Вот коробок спичек. Лежит на барной стойке. Почти пустой, с замятым краем, в подсохших пятнах от выпивки, с дыркой в верхней грани, там, где картинка с самолетиком. Потраченный, как прожитая жизнь. Терка для спичек розоватая, в виде сеточки. В середине множество росчерков от спичечных головок, но несколько черточек в уголке и у края боковины, съезжают с терки на картон.
Совсем недавно он был новый. Смотрелся щеголем из плотного картона хром-эрзац с терочкой для спичек, сделанной в сеточку и лишь с одного бока. С красивым самолетиком на картинке сверху. Гладенький, чистенький. Внутри – пятьдесят спичек. Все на подбор ровненькие. С такими же красно-розовыми головками, как и терка.
Он родился среди множества точно таких же коробков. Бесконечной лентой они бежали по конвейеру, а после тряслись в машине, связанные по десять в бумажной пачке и множеством пачек уложенные в коробку.
Они все здесь были одинаковые, но все нарядные, ровненькие, не такие, как обычные дешевые коробки из дурного картона, с неровным количеством спичек и самими спичками то безголовыми, то оплывшими. Этот коробок и его товарищи были как солдаты-гвардейцы в нарядных мундирах, с особым, тщательно отмеренным содержанием. Не было отдельно спичек, отдельно коробка, все представляло собой одно целое, созданное ради единого замысла. Даже то, что спичек внутри ровно пятьдесят, казалось важным и значимым.
Этот коробок попал сначала вместе с остальными в табачный киоск, а после уже один в руки человека.
У человека он стал уже не каким-то безликим коробком, одним из великого множества. Нет, он стал уникальным. Именно у него была красивая картинка с самолетиком, именно у него – щегольская терка сеточкой. Наконец, именно он обеспечивал возможность хозяину получить замечательное удовольствие. Хозяин доставал одну спичку, выверенным и точным жестом бил ею вскользь по терке и, наконец, обнимая весь коробок левой ладонью, складывал руки в уютную тесную лодочку с горящей спичкой внутри, уберегая пламя от ветра, и раскуривал сигарету. В этот миг коробок ощущал счастье. Он был на месте, он служил тому, ради чего создан. Он даже предполагал, что именно такое вот состояние люди и называют любовью. Каждый миг этой своей юности он запомнил навсегда, каждую прикуренную от него сигарету, каждое слово, которым хозяин обменивался с коллегами в курилке или при разговоре по телефону. Эти воспоминания он тщательно хранил и перебирал их все время, пока осознавал себя.
Со стороны поглядеть, прошла лишь пара весенних дней. Один был солнечным, другой пасмурным. На второй день хозяин выскочил на улицу ради срочного разговора по телефону. Шел дождь, но разговор был очень важный. Хозяин достал коробок, чтобы прикурить и несколько капель дождя попали на картон, смачивая его. Потом рука хозяина все мяла и мяла край коробка в кармане. Коробок терзался, переживая за хозяина и мучаясь от того, что его мундир с мятым краем будет уже не столь нарядным, как прежде. Уже не сможет радовать человека своим соответствием изначальному замыслу.
Скоро человек снова выскочил на улицу с телефоном. Он что-то резко говорил в трубку, на чем-то настаивал. Коробок остро чувствовал, что человек нервничал. Не так тверды и уверенны были держащие его руки. Хозяин даже несколько раз промахнулся по терке, и на ней навсегда остались эти несколько штрихов с самого края, съезжающих на картон. Наконец закурил и снова сжимал коробок в кармане, заминая край. Докурив, он продолжал и продолжал разговор, достал коробок, чтобы закурить вновь. Руки были напряжены и неловки. Первую спичку он сломал и отшвырнул в сторону. Это была первая спичка, пропавшая зря, и коробок был весь в смятении чувств. Хозяин был раздражен на него, коробок потерял спичку. Коробок должен был служить хозяину, но в то же время и не был виноват в том, что случилось. Происходило что-то ужасное, но коробок не был способен ничего изменить.
Потом снова был тесный карман и много шума, как от метро, в котором его хозяин ездил с работы. Но теперь хозяин все мял и мял коробок. То доставал его наружу, как будто хотел закурить, то прятал снова в карман. Извлекал даже спичку, и снова убирал. Он сломал еще одну прямо в кармане.
Наконец, хозяин вынул коробок и положил его на стол. Потом закурил. Они были в баре, кругом был какой-то народ, но главным для хозяина была женщина напротив. Они много говорили, хозяин выкурил несколько сигарет подряд, то раздражаясь, то успокаиваясь. Хозяин то кричал, то спрашивал. Потом женщина встала и ушла. Хозяин стиснул коробок, швырнул его на стол и тоже ушел.
Коробок даже не сразу понял, что произошло. Какое-то время была надежда, что хозяин вернется, но нет. Пришел официант. Он убрал посуду, смел со стола мусор и с ним коробок. Тот все надеялся, не может же быть, чтобы его забыли! Ведь он был так важен для хозяина, был с ним в радости и грусти. Сейчас, вот сейчас за ним вернутся.
Действительно, вдруг официант достал коробок и… отдал совершенно другому человеку. Тот просто просил прикурить.
Потом был еще один посетитель и еще один. Коробок переходил с одного стола на другой, потом оказался на барной стойке. Его вертели в руках, он падал на пол и в лужицы пролитых напитков. Влага попала даже на терку, и несколько часов коробок лежал в каком-то углу, пока не просох. Руки курильщиков были часто неуклюжи, и неверны, не раз и не два ломались спички или просто соскребались с них головки без всякого толка.
Какие-то шутники придумали игру: проткнули зубочисткой верхнюю грань, прямо там, где самолетик. В дырку они вставляли одну спичку вертикально головкой вверх, прислоняли к ее головке другую спичку горизонтально, поджигали головки так, что они сплавлялись вместе, давали немного прогореть и задували пламя. А потом давили на торец горизонтальной спички и делали ставки, шейка какой, вертикальной или горизонтальной, сломается.
Чужие, безразличные руки сжимали его, тискали, терли, доставали спички и чиркали. Не было ни тени того тепла, которое было раньше. За одним из столиков сидели продажные женщины. Коробок побывал и там, и теперь утешал себя их словами. Ведь действительно, ничего такого он не делает, он ведь и был предназначен для зажигания, а уж что оно такое вот, без души, так что ж? Да и разве зависело от него что-то?
Когда закончился этот долгий вечер, коробок остался лежать на барной стойке. Таким, каким мы и увидели его в начале истории. Побитый и потраченный, как в конце прожитой жизни.
Собираясь домой, бармен потряс его над ухом, убедился, что в нем еще найдется пара спичек и забрал его с собой.
Раньше, когда коробок еще был с первым хозяином, в запале своей романтической юности он иногда думал, а что будет, когда закончатся все спички? Теперь его это уже не заботило. После того, что он видел в баре, это не имело никакого значения.
Придя домой, бармен бросил коробок на стол в кухне. Приготовил себе чай, высунулся в окно, чтобы не дымить в квартиру, и закурил. Он взял коробок уверенной и твердой рукой. Да, в нем не было внимания первого хозяина. Бармен делал все как будто не глядя, походя. Но он зажег спичку c первого раза, попав точно в середку терки. Через окно слегка сквозило, и бармен сложил руки с горящей спичкой лодочкой. Ладно, пусть в этом нет тепла, подумалось коробку, но это почти так же, как было с первым хозяином.
Бармен долго курил в окно. Коробок лежал на подоконнике. В нем еще оставалась одна спичка и надежда на последний раз. Ему даже хотелось испытать снова то же самое чувство, такое похожее на чувство его юности, пускай от бармена он и не получил бы того же тепла и любви. Но все-таки это было то самое, ради чего коробок был рожден, для чего предназначен.
Бармен докурил, выбросил окурок и ушел спать. Коробок остался на подоконнике ждать, пока не случится тот самый последний раз, который поставит в его жизни точку.
На следующий день, пока бармен еще спал, на кухне оказался мальчик, сын бармена. На улице распогодилось, все подсохло, и мальчику совершенно необходима была коробочка, чтобы изловить в нее жужелицу. Он потряс коробок, обнаружил там всего одну спичку и решил, что не будет никакой беды, если он возьмет его себе. Спичку он сломал и выкинул. А коробок забрал с собой.
Скоро они оказались на улице, жирная, черная и неистовая жужелица была изловлена и посажена в коробок. В солнечные дни мальчик часто доставал ее и устраивал с другими мальчиками гонки. Свирепая и сильная, жужелица часто выигрывала. Но была совершенно, непроходимо бездумна. Она возвращалась в коробок и тупо скребла лапами, а потом засыпала. Коробок даже не мог разделить с нею радости от ее же побед.
Это была странная жизнь. В сущности, он уже перестал быть собой. Что от него осталось? Лишь внешняя оболочка. Как будто из мундира вынули человека, и теперь лишь пустой мундир продолжал служить.
Мальчик не задумывался о том, что жужелицу надо кормить. Через несколько дней она стала вялой, а потом уснула. Мальчик кинул коробок в ящик стола и забыл о нем.
Ящик открывали редко. Скоро жужелица высохла, коробок остался забыт, и его уж больше не доставали. Это время составило большую часть его жизни, почти целый год – лето, осень и зиму. Но это время он провел безучастно и без всяких мыслей. Как высохшая жужелица внутри него.
Ранней весной, с первыми солнечными днями, когда таяли сугробы, мальчик снова достал коробок. Вытряхнул из него жужелицу и побежал куда-то на улицу. Положил его на снег, вытащил внутреннюю часть, поддон, проковырял в нем дырку и воткнул зубочистку. Приклеил жвачкой, прицепил обрывок бумажки на зубочистку и опустил получившийся кораблик в ручеек талой воды.
Оставшуюся внешнюю часть коробка быстро втоптали в снег. А внутренняя коробочка с зубочисткой и парусом точно настоящий кораблик плыла по ручейку в бликах от солнечного света, отраженного от прозрачной воды.
Кораблик метало от одного ледяного берега до другого, швыряло и переворачивало на перекатах. Мальчик с друзьями смеялся и бежал вниз по ручью. Они сооружали на пути кораблика запруды, а потом сами разрушали плотины, зачарованные тем, как вода размывает то, что они построили. Кораблик несся все дальше и дальше.
В сущности, коробок уже вовсе не был собой. Оставалась лишь его часть, не способная служить изначальному замыслу, ради которого он был рожден. Зубочистка, жвачка, бумажка. И вот он, вернее, его часть. Жизнь ли это еще, или уже что-то иное?
Ручеек влился в пруд, чьи берега, заросшие рогозом, не позволяли мальчикам добраться до своего «кораблика». Поддон коробка прибило к зарослям и очередной волной опрокинуло набок. Вода быстро пропитала незащищенный картон, он разбух и скоро превратился в мутную кашицу, растащенную рябью между стеблей рогоза.