- «Кто-то приехал на нашу территорию. Какие-то гости…», - подумал Алекс, когда увидел суету внизу у въездных ворот в цех, с высоты надстройки, расположенной внутри огромного цеха, под крышей на уровне второго этажа.
Здесь располагался офис и маленький столовый зал с прилегающей к нему кухней.
- «Кто это?», - спросил он у Стаса, молодого парня, дизайнера и технолога небольшого предприятия по производству ресторанной мебели и барных стоек. Предприятия, которое являлось структурной единицей большого российско-венесуэльского СП.
- «Да это к Гильермо приехал с женой какой-то аргентинец, католический священник. Хочет поискать на нашем складе что-нибудь из бракованных дверей и окон для помещений, в которых он занимался раздачей еды и одежды нашим московским бомжам.
Гильермо – это начальник цеха, венесуэлец. Он всегда выручал бесплатно какими-либо незначительными услугами католическую общину в Москве, либо помогал своим землякам, да и вообще латиноамериканцам.
В этот раз приехал аргентинский поп, у поляков он назывался бы ксендзем, а у латинов, наверное, именуется падре. Ему то и подсказали в католической общине, к кому можно обратиться по столярно-плотницким делам.
Все это происходило в первой половине 90-х годов, когда, в общем-то, Россию загнали ниже плинтуса и по России кто только не шастал под предлогом гуманитарной помощи. А Алекс, узнав о необычных гостях, про себя подумал: «Ни хрена себе, аргентинский поп приехал из страны, расположенной за тридевять земель, где-то в забугорье, на Южном Конусе Латинской Америки. Что у них там своих бомжей не хватает, чтобы оказывать помощь прямо у себя дома?» Тем более, Аргентина это не страна «золотого миллиарда», где все более или менее благополучно.
Хотя, впрочем, и это не факт. И в «золотом миллиарде» есть свои бомжи.
Алекс точно знал, что в Аргентине, да и в самом Буэнос-Айресе, этих несчастных людей навалом. Точно знал, потому что много лет работал переводчиком испанского языка и достаточно поездил по свету.
Немного погодя в офис по лестнице поднимается какая-то незнакомая дама. Молодая совсем. И Алекс понимает, что это спутница священнослужителя. Правда, довольно-таки молодая. А о падре говорят, что он уже довольно-таки старый, пожилой человек. «Ну что ж, в жизни и не такое бывает», - подумал Алекс. Да, кстати, дама эта и не аргентинка. Говорит на испанском с акцентом англо-говорящих людей. Зовут ее Кэтрин. Она, оказывается, американка. Но с ней Алекс общается на испанском.
Тут, правда, нестыковка одна выходит. Не может у католического священника быть жена как у православного попа. У них ведь, у католиков действует так называемый обет безбрачия – целибат...
Возможно, и Стас и Гильермо нехотя исказили суть дела. Гильермо, плохо знающий русский язык, мог сказать Стасу: «Приехал аргентинский падре со своей женой». На самом деле, Гильермо желал сказать «со своей женщиной» (“con su mujer” – исп.). Все дело в том, что на испанском слово “mujer” многозначно и в зависимости от ситуации может обозначать либо женщину, либо жену.
Но, что касается женщины, то тут опять проблема: даже «своей женщины» католическому священнику не положено иметь.
ххх
- «Ой-ой, извините! – воскликнула весело и игриво Кэтрин. «У вас не найдется хотя бы кусочка хлеба. Мы целый день мотаемся по городу, по делам… Некогда было где-то серьезно перекусить…»
- «Не проблема. Посидите, отдохните!» - предложил гостеприимный Алекс, - «Сейчас что-нибудь придумаем». Он заглянул в соседнюю комнату, где располагался обеденный зал, с прилегающей к ней маленькой кухней. У повара тети Лиды всегда что-нибудь было в запасе. Алекс попросил ее накрыть полный обед для неожиданной гостьи.
«Мы вас накормим не только кусочком хлеба, но и нормальным полным обедом», - объявил Алекс.
Кэтрин кушала и одновременно болтала с Алексом. Задавала много вопросов, делала комплименты по поводу его знания испанского языка. «Где учил испанский? Какой вуз окончил, где работал в прошлом?» И так далее и тому подобное. Много было вопросов, которые не очень нравились Алексу. И ему эти вопросы не были в диковинку. Из-за своей бывшей профессии ему приходилось часто сталкиваться с такого рода любопытством. Переводчиков всегда «пасли» представители всяких там «органов», как наших, так и не наших. Алекс как бы инстинктивно, как бы кожей чувствовал эту публику.
Алекс по-разному выходил из сложившейся ситуации и старался переключить разговор в другое русло, И, в конце концов, говорить стали обо всем и ни о чем. Много шутили.
Закончилась трапеза. Послышались голоса в офисе. Это поднялись по лестнице Гильермо с падре. Алекс и Кэтрин перешли в офис.
Алекс впервые увидел священника. Да, действительно, контраст: престарелый падре и довольно-таки молодая женщина лет тридцати пяти. Он – смуглый, с проседью, «латино», она – блондинистая, хорошо скроенная североамериканочка. Одета в платье свободного покроя, которое должно бы, кажется, скрывать особенности ее фигуры, ее тела. Но на самом деле, и Алекс давно это заметил, свободное платье во время движения как-то неожиданно подчеркивает наличие скрытых овалов, линий, протуберанцев. В этом у женщины больше «заманухи», чем при ношении облегающей одежды. Кстати, у Кэтрин прослеживалось крепкое тело, сильные упругие ягодицы, соблазнительные контуры.
Начали прощаться. Алекс официально пожал руку священнику. С Кэтрин же решил обняться. Потянулся к ней и, действительно, обнял ее, соблюдая допустимый этикет. Но в последний момент в него вселился какой-то бес, и он звонко поцеловал ее в щечку.
Она лукаво улыбнулась, протянула ему руку для прощального рукопожатия. Очень крепко сжала ладонь Алекса и резко встряхнула ее.
В этом было что-то необычное. Во-первых, это было очень крепкое рукопожатие и, во-вторых, нижняя кромка ладони у очаровательной Кэтрин было жесткой как мозоль, как подошва. И это было знакомо Алексу, потому что пятнадцать лет назад у него была такая же рука и такая же ладонь. А точнее, такие же руки с набитыми мозолями, какие бывают у каратистов, способных крушить голыми руками кирпичи и доски. Он тогда, на Кубе, в окрестностях Гаваны тайком от советского начальства осваивал карате вместе с местными профсоюзными активистами в спортивном зале пивного завода им. Педро Марейра.
Приходилось скрывать свое увлечение от соотечественников, потому что в то время, во времена Советского Союза запрещалось обычным гражданским лицам заниматься этим по-азиатски красивым, таинственным и эффективным видом боевого искусства.
Алекс задумчиво и растеряно посмотрел на Кэтрин, улыбнулся ей, а про себя подумал: «Она, наверняка, телохранитель этого старого хрыча и, конечно, никакая она ему не жена.
Именно в эти годы начинала появляться мода на женщин-телохранителей.
А потом еще у Алекса мелькнула мысль: «Вот обломается какой-нибудь маньячок-насильничек, если попробует взять Кэтрин силой. И поделом ему будет». Эта мысль здорово позабавила Алекса.
Попрощались все. Гильермо провел гостей до машины.
ххх
В дальнейшем, вспоминая этот эпизод, Алекс не раз задумывался над событиями тех «лихих» лет в начале 90-х. Действительно, много в то время «непонятных» иностранцев шастало по России и постсоветским странам.
Ну, например, аргентинская нефтегазодобывающая компания «Бридас», много в эти годы крутилась в Казахстане, Узбекистане, Туркменистане. Рекрутировала для работы переводчиков из России, потому что в Центральной Азии средством коммуникации для аргентинцев в то время мог служить только русский язык.
Где они сейчас? Присутствуют ли интересы компании в этом регионе сегодня? Наверное, компания выполняла заказ тех, кто в это время не хотел «светиться» на пост-советском пространстве.
Действительно, время было «лихое». Мой однокурсник по институту, ушедший служить в КГБ после окончания вуза в советское время и закончивший службу полковником Службы внешней разведки уже в ельцинскую эпоху, сегодня, когда ему уже можно что-то говорить, рассказывал, что в те времена люди ЦРУ свободно разгуливали по некогда самым секретным коридорам и совали свой нос, где ни попадя.
Москва
Ноябрь 2015