Первая кровь
или
ВАЛЕРИЙ ФИЛИППОВИЧ ЕМЕЛЬЯНОВ
Когда мы учились в КХТИ им. Кирова, нас на одном курсе инженерного факультета насчитывалось ровно 300 душ, - 10 групп по 300 человек. На четвертом курсе нас распределили по кафедрам, и я оказался в одной группе с Валеркой Емельяновым. Он был на полтора года старше меня, потому что сразу после окончания школы не сумел никуда поступить. Целый год он работал баянистом в местном доме культуры, а потом оказался у нас.
Первое мое настоящее знакомство с ним произошло на пятом курсе. Меня почему-то выбрали профоргом группы, но что я должен делать, кроме сбора профсоюзных взносов, никто не разъяснил, а я не стремился расширить свой профсоюзный кругозор. И вот однажды ко мне подошел Валера, высокий, черноволосый парень и спросил, какие материальные льготы положены его жене-студентке, которая сейчас находится в декретном отпуске. Я не мог допустить, чтобы кто-то считал меня некомпетентным, и начал что-то декламировать уверенно, но абсолютно безграмотно. Валера послушал меня, задал пару уточняющих вопросов, понял всё, насмешливо вздохнул и больше ко мне по профсоюзным делам не обращался.
После защиты дипломов мы вместе с ним оказались на юге Западной Сибири, в городе Бийске, вместе с несколькими десятками выпускников родственных ВУЗов, пороходелов и взрывчатников по дипломной специальности. Емельянов приехал туда с намерением обосноваться надолго, если не навсегда. Он привез с собой молодую жену, младенца-дочь, свою мать, обоих родителей жены и даже брата жены. Им выделили целую трехкомнатную квартиру, и они зажили дружным семейным колхозом. С работой проблем не было, в Бийске принимались в эксплуатацию пять больших новеньких оборонных предприятий, все родственники устроились и довольно быстро получили квартиры.
Нас с Емельяновым назначили старшими мастерами в пятый цех «предприятия почтовый ящик №47», конфиденциально – Бийский пороховой завод, позже – Бийский химический комбинат. Этот цех производил готовые пороховые элементы из сырой пороховой массы. Полгода мы принимали у строителей наши мастерские, обкатывали оборудование на холостом ходу, потом на инертной, то есть, безопасной массе, и лишь потом начали делать порох их привозной пороховой массы. Ее привозили из Стерлитамака, с тамошнего небольшого порохового завода.
Я принимал смену у Емельянова и сдавал ее выпускнику ЛТИ Льву Егорову. Четвертой сменой командовал наш с Валерой однокашник Яков Абрамов. Емельянов, солидный семейный человек, на работе тоже оказался серьезным. Яша Абрамов жаловался, что ему нелегко сдавать смену придирчивому Емельянову.
А пороховые дела у нас шли плохо. Пороховая масса за время долгого пути из Стерлитамака, да еще зимой, промерзала, а оттаявшая, она уже теряла многие свои технологические свойства. Начальство торопилось отчитаться о пуске завода в эксплуатацию, хотя бы на привозной массе, и скорей получить награды, премии и повышения, а мы со страшными усилиями успевали за смену отпрессовать всего-навсего процентов 5-7 сменной выработки. Мы заваливали браком все подсобные помещения.
Брак мы не выбрасывали, а возвращали в производство. Мы перерабатывали его в таблетку, а эту таблетку возвращали в основное производство. Баллиститные пороха хороши тем, что весь брак можно возвращать в производство почти до бесконечности. Брак мы перерабатывали в отдельно стоящем небольшом здании, и оно не простаивало, а едва успевало перерабатывать наш брак.
По правилам мы каждую неделю останавливали оборудование и делали генеральную уборку. Начальница нашей мастерской в журнале распоряжений детально расписывала задания каждой из четырех смен, ибо процедура генеральной уборки не вызывала у нас восторга, и только официальные распоряжения заставляли нас делать наиболее неприятные работы.
И вот однажды глубокой ночью меня разбудила табельщица и велела срочно отправляться в мастерскую. Никакого транспорта в это время суток не было, и я преодолел трехкилометровую дистанцию рысью. А в мастерской транспортировщик Кагикин из смены Емельянова отвез меня на электрокаре в здание переработки брака. Там меня встретили Емельянов и второй транспортировщик.
Они выглядели взволнованными, и я сразу понял причину. В эти сутки мы проводили генеральную уборку, смене Емельянова досталось, кроме прочего, это отдельно стоящее здание переработки возвратного брака. Сейчас кабина вальцев была обильно забрызгана кровью, а из деревянного порохового ящика выглядывали окровавленные лоскуты синего халата аппаратчицы и, - меня буквально затошнило, - куски свежего мяса и осколки белых костей. Это было все, что осталось от аппаратчицы Галины Черепановой, которая проводила тут уборку. Только теперь я разглядел, что одежда Емельянова и обоих транспортировщиков тоже перепачкана кровью.
Вскоре появился начальник цеха Кутиков, его заместитель по технике безопасности, начальница мастерской Костычева и начальник ОТБ завода. Началось расследование первого в истории нового завода несчастного случая со смертельным исходом. Оказалось, что по письменному распоряжению начальницы мастерской Костычевой Емельянов отправил на генеральную уборку в это здание только одну аппаратчицу. Это категорически запрещалось правилами, но народу в сменах не хватало, и опытная Костычева, переведенная сюда с Пермского порохового завода, пошла на такое нарушение. При уборке аппаратчица, тоже в нарушение правил, не выключила шнековый транспортер и стала чистить его на ходу. Ее халат, видимо, как-то зацепило шнеком, шнек втащил ее всю в неумолимый механизм вроде длинной мясорубки, который превратил ее в кошмарный фарш.
В середине смены транспортировщик Кагикин по команде Емельянова поехал в это здание за сметками, то есть, пороховым мусором, и увидел жуткую картину. Он не растерялся, остановил транспортный шнек, позвонил Емельянову, тот примчался на электрокаре со вторым транспортировщиком. Емельянов по инструкции позвонил начальнице мастерской, и втроем с транспортировщиками стал выгребать останки аппаратчицы из транспортера.
Статья 215 уголовного кодекса РСФСР за подобное грубейшее нарушение правил охраны труда, приведшее к смерти работника, предусматривала лишение свободы до 8 лет. Однако нашлись смягчающие обстоятельства. Кроме того, в те славные годы прокуроры не имели допуска на режимные предприятия, и удовлетворялись рассказом заинтересованных лиц. Костычеву перевели в рядовые инженеры. Емельянова, хотя он лишь выполнял указание начальницы, тоже отправили инженером в цеховое техбюро. Это большое черное пятно в анкете и серьезное уменьшение зарплаты.
Жизнь продолжалась. Мы все разошлись по своим дорогам, в пятом цехе остался один Емельянов. Он медленно, но упорно поднимался по служебной лестнице. Когда новый директор Забелин сделал главным инженером Дранишникова, то Емельянов занял место заместителя главного инженера по восточной площадке. К этому времени Бийский химкомбинат разделился на две «площадки»: на старой, восточной, продолжали делать баллиститные пороха, а на новой, западной, организовали производство смесевых твердых топлив. Потом Забелин забрал Дранишникова за собой в Москву, и Емельянов занял кресло главного инженера.
Все эти годы Абрамов и я не теряли связи с Емельяновым, мы дружили семьями, вместе встречали Новый год, всегда у Емельяновых. К этому времени семья Емельяновых утвердилась на Бийской земле. Валерий Филиппович с молодых лет отличался хозяйственной жилкой. Он первым из всех нас купил мотороллер «Тула» за 500 рублей. Мы все хихикали над его смешным транспортом, а он с женой летом ездил за грибами и ягодами. Потом он приобрел «Запорожец» первого выпуска, который в народе неуважительно звали «мыльницей», тут мы вообще попадали со смеху. Однако Филлиппыч, как мы звали Емельянова, не обращал внимания на подначки и не раз возил нас, насмешников, на рыбалку и за грибами.
А потом он купил первую модель «Жигулей», ту, что сейчас зовут «копейкой», причем, первого года выпуска. Сейчас такие «копейки» ценятся выше всех ВАЗовских моделей, ибо их собирали еще с помощью итальянцев и из итальянских деталей. Когда мы, насмешники, увидали Емельянова за рулем новенького автомобиля, то только тогда сообразили, что Филиппыч стал настоящим автовладельцем, а мы все так же шлепаем пешком, как простые инженеры. Чтобы закончить эту тему, добавлю, что через несколько лет Филиппыч купил «Волгу», верх мечтаний советских граждан, у меня тогда был «Москвич-ИЖ», а Абрамов все еще ходил на своих двоих.
Главным инженером БХК Емельянов работал довольно долго. Куратором баллиститных заводов был подмосковный НИИ-125, и специалисты оттуда частенько приезжали на БХК. Емельянов, еще будучи заместителем главного инженера, постепенно стал для них непререкаемым авторитетом. От него зависело выполнение опытных работ, которые проводили научные сотрудники подмосковного НИИ. Они обязательно привозили Емельянову ящиками сигареты «Ява» московского завода. Тогда уже господствовал его величество Дефицит, мы перебивались кто «Беломором», кто «Примой», а Филиппыч дымил весьма престижной московской «Явой».
Как раз в эти годы на БХК создавалось и осваивалось производство по изготовлению зарядов для первой в СССР межконтинентальной ракеты 8К98. БХК досталась самая трудная задача: изготавливать заряды первой ступени ракеты, так называемый блок А, он же "Аннушка". За успешное внедрение в промышленность серийного производства этих зарядов Емельянов стал Лауреатом Государственной премии СССР.
В конце 70-х Емельянова назначили директором Кемеровского спецхимического завода «Прогресс», который выпускал взрывчатые вещества и кое-какие пороха. Его семья почему-то осталась в Бийске, возможно, из-за дочерей, которые учились в старших классах. Злые языки говорили, что в Кемерове у временно одинокого Филиппыча образовалась молодая «девочка», и что его «прорабатывали», - в СССР такие увлечения руководящих кадров не поощрялись.
На должности директора завода Емельянов продержался недолго, но «девочки» тут не при чем. В начале 80-х я переехал в Подмосковья. Вскоре руль управления СССР попал в руки самого честолюбивого и самого недальновидного из наших лидеров, - Горбачева. Тот сразу объявил ускорение и гласность. Мы стали слушать по радио, читать в газетах и видеть на ТВ такие вещи, что у нас, выросших в условиях жесточайшего сталинского «режима», глаза лезли на лоб. И вскоре я по радио услышал, что на Кемеровском заводе «Авангард» сошла с рельс цистерна с хлором. Ядовитый и тяжелый хлор растекся по территории завода, были пострадавшие. Легкомысленный Горбачев не ценил опытных руководителей, и Емельянова сняли с должности директора завода.
Емельянов вернулся в Бийск, ему предложили синекурную должность начальника 2-го отдела БХК. Вторые отделы на предприятиях СССР занимались «сохранением мобилизационных мощностей», - на случай нападения коварного врага. Сюда начальниками ставили заслуженных, но «бракованных» работников: постинфарктников, пенсионеров или таких штрафников, как наш Филиппыч. На этой должности Емельянов доработал до пенсии.
Вроде бы, он не совершил ничего, заслуживающего особого внимания. Но он отдал всю жизнь уверенному «эволюционному» развитию советской спецхимии. На его счету полное освоение баллиститной технологии на новом БХК, механизация и автоматизация сложного и опасного порохового производства. Его, молодого инженера, не сломил первый на заводе несчастный случай со смертельным исходом в его смене. Он создавал и осваивал новую, первую в СССР технологию изготовления зарядов из смесевых твердых ракетных топлив на серийном завода, - именно на этом производстве изготавливались заряды первой, второй и третьей ступеней межконтинентальной ракеты 8к98. За это он вполне заслуженно стал Лауреатом Государственной премии СССР.
И он около 10 лет руководил Кемеровским заводом «Авангард», при нем «Авангард» из исторически и хронически отсталого завода стал передовым промышленным предприятием.