В 1997 году, я получил назначение в областную газету, и по роду своей деятельности, мне частенько приходилось бывать в столице. В летнее время я добирался на машине, осенью и зимой, предпочитал мерный стук колёсных пар, вкупе со своими одинокими мыслями. У меня всегда был собран «джентльменский набор», в который, помимо свежего белья и мыльно-рыльных принадлежностей, входили презентованные друзьями-коллегами, диковинные для того времени спиртные напитки и конечно отличный CD проигрыватель с кучей компакт-дисков. В дороге, я отдавался музыке и литературному труду. Кстати, про «то время»… Окончание тысячелетия вывернуло наружу всю гниль, всю плесень нашего многострадального государства. Олигархическая система превратила простых людей в отребья, макулатуру, нас просто не замечали. Честность стала глупостью, ложь – умением вести дела. Мы, как лохмотья, как труха, как прах, валялись в гнилостных ямах за околицей, в кюветах дорог, попавшие в силки лукавых руководителей государства, пропивших и продавших нашу честь по сходной цене. Примечательной картиной того времени были рынки – везде, где только можно кинуть свой полуголодный желудок, шла торговля! Зарплату не платили месяцами, и люди, особенно старшее поколение, вынесшие на себе войну, послевоенный голод, десять пятилеток «ударного труда», были вынуждены переступить через былые заслуги, отбросить честь, гордость, и превратиться в барыг. Молодёжь, кто посильнее стали гангстерами, слабые - спились или сгинули в героиновом тумане. В ту пору, мне много приходилось колесить по стране, я был молод, разведён, в общем-то хорош собой, не обделён женским вниманием, на кармане всегда были деньги, не сказать, что большие, но честные. Всё это делало меня не просто командировочным, а позволяло ощущать себя пилигримом.
В той поездке было всё, как обычно: двухместное купе, сосед, едущий в Новосибирск, на столе дорожные разносолы, наспех купленные в одной из многочисленных забегаловок Казанского вокзала, ну и, конечно, дары Бахуса. Попутчик мой оказался сотрудником Академгородка, человек явно интеллигентный, но по виду потасканный, неухоженный, короче, истинный учёный. Валентин – так он представился, был лыс, его надбровные дуги странно нависали над длинным, сломанным ещё в детстве носом, на бледных, ввалившихся щеках, кое-где клочками появилась двухдневная щетина. Он постоянно снимал мощные очки в роговой оправе, и засаленным платком протирал объёмные стёкла, при этом поднимая окуляры к тусклому свету и, щурясь, пытался в них что-то рассмотреть. Мы быстро нашли общие темы, развивая их по мере осушения посуды, и наш «вояж в полутонах» протекал под стук колёс и внутренней радиостанции. Нарушала наш цивилизованный пир лишь проводница – дама дородная и где-то даже симпатичная, единственное, что портило её образ – жирно накрашенные губы ярко-бордовой помадой. Надень ей фартук, нарукавники и колпак, она бы враз сошла за буфетчицу в мясном отделе. То и дело, после деликатного стука, дверца купе отъезжала, и Ирина Владимировна (так было указано на её бейджике) интересовалась: «Не угодно ли что-нибудь джентльменам ещё?». Её плотоядный взгляд постоянно цеплялся за мою «шерстяную» грудь, выглядывающую в разрез, расстёгнутой немного больше положенного, рубахи. Профессор-очкарик, уже захмелев, то и дело пытался пригласить даму за стол, как попрошайка протягивал руки ладонями вверх и тряс ими перед пышными грудями проводницы, туго затянутыми в форменную одежду. Та в свою очередь делала вид, что ей не положено, но я-то понимал, что она ждёт приглашения от меня. Довольствуясь тем, что уже имею, мной было решено пораньше закончить банкет и выспаться перед завтрашней беготнёй по редакции. Через небольшой отрезок времени, всё так и случилось. Мой попутчик тихо посапывал, уткнувшись орлиным профилем в подушку, я же, решив перед сном немного послушать музыку, надел наушники, и голос одного из выдающихся гитаристов современности и той золотой эпохи рок-музыки, Лесли Веста, укутал меня своими соло и вокальными линиями. Это был очень редкий подход к музыке и один из лучших голосов рока. Бронебойный, мощнейший, с этаким наждачком, песочком; голос, который завораживает, стоит только один раз его послушать. Задремав, я почувствовал резкий толчок, поезд остановился, и в ту же секунду дверь отворилась. На пороге снова показалась Ирина Владимировна. Её брови судорожно приподнялись, как будто она увидела что-то неожиданное, проводница облизнула губы и казённым тоном произнесла:
- Вековка. Стоянка сорок минут. Не желаете освежиться?
Я отложил плеер, вскользь посмотрел на соседа, уже во весь голос храпящего профессора НИИ, снял с постели ноги, мастерски попав в сланцы, затем подсунул под себя руки и, сдвинув плечи, постарался принять вид человека, которого грубо разбудили.
- Это, где хрусталь всякий? – немного грубо спросил я, сразу давая ей понять бесполезность её попыток залезть ко мне в штаны.
Она всё поняла, и надо сказать, приняла свою капитуляцию достойно.
- Не только хрусталь, тут всё найти можно, - тривиально ответила она и, не закрыв дверь, прошла дальше по вагону.
Я вышел из купе, отдёрнул шторки и упёрся обеими руками в поручень, вглядываясь в темноту перрона. Как мной уже было упомянуто, все населённые пункты, мимо которых проходили дороги, будь то автомобильные магистрали, железнодорожные ветки, или просто лыжня в лесу – везде процветала торговля! Городишкам, где было хоть какое-то производство, повезло больше, им выдавали зарплату продукцией. Я встречал целые развалы автомобильных шин вдоль дорог, каких-то светильников, торшеров, всяческих чудо-приборов от всех болезней. Если рядом текла маломальская речушка, то перрон походил на азиатский рыбный базар. Всё было завалено и завешено рыбой, запах копчёностей разносился по всей округе, создавалось впечатление, что рыболовецкие сейнеры, волшебным образом, прямо с моря-океана, попадали на полустанок и вываливали там тонны своего улова! Вековка же славилась своими изделиями из стекла. Сквозь запотевшее окно я видел, как толпы обнищавших людей проносились мимо меня, причём каждый норовил ткнуть своим товаром в мою сторону, на все манеры, рекламируя продукцию знаменитого завода. Накинув пальто и взяв со столика сигареты, я покинул душный вагон, примостился в темноте какой-то постройки и закурил. Беготня продолжалась, подходили разные люди, совали мне под нос рюмки, вазы, стаканы, какие-то бусики, глиняные пивные кружки. По мере продолжительности стоянки цена опускалась вдвое, а то и втрое. Докурив, я решил пройтись вдоль состава, размять ноги. Проходя мимо торговых рядов, я кидал пустые взоры на привокзальных торгашей и их товар. В какую-то секунду, взгляд мой задел одинокую фигуру, стоящую немного поодаль мощной цепи лавочников. Она отличалась от расстёгнутых до пупа, разгорячённых беготнёй и желанием сбагрить свой залежавшийся товар, торгашей. Заинтересовавшись, я протиснулся между двумя огромными фарфоровыми вазами и подошёл поближе. Промозглый осенний ветер то и дело пытался проникнуть под полы моего пальто, поэтому, увидев закутанную в пуховый платок и лёгкую курточку фигурку, я ничуть не удивился. Девчонка стояла, скрестив руки на груди, возле ног находились два пластмассовых контейнера.
- Добрый вечер, - не успел поздороваться я, как услышал собачий рык.
Девчушка подняла голову, а из-за её спины высунулась оскаленная морда немецкой овчарки.
- Тихо, Альма, лежать! – спокойно скомандовала хозяйка.
В отблесках фонарей я смог разглядеть её: на вид лет пятнадцать, каштановые волосы терялись в пуховых складках платка. Огромные, грустные глаза венчали брови-стрелы, сведённые к переносице, отчего её взгляд казался колючим и непроницаемым. Гладкая кожа щёк светилась в темноте. Она сжимала пухлые губы, уголки которых приспустились вниз, отчего выражение её лица… Нет, оно было не злым, она казалась озлобленной на мир, на этот городишко, на людей вокруг, и даже на себя, и уж тем более на какого-то подвыпившего пижона в щегольском пальто, подошедшего явно не за тем, что привело её на этот перрон.
- Ты с охраной? – по-простому спросил я. - Как цербера звать?
- Это сука, Вы же слышали – Альма.
Овчарка, услышав своё имя, вышла из-за спины девушки, принюхалась к моим ногам, после подняла на меня взгляд, и немного наклонив набок голову, гавкнула, как бы здороваясь. Я присел, протянул руку, стараясь сделать тон как можно мягче, и тоже поздоровался.
- Привет, Альма, - она скептически посмотрела на мою руку, перевела взгляд на хозяйку, а я добавил: - Как жизнь собачья?
Овчарка присела, ещё раз внимательно посмотрела на протянутую руку и вложила в неё свою мощную лапу.
- Альма! – скомандовала девочка.
Собака дёрнулась, но лапу не убрала. Она смотрела мне прямо в глаза, взгляд, в отличие от хозяйки, был более человечным (если можно так выразиться). В этот момент шум от проходящих поездов, крики торговцев, гудки тепловозов, стали замедляться, как будто кто-то переключил скорость на проигрывателе. Звуки растянулись, стали ниже, то же самое случилось и с привокзальным балаганом. Картинка смазалась: движения, как в рапиде, замедлились, и мир вокруг замер. Собачий взгляд проникал в моё сознание, «белки» её жёлтых глаз становились всё больше, надвигаясь на меня мелкими рывками. Пространство вокруг меня скрючилось, и я отчётливо услышал:
«Помоги»
- Альма! Как не стыдно? Ко мне!
Команды девчушки вернули меня в «наш мир», я встал, огляделся и машинально потёр глаза. Овчарка стояла возле хозяйки, действуя, как полагается умному животному, но хвост выдавал её благосклонное отношение ко мне. Он словно маятник ходил взад-вперёд. Придя в себя, я опять обратился к собаке:
- Суровая у тебя хозяйка. Может, скажешь, как её звать-величать?
Альма со знанием дела тявкнула, а девица вполголоса произнесла:
- Надя. Мы уж домой собирались, а тут Вы…
Она присела, открыла лоток, и я только сейчас заметил, что у неё за пазухой что-то шевелиться. На свет появилась пара щенят, Надежда аккуратно перекладывала их в пластмассовую клетушку, при этом приговаривая:
- Холодно, вот я и держу их у себя. Всё равно никто не возьмёт, да и поздно уже.
- Постой, - вырвалось у меня, - это её? – я указал рукой на Альму.
- А чьи же? Конечно её, было четверо, вот эти остались, у меня и документы на них есть, и справки все.
Она порылась в рукаве и достала скомканные бумаги.
- Вот, смотрите! – она гордо протянула их мне.
- Ты лучше щенков покажи, а с бумажками мы после разберёмся.
Надя переменилась во взгляде, скинула с головы платок, длинная чёлка упала на милое личико, она дважды дунула в бок, прищуривая один глаз, пытаясь прибрать волосы, затем быстро приладила их за ухо и проворно достала пару великолепных экземпляров немецкой породы.
- Это мальчик, вот, смотрите, у него рыжий шарфик, а эта, - она протянула руку, - я назвала её Стеззи, вся чёрная, как смоль, вся в их папашу. Может, возьмёте? – и жалобно добавила: – А?
Я смотрел на неё. Она стояла на фоне тёмного с металлическим отливом неба, с протянутыми ко мне ладонями, в которых, щурясь от холодного ветра, расположились два мохнатых комка, полная луна, словно нимб светила позади головы, ветер взъерошивал её густые волосы. Мне на ум машинально пришёл образ Мадонны с младенцем.
Пока я рассматривал щенят вокруг стали собираться люди. Один «грамотный», в застиранных трениках и тапочках на босу ногу, с огромной коробкой подмышкой, схватил за ухо одного из щенят, приподнял и противным голосом изрёк:
- Ублюдки!
- Сам ты, дядя, ублюдок, - с нескрываемой ненавистью выпалила Надежда.
Мужик, хотел было замахнуться, но увидев мой взгляд, плюнул под ноги и пошёл прочь, бубня себе под нос что-то типа «мы ещё встретимся».
Я развернул бумаги. Действительно, всё было в полном порядке. Имя в родословной значилось Стеззи Эс Рюгген.
- А почему Эс Рюгген? – поинтересовался я. – Фамилия что ли?
- Да кобеля так зовут Алькиного, между прочим, неоднократный чемпион! Так что, это отчество. А бумаги мне все в нашем клубе сделали, я бы ни за что не отдала их, - она уткнулась носом между щенками, но отчим… Надя замолчала, потом вопросительно покосилась на меня и стала убирать приплод обратно в лоток.
Я пошарил в карманах, выбрал самую большую купюру и протянул Надежде.
- Хватит за твою красавицу, как бишь там её, – Стеззи?
Девчушка, не веря своим глазам, взяла деньги, озираясь по сторонам, засунула их под пальтишко в дальний карман, после брови её взлетели, взгляд стал счастливым, она рассмеялась, крутанулась на одной ноге и прыгнула на меня, обнимая.
-Хватит! Конечно, хватит! Спасибо Вам!
Тем временем толпа на перроне сокращалась, проводники орали, что скоро отправка. Горе коммерсанты ходили с опущенными головами, и единственный их вопрос был:
- Ну, хоть за треть возьмёшь, или давай вовсе за…
Я уже не слышал их гомон, ещё раз поблагодарил Надю и Альму, подхватил клетку и направился к вагону.
- Вас хоть как зовут, откуда Вы? – спохватившись, выпалила Надежда.
Я обернулся: Альма смотрела на меня благодарными жёлтыми глазами и как будто улыбалась.
- Эрик, - крикнул я, будешь в Казани – увидимся! Желаю, чтобы оставшийся малец попал в хорошие руки!
В тот момент, когда поручень оказался в моей руке, поезд дёрнуло, и мы с новой «подругой» зашли в вагон.
продолжение следует...
http://www.proza.ru/2015/11/27/1476