские дочери, за императорской семьей - Боткин, Харитонов, Трупп и Демидова. Все спустились по лестнице во двор и вошли в нижний этаж. Перед входом все арестованные перекрестились.
Юровский привел всех в низкую небольшую комнату, которая имела только одно окно, закрытое железной решеткой. «Эта комната была самой глухой в доме, так как помимо ее углубленного положения в земле, как полуподвальной, она была еще отгорожена от Вознесенского переулка двумя рядами высоких заборов, захватывавших и парадное крыльцо нижнего этажа. Свет в этой комнате от зажженного электричества совершенно не был виден с улицы. Переулок был тихий и в то время мало кто из жителей решался ходить по нему мимо домов Ипатьева и Попова. Полуподвальное положение комнаты в значительной степени поглощало всякий шум, исходивший из этой комнаты, и должно было заглушать выстрелы во время расстрела» (генерал М. К. Дитерихс). Вслед за всей группой вошли: Юровский, Медведев, Ермаков, Ваганов, Никулин и семь латышей.
Войдя в пустую комнату, государь попросил у Юровского стулья для больного наследника и для государыни. Юровский распорядился, чтобы принесли три стула. Император сел посередине комнаты и посадил на другой стул больного цесаревича. Императрица села у окна. Доктор Боткин стал между государем и государыней. Три великих княжны встали направо от матери; рядом с ними стояли Харитонов и Трупп. Слева от государыни встала четвертая великая княжна и Демидова. Все очень хорошо понимали, что сейчас произойдет, но продолжали надеяться, что это всего лишь инсценировка. Была напряженная тишина.
Юровский вышел вперед и скомандовал: «Попрошу всех встать!» Поднялся Николай II; с трудом встала государыня и перекрестилась. Юровский вынул бумагу: «Революционным трибуналом Урала вы все приговорены к расстрелу». Юровский не успел дочитать бумагу до конца, раздались выстрелы. Царь успел только сказать: «Что?». Все арестованные рухнули. Тех, кто упал, но был еще жив, добивали штыками. Погибли все: государь, его супруга, четыре дочери, цесаревич, доктор Боткин, повар Харитонов, лакей Трупп и горничная Демидова. Тела вынесли на двор, погрузили в грузовик и вывезли в Ганину Яму.
17 июля послушницы принесли в Ипатьевский дом молоко, их никто не встретил и молоко не взял. Часовые сообщили, что провизию носить больше нет необходимости.
18 июля 1918 г. состоялось заседание Президиума ВЦИК о расстреле бывшего царя Николая. II
Из протокола № 1
18 июля 1918 года.
Слушали: Сообщение о расстреле Никлая Романова (Телеграмма из Екатеринбурга).
Постановили: По обсуждении принимается следующая резолюция:
ВЦИК в лице своего Президиума признает решение Уральского областного Совета правильным.
Поручить тт. Свердлову, Сосновскому и Аванесову составить соответствующее извещение для печати.
На следующий день в газете «Правда» в передовице обнародовали факт расстрела со следующими комментариями:
«Нам нужен царь!» – провозгласил недавно словоохотливый Родзянко. Но когда чехословацкие друзья этого матерого помещика, уже освободившие Михаила Романова, стали подбираться к бывшему венценосцу, чтобы выкрасть его из-под бдительного караула екатеринбургских пролетариев, и, выкрасив рабочей кровью облезлую корону, снова водрузить ее на этой пустой голове, ружейные выстрелы оборвали жизненный путь Николая Романова. Его больше нет, и как бы ни молились святые игумены о его здравии, ему уже не воскреснуть. <…> У русских рабочих и крестьян возникает только одно желание: вбить хороший осиновый кол в эту проклятую людьми могилу».
Через неделю после расстрела был опубликован официальный текст приговора:
«Постановление Президиума Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов:
Ввиду того, что чехословацкие банды угрожают столице красного Урала, Екатеринбургу; ввиду того, что коронованный палач может избежать суда народа (только что обнаружен заговор белогвардейцев, имевший целью похищение всей семьи Романовых), Президиум областного комитета во исполнение воли народа, постановил: расстрелять бывшего царя Николая Романова, виновного перед народом в бесчисленных кровавых преступлениях.
Постановление Президиума областного совета приведено в исполнение в ночь с 16 на 17 июля.
Семья Романовых переведена из Екатеринбурга в другое, более верное место.
Президиум областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Урала
За 3 дня до расстрела имущество императорской семьи было национализировано специальным декретом Совнаркома «О национализации имущества низложенного российского императора и членов бывшего императорского дома» (опубликовано в «Известиях ВЦИК и Московского совета рабочих и красноармейских депутатов» 19 июля). Национализации подлежало «всякое имущество, принадлежащее низложенному революцией российскому императору Николаю Александровичу Романову, бывшим императрицам Александре и Марии Федоровнам Романовым и всем членам бывшего российского императорского дома, в чем бы оно ни заключалось и где бы оно ни находилось».
Этим актом новая власть конфисковала имущество всех семей Императорского дома и по сути дела подвела законодательную базу под начатые репрессии против всех членов семьи Романовых. Все дворцы, все имущество, все акции и счета передавались в пользу государства, а находящиеся у власти имели право им распоряжаться по своему усмотрению. Законодательная база под действия ревтрибуналов (название «трибунал» носили суды инквизиции) была подведена месяцем раньше постановлениями Наркомюста:
• от 3 июня 1918 г. - в борьбе с контрреволюцией, саботажем и другими опасными преступлениями революционные трибуналы могут использовать любые меры.
• 13 июня 1918 г. - принят декрет о восстановлении смертной казни. Расстрел может применяться по приговорам революционных трибуналов.
21 июня 1918 г. первым приговоренным революционным трибуналом к расстрелу стал капитан 1-го ранга Алексей Щастный.
«Го¬су¬дарь и Го¬су¬да¬ры¬ня – писал вос¬пи¬та¬тель на¬след¬ни¬ка Пьер Жи¬льяр, завершая свои воспоминания, - умер¬ли му¬че¬ни¬ка¬ми за че¬ло¬ве¬че¬ство. Их истин¬ное ве¬ли¬чие про¬ис¬те¬ка¬ло не из их цар¬ско¬го са¬на, а от той удивительной нрав¬ствен¬ной вы¬со¬ты, до ко¬то¬рой они по¬сте¬пен¬но под¬ня¬лись. Они сдела¬лись иде¬аль¬ной си¬лой. И в са¬мом сво¬ем уни¬чи¬же¬нии они бы¬ли поразитель¬ным прояв¬ле¬ни¬ем той уди¬ви¬тель¬ной яс¬но¬сти ду¬ши, про¬тив которой бес¬силь¬ны вся¬кое на¬си¬лие и вся¬кая ярость и ко¬то¬рая тор¬же¬ству¬ет над са¬мой смер¬тью».
Свя¬тей¬ший пат¬ри¬арх Ти¬хон 8 (21) июля 1918 го¬да во вре¬мя бо¬го¬слу¬же¬ния в Казан¬ском со¬бо¬ре в Москве ска¬зал: «На днях свер¬ши¬лось ужас¬ное де¬ло: рас-стре¬лян быв¬ший Го¬су¬дарь Ни¬ко¬лай Алек¬сан¬дро¬вич.< > Мы долж¬ны, по¬ви¬ну¬ясь уче¬нию сло¬ва Бо¬жия, осу¬дить это де¬ло, ина¬че кровь рас¬стре¬лян¬но¬го па¬дет и на нас, а не толь¬ко на тех, кто со¬вер¬шил его. Мы зна¬ем, что он, от¬рек¬шись от пре¬сто¬ла, де¬лал это, имея в ви¬ду бла¬го Рос¬сии и из люб¬ви к ней. Он мог бы по¬сле от¬ре¬че¬ния най¬ти се¬бе без¬опас¬ность и срав¬ни¬тель¬но спо¬кой¬ную жизнь за гра¬ни¬цей, но не сде¬лал это¬го, же¬лая стра¬дать вме¬сте с Рос¬си¬ей. Он ни¬че¬го не пред¬при¬ни¬мал для улуч¬ше¬ния сво¬е¬го по¬ло¬же¬ния, без¬ро¬пот¬но по-ко¬рил¬ся судь¬бе».
В 1981 г. все члены царской семьи были причислены к лику мучеников Русской православной церковью за границей.
В августе 2000 г. на юбилейном Архиерейском соборе Русской православной церкви все члены царской семьи были причислены к лику святых страстотерпцев. «В страданиях, перенесенных Царской Семьей в заточении с кротостью, терпением и смирением, в их мученической кончине был явлен побеждающий зло свет Христовой веры, подобно тому, как он воссиял в жизни и смерти миллионов православных христиан, претерпевших гонение за Христа в XX веке. Именно в осмыслении этого подвига Царской Семьи Комиссия в полном единомыслии и с одобрения Священного Синода находит возможным прославить в Соборе новомучеников и исповедников Российских в лике страстотерпцев Императора Николая II, Императрицу Александру, Царевича Алексия, Великих Княжон Ольгу, Татьяну, Марию и Анастасию».
17 июля отмечается день памяти святых царственных страстотерпцев. Церковь прославила царственных мучеников за их страдания, за их веру во Христа, за их отношение к России, за их подвиг служения во благо Отечества.
Икона. Царственные страстотерпцы: император Николай, императрица Александра, царевны Мария, Ольга, Татьяна, Анастасия и царевич Алексей. Икона
Святейший патриарх Московский и Всея Руси Алексий II в послании к 75-летию убиения императора Николая II и его семьи сказал: «Грех цареубийства, происшедший при равнодушии граждан России, народом нашим нераскаян. Будучи преступлением и Божеского и человеческого закона, этот грех лежит тяжелейшим грузом на душе нашего народа, на его нравственном самосознании. И сегодня мы, от лица всей Церкви, от лица всех ее чад, усопших, и ныне живущих, приносим перед Богом и людьми покаяние за этот грех. Прости нас, Господи!»
Фото. Храм-на-Крови, построенный на месте дома Ипатьева.