Глава 14
Никита с Оксаной старались двигаться по когда – то федеральной трассе М53. Во – первых дорога была почти ровной, а за пределами потрескавшегося асфальта была непролазная грязь, иногда напоминающее болото. Во – вторых Никита, по собственному мнению, страдал «топографическим кретинизмом» и просто боялся заблудиться. Путешествие проходило относительно спокойно. Редкие твари обходили и облетали одиноких путников стороной. Из темных маслянистых луж по обочине дороги на них таращились различные по виду и количеству глаза, однако существа, которым они принадлежали, не рисковали выползать из своих уютных гнезд, чтоб полакомиться представителями рода человеческого. Видимо в глубине этих грязевых ям было достаточно пропитания. Как и предупреждали Леонид и Владимир, радиационный фон был, по большей части, приемлемым, и путешественники имели возможность идти по дороге без противогазов. Участки повышенной радиации действительно имели какой – то локальный характер. Никита и Оксана однажды увидели около дороги, примерно в пятнадцати метров, целую гору мертвых тел животных, высотой с рост человека. Никита тут же сверился с показаниями дозиметра – фон был в норме. Однако, когда Никита, послушавшись внутреннего голоса, привязал прибор к длинной палке и протянул его к куче, тот разразился громким треском, словно находился в эпицентре ядерного взрыва. Путники поспешили обойти эту аномалию стороной.
Иногда, на горизонте, появлялись какие – то человекообразные фигуры, по одиночке и группами. Из – за расстояния нельзя было сказать, люди были ли это или что – то, чему природа и радиация придала вид человека. Однако и они не приближались к идущим по дороге людям. Твари словно боялись этой дороги, по которой те шли. После того, как Никита в шутку озвучил эту мысль, они окрестили бывшую трассу М – 53 «дорогой из желтого кирпича». Никита был удивлен, что Оксана не попросила объяснить, что это такое и из какой это сказки.
Они были в пути уже три дня. Днем они шли, а ночью прятались в редких домиках, располагающихся вдоль дороги. Памятуя о недавних событиях, они старались не удаляться от спасительного асфальта. В деревни не заходили, опасаясь как возможных очагов радиации, так и местных жителей, которые вряд ли будут радушными и вежливыми.
На дороге часто попадались скопления автомобилей, в которых сидели высохшие скелеты. Ничего полезного в них найти не удавалось, все уже давно сгнило. На одной из машин Никита нашел то, чего жаждал все путешествие. Какой – то безумец в свой последний путь взял с собой спортивный велосипед. Обрадовавшийся Никита, повоевав немного с креплениями, которыми велосипед крепился на крыше авто, снял его на асфальт, но быстро понял, что ездить на нем вряд ли получится. Резина шин истлела в труху. Покатавшись немного на ободах, он выкинул бесполезный велосипед на обочину.
На четвертый день пути они прошли ржавый погнувшийся знак с надписью «Болотное». До катастрофы это был своего рода середина пути между Томском и Новосибирском. Здесь делали остановку рейсовые автобусы, останавливались автомобили, и уставшие путники, едущие в Новосибирск или Томск, выходили размять ноги, сходить в туалет и купить себе что – нибудь пожевать на вторую половину пути. Раньше поездка до Болотоного занимала два часа. На проезжей части и по обочинам до сих пор стояли ржавые и обгоревшие остовы гигантских автобусов и легковых автомобилей. Чуть поодаль стояли бензовозы, навсегда остановившиеся на бессрочный перекур.
Хоть взрывная волна и не дошла сюда, время не пощадило низенькие кирпичные строения, бывшие закусочной, туалетом и двухэтажной минигостиницей. Пресловутые пластиковые стеклопакеты хоть и остались по большей части целыми и на своих местах, потеряли былые блеск и белизну. В грязные запыленные стекла с трудом можно было разглядеть, что твориться внутри. Кирпичи по углам зданий раскрошились, многие выпали целиком. Крыш у построек не было, словно здесь пронесся когда – то свирепый ураган.
Путники обследовали развалины находящихся поблизости строений. Подходящее помещение, запирающееся и находящееся ниже уровня асфальта, нашлось в кафе, за стойкой. Видимо, когда – то здесь располагалось служебное помещение. Годилось оно только для ночевки, так как попытки найти среди мусора что – либо съесное или полезное результатов не принесли.
Они залезли в этот схрон, разгребли кое – как мусор и устроили себе лежанки. Никита развел небольшой костерок и начал разогревать консервы. Оба молчали. Они вообще последнее время мало разговаривали, ограничиваясь короткими репликами насчет погоды или окружающей местности. У Никиты скопилось очень много вопросов, но он не знал, как их задать. Ему все время казалось, что сейчас не время. Он много раз прокручивал в голове события последних двух недель, и этих вопросов становилось все больше и больше. Оксана словно чувствовала это и молчала, видно не желая разговаривать на эту тему. Но оба ясно понимали, что поговорить рано или поздно придется, и оба оттягивали этот момент. Сегодня утром Никита признался себе, что боится тех ответов, что услышит от своей спутницы. А еще он понял, что перестал доверять Оксане в той степени, что доверял раньше. И это пугало его больше всего.
Оксана тоже не могла найти себе место. Порой она кидала взгляд на Никиту, приоткрывала рот в порыве что – то сказать, но через мгновение ее решимость гасла, она опускала глаза и снова принималась за прерванное дело. Вообще последнее время она выглядела не очень. Взгляд ее потух, кожа стала бледная, почти прозрачная. Вид у нее был такой, как – будто она очень устала и держалась из последних сил. Она мало ела и каждую остановку использовала чтобы поспать, ссылаясь на бессонную ночь. Вот и сейчас она забилась в угол, укутавшись в найденный в одной из стоящих на дороге машин драный плед.
Никита снял с огня закопченные банки и протянул одну Оксане. Та осторожно взяла ее и поставила рядом с собой на пол. В ее движениях сквозила какая – то неуверенность. Никита подумал, что надо бы проверить у нее температуру, девочка явно заболевала. Он протянул ей вилку. Оксана с излишней сосредоточенностью протянула руку, чтобы взять ее, но ее пальцы прошли сквозь металл. Вилка осталась в руках Никиты.
Никита уставился на вилку, не веря своим глазам, потом взглянул на Оксану. Девочку было не узнать. Личико ее перекосило от ужаса, в глазах была паника. Бледные губы задрожали и крупные слезы полились из глаз. Сквозь сжатые губы послышался протяжный вой, который все шел, шел и шел... В нем было столько боли и отчаяния, что Никита, мгновенно забыв обо всем, что произошло сейчас и происходило последнее время, отшвырнул проклятую вилку в сторону, бросился к девочке и прижал маленькое дрожащее тельце к себе. Он гладил светлые волосы, лихорадочно шепча: «Прости, прости, прости…», не зная, за что он просит прощения. Он не знал, что произошло, но Оксана была здесь, живая, теплая, трепещущим комочком сжавшаяся в его руках. Его свитер быстро становился мокрым под прижавшимся к нему лицом. Всхлипы, приглушенные свитером, продолжались. Никита сидел неподвижно, механически продолжая гладить волосы Оксаны. В голове царил полный сумбур. Вопросы скакали друг на друге, без всякой целенаправленности. Что? Почему? Что случилось? Что это было? И в то же время в душе возникало какое – то спокойствие. Он чувствовал, что теперь он получит ответы на все вопросы. Надо только подождать.
Спустя час они сидели на своих подстилках, молча жуя остывшую тушенку и украдкой бросая взгляды друг на друга. Никита ни о чем не спрашивал, терпеливо ожидая, когда Оксана сама начнет говорить. После того приступа, что был у Оксаны, он не чувствовал за собой права давить на нее, требуя ответов.
Оксана отставила пустую банку в сторону и долго глядела на маленький огонь костра. Потом медленно подняла взгляд на Никиту.
- Я сейчас тебе все объясню. Не знаю, как ты будешь потом ко мне относиться. Я боялась тебе все рассказать, боялась, что ты оттолкнешь меня, испугаешься.
Оксана стала словно на много - много лет старше. Она смотрела на Никиту, как смотрела бы на него его бабушка в его далеком детстве. В ее глазах уже не было слез, только тоска, боль и усталость.
- Я умерла.
У Никиты округлились глаза и перехватило дыхание.
- Да, я умерла. Давно. Двадцать лет назад. Нет, не в то самый день. Позже.
Никита тихонько поджал под себя ноги, готовясь к долгому рассказу.
- Я жила с мамой, папой и бабушкой на улице Нахимова, в той девятиэтажке, где на первом Детский Мир располагался, помнишь?
Никита кивнул.
- Я была прикована к постели, даже вернее можно было сказать, что я постоянно жила в ней. Все считали меня в коме. Примерно два года назад мы всей семьей попали в автокатастрофу. Пострадала только я, так как во время удара смотрела вперед сидя, не пристегнувшись, между передними сидениями. Папа с мамой в машине остались, ну, ремни, подушки и все такое, а я щучкой через стекло вылетела. Тяжелая черепно – мозговая травма. Врачам пришлось вместе с гематомой часть размозженного мозга удалить. Вобщем, жизнь они мне спасли, а меня – нет. Подержали три месяца в больнице, а потом вернули родителям. Вегетативное состояние. Овощ, в общем. Один санитар предлагал аккуратненько сделать со мной кое – что, но родители решительно отказались. Сказали, что будут заботиться обо мне до самого конца, сколько Бог даст. Так и привезли меня домой. Но я осталась жить внутри того, что осталось от моего мозга. Я все понимала, видела, слышала, запахи ощущала, только шевелить ничем не могла, даже лицом. Меня положили так, чтобы я смотрела в окно, а передо мной поставили большого плюшевого медведя. Мама сказала, что это теперь мой друг. Первое время, с месяц, был постоянный кошмар. Я металась внутри своего черепа, кричала, плакала, но меня никто не слышал. Звала маму, папу, вот она я, услышьте меня. Но они только приходили, гладили меня по волосам, говорили что – то успокаивающее и уходили. Я даже спать не могла, в привычном смысле этого слова. Сложно спать, когда глаза всегда открыты, а мозг постоянно работает. А мама еще обязательно начинала плакать. Потом наступило отупение. Я просто смотрела в это до жутиков надоевшее окно и монотонно молила Бога, черта, Будду, Кришну, инопланетян, кого угодно, чтобы забрали меня и прекратили мои мучения. Наверное, худшие мучения из всех, какие только возможны. А потом я начала думать. Я развлекала себя тем, что рассказывала сама себе истории, представляла художественные фильмы, мультики. Писала целые книги, развивала фантастические теории. И все их рассказывала своему единственному другу – плюшевому мишке. Ты даже не представляешь, как можно в короткий срок развить свой мозг, если ничто не отвлекает. Когда не надо ходить, есть, двигаться. К середине второго года своего лежания я смирилась со своим положением, с чертовым окном. Пришло успокоение.
Никита сидел молча, с ужасом переживая вместе с девочкой эти дни.
- В тот день все были дома, уже не помню почему. Пару дней до этого в доме чувствовалась нервозность. Все чего – то бегали, собирали и разбирали вещи, кричали друг на друга. Мама с папой даже поругались, стоя рядом со мной, чего раньше они себе не позволяли. Однажды я даже увидела папу подвыпившим. Я ничего не понимала, хотя считала, что достаточно сильно развила собственную интуицию. Непосредственно перед ударом я осталась в комнате одна. В квартире все затихло. Я даже подумала, что все куда – то ушли. Внезапно раздался вой сирены. Повыл минут десять и так же внезапно затих. Потом был удар. Я лежала около стенки внутри квартиры, и меня только сильно тряхнуло. Но все другие вещи слетели со своих мест. Шкафы попадали, стеклопакеты вылетели вместе с рамами. Сразу засвистел ветер, мусор полетел сквозь комнату со страшной скоростью. Меня защищала стена за спиной, и я наблюдала все это невредимой. В один момент стало очень жарко.
Оксана замолчала, глядя на огонь. Видимо здесь начинались очень неприятные воспоминания.
- Я долго лежала одна, не знаю, наверное, несколько часов. Мне хотелось пить, но я, как ты понимаешь, не могла позвать. Я ничего не понимала, но чувствовала, что мне придется умереть. Я услышала, что в соседней комнате что – то загрохотало и начала мысленно кричать: «Мама! Мама!». В одном фантастическом романе, что мне читал отец, люди могли передавать мысли на расстоянии, и я от отчаяния пыталась проделать то же самое. Она словно услышала мой зов и зашла в комнату. Лучше б она не заходила. Похоже, тепловая волна прошла прямо по ней. Кожа у нее полностью обуглилась. Я даже слышала потрескивание, когда она двигалась. Через трещины в коже просвечивало красное мясо и оттуда вытекала какая – то сукровица. Глаза и губы выгорели и ее лицо представляло обтянутый черной кожей череп. Самое страшное было в том, что она, похоже, была полностью в сознании и понимала, где она и что происходит. Она слепо шарила покалеченными руками перед собой и шамкала безгубым ртом: «Тошка. Тошка.» ( Дочка. Дочка.). Они медленно продвигалась по разрушенной комнате, ощупывая ногами пространство перед собой. И она двигалась прямо к разбитому окну. Поняв, что она не собирается сворачивать, я отчаянно закричала: « Мама! Осторожно! Ты идешь прямо в разбитое окно! Ты упадешь! Мама!». Но она не слышала меня. Если бы при взрыве уцелел бы подоконник, может, он бы удержал ее. Но подоконник снесло начисто и в стене зияла дыра, за которой была пропасть. Она шла в эту дыру, а я смотрела на это, не в силах что – либо сделать. В последний момент она словно почувствовала что - то неладное и остановилась. Ветер трепал остатки не сгоревших волос. Они повертела головой и спросила: « Тошка?». И сделала шаг вперед. Она исчезла мгновенно, я даже крика никакого не слышала. Зато кричала я. Кричала, как только могла, вместо голосовых связок разрывая свой мозг. Потом пришел отец. Он выглядел так же как и мама, но разум потерял, видно, полностью. Он молча шел по комнате, пока не уперся лбом в стену. Здесь он стал орать в голос, царапая головешками пальцев стену, сдирая ногти и плоть. Он орал и орал, орал и орал. Казалось он орал несколько часов. Я думала, что сойду с ума, хотя казалось, что я пережила все. Мне пришлось все это смотреть, ведь я не могла ни отвернуться, ни закрыть глаза. Под конец я уже молила его: « Заткнись! Ради Бога, заткнись!». Наконец он затих, осев на пол. Прошло несколько минут, прежде чем я поняла, что он мертв. Последней в комнату вошла бабушка. В отличии от родителей, она почти не пострадала. По крайней мере глаза и рот у нее были на месте. Они подошла ко мне и долго глядела на меня. Я обрадовалась, что, наконец – то, со мной рядом будет родной знакомый человек. Потом достала из – за спины топор, который всегда лежал у нас в кладовке. Она подняла его над головой. Я не понимала, что она собирается сделать, а она все стояла и стояла надо мной. А когда поняла, то даже обрадовалась. Наконец закончатся мои мучения. Я мысленно молила ее: « Давай! Ну давай! Бей!», а она все стояла. Затем лицо ее задрожало, и она заплакала. Она бросила топор на пол и отошла. У нее не хватило духа, покончить со мной. Я почти разозлилась на нее за эту слабость, так как понимала, что меня ждет. А она взяла чудом уцелевший стул, поставила его у пролома в стене, куда упала мама, и села, глядя вперед. Больше она не поворачивалась ко мне. Когда ее тело осело на стуле, я поняла, что умерла и она. Для меня началось самое страшное. Радиация, жар и ветер делали свое дело. Все мое тело горело, болело и чесалось. Я уже несколько раз обмочилась и обделалась под себя. Раньше родители капали мне в глаза специальную, слезную жидкость, так как моргать сама я не могла. Теперь это делать было некому, и мои глаза жгло, как каленым железом. Зрение замутилось, и я с трудом различала предметы впереди себя. А еще мне все сильнее хотелось пить и есть. Я где – то читала, что при длительном голодании постепенно чувство голода и жажды уменьшается. Не знаю, как у других, у меня эти чувства становились все сильнее и сильнее. Прошел день, потом другой. Все чувства – голод, жажда, зуд, боль, жжение –превратились в одну монотонную пытку. Я все ждала, когда, наконец – то, сойду с ума, но безумие так и не приходило. Как назло, соображала я так же ясно, как и до катастрофы. Я уже почти ничего не видела. Передо мной стояла сплошная белесая пелена, склеры высохли полностью. Вдыхаемый воздух был сухой, так как рот не увлажнял его. Свет и тьма сменились пять раз. Все это время эти незабываемые ощущения нисколько не уменьшались, а даже наоборот. Ко всему прочему еще присоединился запах, но об этом ладно. На короткие промежутки времени я впадала в забытье, как – будто о чем – то крепко задумывалась. В эти периоды мне представлялось, что все по - прежнему, и мы с родителями и бабушкой идем в Лагерный Сад на прогулку или играем дома на ковре в «Монополию». Можно сказать, что таким образом я спала. Но чаще мне виделись кошмары. Однажды, я очнулась в своей прежней квартире. Вокруг все было чисто и солнечно. Рядом стояли родители и с любовью и умилением смотрели на меня. Все было по - прежнему, кроме меня. Я так же лежала в собственных нечистотах, кожа и глаза горели, хотелось пить. Я пыталась показать им, как мне плохо, мысленно кричала: « Пить! Накормите меня! Помойте меня!». Но они только стояли и улыбались. Потом внезапно начали кривляться и громко смеясь, тыкать в меня пальцами. Я начала кричать. В следующий раз мне «приснилось», как мама, та, вся обгоревшая, покрытая язвами, переломанная от падения с этажа, вползла обратно в пролом и начала жрать труп бабушки. Потом подползла ко мне и долго смотрела на меня. Потом уползла обратно. Потом отец приходил и долго ходил туда сюда по комнате. И еще много подобных видений. Но проходило время, и я возвращалась в вонючую разрушенную квартиру, к боли и мучениям. Единственный кого я видела четко перед собой, это был мой плюшевый мишка. В один прекрасный момент я поняла, что приходит, наконец – то, мой конец. Стало трудно дышать, а сердце стало биться с перебоями, больно колотясь в груди. Я столько времени молила о смерти, что мне бы надо было бы обрадоваться, но именно тогда мне жутко захотелось жить. Наверное, я все таки повредилась умом, потому что я вспоминала маму, папу, бабушку, друзей, и мне хотелось к ним, в тот мир, где было светло и спокойно, и где все были рядом и я была здорова. Я смотрела на плюшевого мишку и мысленно кричала ему: «Жить! Жить! Жить!», как будто он был воплощением Бога на земле. Потом я опять впала в забытье и, наверное, тогда я и умерла. Сколько времени прошло, я не знаю. Когда я очнулась, первое, что я заметила, это то, что я видела все вокруг четко и ясно. На улице был день и шел снег. Внезапно я почувствовала, что могу шевелиться. Я поднялась на кровати и с удивлением оглядела свои руки, ноги и тело. Я была босиком и было одета в ту же ночную рубашку, которая было на мне в день катастрофы. Но рубашка была белоснежно чистой, как – будто только что из шкафа. Я пошевелила ногами и руками, и они меня послушались. В проломы в стенах свистел ветер, загоняя внутрь снежинки, но мне не было холодно. Я огляделась. Около стены, перед самым большим проломом, на полуразвалившимся стуле сидел полуразложившийся труп, одетый в длинную юбку, вязаную кофту и платок на голове. Левая рука трупа свисала почти до пола. Другой труп лежал около стены. Я встала с кровати и сделала шаг. Удивительно, но он дался мне очень легко, как – будто я все это время ходила, а не валялась бревном в кровати. С замиранием сердца я обернулась, зная, что я увижу за спиной. На загаженной вонючей кровати лежала маленькая мумия девочки, которой когда – то была я. Ссохшаяся сморщенная кожа делала меня похожей на старуху. Глаза напоминали глаза селедки в магазинном холодильнике, высохшие, впавшие внутрь. Из раскрытого рота торчал распухший, растрескавшийся и абсолютно черный язык. Тоненькие ручки были притянуты к груди, как – будто я изображала собачку. Почему – то именно это зрелище произвело на меня самое сильное впечатление. Я накрыла труп покрывалом. М –да. Вот так я и стала привидением. Потом я пошла по квартире, чего не делала уже два с половиной года. Сначала я подошла к дыре в стене и выглянула наружу. Город, сколько хватала глаз, был полностью разрушен. Внизу ничего не было видать. В дыру ветер заносил снег. Я обернулась и посмотрела на труп бабушки. Он был высохший и казалось, что он просидел здесь как минимум несколько лет. Я обратила внимание, что на ногах труп были вырваны куски и имелись следа зубов. Человеческих. Я до сих пор стараюсь не развивать дальше эту мысль. В любом случае, мать я рядом больше никого не видела. Я начала обживаться, открывать и развивать свои новые способности. Как любое нормальное привидение, я научилась проходить сквозь стены, менять свой облик. И влиять на живых существ.
При этих словах Никита напрягся и внимательно посмотрел на Оксану. Та поспешила его успокоить.
- Не бойся, на тебя я не влияла. Я только отгоняла живность от своего дома, чтоб не мешали.
Оксана замолчала, а потом продолжила:
- А потом я увидела тебя. Начала наблюдать за тобой, иногда помогать. Больше всего я отгоняла от тебя особо опасных зверей. А в остальном ты справлялся и сам. Вот и вся моя история. Ну и что ты теперь обо все этом думаешь?
Никита молча смотрел на огонь, потихоньку переваривая полученную информацию. В одночасье весь его мир, планы в который раз перевернулись с ног на голову и он опять не знал, как на это реагировать. Оксана тихонько кашлянула. Никита посмотрел на нее.
- Э – э… дядь Никита. Ты еще кое - что должен знать.
- Чего еще? – внутренне напрягся Никита.
- Атака зверей на твой бункер – это моих рук дело.
Никита открыл рот, он потерял дар речи. Некоторое время он бестолково размахивал руками и открывал и закрывал рот. Потом, видно, слова нашли себе путь наружу, и Никита закричал:
- Но зачем? Да если б не ты, ничего этого бы не было. Там было так спокойно, все обустроено. А ты все разрушила. Всю мою жизнь на уши поставила. Да меня чуть не сожрали из – за тебя. Что, в Бога поиграть захотелось? Скучно тебе стало? Я что, игрушка для тебя? Зачем ты это сделала?
Оксана терпеливо ждала, когда закончится этот поток брани и гнева. Когда Никита замолчал, глубоко дыша, она сказала:
- Там, на реакторе, на комбинате, не все взорвалось тогда, когда ракета попала. Недалеко от эпицентра взрыва находятся огромные залежи радиоактивных отходов. Их должны были вывезти позже для более надежного захоронения. Но не успели. Так вот, тогда они остались невредимыми. Примерно год назад отходы начали вытекать из проржавевших контейнеров. Рядом с хранилищем уже двадцать лет идет пожар, небольшой такой. Эти отходы как раз текут в его сторону. Когда они встретятся, будет такой бабах, что день катастрофы покажется новогодним фейерверком. Город будет уничтожен до конца. Про радиационный фон говорить не буду. Это произойдет примерно через два месяца. Тебя надо было срочно убирать из города.
- А чего, прямо сказать нельзя было? Зачем все это было устраивать?
- А ты бы пошел?
- Конечно. – как – то неуверенно сказал Никита.
- Что, прямо так же быстро, как сейчас? Без вопросов, откладываний и сомнений? Или послал бы меня куда подальше? А еще скорее, когда узнал бы кто я и откуда, решил бы, что сошел с ума и глупостей бы наделал.
Никита сидел, опустив голову.
- Ну и как ты теперь ко мне относишься?
Никита посмотрел на Оксану. Перед ним сидела прежняя Оксана, та, которая начинала с ним его путешествие и которая несколько минут назад рыдала в его объятиях. Он вздохнул, расправил рукой лежащее под ним покрывало, и сказал:
- Давай спать. Если ты спишь, конечно.