Конкурсная работа. Номинация – Рассказы для детей.
"Галактический сезон литературных конкурсов 2015", I этап.
Помню, приехали мы в город Сарата, есть такое поселение в Бессарабии, тогда это был маленький провинциальный городок. Туда перевели папин гарнизон, ну и в должности, безусловно, должны были его повысить, присвоить звание полковника. Мы об этом слышали от мамы с бабушкой. Чувствовали по поведению родителей, что присвоение очередного звания отцу являлось чем-то очень важным для всей нашей семьи, понимали, что эта должность высокая, как бы сейчас сказали «престижная» и уже мысленно ожидаемым событиям тоже радовались.
«Батины дети!», часто слышали мы от окружающих в предыдущих местах отцовской службы. Этим званием очень гордились, потому, что мы его каждый раз заслуживали честно! Заслуживали примерным поведением в школе, хорошей учёбой, относительной скромностью в поведении в гарнизоне и многим другим, художественными способностями и талантами, например.
Ирина, старшая сестра, красивая, талантливая девочка, прекрасно училась, читала стихи, играла в любительских спектаклях. Я владела игрой на аккордеоне и пианино, с большим чувством, можно сказать по взрослому «театрально» читала монологи из знаменитых романов, пела, танцевала в школьной художественной самодеятельности. Григорий обладал прекрасным голосом, пел и тоже читал стихи. Мы всегда участвовали в гарнизонной самодеятельности и тоже очень этим гордились!
В первый же день пребывания нас с сестрой Ириной в местной школе классные руководители задали нам, естественно, соответствующие необходимые в данном случае вопросы: фамилии, имена и отчества родителей, год их рождения, служебное и семейное положение, звания отца, место работы матери и прочее.
А надо сказать, что ещё по дороге в школу мы с сестрой договорились сообщить, что наш отец уже имеет звание полковника, хотя на тот момент это было не так. Зачем мы это сделали, объяснить теперь невозможно. Похвастаться? Нужды в этом не было, в посёлке народ скромный, да и кому было до того в каком звании отец вновь прибывших девчонок! Я помню только то, как я поступила, отвечая на вопрос учителя, в каком звании мой отец.
- Он ещё подполковник, но Вы этого не пишите, потому, что не сегодня, так завтра ему присвоят полковника!
Выпалила на едином дыхании, с большим достоинством, не моргнув ни единым глазом, не дрогнув ни единым мускулом на лице. Учительница посмотрела на меня внимательно, потом криво улыбнулась, затем медленно опустила глаза в стол и негромко, но чётко произнесла.
- Я попрошу твою маму заглянуть к нам завтра в школу.
После этих слов моё лицо выражало уже только растерянность, досаду, стыд и больше ничего. Я сразу поняла, что круто «влипла», и готова была провалиться сквозь землю. Тотчас же румянец во все щёки заиграл у меня на лице, шее, покраснела даже спина, и всё тело покрылось испариной. Низко опустив голову, я долго и тупо смотрела в чёрную доску школьной парты, как будто бы пристально рассматривала надписи на ней, вырезанные предыдущим хозяином.
Урок закончился, и мне пришла мысль помчаться к старшей сестре Ирине, как бы ища её помощи в создавшемся положении и стремясь предостеречь её от подобного легкомысленного поступка. К моему великому сожалению, стоя у дверей класса, я услышала уже знакомый мне монолог классного руководителя. Ирина стояла напротив учительского стола вся какая-то опустошённая, жалкая, пристыженная, с опущенной головой. А учительница ей выговаривала.
- Я не хотела при всех тебя позорить, Ирина, но попрошу твоего папу завтра зайти в школу. Обязательно!
Классная руководительница резко повернулась, схватила со стола журнал и быстро вышла, даже не взглянув в мою сторону, что крайне меня порадовало. Лицо Ирины выражало испуг, щёки пылали как красные маки, мускулы лица были крайне напряжены. Я постаралась улыбнуться, но гримаса горькой обиды пробежала по моему лицу и я заплакала, тихо и жалко! Ирина всё сразу же поняла.
- И тебе сказали привести отца?
Я качнула головой в знак утверждения, но тут же поправилась.
- Мне сказали привести маму!
На лице у сестры Ирины появилась лёгкая улыбка. Уже более твёрдым голосом она произнесла.
- Ладно! Вдвоём нам не страшно. Расскажем про это сначала бабушке Маше, посмотрим, как прореагирует на это она. Потом, перед сном уже признаемся маме. Она, конечно, пожалуется отцу. Главное, что скажет на это отец? Ох, и влетит нам по первое число, Ворона!
У меня тут же высохли слёзы.
- Ну, конечно, нам вдвоём не страшно! Ну да! Вечером, конечно же, маме скажем только вечером, перед сном. А до вечера много ещё воды утечёт! Ладно, у меня сейчас украинский язык, пойду в библиотеку запишусь, а у тебя?
- У меня физкультура. Я не знала, не взяла форму и поэтому заниматься не могу. Пойду, просто посижу на стадионе.
Мы, дети военнослужащих, молдавский, украинский и прочие национальные языки изучали по желанию родителей. Родители не принуждали нас особо их изучать, считали, что нет смысла мучить детей, да и учителей тоже, так как порой в течение одного года приходилось менять несколько мест жительства, а значит и школ, соответственно, и несколько языков.
Ладно, национальные языки. Но даже с иностранными языками выходили казусы: полгода изучаем немецкий, переезд, и уже на тебе, французский. А к началу следующего учебного года снова переезд и снова надо изучать немецкий или уже английский. С одной стороны смешно, но с другой – не очень. В итоге, когда мы в 1961 году вернулись в Ленинград, то с иностранным языком у всех троих было худо. Пришлось много навёрстывать: старшая сестра Ирина попала в школу с уклоном французского языка, братишка Гришка – с уклоном немецкого языка. Моя школа была с уклоном всех трёх языков, и я не знала какой из них выбрать. Помог случай, просто мне понравилась учительница английского языка.
Вернёмся к событиям с приглашением родителей в школу. Как нам удалось вылезти из этого, пикантного положения, возникшего по причине нашего непонятного поведения и что же случилось перед сном, сейчас узнаете.
Вечером, как всегда, мама читала нам очередной рассказ из книжки «Рассказы о Володе Ульянове». В этом рассказе Володя разбивает вазу и не сразу признаётся в им содеянном. Мы разом поняли, что именно сейчас наступил удобный момент признаться в «содеянном нами». И на признание именно в этот момент нас подтолкнул конец рассказа. Суть в том, что в итоге, Володя Ульянов признался, его немного пожурили и отправили спать. Больше он так никогда не делал. Вдохновлённые благополучной концовкой рассказа мы решились сообщить маме, что её ждут завтра в школе. Про отца мы пока умолчали, ждали реакции и результата с маминой стороны.
- Зачем, родные мои девочки? По какому случаю? Наверное, что-то с учебниками, или с украинским языком? Вы скажите учителям, что мы не настаиваем на его изучении, но если необходимо, то лучше ходите на занятия. От вас не убудет!
Засмеялась мама, она было в хорошем настроении, что радовало нас и окрыляло.
- Нет! Украинский здесь не причём!
Дружно вместе ответили мы, как по команде.
Мама посмотрела на нас внимательно, но, увидев, что мы опустили свои мордахи, насторожилась.
- Так! Что вы успели натворить в первый день пребывания в школе? Что, я спрашиваю. Так, Гриша, марш срочно в постель. А вы, голубушки, рассредоточитесь по своим комнатам, хотя нет, марш в летнюю кухню и захватите с собой дневники!
Мама быстрым шагом пошла вперёд. Мы, захватив дневники и склонив головы до пола, медленно поплелись в сторону летней кухни. Благо, что дом состоял из восьми комнат, и расстояние до летней кухни не было столь близким. Когда до пункта назначения оставалось несколько метров, мы вдруг услышали взволнованный голос мамы, причитания и всхлипывания.
- Мама, мамочка! Что с тобой, дорогая, очнись. Ира, Галя! Девочки! Быстро звоните отцу, с бабушкой Машей беда. Она умирает!
Мы словно вросли в пол и стояли как вкопанные. Слово «умирает» мы слышали, но слышали крайне редко. Такое было в кино, в папиных и маминых рассказах о войне, в школьной литературе. В городе Бельцы, что в Молдавии, ещё, будучи совсем малышами, мы вместе с родителями, горожанами и в присутствии состава всего гарнизона принимали участие в захоронении останков наших воинов в Братской могиле. Мне было около пяти лет, сестре Ирине почти семь, брату Грише исполнилось только два года. Тогда для меня церемония захоронения была чем-то очень таинственным и совсем непонятным. Было очень страшно и жутко стоять у глубоких могил, куда попеременно опускали гробы, обтянутые красным шёлком с чёрными лентами по краям. Причём, при каждом опускании очередного гроба следовал торжественный залп салюта. Постоянно звучал заунывный траурный марш.
Все мужчины торжественно стояли со строгими и сосредоточенными лицами, женщины все плакали навзрыд, старшие дети тоже, младшие, глядя на взрослых, подвывали, кто, как мог, собаки крутились вокруг, лаяли и противно скулили. Я тоже ныла, как и все малыши. Помню, что последующая ночь началась для меня со страшных кошмаров. Тоже творилось и с Ириной. Родителям даже пришлось забрать нас к себе в комнату, мы боялись оставаться в детской.
Со временем это событие забылось, конечно. Детям свойственно быстро забывать всё плохое, мрачное, жуткое и грустное. Но на сей раз мамино «умирает» нас просто парализовало. Мы не могли сдвинуться с места. Как! Умирает наша любимая бабуля, наша бабушка Маша, наша просто «ба»! Почему? Что случилось? Мама выскочила из кухни как ошпаренная, бросилась к телефону и стала звонить отцу. Мы, наконец, очнулись и, взявшись за руки, направились в летнюю кухню.
Бабушка Маша лежала неподвижно на полу, с белым лицом и еле-еле дышала. Мы склонились над ней, стали гладить её по лицу и голове, теребили её, целовали, просили не умирать. Ира даже попробовала бить по щекам и дышать ей в рот. Стало жутко, тоскливо, безысходно и страшно! Бабушка Маша не реагировала ни на что. Она тихо лежала, и очень слабо дышала. Впоследствии она всем рассказывала, что именно наше присутствие и наше поведение, наша забота, ласка и печаль помогли ей, Марии Сергеевне, «не умереть сразу и на всю оставшуюся жизнь!»
А как потом говорили врачи: её привезли уже с «поверхностным дыханием». И ещё они говорили маме, что ещё бы несколько минут и бабушки Маши не стало бы. Тогда бы она точно умерла. На её счастье, отец как раз уже подъезжал на своём «газике» к нашему дому. Мама услышала, бросилась на улицу, папа сразу же разобрался в серьёзности ситуации, всё оценил правильно, бабушку погрузили в машину, и повезли в районную больницу, благо та была не так далеко. Мама провела всю ночь в больнице, ни на шаг не отходя от бабушки Маши. Спасали её «всем миром», помогали все: и врачи больницы, и врачи военного госпиталя, и ходячие больные, и мама.
Ей поставили сразу пять капельниц, потому, что у неё была сильная интоксикация, резкое обезвоживание организма, вызванное отравлением несвежей рыбой, что само по себе опасно, давление упало до очень низких границ, пульс не прослушивался вообще.
Оказывается, она накануне съела «вяленую» рыбу, которую есть уже было нельзя, а надо было просто выбросить. Позже она призналась, что просто «пожадничала», потом об этом горько пожалела, но было поздно, она уже несколько дней сильно страдала, но никому на своё состояние не жаловалась, даже нам. Вот почему она так безразлично отнеслась к нашему поступку, о котором мы ей, конечно же, сообщили.
- Храни вас Бог!
Только и сказала «ба». А мы, самодовольные дуры, даже не обратили внимания, что бабушка Маша еле стоит, что её шатает из стороны в сторону, что лицо у неё бледное, как смерть. Об этом мы вспомнили потом, гораздо позже, когда были у неё в гостях в больнице и делились своими наблюдениями с ней.
Безусловно, в школу на следующий день мы не пошли, потому, что жизнь бабушки Маши несколько дней «висела на волоске», так потом рассказывали родители. Мама просто жила в больнице, была всё время рядом с бабушкой, а отцу было не до проблем воспитания детей. И потом, он же не знал о нашем проступке. Не помню сейчас, мы воспользовались случаем, или надобность отпала сама собой, но как-то всё затихло, учителя переживали вместе с нами, сочувствовали нам и даже не напоминали о том случае. Даже относились к нам как-то по иному, более ласково вели себя с нами, что ли.
Бабушка Маша, слава Богу, поправилась. Медленно, но верно, она возвращалась к жизни. Мы все с облегчением вздохнули, нам её было жалко, мы её любили и она нас тоже. Казалось бы, можно на этом и закончить данную историю. Но, нет! Она имела продолжение.
Отцу вскоре присвоили новое звание – полковника. И когда он со своими заместителями обмывал третью звезду, один из них, смеясь, сказал ему.
- Виталий Григорьевич! А ведь мы все по второму разу собрались, чтобы обмыть новое звание!
Отец удивился: мол, как же так, когда, этого не может быть, произошла ошибка.
- Нет, Виталий Григорьевич, в тот день, когда случилась беда с Вашей любимой тёщей Сергеевной, мы Вас ждали в офицерской столовой, думали Вы заглянете, похвастаетесь, поблестите третьей звёздочкой…
Отец оторопело смотрел на своего заместителя, явно ничего не понимая.
- Ну, как же, Ваши девочки заявили в школе, что Вам дали полковника! Моя дочь эту весть и принесла домой.
Отец, как сегодня бы сказали, просто «выпал в осадок». Там, в столовой, все собравшиеся, конечно, посмеялись, немного пошутили между собой, попраздновали и всё. А дома!
Отец вернулся домой внешне спокойным, но внутренне напряжённым и хмурым. Мы же прибывали в абсолютном «штиле», в полном спокойствии души и тела. Мама папиному состоянию удивилась.
- Виталька, что-то ты не весел. Что-то случилось? Господи, понимаю, устал! Давай-ка я тебя кислыми щами угощу, твоя любимая тёща наварила, поешь и ложись-ка ты спать! Утром всё расскажешь.
- Нет, мать. Не заслуживаю я щей, и тёщи Сергеевны, любимой, тоже не заслуживаю! И звания полковника тоже!
Закончил отец, постепенно повышая голос. Он медленно стал расстёгивать портупею. Мы с сестрой Ириной немного забеспокоились. Но отец медленно снял шинель, повесил её на вешалку и принялся снимать китель, на погонах блестели полковничьи звёзды. Мы все напряглись, в предчувствии чего-то нехорошего. Мама стояла и растерянно смотрела на отца, который принялся снимать по одной звезде с каждого погона. Она всплеснула руками.
- Отец! Виталька, дорогой, что ты делаешь? Что случилось? Ты в своём уме? Да ты просто выпил, что ли!
- Нет, мать, я трезв, как стёклышко. А вот ты мне скажи, могу ли я, Витька Подольский, офицер, прошедший войну, победивший в этой войне, столько лет верой и правдой служивший Родине, носить звание полковника, командовать целой дивизией, называть себя командиром! Каждый день учить солдат чести и достоинству, быть для них примером, брать на себя ответственность за воспитание огромной массы людей, когда не могу воспитать своих собственных девчонок. Не смог привить им законы чести и совести, элементарной скромности, наконец!
Вот тут уж мы с сестрой Ириной практически «выпали в осадок»! Что нам оставалось делать, как только повиниться. Но очередной раз нас выручила «ба», «любимая тёща Сергеевна». Она резко открыла дверь своей комнаты и решительно вошла в прихожую.
- Не кипятись, Виталий Григорьевич! Ох, как ершист! Да если бы девчонки не сотворили ентого греха, я померла бы на всю оставшуюся жизнь, и говорить не о чем. Не пошла бы Вера Васильевна в этот вечер на кухню с ними разбираться, читали бы себе и читали. А я бы тихонько и померла бы! Господи! Сохрани и помилуй нас всех и рабу божью, Марию Сергеевну!
Она перекрестила нас с сестрой Ириной, потом себя и подошла вплотную к отцу.
- Виталий Григорьевич, не бери грех на душу! Кто старое помянет, тому глаз вон! Ведь дали тебе третью звезду? Дали! А когда это случилось, вчера ли, сегодня, или третьего дня, а хоть через месяц, какой нынче прок толочь это событие в ступе. Полковник, ты! И полковник вылитый! Всем полковникам полковник, таких полковников и не бывает больше! А девочки тобой гордятся, переживают, что засиделся в подполковниках, сами же с Верой Васильевной вечерами чешите своими языками. Вот они всему и внемлют. Правильно говорят: «устами младенца глаголет истина», девчонки «накаркали» тебе, вот поэтому вскоре и получил. А командир ты воистину настоящий! Завтра уж весь гарнизон, знамо, и весь город, о твоей третьей звезде знать будет! Теперь девчонки пойдут в школу, и им не стыдно будет перед друзьями за свои слова! Опоздал ты их после поучать. Пойдем лучше на кухню и обмоем твою третью звезду! Какими я тебя щами накормлю!
Бабушка Маша подхватила отца под руку и повела в летнюю кухню. Потом отец часто вспоминал об этом, но кому-либо рассказывал крайне редко. Припоминаю только один случай, когда я познакомилась с молодым человеком, который служил в военном училище пограничных войск и пришёл к отцу, чтобы просить моей руки и сердца. Отец рассказал ему этот случай как бы в назидание, в качестве юмора, на всякий случай, чтобы потом в его семье его дети не повторили бы подобное. А рассказывал он как-то по-своему, и получилась у него очень смешная история. С этим молодым человеком мы вскоре расстались, безусловно, не из-за этой смешной истории, а потому, наверное, что просто не смогла полюбить его, он ничем особенным не выделялся и на моего отца ничем не походил. Поскольку, отца своего я боготворила, то в каждом молодом человеке, который претендовал на мою руку и сердце, искала похожие черты и внешности, и характера, и жизненных поступков. Мы очень любили и гордились своими родителями!