Глава 15
День за днем путешественники оставляли километры за спиной. Долгожданная цель их путешествия, Новосибирск, был уже близок. Если верить последнему указателю на дороге, до городской черты оставалось каких – то пятьдесят километров. Если ничего не будет мешать, то это, примерно, два дня пути. Плохо было то, что при приближении к Новосибирску начал повышаться радиационный фон и путникам все чаще приходилось пользоваться противогазами. Костюмы химзащиты они не снимали уже два дня. Живности, как агрессивной, так и не очень, не наблюдалось. Где – то на горизонте мелькали движущиеся точки, но определить, что это, было невозможно.
Никита и Оксана шли, по – прежнему, больше молча. Никита шел, раз за разом переживая те события, о которых поведала ему Оксана. Да и новый статус его спутницы вызывал много вопросов и не вносил ясности, как теперь Никите к ней относиться. Все короткие беседы, возникающие между путниками, теперь касались только мистической сущности Оксаны.
- Так это ты согнала всю эту вонючую свору к моему дому?
- Ага, я.
- Но зачем, объясни мне еще раз. Неужели нельзя было просто прийти и рассказать обо всем?
- Да, и ты тут же поверил и без лишних расспросов собрал бы вещички и уехал бы куда глаза глядят?
С тех пор, как Оксана раскрыла свою сущность, речь ее перестала напоминать речь десятилетнего ребенка, и с Никитой они теперь говорили на равных.
- Я думаю, было бы так, - продолжала Оксана, - Ты бы решил, что к тебе пришел чудом уцелевший ребенок и сочиняет тебе нелепые сказки. И, конечно же, никуда не пошел. Так?
Никита немного подумал и согласно кивнул. Затем, чтобы не ударить в грязь лицом, возразил:
- Ну ты бы могла показать мне парочку твоих фокусов из арсенала привидений, и я бы тебе тут же поверил.
- Ага. Или скорее решил бы, что у тебя от одиночества крыша поехала, и я бы тебя точно вовек с места бы не сдвинула.
- Тоже верно. – пригорюнился Никита.
- Да и не могла бы я тебе никаких фокусов показать.
- Это почему?
- Там, в Томске, я была слишком материальна. Можно сказать, я себя, как бы, клонировала. Я, когда умирала, видно так хотела жить, что всю свою жизненную энергию и волю к жизни сконцентрировала в одном предмете, они меня и питал силой все это время. Так что в Томске я было вполне материальным человеком. Вот на зверей могла влиять.
- А на меня точно не влияла? Или не могла?
- Могла, но не влияла. Мне казалось это неправильным, что ли. Да ты и сам все правильно в своей жизни делал. Вот если бы ты затеял какую – нибудь откровенную глупость, то тогда может быть…
Оксана неопределенно повертела руками в воздухе.
- А что же с вилкой случилось? – спросил Никита.
- Тот предмет в Томске остался, в моей комнате. Я теперь, можно сказать, на собственных запасах живу. Да и расстроена я было, что тогда с этим каннибалом прокололась, но тогда думать было некогда, тебя спасать надо было. И из – за тебя расстроена была, что ты мне доверять перестал. В общем, расклеилась я.
- А что за предмет – то?
- А ты еще не понял? Плюшевый мишка, который передо мной стоял. Ты бы его видел. Вся квартира разрушена и сожжена, а он сидит на полу чистый, яркий, словно только что из Детского Мира принесли. Он, наверное, до сих пор там.
Никита остановился и посмотрел вслед Оксане. Он покачал головой и восхищенно проговорил:
- Надо же, у меня есть свой собственный Каспер.
Оксана остановилась и, обернувшись, посмотрела на Никиту. В ее глазах застыла боль.
- Не смешно. – бросила она и, резко повернувшись, зашагала по дороге, которая уходила вверх и скрывалась за холмом.
Никита со всей силы заехал себе ладонью по лбу. Это ж надо быть таким бесчувственным идиотом. Он навалился на ручки тележки и поспешил к остановившейся Оксане.
- Оксана! Ксюша! Ну прости, придурка. Ты столько пережила, а я издеваюсь. Прости, я больше не буду. Я буду следить за своим поганым языком. Не обижайся.
Он подбежал к Оксане и наклонился к ней, стараясь заглянуть ей в глаза. Та с застывшим лицом смотрела вниз по дороге. Никита взял ее за плечи и заговорил:
- Ну прости, поговори со мной.
Оксана жестом заставила Никиту замолчать, а когда тот вопросительно уставился на нее, молча указала пальцем вдоль дороги. Никита непонимающе обернулся в направлении, куда указывал палец девочки, и застыл с открытым ртом.
Примерно в пятидесяти метрах от того места, где они стояли, висела плотная белесая пелена. Словно густой туман навис над дорогой. Но этот туман не клубился, не изменялся под порывами холодного воздуха. Как будто белая простыня отрезала участок дороги от всего остального мира. Сквозь эту пелену ничего нельзя было рассмотреть, и не было заметно ни единого движения.
Никита немедленно натянул на лицо противогаз и достал из тележки дозиметр.
- Ксюха, одень противогаз, а то черт его знает, что это такое. – сказал он. Повернувшись к Оксане, он натолкнулся на ее скептический взгляд.
- А – а, точно. – махнул он рукой.
Они медленно начали спускаться к этой белесой стене. Никита шел, выставив вперед на вытянутой руке дозиметр, следя за показаниями прибора. Однако сколько они не приближались к таинственной пелене, фон вокруг оставался таким же, как и до ее обнаружения, то есть вполне допустимым для человека. Подойдя вплотную, они остановились, удивленно разглядывая белую стену. Несмотря на внешнюю схожесть с туманом, поверхность, которую они видели перед собой, была абсолютно ровной и не клубилась под порывами ветра. Вверху край стены терялся, плавно переходя во вполне привычные и нормальные тучи. Вправо и влево стена уходила за горизонт, лишая возможности путников хоть как – то обойти ее. Оксана даже сбегала на ближайший пригорок, чтобы посмотреть подальше, но быстро вернулась, разочаровано разведя руками. Никита присел на тележку обдумать ситуацию. Туман перегораживал дорогу путешественникам поперек, и если они хотели продолжить свой путь, им надо было идти сквозь него. С одной стороны, в тумане не было какой – либо явной угрозы, но с другой стороны, сом факт ее присутствия вызывал вполне обоснованные опасения. И Никита понимал, что и выбора у них особого нет, идти надо. А жуть как не хотелось.
Прежде чем соваться в туман, Никита решил его хоть как - то исследовать, хотя бы подручными средствами. Прежде всего, он поднял с земли небольшой камень, и запустил его в туман, приготовившись бежать при малейших признаках опасности. Камень свободно пролетел внутрь, даже не потревожив поверхность, и глухо ударился где – то там о землю. Звук от его падения еще долго эхом разнесся по округе, словно усиленный огромным рупором. Это прибавило еще очко к таинственности данного явления. Никита подождал еще пару минут, но ничего не происходило. Следом за маленьким камнем полетел камень побольше, но все повторилось, как и в первый раз. Осмелев, Никита нашел длинную палку и, подойдя почти вплотную к стене, решительно сунул ее почти на метр. Замер, ожидая чего угодно. Подождав немного, погрузил палку до собственной руки, помахал ей. Ощущения были такие же, какие он испытывал всякий раз, махая палкой. Многозначительно хмыкнув, Никита вытащил палку и внимательно осмотрел. Палка была такой же, как и до эксперимента. Никита отбросил палку в сторону и поднял правую руку. Посмотрел на нее, опустил и поднял левую. Никита вытянул указательный палец и начал медленно приближать его к полосе тумана. Почти коснувшись его, Никита замер, крепко зажмурил глаза и ткнул пальцем в туман. Оксана стояла рядом, не моргая и перестав дышать. Никита все стоял, держа руку в тумане. Оксана не выдержала:
- Ну, как? Что там?
Никита открыл глаза и вытащил руку. Рука, если и претерпела какие – то изменения, то внешне это никак не проявилось. Никита задумчиво пошевелил пальцами. Затем посмотрел на Оксану.
- А ты не могла мне это раньше сказать?
- Чего сказать? – замерев, прошептала Оксана.
- Что там ничего нет! – закричал Никита. – Блин, чуть не поседел от страха. Десять лет жизни потерял.
- Тьфу ты! – всплеснула руками в ответ Оксана. – Испугал же, дядь Никита! И не кричи на меня. Я тебе простое привидение, а не Нострадамус, и будущее не вижу.
Некоторое время они расхаживали вдоль призрачной границы. Надо было что – то решать. Никита перекидал в пелену все имеющиеся под ногами камни и палки. Несколько раз совал в туман руки и махал ими. Затем, истощив свои исследовательские порывы, он повернулся к Оксане.
- Надо идти. Не можем же мы остаться жить здесь. Хочешь, не хочешь, а придется идти.
Приготовления ко входу в туман был похож на подготовку к вылазке в тыл врага. Никита несколько раз проверил противогазы, фильтры, оружие и химкостюм. Зарядил под завязку все, что могло заряжаться, повесил на пояс несколько охотничьих ножей. Крепкой веревкой привязал к поясу тележку. Натянув на лицо противогаз, он взял в правую руку «Сайгу», а в левую взял ручку Оксаны. Несмотря на все, что он узнал о ней в последнее время, он не мог к ней относиться иначе, как к десятилетней девочке. А может, это ему было спокойнее держать ее за руку.
Несколько раз глубоко вдохнув, как – будто перед прыжком в воду, он шагнул вперед.
Никита словно погрузился в мягкое пуховое одеяло. Звуки разом стихли, уши заложило. Каждое движение встречало небольшое сопротивление, будто под водой. Никита разом потерял способность ориентироваться, двигаясь исключительно наугад. У него промелькнула мысль о том, чтобы вернуться, но, обернувшись, он понял, что найти путь назад он уже не сможет. Продолжая ощущать в своей руке руку Оксаны, он прокричал сквозь противогаз:
- Оксана, не отпускай мою руку. Не хватало еще здесь потеряться.
Ему казалось, что он говорил очень громко, но слова, словно обретя форму, глухо и лениво выплыли из фильтров и растворились в окружающем тумане. Никита начал озираться вокруг, пытаясь отыскать хоть какой – нибудь ориентир, но его окружала однородная, непроницаемая, вяжущая пелена. Никита покрепче перехватил рукоятку карабина. Внезапно он перестал ощущать руку Оксаны. Он повернулся, но никого рядом с собой не увидел. Никита слепо зашарил рукой вокруг.
- Ксюша! Оксана!
Но слова падали к ногам Никиты, не пролетев и пары десятков сантиметров. Никита заметался, не зная, что ему делать и куда двигаться. Он выкрикивал имя Оксаны и мысленно молил Бога, помочь найти ее в этой адской пелене. Он бежал вперед, потом кидался вправо, влево, бежал назад. Спустя пол – часа силы покинули его, и он рухнул на землю, слепо глядя перед собой и чувствуя, как под резиной противогаза по его щекам текут горячие слезы. Он решил сдаться. Если раньше он видел свою цель и знал, что делать, то сейчас он четко понял, что все кончено. Не было ни цели, ни ориентира, ни воли, ни сил. Он откинулся на тележку, закрыл глаза и расслабился, собираясь принять смерть более менее в комфорте и смирении. Он сидел, вспоминая свое детство, своих родителей, своих друзей, школу, институт. Отдельно вспоминал события последних недель и Оксану. Анализировал свои поступки, размышлял, что бы он мог сделать по - другому. Это настолько поглотило его, что он не сразу заметил изменения в окружающей среде.
Никита резко сел и прислушался. Издали, сквозь туман, пробивалась еле слышная, но вполне узнаваемая музыка. Никита прислушался. Голоса певца было не разобрать, но по ритму и тональности он ясно узнал «Балладу о детстве» Владимира Высоцкого. Высоцкого любил отец Никиты и все Никитино детство прошло под хриплый голос барда и гитарные переборы. Никита встал, стараясь не потерять этот единственный лучик в царствии безмолвия. Звук шел чуть правее от Никиты. Стараясь сильно не шуметь, Никита двинулся в эту сторону, невольно начиная подпевать Владимиру Семеновичу. «Не боялась сирены соседка…». Никита шел все быстрее, едва не срываясь в бег. Его останавливало только то, что он боялся потерять источник звука в грохоте собственной амуниции. Голос Высоцкого становился все громче и «Балладу о детстве» сменил «Як – истребитель». «…но тот, который во мне сидит…». Впереди показалась темная точка, ярко выделяющаяся среди окружающей белизны. Точка все увеличивалась и вскоре Никита смог разглядеть, что это такое. Это была дверь. Обычная входная дверь, обитая коричневым дермантином, какая была в каждой второй советской квартире. Только эта дверь каким то чудом стояла посреди белой пустоты, без косяков, стен и других опор. Никита с удивлением обошел ее вокруг. С обратной стороны она была такой же, как и спереди. Внимательно осмотрев дверь, Никита похолодел. Он узнал эту дверь. Это была дверь в квартиру его родителей, где он провел все свое детство и студенчество. Мелкие потертости, царапины и пятна четко указывали на это. Никита снял перчатку костюма и провел ладонью по шершавой поверхности дермантина. Справа от двери, в воздухе, он заметил висящую в воздухе кнопку дверного звонка. Ему казалось, что пару мгновений назад ее не было, но поклясться в этом он не мог. Никита поднял руку и нажал на нее. Из – за двери раздался знакомый до боли звонок. Сердце у Никиты забилось так часто, что на мгновение ему показалось, что он упадет в обморок. Раздался звук открываемых замков. Дверь открылась, являя перед Никитой родной и знакомый вид прихожей обычной хрущевской квартиры. На пороге стоял отец.
- О, Никита пришел. Мать! Сын пришел. Ну, чего встал, заходи.
Отец сделал шаг в сторону, пропуская Никиту внутрь. Тот, обалдело оглядываясь, прошел в прихожую и затащил привязанную до сих пор к поясу тележку. Отец оглядел Никиту с ног до головы.
- А ты чего так вырядился? Ты же утром в институт уходил. Ты где был?
Никита молча глядел на человека, которого, как ему казалось, потерял навсегда. Он бросился вперед и крепко обнял отца, едва сдерживая слезы. «Сайга» со стуком упала на пол. Отец некоторое время стоял, растерянно разведя руки, потом неловко обнял сына в ответ. Похлопал его по плечу.
- Ну, ты чего это? Чего? – забормотал он
Никита отстранил отца и вгляделся в его глаза.
- Пап. Я думал, я вас больше никогда не увижу. Пап, как же я соскучился по вам.
Отец удивленно посмотрел на Никиту.
- Чего это ты нас больше не увидишь? Чего глупости говоришь. Иди лучше переоденься, пока мать тебя таким не увидела. Прямо бомж какой – то. Бегом в свою комнату.
Никита радостно закивал, подхватил упавший карабин и тележку, и заковылял знакомым путем, со счастливой улыбкой разглядывая коридор, обои, фотографии на стенах. Со стороны кухни послышался голос матери:
- Сынок, привет. Иди сюда, поцелуй маму.
Никита заулыбался от этих слов. Как давно он не слышал их вот так, вживую, а не во сне.
- Щас, мам, только переоденусь.
- Давай быстрее, потом мой руки и сразу ужинать.
Никита почувствовал себя снова восемнадцатилетним студентом, образцовым сынком и сейчас абсолютно не стыдился этого. Ему было плевать, что о нем думают соседские парни, девчонки и одногрупники. Словно не было этих двадцати лет, лет одиночества, страха, боли. Никита обернулся и посмотрел на ненужную теперь тележку с ненужным теперь оружием, просроченными консервами и воняющими прелой резиной противогазами. Теперь это все не нужно. Куда это теперь все девать? «А, потом решу.» - подумал он. А сейчас – чистая одежда, душ и мамина стряпня.
Никита толкнул ногой дверь в свою комнату. За дверью все оставалось так же, как и в тот день, когда он последний раз покинул ее. Аккуратно заправленный диван у стены, компьютерный стол в углу и шкаф с одеждой. Ничего лишнего. Ну и конечно две пятикилограммовые гантели рядом с диваном, к которым он подходил от силы раз семь в жизни.
Никита зашел внутрь, затащил тележку и закрыл дверь. Бросил на диван «Сайгу». Но прежде вынул магазин и передернул затвор, выкинув вставленный туда патрон. Он усмехнулся своим, автоматически сделанным, действиям. Вот, что значит – выучка.
Оказавшись в родной обстановке, Никита внезапно понял, насколько грязна его одежда и насколько сильно она воняет. Он торопливо, путаясь в рукавах и штанинах, начал снимать с себя химкостюм, драную водолазку, заскорузлые подштанники и миллион раз штопанные носки. Оставшись в одних трусах, он почувствовал себя заново родившимся. Никита хотел снять и трусы, но решил оставить их, хотя бы до того, как доберется до чистого белья. Кинув грязное шмотье в угол, Никита растянулся на диване. Запрокинув руки за голову, он в блаженстве уставился в потолок. Хотелось закрыть глаза и подремать чуток, наслаждаясь пришедшем наконец покоем. Но надо было хотя бы поужинать с родителями. Он так давно их не видел и уже никогда не чаял увидеть.
Никита вздохнул и, поднявшись, подошел к платяному шкафу. Особо не думая, он выбрал чистую одежду, быстро оделся и побежал на кухню, где его ждал горячий ужин, приготовленный заботливыми мамиными руками.
Дни потянулись за днями. Никита ел, пил, отдыхал, наслаждаясь каждой минутой, проведенной в обществе вновь обретенной семьи. Ему ничего не хотелось, он просто был счастлив. Правда, ему никак не удавалось сесть и поговорить с родителями. Только он подходил и заводил разговор о том, как они жили все это время, что случилось и вообще, они тут же уходили, сославшись на какие – то дела. Никита несколько раз хотел выйти во двор, выкинуть хлам, валяющийся в углу его комнаты, да и вообще, погулять. Но родители каждый раз не позволяли этого сделать.
- Чего тебе по улице шариться? Посиди дома, с нами, отдохни. – говорил отец.
- Да. – соглашалась с супругом мать. – Иди, поваляйся на диване, книжку почитай. А я пойду, чего – нибудь приготовлю.
И Никита шел, валялся, читал и отдыхал. А еще, ему, почему – то, очень не нравилось, когда родители к нему прикасались. Каждый раз, когда отец трепал его за плечо или обнимала мать, на него накатывала волна дурноты, появлялась слабость, и тысячи иголок пронзали тело. Ему было жутко неудобно от того, что прикосновения родных ему людей причиняли ему боль. И он терпел, когда мать очередной раз заключала его в объятья.
Еще Никиту беспокоил голос. Тонкий девичий голосок, который кричал, словно издалека: «Дядь Никита! Дядь Никита!». Никита несколько раз открывал окно своей комнаты и выглядывал во двор, но там были только дети, старики и мамашки с колясками, которых Никита наблюдал здесь ежедневно. Он пару раз походил с этим вопросом к родителям, но те только пожимали плечами:
- Я ничего не слышу. – говорила мать.
- Может, соседи шумят? – предполагал отец.
Никита соглашался и шел в свою комнату.
Однажды, в очередной раз плотно поужинав и обняв по очереди своих родителей, Никита зашел в комнату и бухнулся на диван. Он поднял с пола томик Конан – Дойля и открыл его на заложенной бумажкой странице. Вот ведь произведение! Уже, кажется, наизусть знаешь, а готов читать ее снова и снова. Прочитав пару страниц, Никита обратил внимание на запах, которого раньше в его комнате не было. Это был запах чего – то знакомого, чего – то из прошлой жизни. Никита закрыл книгу и потянул носом. Да, точно. Резина, прелая трава, оружейная смазка. Никита неприязненно посмотрел на грязный химкостюм и тележку с оружием, сваленные в углу. Нет, завтра точно надо будет выкинуть все это. А то вся комната уже провоняла. А еще участковый нагрянет, увидит весь этот арсенал, объясняйся потом.
Никита положил книжку на пол, повернулся на бок и закрыл глаза. Завтра, все будет завтра. А сейчас – спать. А то чего – то он устал за сегодня. Он уже начал проваливаться в блаженное небытие, как услышал какую – то возню в комнате. Он открыл глаза. За окном уже было темно. Звук повторился. Он шел от шкафа с его одеждой. Чего там могло шуршать, да еще так громко? Крысы что – ли завелись? Родителей бы не разбудили, они ведь уже старенькие, им отдыхать надо. От мысли о родителях Никита заулыбался. Все же хорошо, что он их опять нашел.
Звук повторился опять, на этот раз громче. Шкаф заметно покачнулся. Что ж там за крыса такая? Надо было с этим разобраться и немедленно, пока шкаф не упал. Никита встал и , вооружившись гантелей, подкрался к шкафу. Из – за створок дверей тянула та самая вонь. Точно крыса, еще и из подвала приперлась. Никита резко распахнул дверцы и замахнулся гантелей. Но перед Никитой предстали только ровный ряд его футболок, костюмов и брюк, аккуратно висящих на вешалках. Никита, не опуская гантели, начал раздвигать одежду, готовясь в каждую секунду нанести удар. Крысы они такие, очень быстрые. Он прошелся по всему ряду, но ничего подозрительного не заметил. Опустив гантелю, он взялся за дверцу, чтобы закрыть ее. Внезапно одежда раздвинулась и в образовавшийся проем высунулась чумазая мордашка маленькой светловолосой девочки. Никита от неожиданности отпрыгнул и с грохотом уронил гантелю на пол. Хорошо, что не по ноге.
- Дядь Никита! Наконец – то я до тебя добралась, – радостно сказала Оксана, шагнув из шкафа в комнату. – Дядь Никита, спасать тебя надо.