Глава 10
Последующие два часа Никита провел, словно в кошмарном сне. Каждый раз, выныривая из небытия, он лицезрел перед собой пьющих, жующих и веселящихся каннибалов. Про него словно все забыли, не обращая абсолютно никакого внимания. Однако его посадили во главе стола словно специально, чтобы он видел каждую деталь этого чудовищного пиршества. Открывая глаза, он видел обглоданные пальцы, стопы, текущий по бородам и грязным лицам жир. Его несколько раз вырвало, однако это никоим образом не мешало продолжению трапезы. В конце концов, он опустошил желудок полностью, и его просто сотрясали рвотные позывы, истощая его, и без того, находящиеся на грани силы.
Наконец, все было съедено и выпито. Женщины убрали со стола, и Никита получил возможность отдохнуть от этого ужасающего зрелища. Гости, как это и требовали правила вежливости, некоторое время посидели за столом, разговаривая друг с другом о том, о сем, а затем начали расходиться.
- Жду вас завтра, – сказал хозяин, закрыл дверь и начал собирать со стола. Его слегка покачивало от количества выпитого, и дело продвигалась не сильно быстро. Никита наблюдал за ним в безразличном отупении. Грязный химкостюм кисло вонял рвотой, связанные руки и ноги успели затечь и немилосердно болели. Он поднял голову и вяло спросил:
- Зачем?
Аркадич остановился на пол – пути в кухню и обернулся.
- Чего - зачем?
Никита кивнул на стол, на себя.
- Вот это все – зачем? Я здесь зачем?
Аркадич поставил стопку грязных тарелок обратно на стол и присел на лавку. Некоторое время он пьяно смотрел на Никиту.
- Понимаешь ли, друг мой ситный. Завтра у нас праздник большой будет, в связи с особым угощением. Как ты, наверное, понял, главное угощение – это ты.
Никита нервно дернулся в веревках, хотя давно уже это понял сам. Аркадич недовольно поморщился.
- Да не дергайся ты, расслабься, подумай о прошлом. Смирись, ты не первый здесь сидишь. Были и посильнее и попроворнее. Тоже дергались, грозились, купить пытались. А в итоге, где оказались? В очке, на заднем дворе. Ну, конечно, после некоторой переработки. – Аркадич хохотнул очередной удачной шутке.
- А здесь ты, мил человек, чтобы нас повеселить, да и самому подготовиться. Как? Сейчас объясню. Тут у нас все по - научному, не смотри, что лапти деревенские. Когда скотину забиваешь, она, знаешь ли, пугается не в меру. Стресс, адреналин всякий выделяется. И представляешь, мясо после этого горчить начинает. Есть, конечно, можно, но все - таки. А однажды посадили мы за стол с нами одного, так, поиздеваться перед готовкой. Тот тоже дергался, блевал, орал что – то, а потом вот с таким же, как у тебя сейчас, взглядом сидел. Тихонько так сидел, а взгляд пустой – пустой. До самой готовки сидел. А как мы его приготовили, да попробовали, так и обалдели. Мясо мягенькое, вкусненькое. – Аркадич причмокнул и зажмурился. – Мы потом так много раз делали, всегда срабатывало. Ты вот сейчас что ощущаешь?
Никита, сидевший все это время с опущенной головой, не шелохнулся, добитый услышанным.
- Правильно, – продолжал Аркадич. – Пустоту ты ощущаешь. Отчаяние и безысходность. Отличное сочетание. Именно то, что нужно. А сейчас я тебя отвезу в другое место, там ты «домаринуешься» до конца.
Аркадич еще раз внимательно оглядел Никиту. Потыкал то там, то здесь пальцем.
- Да, редкой упитанности экземпляр. Давненько у нас такого не было. У нас, знаешь ли, себя кормить бывает нечем, а уж скотина тем более зачастую впроголодь сидит. Худющие, только на холодец и годны. Да ты и сам сейчас все увидишь.
С этими словами Аркадич взялся за ручки Никитиной коляски и покатил его во двор. Там он подкатил коляску к большому, крепко сколоченному амбару, достал из штанов большой ржавый ключ и начал открывать навесной замок на деревянных воротах. Наконец он распахнул створки и на Никиту пахнул тяжелый смрад человеческих нечистот и давно не мытых тел. Послышался многочисленный шорох и невнятное мычание. Аркадич взял длинную железную трубу, стоящую рядом с воротам, и с силой долбанул по висящей в проеме короткой рельсе.
- А ну, твари, по загонам, а то я за себя не отвечаю!
Торопливый удаляющийся шум показал, что угроза возымела действие. В мгновение в сарае воцарилась тишина. Аркадич заглянул внутрь и удовлетворенно хмыкнул.
- Боятся, суки.
Он закатил Никиту внутрь и поставил посреди сарая.
- Ну, ты тут посиди до утра, с коллективом познакомься. Только сильно не к кому не привязывайся, все равно это ненадолго. Извини, развязывать не буду. Боюсь, что рельсой тебя не напугаешь, еще сбежишь. Перед гостями неудобно будет.
Довольно заржав, он повернулся и вышел из сарая. Створки ворот захлопнулись, лязгнул закрывающийся замок. Вокруг стало темно, и только редкие лучики света проникали сквозь дыры и щели в стенках сарая.
Никита сидел на коляске абсолютно неподвижно. Увиденное и услышанное сегодня полностью подорвали его моральные и физические силы. Мозг, казалось, сжался до размеров маленькой горошины и спрятался в самом дальнем участке черепа, боясь мало - мальски пошевелиться. Не было ни мыслей, ни желаний, ни стремлений. Сейчас Никита ощущал себя именно той мясной пустой оболочкой, о которой только что говорил ему Аркадич.
Тем временем, пространство вокруг Никиты постепенно оживало. Послышались шорохи, робкие шажки и бормотание. Из темноты начали выступать тощие сгорбленные фигуры. Они обступили Никиту и молча стали разглядывать нового сожителя. Никита в свою очередь поднял голову и, в ответ, начал равнодушно разглядывать их.
Окружающие его особи (а людьми их было назвать трудно) могли бы вызвать у Никиты жалость, если бы не его собственное положение. Худющие тела покрывали слои грязи, вперемешку с фекалиями. Многочисленные ссадины, синяки и гноящиеся раны говорили о суровых условиях местного быта. У большинства во рту не наблюдалось ни единого зуба. И все вокруг - мужчины, женщины, дети - были абсолютно голыми, что, впрочем, никого, по - видимому, не смущало. И у всех был одинаковый взгляд – пустой, забитый, с искорками, навсегда поселившегося там, страха. Все были относительно молодого возраста, примерно до тридцати лет. Правда, один старик был, он стоял позади всех и в общую сутолоку не лез. На носу у него была гнутая металлическая оправа от очков. Стекол в оправе не было.
Один из аборигенов осмелел и начал ощупывать ткань Никитиного костюма. На его лице начало проявляться удивление.
- Одежда! – прошептал он, повернувшись к остальным. Толпа возбужденно зашумела и сделала шаг вперед. Теперь по Никите ползали уже десятки рук. На его глазах один из исследователей залез пятерней в застывшую рвоту, зачерпнул ее, принюхался и отправил все в рот. Через минуту костюм Никиты был буквально вылизан до первоначальной чистоты. Никита выдержал эту процедуру, сидя с закрытыми глазами. За сегодня он уже устал удивляться и ужасаться чему – либо. Несколько местных попытались оторвать от костюма рукава и капюшон, но крепкая прорезиненная ткань выдержала насилие и не поддалась.
Закончив с костюмом, аборигены переключились на самого Никиту. Грязные пальцы начали ползать по его лицу, залезли за шиворот. Один схватил Никиту за щеку и начал больно трясти из стороны в сторону.
- Толстый! – проговорил он.
-Еда. Вкусно, – пустил слюну другой, и вцепился Никите в правое ухо, но, учитывая отсутствие зубов, только обсосал его.
Сквозь толпу пробрался тот старик в очках. По - видимому, он был здесь вроде старосты.
Он оттолкнул наиболее приблизившихся к Никите и грозно сказал:
- Нельзя, – он ткнул пальцем в сторону ворот. – Хозяин, – и ударил кулаком по ладони.
- Ну-у-у… - заканючил один и протянул грязную лапу к Никите.
Старик размахнулся и несильно ударил попрошайку по лицу. Впрочем, тому этого хватило. Упав на загаженные опилки, он прижал руку к ушибленной щеке и, скуля, отполз в сторону. Остальные подались назад.
- Нельзя! – отрезал старик, глядя на них. Толпа начала недовольно расходиться. Старик, видимо, чтобы не смущать местное население, взялся за ручки каталки и откатил Никиту в дальний темный угол. Никита болтался в кресле, как привязанная кукла. Там, поставив кресло спинкой к стене, старик присел перед Никитой на деревянный чурбачок. С минуту он сидел неподвижно, разглядывая его.
- Вы, молодой человек, их не бойтесь, – неожиданно четко и вежливо сказал он. – Они так - то безобидные. Боятся всего, так что без разрешения ничего вам не сделают. Скот, что тут сказать.
Старик горестно вздохнул. Никита от удивления вылупился на него. Старик заметил этот взгляд и усмехнулся.
-Что, удивляетесь, что я не говорю, как эти? – Старик кивнул в сторону бесцельно бродящих вокруг людей. – Ничего удивительного. Родились, как скот, выросли, как скот. Ничего, кроме этого амбара и не знают. А я здесь вроде смотрителя. Я ведь родился еще до взрыва, как вы сами, наверное, поняли. Жил здесь с самого рождения. Учителем в местной школе был. После взрыва начинал хозяйство восстанавливать, одним из старейшин деревни был. А потом Силаньтевы этой непотребщиной заниматься начали.
Видно было, что старик получал удовольствие от общения с кем – то близким по интеллекту. Заполучив благодарного слушателя, который по всему еще не знал рассказываемой истории, прислонился спиной к стене и продолжил, глядя в пространство.
- Мы ж сначала всерьез их не восприняли, думали, люди с голодухи дуркуют. А потом, как люди пропадать начали, спохватились, да поздно. Ванька всю свою родню по деревне собрал, да еще несколько дворов к ним присоединились. Попытались против них выступить, так они сразу особо ретивых вилами положили, а остальных связали и заставили смотреть, как они тех жрали. Многие тогда с ума посходили. А потом, заперли нас в сарай, на развод, так сказать. Это Ванька тогда придумал, людей, как скотину разводить. «Продовольственная реформа» - все говорил. Ну его, как самого башковитого, председателем и назначили.
Старик на некоторое время замолчал, снова переживая события прошлых лет.
- Поначалу, конечно, бунтовать пытались. Наиболее активные, что – то вроде подполья образовали, планы строили. Только в сарае – то, думайте, что – нибудь утаишь? Вычислили их, родненьких, да и съели в ближайший праздник. Не помню, то ли Первомай, то ли День Победы? Помню, что весна была. А что ты смотришь? Они хоть и нехристи, а праздники – то помнят и чтят. Так о чем это я? А. Так вот, съели подпольщиков, как завелось, на глазах у остальных. А те, как посмотрели на все это, последние силы потеряли. Смирились, отчаялись. За неделю в скотов превратились, страшно вспомнить. Вроде только недавно были люди, как люди, а теперь сидят, глаза пустые, и жрут и жрут. А между жрачками – сношаются. Ну чистые животные. Потом и дети пошли. Сюда – то молодняк и отсаживают, как от титьки оторвутся, а старики в другом сарае сидят. Поэтому они здесь все такие дикие, знают только несколько слов: «жрать», да «хозяин». Больше – то и не надо.
За стеной сарая послышался еле заметный шум, словно кто – то скребся снаружи. Никита насторожился, прислушиваясь. Спустя некоторое время шум повторился. Никита осторожно, чтоб старик не заметил, повернул голову. В щелях между досками он заметил мелькнувший маленький силуэт. «Оксана!» - радостно всколыхнулось в душе Никиты. Он почувствовал, как надежда и желание жить начали возвращаться. Никита быстро взглянул на своего собеседника, не заметил ли тот что – нибудь. Однако старик сидел по – прежнему, закрыв глаза и ничего не замечая, полностью погрузившись в собственные воспоминания. Что – то в том, как старик рассказывал свою историю, не нравилось Никите. Старик словно ностальгировал по тем событиям, и воспоминания приносили ему удовольствие. И то, что старик сдаст его при малейшей возможности к бегству у Никиты не было ни малейших сомнений. Чтоб поддержать старика в мечтательном состоянии, Никита спросил:
- А я вижу, вас все это устраивает?
Видимо, Никита все же был не аккуратен, так как старик тут же открыл глаза и подозрительно уставился на Никиту, не понимая причины столь резкой активности подавленного доселе пленника. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу» - вспомнился Никите старый анекдот.
- А чего ж не устраивает? – старик некоторое время смотрел на пленника, затем снова расслабился. – Устраивает, конечно. Меня только поэтому и не съели, что на сотрудничество пошел.
Шум за стеной переместился прямо за спину Никиты и затих. Никита осторожно, носками ног, пододвинул спинку кресла – каталки вплотную к стене и откинулся, сделав вид, что просто затекла шея. В это же момент он почувствовал, как в щель между досками просунулось острое лезвие ножа.
- По – моему, я начинаю догадываться, кто тогда сдал подполье. – сказал Никита и начал осторожно водить связанными руками по острию.
- Да, это был я. – горестно, словно раскаиваясь сказал старик. – Надо же было как – то заслужить доверие. Жить – то хотелось, знаешь как.
Веревки, с легким шорохом, упали на пол и Никита сжал зубы от нахлынувшей в кисти боли, которая многочисленными иголками впилась в плоть. Он потихонечку начал шевелить пальцами, чтобы кровь быстрее растеклась по рукам. « Только держи нож!» - мысленно умолял Никита Оксану, не имея возможности сказать это вслух. Подвижность и чувствительность постепенно возвращались в кисти.
- А человека тоже пробовали? – поинтересовался Никита, аккуратно взяв нож за лезвие. Хватка с другой стороны ножа ослабла. Никита, не меняя положения рук, тихонько втянул весь нож внутрь и перехватил его за рукоять.
- Пришлось, что ж делать. – сокрушенно сказал старик. – Тут же ничего, кроме вон их, - старик кивнул в сторону людей. – нету. Тут либо их, либо сено радиоактивное жевать. А вы думаете, им из чего похлебку ихнюю делают. То, что хозяева недоели, то им отдают. Вот так сами себя и едят.
Старик поднялся на ноги и отряхнул голую дряблую задницу.
- Ладно, приятно было с вами поговорить, редко такой случай выпадает, с мыслящим – то человеком. Пойду я. А вы отдыхайте, завтра у вас трудный день. – сказал он и засмеялся. Видимо, чувство юмора он перенял у своих хозяев.
- Может, тогда развяжете? – спросил Никита, больше пытаясь протянуть время, чем надеясь на положительный ответ. Ему нужно было время придумать какой – нибудь план действий в условиях стремительно изменяющихся обстоятельств.
- Э, нет. Не могу. Хотел бы, да не могу. Ванька ругаться будет, еще должности лишит. Хотя, признаюсь честно, вы мне очень симпатичны. Как личность и собеседник, разумеется. Но, как говориться, своя рубашка…
И старик виновато развел руками.
- Как вас зовут – то? – спросил Никита, видя, что старик собирается уходить.
- А вам зачем?
- Ну, как. Поговорили хорошо, а имен друг друга так и не узнали. Меня зовут…
Старик замахал руками.
- Вот этого не надо. Ни к чему это. Меня можете называть, если уж вам это так надо… дядя Коля.
Старик снова повернулся. Никита лихорадочно соображал. За окном стремительно темнело, и действовать надо было прямо сейчас. Взвешивать и анализировать времени не было, и Никита выпалил:
- Дядя Коля?
- Чего еще? – уже грубо поинтересовался старик.
- Дядя Коля, тут такое дело… Я когда в доме за столом сидел, слышал кое – что.
- Чего слышал? – стоя на месте, спросил дядя Коля.
- Вас, за хорошую службу, освободить хотят. – быстро сказал Никита, чувствуя сам, как наивно это звучит. – Но только при условии…
- При каком условии? – заинтересованно подался вперед старик. Ага, зацепило!
Никита оглянулся на бродящих вокруг людей и махнул головой, приглашая старика наклониться поближе. Дядя Коля наклонился и приставил свое нечищеное годами ухо к губам Никиты.
- Ну, говори быстрее.
- Ну, короче… - с этими словами левая рука Никиты обхватила голову старика, зажав тому рот и нос, а правая резким движением погрузила острый клинок в горло надсмотрщика. Глаза старика удивленно округлились, тело дернулось два раза, затем зрачки закатились за верхнее веко, и старик обмяк в руках Никиты. Никита, прижав к себе мертвое тело, огляделся. Вокруг все было спокойно. Никто на обратил на произошедшее никакого внимания. Никита аккуратно посадил труп спиной к стене, словно дядя Коля решил немного отдохнуть.
- Оксана. – шепотом позвал он.
- Я здесь, дядь Никита.
- Тебя никто не видел?
- Нет. Все спят.
- Спрячься где – нибудь поблизости, дождемся, когда здесь все улягутся спать.
- Хорошо.
- Ксюша!
- Да?
- Спасибо!
Ответом ему было молчание.