Дедушка Гейдар часто рассказывал мне о своей родине Иране, о его истории, культуре, народных обычаях, легендах и преданиях. Эти рассказы были для меня как источник для приобщения к историческим ценностям родины моего деда. Однажды дед рассказал мне одну заманчивую историю: – Мне шёл седьмой год, в семье я был младшим из трёх братьев и самым прожорливым. Каждый раз, когда мама подавала еду, мне становилось не по себе. И на это были веские причины...
В иранских семьях в то время был обычай. Во время еды вся семья сидела на напольных подушечках – пуфиках, поджав под себя ноги. Дастархан стелился на ковре посреди комнаты, а в центре его стоял подсвечник – единственный источник света по вечерам. Как я говорил, мама подавала еду, безусловно, сначала отцу, затем братьям по старшинству, предпоследняя была моя порция, а последняя мамина. По многовековому обычаю, прежде чем есть, все в один голос произносили молитву «Бисмиллах», что означает по-персидски – «Во имя Аллаха». Пока мои старшие братья медленно приступали к трапезе, я уже уплетал за обе щёки свою порцию.
– Ах, если бы было темно! – однажды подумал я, и вдруг меня осенило, – а что если задуть свечу?! Оглянулся. Все мои родные были заняты едой. Улучив момент, я незаметно подул. Свеча потухла.
Пока отец зажёг её снова, ваш покорный слуга, уже успел переполовинить еду братьев. Особенно досталось старшему. Ведь, по моим наблюдениям, мама всегда подавала ему больше, чем нам со средним братом. Конечно, я и его «не оставил без внимания». А когда зажглась свеча, я уже был сыт и доволен собой...
Для уточнения отмечу: в то время в селе, где жила наша семья, электричества не было. Мы только понаслышке знали о том, что в Тегеране только приближённые ко дворцу шаха имеют специальную машину, которая вырабатывает свет и то её изобрели не наши люди...
Словом, свеча уже горела. Недовольство моих братьев не имело границ. Старший брат в слезах жаловался отцу: – Кто-то съел мою еду…
Средний брат также обнаружил пропажу: – И у меня ничего не оставили... Притворяясь плачущим, я также стал бубнить себе под нос.
– Кто это сделал?! Признайтесь! – велел отец.
А кто же признается?! Как ты, дорогой читатель, догадался, я не мог признаться, что всё это дело моих рук. Как же объяснил бы, что я – самый младший – и не наедаюсь?!
История эта повторялась каждый вечер. Однажды отец предложил нам следующий выход: – Дети, как только потухнет свеча, я вам предлагаю хлопать в ладоши, тогда свеча быстро зажжётся.
В очередной раз, когда я умудрился задуть свечу, и пока отец зажигал её, в доме раздались аплодисменты. Каждый из нас старался, как бы ускорить появление света в доме...
Да, свеча была зажжена. Но, увы, и эта затея отца не увенчалась успехом. Я умудрился, даже хлопая в ладоши, переполовинить еду братьев. Снова жалобы, снова слёзы...
– Дорогие мои, если кто-то из вас не наедается, пусть прямо по-мужски признается. И тогда я велю вашей маме, она удвоит порцию тому, кто творит эти «чудеса», – обратился к нам отец, внимательно наблюдая за реакцией каждого из нас.
По суровому взгляду отца я понял, что «чаша его терпения переполнена до предела» и больше утаивать свою «игру» мне не удастся. Но с другой стороны, получается, что я одержал победу в нашем единоборстве с братьями, особенно, со старшим... Глаза мои от радости засияли, они-то, предатели, и выдали меня. Отцу всё стало ясно. Он, тихо спросил: – Гейдар, признайся, это ты?!
– Да, отец, – также тихо ответил я, виновато опустив голову, – я не наедаюсь...
Отец изумился, всё ещё продолжал говорить шёпотом: – Ты ведь тоже хлопал в ладоши?!
– Да, но все хлопали обеими руками, а я левую руку бил об колено, правой успевал есть, – тут уже от себя независимо, громко, во всеуслышание сказал я.
Мои «веские» доводы рассмешили родителей. А бедные братья невольно присоединились к ним. Прервав свой долгий смех, отец велел маме: – Гейдару, за его находчивость и чистосердечное признание, впредь порцию удвой, – и с улыбкой добавил, – ведь он же не наедается. Затем, погладив меня по голове, произнёс: – Ты далеко пойдёшь, сынок!
Радости моей не было предела.