Рецензия на рукопись входящий № 149/У, 5 печатных листов.
Когда я прочел это произведение, я невольно задумался, а кому это нужно? Кто узнает здесь себя? И я сам себе ответил: никто.
Мне показалось, что автор совсем не наш современник, он не видит и не хочет видеть ни наших достижений, ни успехов наших приятелей, ни отдельных проблем, над которыми мы все думаем. Как будто автор живет не рядом с нами, а где-то в каком-нибудь двадцатом веке.
Повествование начинается с описания праздника. Но до праздников ли нашему читателю, который сегодня с головой ушел в борьбу с засухой? Его только возмутят рассуждения о так называемых водолазах, да и вообще все упоминания о воде, которую в конце концов кто-то выкачал. Кто ее выкачал? Я считаю, что это очень вредные упоминания. К счастью для читателя, написано все это так беспомощно, что до него не дойдет. Но вернемся к автору, который по небрежности даже не подписался под произведением. Мне бы не хотелось лишить молодое дарование всякой надежды на рост. Несмотря на общую безграмотность, в рукописи есть удачные места. Чувствуется забота о борьбе с курением, но ведь сегодня это уже смешно, ведь известно – табак не растет без воды, Автор выступает против пьянства – но ему же должно быть известно, что без жидкости нет спиртного. Когда-то, да, наша вода была лучшей для производства водки. Наш автор что, радио не слушает, газет не читает? Не ходит в магазин? Разве ему не известен последний Указ о прекращении приема бутылок в связи с невозможностью их наполнения?
Так отрыв от жизни зачеркивает все хорошие намерения. Единственно актуален вопрос о борьбе с надписями и всякими зарисовками в связи с тем, что от этого страдает дно множества высохших водоемов. Но метод, предложенный автором, опять-таки неприемлем, так как нечем смывать, да и некому. Но мы еще доберемся до тех, кто пишет, где попало и что попало.
Что же касается языка рукописи, то он, конечно, беден. Его засоряют жаргонные словечки типа «кайф», «оптимальное», «скафандр» и пр. Некоторые упомянутые слова сам автор явно не понимает.
Единственно, чего я не возьму в толк: рукопись написана от руки, где Автор взял чернила? Во всяком случае, если редакция «Скважины» не стремится к экстравагантности и не хочет сослужить Автору медвежью услугу, издать ее, напечатав, не следует. Автору следует подумать о том, чтобы обсудить свои попытки в литобъединении при каком-нибудь оазисе.
По поручению редакции «Скважины» –
член Избранного собрания сочинителей
Дормидонт Хокусайло.
Все завершалось красивой закорючкой, сделанной карандашом. Дальше следовала еще бумага, уже чуть иначе озаглавленная:
Отзыв на труд № 149/У – входящий;
0,625 печатных листов.
Только одна черта меня несколько подкупает в рукописи. Это попытка объяснить появление Тассилийских фресок. Большинство профессиональных писателей считают, что на них изображены космонавты в скафандрах. Наш непрофессиональный автор видит на этих фресках отнюдь не прилетевших существ, а вынырнувших. Мало кто сейчас вспоминает об этих существах, когда-то называемых водолазами. Были такие специалисты, которые доставали все из-под воды. Дело это они знали хорошо, потому что сейчас мы воочию видим, что нам они ничего не оставили, ни затонувших сокровищ, ни градов Китежей, даже Атлантиды не было никакой, в этом мы сейчас убедились.
В литературе профессиональной водолазы отражены недостаточно и превратно. Из писателей прошлого можно вспомнить Зощенко, у которого огромный водолаз был постоянно бит хилым человеком. Это было потому, что уже тогда действие происходило не в воде, а на суше, где водолаз не мог соответственно самовыражаться. Наш непрофессиональный коллега берет на себя смелость изображать водолазов в воде.
Но автору следовало бы описать не только самих водолазов, но и насосные береговые установки, так как водолазам для дыхания необходимо поставлять воздух.
Что касается так называемых «околпачивателей», то это явно вымышленные персонажи, им не место в историческом повествовании. Правда, было бы злободневно, если бы автор показал, как технически решалась проблема снабжения водой околпачивателей.
Еще я хотел добавить, что у автора много случайного, необязательного. Недаром единственный в работе памятник назван памятником «Великой Случайности».
Я бы хотел посоветовать автору сделать свой выбор и не растекаться мыслью по древу. Если он будет и дальше тянуться к перу и бумаге, то ему следует брать конкретные исторические темы. Тогда он, возможно, может быть привлечен для работы отдела под рубрикой «Чем занимались наши предки».
С коллегиальным почтением,
Член полного собрания сочинителей
Жукопов – сын,
Лауреат материковой премии по самокритике.
К рецензиям было присовокуплено следующее заключение:
Редакция ознакомилась с данной рукописью и полностью разделяет точку зрения двух рецензентов, единодушно заключивших о ее сырости и непригодности для публикации.
Редакция сердечно желает автору успехов в дальнейшей работе и долгих лет жизни. С уважением
И.О. Зав. Отделом Идругим Поделом-заде
Кто бы это мог быть? Словосочетание «иозав» натолкнуло меня на сомнение, не прав ли был Кроватъев, когда утверждал существование слова «бронтозав»? И.О., значит, не сам Зав, зав, кажется сам Федя, т. е. «Братья Улуповы». Видимо, замещает его кто-то из двух игроков в шахматы, имя восточное, верно, один из игроков был черненький. Он, кажется, и говорил, что не едят конины, видимо, по аналогии со свининой.
Итак, дело с рукописью откладывается до лучших времен.
Собственно говоря, времена и сейчас неплохие. Жалобы на времена чаще встречаются в покойное, не озабоченное время. В пору забот, напротив, живется плотнее, заинтересованнее, а делается все четче, с большим энтузиазмом и расторопностью.
Я помню, что засуха застала врасплох обитателей Материка. Но со временем Силы самообороны навели достойный порядок. Нормализовались очереди за водой, распределение карточек на выдачу жидкостей было сделано по справедливости, по заслугам каждого. Успешно проводилась борьба с подпольной торговлей сырыми продуктами. Оригинально была решена проблема отношения к лжеученым-алхимикам, добывавшим, якобы воду из всяких веществ, согласно науке воды не содержавших. Один шарлатан «добывал» воду даже из произведений заслуженных деятелей литературы. Вода эта для питья была непригодна, но для очистки загрязненных предметов, частично даже для стирки вполне подходила. Но самой книжной культуре при этом наносился непоправимый вред. Как правило, из огромного многотомного собрания сочинений выходила одна, реже две брошюры, где содержались отрывочные сведения об орфографии и чистописании, а также цитаты из «Родной речи» для средней школы. Чтобы разоблачить этого шарлатана, комиссия из писателей, химиков и психиатров заставила его продемонстрировать свои опыты на самых очевидных вещах. И он провалился перед лицом передовой общественности, так и не сумев выжать ни капли ни из былины «Садко на дне морском», ни из «Сказки о золотой рыбке», ни даже из «Мойдодыра».
В общем, с этими лжеучеными решили очень верно: их оградили от прочих обитателей, предоставив им полную возможность снабжать себя водой посредством своих изобретений.
Жизнь шла своим чередом. По утрам я прогуливался с потомками в саксауловой роще. Потомки выкапывали прутиком тарантулов и скорпионов, тут уж надо было быть начеку. К счастью, собаки, гуляющие с другими взрослыми, наловчились тут же поедать этих мерзких тварей.
Я как-то поделился своими делами с профессором реликтовой географии, спортивного вида стариком в борцовском трико и пробковом шлеме. – Лужа, вы говорите? А где находился пункт сдачи бутылок, – оживился он при моем рассказе и от волнения снял свой шлем. Эти шлемы вошли в моду после исчезновения бутылок, вместе с ними стали не надобны и пробки. Предприимчивый народ тут же стал мастерить из них пробковые шлемы, пришедшиеся по душе всем, кто плохо переносил зной.
Я описал примерно расположение пункта. – Вряд ли Ваш Прохоров доставил бутылку издалека, не так ли? – заметил профессор. – А если верить старинным картам, где-то в этом районе находилось реликтовое озеро, связанное каким-то образом с большим океаном. Я проверю по справочникам, называлось оно не то Балхаш, не то Байкал... Любопытно, любопытно...
В этот день стояла особенная жара, невыносимая до галлюцинаций. Где-то были какие-то неполадки, так как отряды милиции на верблюдах спешно отправлялись куда-то за горизонт. Говоря архаическим языком, в воздухе пахло грозой... Если бы так!
Огромное солнце увлекалось на закат, в мареве оно принимало причудливые очертания пунцовых сдвоенных желтков, которые вязко оседали в прозрачном, но плотном белке, из которого состоял воздух. Резкие контуры деревьев увязали в нем, казалось, что такая атмосфера – одна из причин их вечной низкорослости. Потом солнце приняло отчетливую форму песочных часов и, прежде чем исчезнуть, одна чаша просыпалась в другую, и прибор, перевернуть который было некому, опустился за горизонт, стало темно, и в тишине было слышно, как где-то струится песок времени.
Я решил взглянуть на Вторую скрепку. Она вполне просохла, даже стала коробиться, и мне с большим трудом удалось ее развернуть, не повредив страниц. Я зажег свечу и углубился в чтение.