…У маленькой любви — ни ярости, ни муки
Звездой взошла на миг, водой ушла в песок.
У маленькой любви — коротенькие руки,
Огромные глаза, да грустный голосок.
/Вероника Долина/
- Леся, так будет лучше, и для меня, и для тебя. Ты сама видишь, всё не с бухты-барахты получилось, я долго думал. Плохо мне с тобой, Лесь. Раньше как-то приноравливался. Казалось, что привык. Это от того, наверное, что не знал, как по-другому бывает, понимаешь? – Вадим, стараясь не встречаться с женой глазами, собирал чемодан, небрежно бросая туда заботливо выглаженные ею вещи. Леся, прислонившись к стене, молча смотрела, как равнодушное чемоданье нутро поглощает трусы, носки и рубашки. Вот сейчас эта пасть захлопнется и съест кусок её привычного мира. Она обняла себя руками, вцепившись онемевшими пальцами в запахнутые на груди полы пушистой кофты, как будто та действительно могла спасти от жуткого внутреннего холода. Потом, как опомнившись, побежала в ванную, вернулась с бритвенными принадлежностями и зубной щеткой, протянула мужу:
- Вот. А то забудешь.
Вадим отвел её руку, по-прежнему не смотря в глаза:
- Не надо, у меня там есть...
Да, конечно. Она и не сообразила сразу. Конечно, есть. Сколько времени роману его? Почти год? Конечно, есть у него т-а-м и щетка, и бритва.
Как соломинку, способную удержать её, зажала в кулаке синюю зубную щетку, аккуратно расставила всё на прежние места на правой полке от зеркала. Крем для бритья, лосьон – после, дорогой бритвенный станок, не вскрытая упаковка лезвий. Правая полка – его, левая – её. Так было всегда. Почти двадцать лет. Менялись зеркала и цвет полок, но порядок всегда был такой. Правая – его, левая – её. А теперь? Чьей будет правая?
Вадим стоял в дверях:
- Ну, чего ты всё – обратно-то? Выброси, только место у тебя занимать будет.
У тебя. Он сказал «у тебя», не «у нас». Вот так: раз – и нет никакого «нас». Или не «раз», а постепенно? По кусочкам, по буковкам, по крошечкам разваливается это «нас». И – нет его. А что тогда есть? Отдельно ты, отдельно я? Вот только одно «но»: что делать, когда ты - есть, а я… - Леся до онемения пальцев сжала плотную резину.
- Лесь… Мне идти надо, я такси вызвал, сейчас приедет уже.
Такси? Почему такси, зачем такси? У него же есть машина, - Леся перекладывала щетку из руки в руку, бездумно проводя пальцем по щетинке и машинально царапая ноготком остатки пасты на уверенно выгнутой, пупырчатой ручке. Вадим выхватил её, раздражённо швырнул в угол.
- Ты хоть слово мне скажешь? Хоть одно слово? Леся, почему ты молчишь? Лесь, я ухожу, совсем ухожу, понимаешь? Я сам подам на развод, позвоню тебе, расскажу, куда и когда прийти. Ты же, надеюсь, не будешь препятствовать? Конечно же! Ты – не будешь! Ты же у нас гордая! А, может, ты не гордая, а просто глупая, а? А я этого и не заметил за столько-то лет?! Странная ты, Леська, странная. Другая бы сейчас в ногах валялась, за колени хватала, упрашивала, останься, мол, милый-дорогой. Или кошкой вокруг вилась, ластилась, слезки в кулачок собирала! На худой конец, с ножом бы кинулась! Действует это на мужиков, понимаешь? Может… а вот вдруг - взял бы да и передумал… А ты стоишь, как айсберг! И молчишь, как немая! Тебе всё равно? Всё равно, уйду я или нет? Ну, скажи!
Леся подняла голову, посмотрела в некрасиво покрасневшее лицо мужа:
- Мне всё равно… Мне не всё равно… Что это изменит, Вадим?
Вадим раздраженно махнул рукой:
- Бесполезно. С тобой бесполезно разговаривать! Мало того, что ты – сухарь, ты еще и замороженный сухарь! Всё, я пошел. Машину я тебе оставил. Документы и ключи на полке в прихожей. Сыну пока ничего не говори, пусть учится спокойно, я ему сам потом позвоню.
Звуки. Которые порой красноречивее слов.
Ших. Куртка с вешалки. Ши-шик. Кроссовки на ноги. Шух. Зонтик в руки. Бух. Входная дверь. Щелк-щелк. Замок.
Тишина.
Одна.
Леся сбросила одежду, дрожащими руками включила горячий душ. «Хочу, чтоб всё ушло. С водой ушло, утекло далеко-далеко, так далеко, чтобы не найти, даже если захочешь»
Из тайного уголка памяти прилетел бабулин голос: «Водичка-водичка, умой Лесе личико. Чтобы глазки блестели, чтобы щечки краснели, чтоб смеялся роток, чтоб кусался зубок». Не смеется ротику, почему-то. А зубки кусаться не научились. Щеки сейчас, наверняка, с зеленым отливом. А глаза?
Леся глянула в зеркало.
Душа не имеет голоса. Она кричит глазами. Взглядом. Вот таким – полным боли, тоски, мольбы, отчаяния, невозможности что-то изменить. Взглядом, за которым – ничего. Прощание. А прощание, значит - навсегда.
Она знала вот такое «ничего», с прощанием «за». Вспомнила как-то вдруг, именно сейчас. Она видела такой взгляд. Давно-давно. И смотрели те глаза на неё, на Леську…
Продолжение здесь
http://www.proza.ru/2015/11/22/1944