Я ем ссоры

      
   В конце девяностых для подготовки договора о деловом сотрудничестве прибыл к нам швед - высокий, сухопарый блондин неопределённого возраста, оказавшийся ещё и любителем русского языка.  Очень хотелось ему побывать в настоящей российской глубинке. 

   Желание гостя – закон. Пригласил Бьёрна (имя шведа) в предстоящие выходные погостить у восьмидесятилетней тётушки, жившей в деревне на реке Пинеге.   

    Прибыли. Остановились у обычного, огромного северного дома. К входной двери приставлена метла с деревянным черенком, говорящая об отсутствии хозяйки. На шум подъехавшего автомобиля подошла синеокая, беременная молодка, поздоровалась степенно, подсказала: «Удит баба Уля. Идите вверх, у красной щельи она».

     По крутой тропинке спустились к реке. Под грозно нависающими мраморными скалами, отливающими в лучах июньского солнца мириадами блёсток, двинулись на поиски.  Светлые тона берегового карста поменялись на бурые. Под обрывом из красной глины  увидели маленькую старушку, облачённую в резиновые сапожки и  выцветший  от времени брезентовый плащ, седую головушку её венчал яркий, с весёлыми цветочками ситцевый платок.  В руках держала тонкое ивовое удилище с толстой леской, на конце которой рыжел застывший на безмятежности водяного зеркала поплавок из винной пробки.

     Обнялись с тётей, расцеловались. Представил попутчика. Поглядев на него снизу вверх, помедлила несколько секунд, будто взвешивая на весах увиденное, потом улыбнулась ласково: - Баской парух, кондовый, приметный, дефки по таким сохнут. … До дому пойдём, голубеюшки. Знатьё бы мне, байну истопила заране.
    
   Мне отдала удочку, небольшое оцинкованное ведёрко протянула Бьёрну, извинилась: - Не беднитесь на баушку, робя, мелка рыба, хариуз ныне не больно ловится. Ну да на рыбники у меня из припасов старых найдётся чего-ли.

    Побежала впереди нас. Бьёрн с удивлением оглядывался по сторонам, словно что-то искал. Не найдя, обратился ко мне: - Где щель, о которой говорила юная леди?

    Показал на высокий берег: - Вот она. Щельей на местном языке горка называется. 

   Тётушка поинтересовалась: - Про каку-таку ладу Боря бает? Объяснил, кивнула согласно: - Ладна Марьюшка, истовённо Лада.

     Добрались до жилища. Обычно молчаливый, скупой на эмоции варяжский гость без устали восхищался  природными красотами, грандиозностью и тщательной продуманностью устройства северного дома, простотой и необычным вкусом приготовленных в русской печке блюд, другими привычными для нас деталями быта и хозяйственными мелочами.  И задавал, задавал вопросы о значении впервые услышанных слов, записывал их, классифицировал, они всё не кончались.
 

   Начинал гость очередной диалог с английского «I am sorry», далее вопрос звучал по-русски. После получения ответа спрашивал его: - Бьёрн, понял? И в ответ звучало энергичное «Yes! Yes!».

    Миновали выходные, прощались с тётушкой. Обратилась она к Бьёрну: - Дедушко мой в море хаживал, встречал в других странах иноземцев, "асеями" их называл. Почему так? Не ведала. А как услышала, Борюшка, твоё ес, да ес, так и поняла. И асей ты добрый, правильный, я ведь тоже не люблю зубиться. Прав ты, любеюшко, -  ссору лучше съесть,  даже худой мир её милее.

    С тех пор наши нечастые телефонные разговоры с Бьёрном-Борей начинались с волшебной фразы: «Я ем ссоры».

   Эх, кабы все они съедались.