Аня работала недалеко от моего дома уборщицей в большом магазине. Она скорее походила на юношу, нежели на сорокалетнюю женщину: высокая, длинноногая, с нежным без единой морщинки лицом, с белыми ровными зубами, красивым изгибом губ.
И только чуть удлиненное лицо со скулами, жесткие черные волосы (оказалось крашеные) выдавали её связь с востоком.
Ей негде было жить, и я согласилась на месяц взять её к себе.
Понимая полную зависимость Ани от меня, как хозяйки, и зная ее стесненность в деньгах, я предупредила:
- Меня не угощай, не трать деньги. Я тебя тоже не смогу угощать. У меня старенькая мама, мне трудно готовить на троих. Моя территории – кухня, туалет, ванная. Ты моешь комнату и прихожую. Книги и бумаги на моем столе не трогай.
Недоразумение началось на второй же день. Книги со стола переместились на полки, бумага была сложена в стопки по размеру, пыль вытерта, полы перемыты. Быстрые косые взгляды в мою сторону.
- Аня, я просила книги не трогать, мою территорию не мыть. Неужели тебе грязи на работе не хватает?
Плачет:
- Я хотела как лучше.
- Ты целый день на ногах. Устаешь. Пришла с работы - ляг отдохни, ноги устрой выше головы.
Уткнулась в подушку, рыдает. Чем её обидела?
- Аня, я тебя чем-то обидела?
Подняла залитое слезами лицо: «Почему мне в жизни никто ни разу не сказал таких слов – отдохни?!»
Постепенно мы притирались друг к другу. К ее утреннему чаю я пекла лишнюю сковородку блинчиков, угощала борщом. Понравились ей драники, тушёные в сметане.
Аня хитрила:
- Я купила колбасы, попробовала – мне не понравилась. Может, тебе понравится?..
- Аня, я же просила…
- А я что? Я ничего…
Каждый вечер после домашних хлопот начинались разговоры. И постепенно я узнавала историю жизни и трагедию этой женщины, и, узнав, полюбила ее.
Шесть братьев ее деда погибли на фронте. Многодетного деда не взяли, но солдаты в ботинках, с обмотками на ногах и с красной звездочкой на буденовке вывезли все до нитки, оставив только 18 детей – смуглых и оборванных. Своих шесть, остальные – племянники. Всех мальчиков дед выучил. Всем детям сыграл свадьбы.
В их большом доме есть комната, где не стене висят очень похожих друг на друга шесть портретов молодых узбеков, срисованных местным художником с маленьких фотографий. Никто из них не вернулся с войны. На подоконнике лежит свернутый коврик для намаза.
После окончания школы Аня нигде не училась: будущий муж должен был определить, нужна ли ему ученая жена. Он увидел Аню в мечети. Первый разговор состоялся по телефону. Через два года на свадьбе после брачной ночи родители жениха одарили родителей невесты подарками за сохраненную честь дочери.
Теперь вся жизнь Ани полностью зависела от мужа. С его разрешения она окончила медицинское училище. Пять лет работала медицинской сестрой в отделении, где заведующей была женщина, до того дня, когда ее сменил мужчина.
Аня стала домохозяйкой. Вставала рано, доила четыре коровы, молоко сбраживала, потом перерабатывала в катык, его охотно раскупали местные жители. Вырученные деньги оставались на личные расходы. С разрешения мужа она могла пойти по магазинам и купить все, что считала нужным. По ее рассказам, я представляла её мужа нежным, любящим, добрым и полностью зависящим от воли матери.
Так почему же Аня оставила семью, налаженную жизнь и поехала в страну – незнакомую, непонятную, с тайными и явными соблазнами?
Есть у нее 12-летняя дочь. Такая же смуглая и круглолицая, как отец. Аня её не любит: «Она во всем виновата. Почему не родилась мальчиком?» Вот тебе раз!
Мужу нужен наследник. Можно взять на воспитание сына младшего брата, скоро у его жены роды. «А если она не отдаст?» - «Ее и спрашивать никто не будет. А я привыкну, полюблю, будет у нас сын. Но лучше родить. Если не рожу, свекровь заставит сына взять себе вторую жену, уже нашла какую-то портниху». Аня горько вздыхает.
Аня приехала лечиться от бесплодия. Была она второй раз беременной.
- Аня, а где же ребенок?
Слышу, плачет.
И однажды она рассказала. Лучше бы не рассказывала. Три дня Аня не могла родить, врачи предложили кесарево сечение. Муж не разрешил резать (она показала, как муж «сувал, сувал врачам деньги»), врачи доской выдавили мертвую девочку – белокожую, длинноногую, похожую на мать. Похоронили на кладбище, и однажды Аня в сопровождении племянника (присутствие мужчины обязательно) пришла на могилку дочери, а могилки нет.
На территории кладбища жили одичавшие голодные собаки, они разрыли могилку… Аню душили рыдания, она закрылась подушкой. Долго моя рука лежала на ее крашеных волосах. Так вот почему она совершенно седая! В тот вечер она так и не повернула ко мне своего лица.
И она умолила мужа и свекровь разрешить ей поехать к московским врачам. Тысячу долларов, которые ей дали на дорогу, закончились быстро. И теперь Аня должна выплатить свекрови эту тысячу.
Меня радовал Анин рост на работе. Из уборщиц ее перевели в цех, где готовят нарезки. Я шутила: «Через год ты дорастешь до заведующей магазином».
Однажды Аня пришла раньше времени и с заплаканными глазами. Оказалось, ее назначили бригадиром, она сделала замечание грузчику-молдаванину, он ответил бранью. Аня вначале замерла в шоке, а потом разразилась истерикой.
Утешать ее сбежался весь магазин, кто-то сует ей шоколадки, кто-то целует в плечо, директор сама чуть не плачет, в общем – Аня пригрозила, что «расскажет все своей хозяйке, она напишет в газету». Вечером, слушая ее сбивчивый рассказ, я старалась спрятать улыбку, чтобы не оскорбить Аню. «Подумаешь! Сказала бы в ответ тоже пару горячих слов – и дело с концом!». Успокоила, что завтра я пойду и обязательно заставлю этого грузчика извиниться. После чего Аня успокоилась: «Не надо, его уже и так наказали!».
Выходка грузчика пустяк по сравнению с тем, что ей устроила фирма «Чистое место». Ей и ее подруге выплатили только половину зарплаты, якобы две недели, согласно табелю выхода, они отдыхали. И эти две дурёхи поехали в Москву искать правду! По дороге, уже в Москве, за просроченные документы милиционеры потребовали вначале по тысяче рублей с каждой, потом по пятисот, потом по двести, наконец, согласились на сто, но пригрозили: «Больше не попадайтесь!».
В «Чистом месте» справедливости они не добились: «Не хотите работать – увольняйтесь. На ваше место очередь». И действительно, в зале стояла очередь мигрантов. К Ане подошла пожилая женщина: «Я так рада! Так рада! Двадцать тысяч получать буду. Детям посылать буду».
«Бедные, вы мои, бедные, – качает головой Аня. – Вам эти деньги боком выйдут. Будете вы платить пять тысяч за квартиру. Столько же уйдет на питание. А штрафы, лекарства, дни отдыха…» Работать с 8 утра до 8 вечера, без выходных, отдыхать, когда уж совсем невмоготу, за свой счет.
За любую провинность – штраф! На работе со шваброй на одном месте не стоять, двигаться. Носки надевать по форме только черные. По мобильнику на рабочем месте не разговаривать, беги в определенное место. Чай часто не пить. Туалет часто не посещать, долго там не сидеть. Разговаривать только на русском языке. За любое нарушение штраф 500 рублей - Аня трясёт пятерней в воздухе.
Но как бы ей худо ни было на чужбине, день своего отъезда оттягивала, как могла. Наконец купила билеты. Просилась Аня на месяц – прожила четыре. Я уже привыкла к ней, жалела, старалась не обидеть нечаянно.
«Ты плачешь?! Не плачь. Летом ты приедешь ко мне, ты же обещала. Ты не дала мне своего фото, так я мобильником сфотографировала с паспорта, и знаю день твоего рождения. Поздравлять буду. Не плачь!», – взволнованно уговаривала меня Аня.
Она уезжала туда, где ждет ее любимый муж и старенькая мама, смуглая круглолицая дочь, четыре коровы, ранняя побудка – и работа, работа, работа. Без конца и края.
Где в комнате висят портреты шестерых молодых узбеков, похожих друг на друга. Ждет собственный дом, построенный мужем для нее – старшей жены, и подарок мужа – ржавая «Волга», за руль которой она никогда не сядет, потому что «стидно!»
Аня уехала. Провожали её человек десять.
Завтра в церкви я зажгу свечу и буду молить русского Бога подарить Ане сына. Со своим Богом пусть договаривается сама.
22.11.2015