Отец Афанасий, – нет, это не священник, а биологический отец нашего героя, мальчика Вани Шустрикова, – стоя перед окном, с грустью поглядывал на полуденную жизнь небольшого северного посёлка.
Огромный детина, скромно и опрятно причёсанный и побритый, теребил пятернёй застиранную майку в районе левой груди – сердечко пошаливало, вот почему и в среду он был дома, а не на заводе. Переживая события недавно происшедшей трагедии с самолётом, он кривил красивые пухлые губы, словно пытаясь произнести "как опасен этот мир. Ведь и мы, с Нюркой, планировали в Египте понежиться на заграничных югах. И обратно бы летели в это же время. Может быть, что и на этом самолёте. Эх". И снова помассировал область сердца.
Сердце болело от переживаний, а русский человек не может жить без того, чтобы не переживать за всё – и меркантильные мысли навещают умы людей, скачки цен на товары первой необходимости, да и не первой тоже; и высоко значимые, спортивные достижения, победы на кинофестивалях и музыкальных конкурсах. Но всё меркнет, из того, что можно пережить, когда в катастрофах гибнут живые и не выдуманные люди. Вот тогда приходит настоящее разочарование в этот мир, во всю его эволюцию.
Не выходя из дома, болезненный Афанасий уже с утра зорко выискивал в окно опасности, подстерегающие на каждом шагу. Опасности, которые в другие времена, прошедшие, молодые и уверенные, не заметил бы или принял бы как должное – авось, убережёшься.
Сразу в глаза ему бросился нависший с крыши противоположной пятиэтажки ком подтаявшего снега, не сейчас, так когда-нибудь он приметит себе жертву – ребёнка в коляске или бабку неторопливую. Выйти или не выйти, размышлял Афанасий, чтобы оградить опасное место на пешеходной дорожке, куда этот снег шмякнется. А потом вспомнил, что и на входе в его подъезд висит объявление о сходе снега. Надо быть просто осторожнее.
Или вот из-под сугроба выглянула сдвинутая грейдером крышка колодца водослива, – тут уж парнишки-школьники, что любят по сугробам лазить, особенно в тёмное время после школьных уроков, смогут найти себе неожиданное приключение в духе "сказочной Алисы", только закончится оно не так сказочно. Вроде находится-то в месте, где человеку не вздумается переходить дорогу, – это и останавливает от того, чтобы выйти и закрыть люк. А потом Афанасий вспоминает мальчишек – эти могут по сугробам лазить. Но и сам он был когда-то мальчишкой, столько отрытых люков на своём детстве встречал, что после первого не дожил бы до сегодняшнего дня.
А вот мимо окон в соседний подъезд прошествовала троица коллекторов от "банкиров" с утюжком в руках, не хилые ребята работают – выбьют у заёмщика-банкрота пару лишних … "а чего лишних? – Афанасий задумался. – Миллионов? Или килограммов жира и нервных клеток? Вот тоже ужас этого опасного мира – как жить? где жить? с кем жить?"
Совесть вроде чиста, но опасливо выглянув из-за шторки, – не увидели ли и его? – Афанасий приметил и того, кого уже с час высматривал, – сына. Ванька, рюкзак с учебниками больше самого третьеклашки, медленно и понуро волок по снегу за собой порванную авоську с кедами для физкультуры. Не случайно сердце щемило у отца. Вон и брюки в снегу вымазаны, и прихрамывает. Уж не случилось ли чего? Хоть жив. Или произошло как летом с самим Афанасием? И Афанасий пошёл отпирать дверь, вспоминая летний случай…
Летний случай. Рассказывает Ваня Шустриков, обычный школьник, худенький, умненький, и лоботряс, и неутомимый работник:
Лето – хорошая пора. Мы из посёлка в деревню переезжаем. А там можно загорать и ни о чём не думать. Гуляй, купайся и отдыхай от учёбы. Вот и папа стал носить очки с зеркальными стёклами, чтобы солнце глаза не слепило. А ещё летом гости приезжают. Тогда становится весело. Но теперь я стал на год старше, чем в прошлом году, поэтому с соседским Федькой, моим одноклассником, решили, что скучно загорается. Не то, чтобы Федька мой лучший друг, но летом он один остаётся, у его родителей дача недалеко, поэтому приходится терпеть его "хулигантский характер", как говорит мама.
– Давай, над твоей кузиной подшутим.
– А как? – Моя двоюродная сестра Ленка на три года старше нас, может одной рукой нам обоим уши надрать.
– Когда пойдёт в бане мыться, мы под окном крикнем: "Пожар! Крыша горит!" – она сразу же голая и выскочит. Вот смешно будет.
– Она ж не одна ходит. С тётей Клавой.
– Обе выскочат. Это ещё смешнее будет.
И Федька ушёл, я пообещал, что позову его в банный день. Он смеяться любит. А потом, уже вечером, я засомневался в правильности шутки. Ленка – это одно, а с тётей Клавой – это уже по-взрослому. Тут и папа с работы пришёл, я пару раз перед ним прошёлся, поглядывая как бы незаинтересованно, но он через свои очки на меня и не глядит. Хотя как тут поймёшь, глаз-то не видно. Но нет, заметил.
– Ты чего передо мной мельтешишь? Сказать что хочешь?
– Да, разговор есть.
– Эк, как по-взрослому заговорил.
Вот это "по-взрослому" меня и охладило. Может, стал думать, и не говорить? Может, я уже взрослый?
– Ну, говори.
– В общем, пап, мы с Федькой решили подшутить.… И рассказал всё.
– Э-э-э, – протянул папа и помял себе подбородок ладонью. – Я бы не стал делать так. Если ты моего совета спрашиваешь, то это хорошо. Заранее я тебя остановлю от непродуманного ребячества, а потом ты и сам не будешь так хулиганить, а вести себя по-взрослому всю жизнь. И Федьке сам скажи, что ты не будешь такими глупыми шутками развлекаться, он, конечно, будет тебя уговаривать, что ты ведёшь себя как ребёнок, но вот, если ты его послушаешь, то и будешь ребёнком. И потом всю жизнь будешь поступать по-уродски, в моральном смысле. Потому что в голове-то у тебя не мозг будет с умом, а желе с шутками. Я почему тебе это всё разъясняю? Потому, что пожил и навидался всяких шутников. Ещё вчера такого шута видел. На работе от безделья ему скучно стало сидеть одному в монтёрской, он от нечего делать на дверь, а она наружу открывается, лопату прислонил, мол, откроют дверь – а лопата их по лбу и стукнет. А у самого во лбу уже всё пусто, отшиблено по жизни. Вот я и попал на эту лопату. Ладно бы тихо шёл, а то ведь бежал, там мужики надрывались, движок тянули, я за ремнём спешил. Дверь-то распахнул, а скорость большая – вот и напоролся на черенок сильно. "Грудная клетка вдавлена, из спины щепки торчат, во все стены кровища хлещет, как на скотобойне…"
– И что?
– А вот что. – И папа снял очки, коричневые кровоподтёки под глазами говорили о многом. Если у папы такие гематомы, что же с шутником?
– И?
– Да, ничего. Я, конечно, облил его личность словесной грязью, ну как облил, капнуть успел, сказав "Мразь же ты", но он не стал всё выслушивать. Вот, два удара и…. В общем, сынок, не стоит тебе шутить с банькой. Да и вообще привыкай вести себя по-взрослому.
Федька сам пришёл в субботу, наверное, дым над баней заметил. Но я ему всё разъяснил, как меня папа учил, и Федька почти понял. Просто, когда удирал со двора, крикнул одно нехорошее слово. Я его здесь повторять не буду.
Воспоминания унеслись прочь, и действительность снова навалилась на Афанасия.
Что же случилось, почему он так долго? Афанасий стал терять терпение – и приоткрыл дверь. Пока длились эти мгновения секунды, ему привиделось такое нехорошее, непотребное, что…. Но Ванька одиноко сидел на ступеньке и тихо плакал.
– Заходи скорее.
Да, Ваня Шустриков пришёл из школы с обидой на лице, во всю щёку. Отец поглядел на его синяк в коростах и спросил:
– Учитель физкультуры?
– Нет, – Ваня даже не засмеялся, ему было стыдно не за себя, а за того, кто это сделал. – Я не успел прочитать, как его зовут. Он просто нехороший человек.
– Да, вроде цивилизация шагнула в космос, а всё равно неандертальцев хватает, с их маленьким умишком, способным только на пакости. Расскажешь?
– Это было на остановке…
Зимний случай. И снова рассказывает Ваня Шустриков:
День-то начинался как приятно. По классу дежурила Наташка, она мне очень нравится, поэтому я протёр за неё доску, уже знакомому Федьке погрозил кулаком, чтобы он не бегал по партам. И совершил бы ещё много подвигов, но она и так заметила мои старания и пригласила в субботу на свой день рождения. Не знаю, эти события меня воодушевили, или что другое, но на природоведении я сам вызвался отвечать и получил за рассказ – "пятёрку". В столовой нас кормили по-царски, в каше не было недоваренных комков, а хлеб был ещё тёплым и пах ароматно, но не Шипром тёти Марины, нашей поварихи.
В общем, с таким хорошим настроением я вошёл в автобус и поехал от школы домой. И в автобусе всё продолжалось замечательно. Уступил бабушке место около прохода, чтобы ей недалеко было топать своими уставшими ножками, когда будет её остановка. Помахал Наташке с девчонками, но больше всего Наташке, из автобуса через окошко в дверях. Девчонки живут через дом от школы – им хорошо, могут дойти и пешком. Всем улыбался и вёл себя примерным мальчиком, как взрослый. И вот моя остановка. Хоть я и стоял первым у выхода, но сперва пропустил беременную девушку (папа засмеялся, но она была реально такая толстая, как беременная, если даже она и не беременная!), тут старушка подлетела к выходу, я и ей помог, поддержав за локоть, а потом уже и сам встал на нижнюю ступеньку, чтобы ловко спрыгнуть на заснеженный асфальт остановки. И когда одна нога была в воздухе, а вторая только отрывалась от ступеньки, автобус стронулся с места. От рывка меня завернуло, крутануло, и я полетел кубарем вниз, а задние колёса уже наезжали на меня, поэтому я по-пластунски стал отползать по снегу. Задрал штанины, снег набился в ботинки, разодрал сумку с кедами, и сам сильно ударился лицом и грудью…
Отец возмутился про себя, – куда теперь побежишь искать этого хама? – но решил мирно успокоить сына:
– Скорее всего, он не заметил тебя.
– Если бы не заметил, то двери закрыл бы. Это он специально. Я даже слышал его ржанье. Так обидно было – до слёз.
– Ну, ничего-ничего, сынок, опасности поджидают нас на каждом шагу, надо их вовремя замечать, чтобы уберечься. И надеяться только на себя.
Вечером Ваня Шустриков повторил свой рассказ перед мамой. Он не хотел её расстраивать, но синяк никак нельзя было утаить.
21.11.2015