«Mamma mia, here I go again. My my, how can I resist you?» - запел телефон голосами "АББА", извлекая Веру Николаевну из ее детства. Звонила мама.
- Доброе утро, доченька,- и в преклонные годы мама не утратила снисходительно-начальствующего тона в голосе, все слова она произносила четко и внятно, - как твое самочувствие?
- Доброе утро, мамочка! У меня все хорошо…Вы как?
Вера Николаевна так и не смогла перейти с мамой на "ты", были на то свои причины. Мама родила Верочку почти в сорок – раньше некогда было, работа слишком ответственная. Всю жизнь она проработала директором школы. В работе был смысл ее жизни. Верочке отводилась роль того, на кого можно будет опереться в старости. Так, во всяком случае, казалось Вере. Мама постоянно говорила о своем больном сердце, о том, что оно может остановиться в любой момент, поэтому Верочка с детства приучалась заботиться о маме, не волновать ее. Девочка постоянно испытывала страх - страх за главного в ее жизни человека. А еще мама часто упоминала о том, какой стройной она была до рождения Веры, а вот роды сделали ее полной и грузной. Она с сожалением рассказывала о своих безупречных нарядах,когда-то изумлявших коллег-подчиненных. Да и здоровья вот поубавилось… «Это все из-за меня», решила для себя бедная девочка. Так в душе Верочки рядом с любовью и страхом поселилось еще и чувство вины. Училась Верочка в маминой школе, и мама хорошо подготовила дочку к правильному поведению в школьном обществе: Верочка урок усвоила и ни разу не назвала ее «мамой» в школе, только по имени отчеству – «Ангелина Владимировна» - и только «Вы»
- Мам, а Вы помните, как я болела этой…ну, болезнью Шелляйн-Геноха?
- Еще бы мне не помнить! Ох и намучилась я тогда с тобой. Каждый день после работы в больницу, а больница на другом конце города...Да еще приготовить тебе надо было что-то, а ты капризничаешь, не ешь ничего. Я измучилась придумывать, чем тебя покормить. И так три месяца. Да ты всегда терзала меня своими болезнями, как вспомню, сколько я пережила! А когда ты из-за этого своего попала в больницу… вообще думала, с ума сойду…
«Этого своего»…Верочке будто грубо надавили на рану и резкая боль снова вцепилась в нее. «Этот твой» - так мама называла Костю…
Константин…Костик… В их с мамой дом, и в ее, Верочкину, жизнь он вошел робким, неуверенным, но очень внимательным и нежным пареньком. Таким и остался в ее сердце, теперь, наверно, навсегда. Вера Николаевна вспомнила первую встречу с Костиком. Он менял телефонные провода в их тихом переулке. Дошла очередь и до их дома. Открыв калитку, Верочка увидела невысокого худенького парнишку в синем рабочем комбинезоне и со старой, потрескавшейся от времени, женской сумкой через плечо.
- Инструменты,- робко пояснил он, поймав обращенный к сумке взгляд девушки.
« Да нет мне никакого дела до Вашей сумки» - подумала Вера, а вслух сказала:
- Проходите, пожалуйста.
Обычно безразличный ко всему пес Босик неожиданно поднялся из своего укрытия в тени виноградного куста и ленивой походкой поплелся к хозяйке. Костик испуганно забормотал:
- А Вы не могли бы подержать свою собачку, а то я, знаете ли, не очень их…то есть, они меня не очень…,- запутавшись, он так и не договорил, лишь застыл, удивленный и испуганный одновременно.
« Еще и собак боится…Да, слабоват нынче сильный пол», - мысленно усмехнулась Вера.
- Да не тронет он Вас, он никого не трогает, - и уже Босику,- чего вылупился, иди на место, дурачок такой!
По просьбе мастера она показала, куда проходить, где взять лестницу, а сама зашла в дом. И уже через окно маминой комнаты, где и находился у них телефон, наблюдала за молоденьким мастером. Он довольно ловко разматывал провод, крепил его под крышей, присоединял к чему-то, потом достал массивную телефонную трубку с диском прям посередке и начал набирать номер.
- Тр-р-днс, тр-р-днс,- смачно скрипел диск, возвращаясь в исходное положение, а Костик снова и снова заставлял его вращаться.
«Что за номер?!» -подумала Верочка, когда наконец Костик заговорил с трубкой:
- Ну что, Петровна, проверь двадцать девятый, все готово! – и вдруг, неожиданно для себя самого, озорно подмигнул стоявшей у открытого окна Верочке, смутился, разглядев ее ясные глаза, и начал поспешно спускаться по лестнице. Верочке вдруг стало необычайно весело – и от неожиданного подмигивания этого смешного мальчика, и от его смущения, и от поспешного бегства. Она рассмеялась легко и звонко и прокричала своему незадачливому кавалеру:
- Спасибо, мастер! А хотите, я Вас чаем угощу?!
Потом они сидели на солнечной веранде, пили чай и разговаривали о чем-то. Большие белые чашки с золотыми полосками по краям раскидывали веселых солнечных зайчиков, те задорно прыгали по стенам и потолку и смешили Веру. Ей было необъяснимо хорошо: спокойно, радостно и как-то очень уютно.
Пчелка, привлеченная сладким запахом, кружила над столом. Вера умиленно смотрела на ее отчаянные попытки выбрать между вареньем и медом.
- Труженица,- ласково сказал Костик…
Маме Костик не понравился: совсем не таким представляла она спутника жизни для своей дочери.
Невысокий, худенький…Разве такой мужчина нужен ее дочери? Мужчина должен быть высокий, статный, сильны. Чтоб за ним как за каменной стеной.
ПТУ закончил? Да как в наше время без высшего образования?! И потом, что это за профессия – телефонист?! Это же женская профессия!
Из семьи пчеловодов?! У вас с ним разное воспитание, разная система ценностей. Они же все верующие, Вера!
И так далее, далее, далее… Верочка знала все, что мама могла сказать о Костике, потому и не торопилась рассказывать ей о новом знакомом, о новом своем чувстве, которое все более прочно входило в жизнь и наполняло ее тайным смыслом.
Костя звонил каждый вечер. Весь день Вера жила ожиданием. Старенький телефон не успевал звякнуть как следует, а Вера уже хваталась за зеленую трубку как за спасательный круг: « Привет, а вот и я», - с невероятной , казалось Вере, нежностью произносил он эти простые слова. Костик…милый Костик…
О чем говорили они тогда? Да ни о чем! Или обо всем?! Костик что-то рассказывал, забавно перемешивая реальность с выдумкой: телефонистки, подслушивающие междугородние переговоры, инопланетяне–филантропы, пытающиеся передать ценную информацию, пчелиная матка и рабочие пчелы и еще много разной милой чепухи, от которой на душе у Верочки становилось радостно и светло. Она прислушивалась к новым ощущениям и робко спрашивала себя: « Любишь?...»и горячо выдыхала: «Да, люблю!»
А мама ни о чем не догадывалась. Экзамены, педсовет, выпускной бал, пришкольный лагерь и санэпидемстанция – все это отнимало столько времени, сил и нервов, что вечерами уставшая за день мама дремала, сидя перед телевизором. Распухшие ноги не влезали даже в домашние шлепанцы, она вытягивала их перед собой, откидывалась на спинку старенького румынского кресла и засыпала под хорошо поставленный голос дикторов. Возможно, сквозь сон мама слышала обрывки Верочкиных фраз, ее нежное молчание и счастливые вздохи… Наверно, слышала, но ни о чем ни разу не спросила.
- Мам, а как Вы себя чувствуете? – Верочке не хотелось делиться подробностями своего больничного быта, поэтому она перешла на любимую в последнее время мамину тему.
- Ну как тебе сказать: чувствую, что у меня не все дома! Тебя же нет!
« Не все дома,…Писательница моя!», - улыбнулась про себя Вера.
Мама всю свою сознательную жизнь вела дневники. Еженедельно, а порой и каждодневно она делала записи в толстых тетрадках. За долгие годы накопилась внушительная коллекция: черные кожаные, зеленые бархатные, простые белые, красные , синие тетради стопками, по годам, располагались в объемном нижнем отделении книжного шкафа. Мама никогда не писала наспех: подбирала слова, обдумывала фразы, отшлифовывала и полировала до нужного блеска и только потом записывала. Получалось красиво, как в романах. Порой, для полноты сюжета, мама придумывала что-нибудь, и ее выдумка, увековеченная в дневнике, становилась в ее сознании реальным фактом. Спорить потом с мамой, что этого на самом деле не было или это происходило иначе, было бесполезно – она открывала дневник, ловко находила нужную страницу и говорила торжествующе :
« Вот, видишь, у меня все записано! Вот число, вот месяц!»
Вот и эта фраза – «у меня не все дома» - наверняка уже вписана в «вечность».
Мамины дневники…Мама никогда не прятала их, но и читать не давала. Иногда она декламировала дочери вслух, видимо, наиболее понравившуюся ей самой запись. А Вера всегда прочитывала дневники тайком. В тот день, когда она сказала маме про Костю, в дневнике появилась строчка: «Сегодня взрослая дочь впервые приняла самостоятельное решение – судя по всему, решеньице так себе…»
А Костик и не подозревал о тещиной неприязни: свою бесконечную нежность к Верочке он переносил на все ее окружение. Он любил Ангелину Владимировну, с первого дня называя ее мамой, легко и по-родственному. Маме это совсем не нравилось, но нарушать традиций она не хотела: раз уж дочь связала свою судьбу с «этим», к тому же живут одной семьей, пусть будет как у всех. Любил Костик и соседку, мамину приятельницу Инессиванну, маленькую, казалось, квадратную тетку в уродливых очках с толстенными стеклами, шутливо целовал ей ручку и делал забавные комплименты. Любил здоровенного косматого Босика, ласково трепал его бычью шею, а тот, забыв про свою лень, таскался за Костиком по пятам, нежно тыкался мордой в его коленки и преданно заглядывал в глаза. «Трудяга ты наш, охранничек!- говорил Костя, и угрюмый пес в ответ радостно мотал своим тяжелым хвостом. А трехцветная кошка по имени Кошка наконец определилась, кого считать своим хозяином: где бы Костя ни присел, она тотчас оказывалась рядом и удобно устраивалась у него на коленях, прикрывала глаза и громко мурлыкала от удовольствия. « Красавица моя, умница», - говорил Костик, легонько приглаживая кошачью шерстку.
Костик, милый Костик… Со всеми готов был делиться своим теплом…