Лёша был настолько счастлив, насколько только могут быть счастливы люди, не страдающие психическими расстройствами. У него было всё, о чём может мечтать человек со здоровыми амбициями и не гипертрофированными потребностями. Любимая жена, которую он знал ещё со школы, интересная работа, и главное – два года назад у них наконец-то родилась дочь.
Лена долго не могла забеременеть, это единственное, что омрачало их совместную жизнь, на которую многие из их «разношёрстных» друзей и знакомых смотрели, кто с недоумением, а кто и с незлобливой завистью.
Дело в том, что Лена и Алексей не поддались всеобщему буму потребления, повальному стремлению к обогащению, построению карьёры любой ценой. Они довольствовались тем, что есть, не озлобились, не затворились в созданном ими благополучном мирке, сохранив доброжелательность и отзывчивость к людям и окружающему их непростому миру. Наверное, благодаря этим качествам, в их маленькую квартиру в спальном районе, неиссякаемо тянулось множество полярно разных людей, от опустившихся, не нашедших себя в этой жизни бывших одноклассников, до поймавших удачу за хвост, друзей детства. Приходили с радостью и горем, повеселиться, и всплакнуть в жилетку, покидая их дом с ощущением, схожим с сожалением о последней странице интересной книги, или последнем кадре увлекательного фильма, с подспудной надеждой на обязательное продолжение.
Нельзя сказать, что отношения в семье Алексея и Лены были незыблемо радужными, радуга вообще явление эфемерное. Между ними не водилось приторного сюсюканья, впрочем, как и общения, ограниченного рамками сугубо бытового характера. Они удачно дополняли друг друга, не стремясь доминировать один над другим. Случались и ссоры, и несовпадение мнений в каком-либо вопросе, но всё это никак не отражалось на прочности их отношений. Граф Толстой считал, что «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Трудно спорить с классиком, но думается, что всё же счастливы разные семьи тоже по-разному.
Лена отучилась в Московском государственном академическом художественном училище памяти 1905 года на реставратора, и работала в одной из городских реставрационных мастерских, а Алексей, отслужив в армии, как устроился в «МОСЛИФТ», так и трудился там, несмотря на бесконечную начальственную чехарду в этой крупнейшей городской организации, став высококлассным специалистом в своём деле.
Профессиональный вкус Елены и Лёшины умелые руки, превратили их стандартную квартиру, доставшуюся Алексею от дяди по матери, в комфортное стильное жилище. С особой заботой они оборудовали детскую. Лёша подготовил стены, а Лена расписала их весёлыми сюжетами из сказок.
Долгожданный ребёнок явился на свет здоровой розовощёкой девочкой, которая в течение дня чаще, вполне осмысленно улыбалась, нежели плакала. На фоне появления в их семье маленького человечка по имени Маша, их отношения приобрели ещё более трепетный, доверительный характер. Казалось, что будущее безоблачно, а счастье бесконечно. Так и было, в течение двух лет, а потом… потом всё рухнуло в одночасье. Ещё вчера полная радости и светлых надежд жизнь, превратилась в кромешный безысходный ад.
Лена переходила дорогу на нерегулируемом переходе. В просвет между притормозившими автомобилями, на зебру вылетела иномарка на большой скорости. Машина сбила пожилую женщину, и отбросив в сторону коляску с ребёнком, умчалась прочь. Люди в машинах и на переходе, выйдя из шока, принялись вызывать скорую. Через пятнадцать минут, захлёбываясь сиреной, к месту происшествия подъехали две кареты скорой помощи. Помощь понадобилась только Елене, у неё были сломаны оба запястья. Девочка и старушка погибли на месте.
Алексей со своей бригадой монтировал лифт в доме одной из новостроек. В кармане спецовки зазвучала мелодия песни Висбора «Ты у меня одна…».
Лёша, кивнув ребятам, отошёл к двери общего балкона. Обычно Лена, зная специфику его работы, без острой необходимости ему не звонила.
- Да, Лен, - несколько удивлённо ответил на звонок Лёша.
- Верховцев Алексей Дмитриевич? – незнакомый голос в трубке ещё не испугал его, но озадачил.
- Елена Владимировна Верховцева ваша жена?
- Да, а в чём дело?
- Она попала в аварию. Вы можете приехать?
- Что?! Что случилось? Что с ней?! Что с Машей?! – раньше, чем Алексей осознал смысл сказанного, он почувствовал, как по его телу пробежала судорога, словно от удара током. - Где…
- Улица Парковая 11, 32/61, Городская Клиническая Больница № 57. Вы…
Лёша бросился вниз по лестнице, не обращая внимания на взволнованные окрики товарищей.
Всё дальнейшее Алексей воспринимал, как водолаз, под огромным давлением, с трудом переставляющий ноги в толще воды, на ужасающей глубине, не видя и не слыша ничего вокруг. Его будто выжгли изнутри, оставив никчёмную оболочку.
Похороны, крошечный, словно бутафорский гробик, поток не касающихся сознания слов сочувствия, свалившийся с инфарктом отец, постаревшие на века тесть с тёщей. Отгородившаяся от внешнего мира непробиваемой стеной жена. Суд, смехотворный приговор, как будто нарушитель не совершил двойное убийство, а наехал на кошку.
Судья, с пустыми, безразличными, как у мороженой рыбы глазами, отвечающий на их, с товарищем по несчастью, у которого погибла мать, протест, дробным стуком судейского молотка… Отчётливо запомнился только мазнувший по нему равнодушно-брезгливый взгляд убийцы, отпущенного из зала суда, в окружении не скрывающих радости друзей и родственников.
Это был только первый круг ада, в который его ввергли судьба, рок, стечение неблагоприятных обстоятельств, всё равно, любое определение ни на сотую, тысячную долю, не отражало его состояния.
С Леной они почти не разговаривали. Сознавая свою неправоту он, вопреки здравому смыслу, винил её в случившемся, и ничего не мог с собой поделать. Лёша ни разу не упрекнув её вслух, не смог найти нужных слов, оказать ей должной поддержки. Всё получалось натянуто, фальшиво. Лена чувствуя это, закрылась, уйдя в себя, бросила работу, начала пить.
Алексей же, эгоистично превратив общее горе в своё, личное, отдалился от неё, нарочно задерживаясь на работе, чтобы не видеть неопрятную, вечно пьяную женщину, ничего общего не имеющую с той, что была для него дороже всего на свете.
Привычный мир рухнул, подобно дому Ашеров, похоронив под своими обломками волю к дальнейшей жизни и сам её смысл.
Видимо, пребывающая в алкогольном угаре Елена, пришла к такому же, но с более радикальными последствиями, выводу.
В один из похожих друг на друга, как братья близнецы, беспросветно мглистых вечеров, вернувшись с работы, Лёша нашёл жену в ванной. Разломав кассету его бритвы, и достав лезвие, она вскрыла себе вены.
Много позже, застыв в кресле бездушным манекеном, посреди сводящей с ума тишины пустотой квартиры, он с трудом заставил себя подойти к входной двери, среагировав на вгрызающееся в воспалённый мозг, настойчивое дребезжание звонка.
На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, с седым, стриженным по-военному, ежиком волос. Он легонько посторонил Алексея, прошёл в гостиную, достал из кармана, и поставил на стекло журнального столика бутылку водки.
- Я всё знаю. Соболезную. Хотя какое тут на х… соболезнование… Ты, я вижу, не узнал меня? Это мою маму, вместе с твоей дочкой…
Лёша быстро-быстро закивал, узнавая в нежданном госте человека, бросавшего вместе с ним гневные слова в адрес судьи. Как ни странно, но с его появлением в квартире, Алексею стало немного легче.
- Узнал, значит, - вгляделся гость в его лицо, - стопки неси, помянем.
Лёша, не сразу поняв, чего от него хотят, стоял столбом посреди комнаты. Гость сам достал из стенки тяжёлые широкогорлые стаканы, разлил водку.
Алексей автоматически проглотил жгучую влагу, жестом предложил мужчине сесть.
- Так и будешь здесь медленно подыхать, пока эта тварь с дружками и шлюхами по кабакам шастатает? – неприязненно посмотрел тот на Лёшу.
- Что вам от меня нужно? – Алексей невольно поёжился от пронзительного взгляда незнакомого ему, по сути, человека.
- Мне нужно, чтобы ты был мужиком, и помог мне уничтожить этого гада, пока он ещё кого-нибудь не убил. Разве ты не хочешь отомстить за своих, за жизнь свою порушенную? Или другую щёку подставишь, а то и в петлю полезешь? – мужчина вглядывался в Лёшино лицо, будто на нём хотел прочитать ответы на заданные вопросы.
С Алексея, как пелена спала: «Вот оно! Вот что нестерпимо мучило его, бередило душу, не давало утонуть в своём горе. Месть! Он обязан отомстить, и этот человек поможет ему».
- Я не хочу, чтобы он просто умер. Я хочу, чтобы ему было страшно, чтобы он корчился в агонии, моля о пощаде, я… - Алексей задохнулся от накатившей на него волны какой-то нечеловеческой ненависти.
- Вот так-то лучше, - мужчина разлил по стаканам водку, - Строков, Павел, - протянул он руку.
- А меня…
- А про тебя мне всё известно, и про эту гадину тоже, - Павел одним глотком опорожнил стакан, - я ведь сразу после суда хотел его убить. Узнал где он живёт, изучил его привычки, распорядок дня… а потом узнал о твоей жене. Я тогда подумал, надо дать парню шанс поквитаться, снова уважать себя, почувствовать человеком, а не тряпкой, о которую любая сволочь может ноги вытереть.
- Как мы это сделаем? – выпитое ли, желание действовать, или уверенность в своей правоте и скрытая сила, исходящие от сидящего напротив него человека, не дали Алексею и секунды, чтобы усомниться в правильности принятого им решения.
- Вот это по-нашему! – одобрил Павел, - ты ведь лифтёр?
- Да, а причём…
- При всём! Есть у меня одна мыслишка…
Строков переехал к Лёше, так было удобнее, и они приступили к разработке плана.
Руководил всем Павел. Из немногословных, не касаемых «операции» разговоров, Алексей узнал, что тот военный пенсионер, воевал в Афганистане, после ранения был комиссован, и проживал с матерью, которая уберегла его от неумолимого скатывания в бытовое пьянство. Её потеря для него, была невосполнима, и ни в какое сравнение не шла с потерей жены, которая бросила его, как только его отправили на войну.
Первое, что Строков сделал, это отправил на больничную койку парня консьержа из дома «объекта», обозначив свой, прямо сказать, неблаговидный поступок термином «сопутствующие потери», и занял его место.
Последнюю неделю, жильцы дома жаловались на какие-то неполадки в лифтах. Консьерж вызывал мастера, тот незамедлительно приезжал и производил необходимый ремонт.
Жителям дома, что в общем-то не удивительно, не приходило в голову поинтересоваться в «МОСЛИФТе», почему их лифты обслуживает мастер с другого участка.
Алексей несколько вечеров, до поздней ночи, дежурил в машинном помещении, располагавшемся на техническом этаже дома, в ожидании подходящего момента.
Испытывал ли он сомнения, связанные с предстоящим актом мести? Нет, не испытывал. Кроме этого чувства, все другие притупились, едва тлели в его исковерканной непреходящей болью душе. Только месть удерживала его на плаву, не давая погрузиться в пучину безумия.
Алексей, сидел в темноте, бездумно таращась на цветные лампочки металлического шкафа станции управления лифтом, сжимая в ладони телефон, настроенный на вибросигнал. Лёша, задремав, чуть не выронил его, когда тот завибрировал. Часы на дисплее показывали 1. 21.
- Да! – встрепенулся Алексей.
- Объект подходит к лифту. Ты знаешь, что делать. Не забудь от меня привет ему передать, - голос Павла звучал обыденно, даже сонно.
***
Коля Евсюков прошёл мимо конторки консьержа, проигнорировав приветствие, и поднялся на несколько ступенек к лифтовой площадке, широко зевнул, нетерпеливо постукивая ладонью по металлической дверце. Сегодня, или уже вчера, они с друзьями неплохо посидели в пивном баре «Дубинин», что на Кожевнической.
Подошёл лифт. Евсюков шагнул в стильную кабинку, и нажал кнопку девятнадцатого этажа. Дверь бесшумно закрылась, и лифт плавно пошёл вверх. Коля стал придирчиво рассматривать себя в зеркале. Между двенадцатым и тринадцатым этажом что-то громко щёлкнуло, и лифт остановился.
«Что за…», - Евсюков выматерился, и нажал кнопку связи с консьержем - глухо. Коля забарабанил кулаками по двери. Бесполезное занятие. Площадку лифта от спящих жильцов отделяла стена с общей железной дверью, за которой несколько квартир, в свою очередь, отгородились двойными дверями с тамбурами. Тут хоть стучи, хоть ори во весь голос, никто не услышит. Надеяться на то, что кто-то в половине второго ночи пойдёт выбрасывать мусор, было, по меньшей мере, наивно.
Наверху послышался какой-то шум, а потом шаги по крыше лифта. Над головой Евсюкова открылся люк. В проёме появилось бледное, смутно знакомое лицо.
- Ты что, через верх будешь меня вытаскивать, дятел? – повеселел Николай, перспектива провести ночь в лифте, ему уже не грозила.
- Не узнаёшь меня, сволочь?
Тон говорившего Коле очень не понравился.
- Привет тебе от Павла Строкова.
«Строков… Павел… Суд, орущий человек с бешенными глазами, и этот… - Евсюков вспомнил, - он тоже был на суде…».
Ему стало страшно.
- Ты чего задумал, мужик? – осевшим вдруг голосом спросил он.
Коля по-бабьи взвизгнул, когда ему на голову полилась пахучая, едкая жидкость.
«Это же бензин!», - горло сдавил спазм, мозг отказывался верить в происходящее.
Евсюков заметался по тесной кабинке, а бензин всё лился и лился сверху, брызгая на стенки лифта, на одежду…
Последнее, что он увидел, захлёбываясь в крике, было отражение в зеркале его горящего, как факел, тела.