Постепенно работа заполнила всё. Домой Нина приходили только ночевать. Время идёт медленно, если за ним следить. Следить было некогда. Для учителя день не бывает долгим: уроки, классные часы, родительские собрания, совещания, педсоветы и ничего личного. Вскоре Нина пришла к мысли, что жизнь – не страдание и не наслаждение, а работа, которую она обязана выполнять честно и доводить до конца - день за днём, урок за уроком.
Забот хватало. У Валерки Ильина постоянно болит горло, а у него нет шарфа – надо подарить. А что это он читает под партой во время урока? Надо посмотреть. Костя значки коллекционирует – надо коллекцию пополнить. Жизни без своих пятиклассников Нина не представляла. Она учила их, они по-своему учили её.
Вчера нежданно-негаданно навестить Валерку Ильина приехал отец, и Нина оказалась случайным свидетелем их встречи.
Учителя думают, что звонок для учителя. На самом деле, урок заканчивают со звонком дети. Нет у них сил терпеть скучные учительские монологи, да и домашнее задание полезнее всего не услышать. Перемена – это личное время, на которое не могут посягать даже любимые учителя. В душе Нина была согласна с детьми: правила есть правила, их никто не отменял. Она старалась регламентировать урок так, чтобы всё успевать до звонка. Однако и на этот раз не получилось.Прозвенел звонок с последнего урока, и пятиклассники в считанные секунды вылетели из класса.
Валерка, вместе с другими детьми покинувший класс, неожиданно вернулся:
- Нина Петровна! Нина Петровна! Папка... Мой папка приехал! – радостно, но тихо, видимо, от волнения перехватило горло, прошептал он.
В дверях показался симпатичный мужик лет сорока. Одет он был в лёгкий, не по сезону, кургузый пиджачок, синие спортивные штаны с лампасами, на голове – фуражка «а-ля фриц», на ногах - кеды не по размеру. Венчал наряд яркий красный шарф, обмотанный вокруг шеи, что явно претендовало на оригинальность. « Этот бы шарф Валерке, мёрзнет мальчонка. С паршивой овцы хоть шерсти клок», - подумала Нина, но тут же отмела эту мысль, потому что шарф – единственное приличное достояние отца. Не лишать же его последнего?! Красный в синих дорожках нос и трясущиеся руки выдавали в нём страстного любителя выпить. Он очень стеснялся, но, бросив у порога огромные грязные верхонки, всё-таки, двигаясь боком, сделал несколько шагов к столу учителя.
- Здравствуйте. Я Игнат Парфёнович, отец Валеры Ильина. Вот приехал его проведать,- гость шмыгнул носом. - А мамка не смогла: Валюша вот-вот родить должна, представляете, пятого будет рожать, а четверо в вашем детдоме живут, - продолжал он, как показалось Нине, с гордостью. - Вы, наверно, их, Нина Петровна, знаете? Я не надолго, спешу – не дай Бог, что-нибудь с Валюшей случится. Так что других ребятишек сегодня не успею навестить. Ты, Валерка, скажи им: «Папка, мол, приезжал, привет передавал».
К Нине у него вопросов не было. Игнат Парфёнович испросил позволения пообщаться с сыном в классе. Он достал из кармана пиджачка две конфетки-подушечки, к которым прилипли хлебные крошки и табак, протянул их сыну.
- Нет, что ты, пап, не надо, оставь мамке. Ей, наверно, сладенького хочется. Нам в детдоме дают и конфеты, и печенье.
- То в детдоме, а это папка привёз. Возьми, не обижай.
Валерка послушно сунул одну конфету в рот, другую, приблизившись к учительскому столу, протянул Нине:
- Угощайтесь, пожалуйста, Нина Петровна!
Вид Валерки говорил об огромном удовольствии, которое он испытывал, угощая учительницу. У Нины и мысли не было отказаться. Эта маленькая «подушечка» была для неё дороже всех мыслимых и немыслимых богатств. Она, не колеблясь, подула на конфету и заложила её за щеку.
Воспитательный процесс продолжался.
- Ну, чё, сынок, двоек-то много нахватал?
Сын, причмокивая языком:
- Ты чё? – что в переводе означало: «Конечно, нет. Как можно?»
Отец, видимо, не расслышал ответ:
- Фиг с ними, двойками. Я тебя ругать не буду. Сам разберёшься, что к чему, большой уже.
Игнат Парфёнович помолчал, видимо, с трудом соображая, о чём можно спросить ещё. Наконец, собравшись с мыслями, произнёс:
- А книжки читаешь?
- Читаю.
- Во! Ты книжки читай! Потому что книжки… - он замер, подбирая веский аргумент. – Книжки – это вещь!
Потом повисла неловкая пауза, а вслед за ней появился неудобный вопрос:
- Ну, а с девками ты… того… мутишь?
Валерка покраснел:
- Ты чё, пап? – что обозначало высшую степень возмущения и стеснения.
Отец, как будто не заметил реакции сына:
- Ну, ничего, подрастёшь – мы с тобой к ним вместе сходим.
Нина едва не подавилась остатками конфеты, но, слава Богу, разговор отца с сыном подошёл к концу.
- Ну, что, сынок, давай! Не забывай мамку с папкой! – отец протянул сыну давно не мытую руку.
Валерка, изо всех сил стараясь не расплакаться, пожал протянутую руку, не выдержал и дал волю слезам:
- Папочка, родненький, возьми меня домой, пожалуйста. Я буду слушаться и за младшими смотреть!
Отец с достоинством выдержал нервную атаку:
- Перестань! Ты что? Не мужик? Куда я тебя заберу? В доме холодина, дров нет. Мы не работаем. На помойках сейчас всё перемёрзло. Жди лета. И короедам скажи, пусть ждут.
У порога он поднял с пола верхонки, не оглянувшись, попрощался:
- Ну, всё, пока, - отец исчез за дверью.
Валерка, закрыв лицо руками, продолжал рыдать. И не было конца и края горю маленького человека, которого угораздило родиться в непутёвой семье. Непутёвая, но она была, она ему нужна даже такая. Не по-человечески, но семья напоминала о себе, больно ранила сердце ребёнка, заставляя глубоко страдать.
Нина подошла к мальчику,носовым платком вытерла с лица слёзы, обняла вздрагивающие плечи:
- У тебя хороший отец, Валерий. Приятно было с ним познакомиться. Он заботливый. В такой холод не побоялся отправиться в дальнюю дорогу, потому что любит тебя. Вспомни, к кому из ребят приезжал отец? То-то же. Летом он тебя обязательно заберёт домой.
Как не поверить учителю! Постепенно Валерка успокоился: всхлипывания раздавались реже и реже.
- Я хочу сделать тебе подарок, Валера. Вот мой шарф. Береги его, он согреет, защитит от простуды.
Нина обмотала вокруг шеи ребёнка белый шарф из ангорской шерсти, связанный собственными руками.
Через несколько дней шарф у Валерки украли. Не защитил он его ни от простуды, ни от безысходности сиротства.
Обычная ненормальность...