На фотографии 1 мая 1961 год. Отметили праздник. Стоит Витя Кац,сидят слева на право Сергей Батогов, Миша Фролов и я.
У меня в детстве и юности было не мало друзей-приятелей, но самыми близкими – только двое: Сергей Бердяев и Виктор Кац. Оба умницы. Но Серега – фантазер, авантюрист и в то же время чрезвычайно рациональный. Витек - идеалист, романтик и очень безалаберный в бытовом плане. С первым мы могли говорить взахлеб часами о том, например, как добраться до Бразилии и устроить там революцию. Со вторым мы могли долго и молча гулять по вечерней Москве, лишь изредка обмениваясь репликами, так нам было хорошо. То есть первый друг был скорее для игры ума и воображения, второй - для душевно-сердечного комфорта.
С Витьком мы жили в одном доме, но в разных подъездах: я - в первом, он - в восьмом. Вместе ходили в школу, учились в одном классе до девятого, когда меня родители перевели, чтобы не попасть под одиннадцатилетнее обучение. Отец Виктора, полковник, кандидат военно-исторических наук заведовал в Военно-инженерной академии имени Куйбышева академическим музеем. Он был тихим скромным интеллигентным евреем. Мать работала врачом в районной поликлинике. Она происходила из казацкого сословия, что, видно, сказалось и на ее характере, решительном и энергичным. Еще была сестра, на много старше Виктора, которую я практически не запомнил и мало что о ней мне известно, поскольку она рано вышла замуж и съехала с родительской квартиры. Виктор в своем характере сочетал черты обоих родителей: мягкую интеллигентность и порядочность отца и решительность и твердость, когда в этом возникала необходимость.
Квартира, в которой проживала семья, была, как и практически все остальные в этом доме, коммунальная. Кацы занимали в ней две большие смежные комнаты, что в нашем доме считалось признаком относительного благополучия.. Кроме семьи Виктора там проживала еще одна большая семья, а в крошечной пятиметровой комнатенке ютился наш же дворовый и школьный приятель Петька Сметанин с матерью. Такие квартиры проектировались для семей генеральского и полковничьего состава, а клетушка предназначалась для домработницы. Но известный вечный вопрос, который испортил москвичей по булгаковскому разумению, после войны перемешал все карты. К примеру, в нашей трехкомнатной жили сразу три семьи.
В этом подъезде также на седьмом этаже проживали многодетная семья Подовинниковых, Борис, а потом и младший Тошка были членами нашей дворовой компании. Там же жила семья нашей ровесницы Светланы Гуры. Помню, родители разрешили нам, включая Витьку Каца, Борьку Подовинникова, Петьку Сметанина встретить Новый год у Светланы дома и даже с шампанским. Родители Светланы ушли в гости. Свобода и шампанское, игра в бутылочку в 15 лет нас всех окрылили. Мы потом с воодушевлением делились со сверстниками этим первым опытом встречи Нового года без родительской опеки. А нам откровенно завидовали. Вскоре отец Светы получил назначение в Николаевск–на-Амуре, и наши дорожки разошлись. Вдогонку я послал ей строки из любимого Блока: Что было любимо - всё мимо, мимо…Впереди – неизвестность пути... Благословенно, неизгладимо, невозвратимо… прости!
Вообще этот подъезд был местом наших постоянных сборищ. Приходили и другие ребята из нашего и соседних дворов: Виталька Хрущев, Борька Гончаренко, Ленька Куцубин, Володя Исаев-Глотов, Толя Аринушкин. Собирались мы на пролете между 8-м этажом и входом на чердак. Лет с шестнадцати в шкафчике с пожарным рукавом мы держали баночки из под майонеза, которыми мы пользовались вместо стаканов. Травили анекдоты, байки, курили, выпивали - когда портвешок, когда водочку. Играли в салочки между пролетами. Ухитрялись при этом карабкаться по проволочной сетке шахты лифта, перепрыгивать через лестничные марши.
Витек пользовался авторитетом в нашей компании. Его еврейская фамилия нас никого не смущала, нам тогда были чужды национальные предрассудки. Лет до двенадцати для меня не существовало понятия национальность. У нас в доме жил парень, которого звали Рашид, он жил на первом этаже в нашем подъезде. Летом из открытых окон общежития раздавался трубный глас, это Рашид играл на трубе или валторне, и я был уверен, что это его дворовая кличка. Только потом узнал, что это татарское имя. О том, что «Кац – фамилия еврея», я узнал из чтения «Золотого теленка». Помните разговор Зоси с дедом?
Зося равнодушно посмотрела на деда и посоветовала сочинить новую шараду.
-- Все равно, -- сказала она, -- слово с окончанием "ция" у тебя не выходит. Помнишь, как ты мучился со словом "теплофикация"?
-- Как же, -- оживился старик, -- я еще третьим слогом поставил "кац" и написал так: "А третий слог, досуг имея, узнает всяк фамилию еврея".
Помню на мое двенадцатилетие родители разрешили мне пригласить человек 10-15. Мне очень хотелось, чтобы наша одноклассница Наташа Ольховикова, которая мне очень нравилась оказалась в числе приглашенных. Но перед своими дворовыми и школьными товарищами я не должен был проявить слабость к женскому полу. Поэтому я собрал «производственное совещание» из числа наиболее близких мне ребят. Был задан вопрос, надо ли приглашать девочек? Все дружно согласились, что надо. – Тогда кого? – Эх, веселую бы, - закричал Витька Кац. Дальше было проще. Путем перебора веселых девочек в списке приглашенных очень скоро оказалась и Наташа.
В основном были мальчики, но среди гостей женского пола были еще пара одноклассниц и сестра Яши Гринберга, которую он привел с собой, строго следуя известному анекдоту про то, кто как ходит в гости. Праздник удался, Витек нас заводил своими хохмами, было весело, мы играли в популярные тогда детские игры: «фанты», «угадай, кто это», «горячо-холодно», «города» и т.д. и т.п.
Учился Витек средне, в число отличников не попадал, но был активен в нашей школьно-пионерской жизни. На утренниках обычно исполнял какую-нибудь музыкальную пьеску на школьном фортепьяно. Здесь он, конечно, проигрывал конкуренцию Сергею Бердяеву. Тот учился в музыкальной школе, а к Виктору на дом за плату приходила учительница музыки. Но надо отдать должное Витьку, он, сбившись, не терялся, а встряхнув головой, продолжал играть, как ни в чем не бывало. В детстве у него, видно, был хронический гайморит, поэтому ему часто приходилось сморкался, чтобы подобрать зеленые густые сопли. Об этом, но в отношении также и меня спустя много лет напомнил наш школьный товарищ Алик Базарон. В своих соплях я не уверен. Вот кашель особенно в середине зимы и по ранней весне, поскольку в детстве часто бронхитил, меня сопровождал постоянно.
В один из таких дней, когда я в очередной раз сидел несколько дней дома, честно говоря, не особенно скучая по школе, так как много читал, ко мне ворвался Виктор с одноклассниками, пребывающими в полном экстазе. На урок физкультуры пришел практикант из Инфиза эстонец Олеф Пирсалу (Олег Христианович, как он себя величал) и предложил поступить в секцию фехтования, которая была организована в нашем районном Доме пионеров (что был в доме-комоде у Покровских ворот). Экстаз ребят был вызван не столько возможностью сражаться настоящим спортивным оружием (такое было только у генеральского сына Федьки Кизелова), а тем, что Олеф обязался в конце каждой тренировки показывать приемы самбо и даже джиу-джитсу.
Это сообщение стало самым эффективным лекарством от бронхита. Уже на второе занятие я пришел с решимостью всех сокрушить. Опыт успешных боев на палках и даже некоторое время на рапирах в доме у Федьки Кизелова у меня имелся. За два месяца занятий по два раза в неделю мы научились более или менее правильно передвигаться, освоили азы атаки и несколько способов защиты (для тех, кто знаком с фехтованием, назову их: четыре, шесть, семь и восемь). Практика весной закончилась, секция закрылась, но тех. кто хотел продолжать он отвез в "Спартак" (тогда на улицу Воровского). Доехали туда три человека, в том числе Витька Кац и Толя Аринушкин, но уже через полгода остался я один.
Виктор, по нашим мальчишеским представлениям, был настоящим другом, готовым прийти на помощь, хоть это могло ему доставить неприятности. Например, в новой школе я начал частенько прогуливать. В каких-то случаях обязательно требовалась «отмазка». Я напоминаю, что мама Виктора работала в поликлинике и у нее дома всегда была под рукой (в данном случае у Витяни) пачка бланков для рецептов и прочих записей со штемпелем поликлиники. Когда возникала острая необходимость, то Виктор приносил мне бланк, где делали запись: Мясин Е.Б. (мне уже исполнилось 16, и я из детской поликлиники должен был прикрепиться во взрослую, отсюда такое обращение) был на приеме у врача такого-то числа и в такое-то время. При необходимости в запись добавляли, что на сегодня он нуждается в освобождении от занятий. Когда же мои прогулы стали известны родителям, приглашенным в школу классной руководительницей, чтобы разобраться с моим «хилым» организмом на фоне частых поездок на соревнования, требовавших как раз отменного здоровья, грянул домашний скандал. По найденным у меня в столе бланкам родители вычислили их происхождение. Мама Виктора признала их своими. В результате досталось нам обоим, хотя виновным я считаю себя одного.
Когда Виктору исполнилось 16 лет и он менял паспорт, он мог в нем поменять фамилию и национальность, взяв их по матери, что делали тогда многие «полукровки», чтобы не было затруднений при поступлении в престижные вузы и в дальнейшем карьерном росте. Я его прямо спросил об этом. «Понимаешь, Джэн, если бы я это сделал, то предал бы своего отца, - ответил Виктор, - А предательство – это самое худшее и низкое, что нельзя оправдать никакими резонами».
В последних классах школы и перед самой армией я с Аликом Базароном, Витькой Кацем и Серегой Бердяевым обсуждали ситуацию в руководстве страны. Мы были тогда политизированы и неплохо информированы благодаря «вражеским голосам». Уже тогда было ясно, что Хрущеву недолго властвовать. Нужна новая программа, нужны новые люди, и такими людьми можем стать мы сами. Для нас кумирами в партии были «комсомольцы» Шелепин и Семичастный. В это время началось формирование комсомольских оперативных отрядов. Было понятно, что они в перспективе могут быть использованы наподобие штурмовых отрядов в Германии начала 30-х годов, созданных для захвата власти. Правда, было мнение, что их задачи будут прямо противоположными, то есть подавление всяких попыток выступления против власти.
Первым вступил в БОКО (Бауманский оперативный комсомольский отряд) Витька Кац, потом туда пришли мы с Бердяевым. Серега вскоре ушел из отряда. Ему резко не понравились его командир Сергей Франио и комиссар Леонид Евтеев. Франио мне тоже не очень нравился. Он казался слащавым и не искренним. Леня Евтеев был абсолютно правильным и искренним человеком. Он уже был женат, хотя ему не было еще и 20 лет. Поэтому приходилось работать и учиться. Чтобы не платить за проезд в транспорте, он был еще и общественным контролером, то есть во время своих поездок он еще и ухитрялся проверять билеты у пассажиров с обязательной отметкой о проверке в журнале у водителя. Но больше всего времени у него уходило на работу в оперативном отряде.
Мы занимались патрулированием злачных мест района, выполняли специальные рейды по отлову перевозчиков наркоты и проституток. Устраивали облавы на «несунов» (основной объект наблюдения была пекарня, откуда тащили масло, сахар, муку, изюм и прочие компоненты булочных и кондитерских изделий). Наш отряд обеспечивал порядок на массовых церковных богослужениях на Пасху и Рождество в Елоховской церкви и Архангельской (Меншикова башня). Наши действия сводились в основном к тому, чтобы не пропускать в церковь молодежь и не допускать драки, которые частенько возникали вокруг храмов, а также по возможности вылавливать карманных воришек. Но, пожалуй, самым приятным было дежурство в Лужниках во время футбольных матчей. Тогда фанатское футбольное движение только зарождалось и не особенно тревожило власти, но зато было много желающих прорваться на стадион без билетов. Штатные контролеры с этим во время центральных матчей, практически при полном аншлаге не справлялись.
Способы прорваться были разные: поднапереть на идущего с билетом болельщика и просочиться за ограждение; просто перемахнуть через барьер и убежать, затерявшись в толпе и особый случай – примазаться к участникам первенства СССР (футболистам, тренерам, судьям, спортивным врачам и т.п.), которые проходили на стадион по своим служебным удостоверениям и пытались провести с собой на «халяву» кого-то из знакомых. Здесь в отличие от контролеров комсомольцы были всегда безжалостны и на уговоры никогда не поддавались. Минут через пятнадцать после начала, когда на горизонте были видны лишь редкие опаздывающие болельщики, наша миссия завершалась, и мы могли пройти на трибуны, чтобы посмотреть матч. Здесь у нас с ребятами интересы могли разниться. Витек, как и принято в семье военнослужащего, болел за ЦСКА, я же лет с девяти - за «Динамо».
В отряде Виктор Кац был особенно активен и вскоре стал начальником его штаба. Меня тоже продвинули – я стал членом штаба. Весной 63-года состоялся в Москве слет комсомольских оперотрядов, который завершился их парадом на Красной площади. Я сейчас не могу вспомнить, по какой причине я в этом параде не участвовал. Кажется, у меня были какие-то соревнования. Но восторженные разговоры Виктора об этом событии я надолго запомнил. Участникам парада в райкомах комсомола была выдана специальная форма, которую надо было сдать после парада или же выкупить по льготной цене.
Впоследствии многие бывшие члены БОКО стали работать в правоохранительных органах: Евтеев в КГБ, Кац и Кондратьев в МВД. К несчастью, Виктор Кондратьев погиб на службе еще совсем молодым. А Кац умер пять лет назад. Леня Евтеев ушел в отставку в звании полковника.
Занятна история про Витьку Каца-фехтовальщика, связанная как ни странно с моей службой в спортбате. Он, как и я, загремел в армию. Но я через год попал в спортивный батальон ПрикВО и выступал за СКА-Львов, а он стал сержантом в ракетных войсках. Однажды нас нескольких фехтовальщиков из СКА-Львов направили в славный город Коломыя, где мы должны были обеспечить судейство первенства Ракетных войск по фехтованию. Ехали мы ночью и по прибытии завалились спать. Разбудил меня ..., конечно, Витек. Вырваться из своего бункера он смог дважды: один раз за отличную стрельбу (уж по кому - не знаю), а второй - заявившись участвовать в этом самом первенстве. Естественно, я познакомил его со своими коллегами, и мы отправились в город расслабиться.
И вот стоим мы себе спокойно у какого-то ларька, потягиваем винцо, ведем задушевные разговоры, и вдруг патруль. Наша команда из Львова - публика бывалая – всех как ветром сдуло. Витек, в своем бункере не приученный бегать по обстоятельствам, был задержан. Его отчасти спасло то, что в момент задержания в руках у него не было стакана. Он как раз передал его наполнить по новой. Его версия, что он только подошел, к нам не имеет никакого отношения, был принята патрулем отчасти. Но в комендатуру его все же доставили и после установления личности отпустили, предоставив решать его судьбу прямому начальству. Окончательно спасти его могло только высокое место в соревновании.
Я призвал своих спортбатовцев выручить друга. Конечно, если учесть, что рапиру, а потом саблю Витек держал в руках всего несколько месяцев и притом много лет назад, рассчитывать, что мы можем сделать его чемпионом, было невозможно. К Витиному счастью он бился на саблях, а тогда этот вид оружия еще не был электрофицирован. Следовательно, судейство было в значительной мере субъективным. Судили 5 судей - один главный, разбирающий фехтовальную фразу (от того, как ее повернуть, зависело очень многое) и 4 боковых, которые фиксировали или не фиксировали удары (уколы). В результате с трудом мы довели его до финала, а в финале на грани скандала обеспечили ему почетное 3-е место. Сделать для него большее возможностей не было. Занявшие два первых места были достаточно классные бойцы, и они проиграть даже при нашем "судействе" не могли по определению. К тому же один из них перед боем с Виктором подошел к нашей судейской бригаде и сказал: - Ребята, я всё понимаю, но если пойдут косяки с судейством, устрою скандал.
Витин папа очень гордился сыновним дипломом призера первенства Ракетных войск. Он был замечательным тихим скромным интеллигентным полковником. Конечно, ему и в голову не могло придти, что можно стать почти чемпионом, приложив единственные усилия, чтобы не упасть на дорожке и не выронить саблю. Естественно, я подпитал его гордость, расписав в красках, как лихо Витек рубил своих ракетчиков. Отчасти эту в общем-то нелицеприятную историю я рассматриваю, как возврат Виктору моего долга за историю с бланками поликлиники его матери.
После армейской службы Виктор пошел на работу в МВД. В середине 80-х он попал в группу следователей по так называемому «Узбекскому» (или «Хлопковому») делу, которую возглавляли, прославившиеся как со знаком плюс, так и минус Гдлян и Иванов. Практически несколько лет Виктор провел в Узбекистане, бывая в Москве короткими наездами.
Напомню суть этого дела. В Узбекистане выращивалась большая часть хлопка-сырца, который во все возрастающих масштабах требовался текстильной промышленности. Из центра шли указания об увеличении производства хлопка, а в ответ возглавляемое Рашидовым руководство республики исправно рапортовало об увеличении ирригации полей и урожаев хлопка, что, как позднее выяснилось, не соответствовало действительности. Цифры производства искусственно завышались, и объем приписок достигал от полумиллиона до миллиона тонн хлопка-сырца в год (при общем производстве порядка трех миллионов тонн).
Старт началу крупнейшей в истории СССР антикоррупционной кампании был дан Андроповым в апреле 1983 году. Была создана следственная комиссия во главе с Тельманом Гдляном и Николаем Ивановым, получившая чрезвычайные полномочия от Политбюро. 25 апреля она прибыла в Ташкент в полном составе и сразу приступила к работе. Уже 27 апреля при получении взятки в крупном размере был арестован в собственном кабинете начальник ОБХСС Бухарской области А.Музафаров. В доме Музафарова при обыске было изъято ювелирных изделий и золотых монет царской чеканки на 1,5 млн рублей, а в домашнем сейфе изъят еще 1 млн рублей.
Арестованный был доставлен в Ташкент и содержался в следственном изоляторе КГБ.
Сначала в группе было 35 человек, затем ее состав увеличивался, пока не достиг 206 человек. Тогда она была разделена на две части. Одна работала на местах, проверяла хлопкоочистительные заводы, колхозы и совхозы, заготконторы хлопка. Им помогали местные подразделения КГБ. Гдлян и Иванов работали с верхушкой айсберга, то есть с наиболее крупными представителями подозреваемых партийных и государственных деятелей.
Последовали многочисленные аресты и изъятия; достаточно сказать, что из тринадцати членов бюро ЦК компартии Узбекистана было арестовано одиннадцать, изъято ценностей на сумму 15 млн. рублей, из них непосредственно группой Гдляна (всего в республике работало четыре бригады Генпрокуратуры) на 4 млн. (сам Гдлян позднее увеличил эту цифру на порядок — до 44 миллионов).
Вот что писал по этому поводу Александр Сухарев, в 1988-1990 гг. возглавлявший Генпрокуратуру СССР. «Следствие столкнулось с большими сложностями; характер приписок оказался настолько массовым, что пришлось направить в республику сотни следователей — при том, что помимо прокуратуры, проводилась большая работа по линии партийных и советских органов. Потребовалось значительное время, чтобы проверить деятельность сотен колхозов, совхозов, хлопкозаводов, министерства хлопкоочистительной промышленности республики, союзного министерства легкой промышленности за четыре года было окончательно расследовано и направлено в суды более 780 дел о приписках, хищениях и взяточничестве, к уголовной ответственности привлечено и осуждено свыше 4 тысяч человек (в отношении 13 тысяч лиц было принято решение о прекращении уголовного преследования), Среди осужденных фигурировали бывший министр хлопкоочистительной промышленности Узбекистана, пять его заместителей, руководители управлений министерства, начальники областных управлений. Непосредственно группой Гдляна было привлечено к судебной ответственности 70 человек, в суд передано 19 дел, 40 человек было осуждено.
На XIX партконференции Гдлян вместе с В. Коротичем, главным редактором журнала «Огонек» громогласно заявил, что у узбекских взяточников есть влиятельные покровители в Москве и Кремле. Подкрепленное многочисленными выступлениями в прессе, это заявление сделало Гдляна и Иванова одними из самых популярных людей в стране; при этом их деятельность имела все меньшее отношение к юстиции и законности и все большее — к откровенной демагогии, ярко выраженной погоне за влиянием и властью.
Тем временем поток писем и обращений из Узбекистана о многочисленных злоупотреблениях, допускаемых в работе следственной группы все нарастал. В связи с этим ЦК создал комиссию, которая, изучив поступившие письма и обращения, пришла к выводу, что следователи группы Гдляна и Иванова, ведущие расследование дела о коррупции в Узбекистане, допустили многочисленные нарушения законности; случаи длительного содержания подследственных под стражей (много месяцев и даже лет). Арестованные месяцами не вызывались следователями на допросы, то есть, фактически, подвергались психологическому давлению, в результате которого шли на самооговор.
Как пишет Александр Сухарев: «Удостоверившись в вопиющем произволе, творившимся следователями, я принял твердое решение данной мне властью: пресечь издевательства над людьми. Гдляну и Иванову за нарушение законности был объявлен выговор, они отстранялись от следствия, а вскоре против них Прокуратурой СССР было возбуждено уголовное дело по обвинению в грубом нарушении социалистической законности».
Тогда же под «раздачу» попал и зам.министра внутренних дел Юрий Чурбанов. Вот, что он писал в последствии: - Каракозов и Гдлян не скрывали, что судить будут не меня, что это будет процесс над бывшим Генеральным секретарём ЦК КПСС, над его памятью. Вот этому и было всё подчинено. Гдлян откровенничал: «Если бы вы не были зятем, вы бы нас не интересовали»
Так вот этот большой экскурс в историю «Узбекского дела» был сделан для того, чтобы стало ясно, в какое дерьмо вляпался Виктор, который был включен в следственную группу. Несколько лет, как и многие члены группы, он практически безвылазно жил в Узбекистане. Отчасти это стало возможно, поскольку он развелся со своей первой женой и не был обременен семейной жизнью и обязанностью. Не знаю - был ли он в числе некоторых рядовых следователей из состава группы, которые обратились в руководство прокуратуры с просьбой избавить их от участия в расследовании, объясняя, что не хотят участвовать в беззаконии, но о самих безобразиях, творимых в группе Гдляна и нечистоплотности отдельных следователей Виктор с горечью рассказывал своим родным и близким.
В системе органов внутренних дел Виктор со своей порядочностью и честностью выглядел белой вороной. После завершения антикоррупционной кампании его начали постепенно выживать из органов. Завалили неподъемным объемом работы. К тому же, насмотревшись за эти годы на творимые безобразия, он стал сильно выпивать. В конечном итоге его уволили по состоянию здоровья. У него было плохо со зрением.
Жить на одну пенсию при неполной выслуге службы в органах внутренних дел было не просто, и Виктор устроился на работу. Ему помог Андрей Ивачкин, бывший БОКОвец. Андрей в середине 70-х годов примкнул к диссидентскому движению, был осужден, а после отсидки эмигрировал в Германию. Там занялся бизнесом, а в конце 80-х годов, когда в СССР открыли шлюзы кооперации и малому частному предпринимательству, организовал свой бизнес в Москве. Он и пригласил к себе Виктора. Более того он помог Виктору избавиться от алкогольной зависимости, заставил пройти курс лечения. В начале 90-х годов Виктор перешел в строительную фирму. Несколько лет он проработал прорабом на стройке. Фирма занималась реконструкцией сооружений. Было в том числе восстановлено церковное здание, но был и разрушен бассейн «Москва» под восстановление храма Христа Спасителя. Последние годы Виктор работал на предприятии, занимающимся фасовкой в пакетики кофе и чая.
В первом браке у Виктора детей не было. Анна одно время работала администратором в гостинице «Россия». Я случайно узнал об этом. По работе мне иногда приходилось размещать там командированных из союзных республик. Как-то раз подойдя к стойке Регистрация, я неожиданно увидел там знакомое лицо. Это была Анна. К тому времени я уже несколько лет, как проживал с родителями на Хорошевке. Это была двухкомнатная квартира, которую родители получили от работы на нас троих. Навсегда покинув дом, где родился и вырос, я на многие годы потерял из виду дворовых товарищей. Но какие-то контакты я с ними поддерживал по телефону или при случайных встречах. Поэтому я знал, что Виктор с Анной развелись, но ушел из дома Виктор, а Анна еще долго оставалась жить с бывшей свекровью. Она меня, конечно, тоже узнала, но особого восторга от встречи не выразила. Тем не менее свои служебные обязанности она исполнила безукоризненно. Мы еще пару раз с ней пересеклись по моим служебным делам, когда мне надо было решить кое-какие проблемы с размещением гостей из наших республиканских филиалов. Потом уже я узнал, что она вышла во второй раз замуж за какую-то шишку из администрации Тольятти и уехала из Москвы.
Со второй женой Леной Виктор работал вместе в одной организации, там они и сблизились. В этом браке у них родился сын, которого назвали в память о деде Леонидом. Еще в этой семье были две дочери Лены от первого брака. Виктор с Леной прожили вместе более двадцати лет. Жили они душа в душу. Когда Лена умерла, Виктор тяжело переживал утрату. Начал снова крепко поддавать, что сказалось на его здоровье. Он пережил Лену всего на полгода. А вот сын со сводными сестрами не очень ладили. Они после смерти родителей не ужились вместе под одной крышей и разбежались в разные стороны.. Связь с этой троицей потеряна. Поэтому я не смог уточнить некоторые детали последних лет жизни моего друга. Те, кто близко знали и общались с Виктором путаются в хронологии и последовательности событий. Не удалось мне установить точные даты смерти его родителей и судьбы старшей сестры.
Смерть Виктора неожиданно напомнила мне давнюю историю, когда в штабе БОКО в переулке Стопани, погиб один задержанный. Виктор рассказывал, что тот сидел за столом напротив ребят из отряда, составляющих протокол задержания, и неожиданно дернулся, чтобы вырвать бумаги. При этом споткнулся и ударился виском об угол стола. Скорая и милиция констатировали смерть. Следствие признало это несчастным случаем. Тогда не все наши ребята безоговорочно приняли данную версию. Я, а потом Виктор и еще несколько ребят из отряда были призваны на армейскую службу, и история забылась. И вот, со слов семьи Виктора, его смерть по сути стала повторением того далекого события. У Виктора случился сердечный приступ, он потерял сознание и падая ударился об острый угол стола. Что это простое совпадение или злой рок?
Виктор, как и мои остальные друзья, не был ангелом. Всякое случалось в его жизни. Но при всех перипетиях судьбы он оставался добрым, честным и ответственным человеком. Светлая ему память!
.