С сегодняшнего дня начинаю новую жизнь. Надо рвать с мрачным прошлым. Довольно изводить себя и близких. Жалко маму. Ей нельзя нервничать, у нее от этого давление и болит в затылке. Она туда прикладывает горчичники и прикрывает их полотенцем, чтобы не намочить подушку.
С зайцем на кухню нельзя. А жаль. Он придал бы решимости не сворачивать с пути добродетели, даже если в молоке будут пенки.
Папа рассказывал про героев, которые не боялись фашистов. Буду как они. И без зайца.
Мою руки, сажусь за стол. Сижу ровно, как учили, ногами не болтаю.
- А чего сегодня на обед? –спрашиваю я подчеркнуто дружелюбно. Надеюсь, что мама на время забудет о нашей священной войне, где не может быть победителей и где линия фронта, сколько себя помню, проходит через тарелку с едой. По ту сторону грозная мама, которой нельзя нервничать, по эту я, которая ничего не ест, не растет и вообще собирается остаться лилипутом. Бабуся так говорит. А она врач и много всякого знает, чего надо опасаться.
- Рыбный супчик, - отвечает мама слишком уж добрым голосом. Она тоже боится меня спугнуть.
- Рыбный супчик? – повторяю я, всем существом излучая приязнь. Я радуюсь не супчику, а тому, что мама не сказала страшно: «Ешь, что дадут». Обычно этот клич полководца приводит к началу боевых действий.
Мама ставит передо мной тарелку. Я мобилизую все силы и собираюсь идти тропой мира до конца. Мама делает шаг назад. Она готова к бою. Исходные позиции заняты, воздух насыщен взрывоопасными парами рыбного супчика. Здесь птицы не поют, деревья не растут. Мама пела мне про это красивую и грустную песню. Там про войну.
Беру ложку и, набравшись мужества, заглядываю в тарелку. Нет, только не сегодня! Я еще слишком мала для таких испытаний! Мама выдвинула на линию фронта сразу две армии. Тертой морковки ей было мало - она вывела на поле боя отборный луковый полк. И хотя силы его были подточены варкой, мои глаза послушно налились слезами. Я замерла над тарелкой, пытаясь разогнать вражеские армии ложкой, и зацепить чистого бульона с кусочком картошки. За моими действиями велось пристальное наблюдение из штаба противника, поэтому операция раз за разом срывалась. Время работало против меня.
И вот она, злополучная искра!
- Ну? – прозвучало у меня над головой и необратимо запустило машину войны. Из правого глаза выкатилась тяжелая слеза, медленно проложила извилистое русло по носу и упала в суп. Не знаю, дошла ли волна до берегов Японии. Но нашу квартиру посетил торнадо. Его вихрем маму выбросило из кухни и занесло в гостиную. Там на вертящемся стуле от пианино ждала чашка чая и железная баночка с халвой. Ураган повалил маму на диван, и ногой она снесла это хлипкое сооружение, пропитав чаем ковер и разметав халву по всей комнате.
Я в это время, пригибаясь, крадусь к себе в комнату. Обстановку вижу плохо, оптику заливают слезы.
В комнате на полу, высунув язык, брат курочит перочинным ножиком военный вездеход. Брат – представитель миротворческих сил. Только на него надежда.
- Ы-ы-ы! – призываю я к состраданию. – У-у-у!
Брат, сопя, поднимает на меня глаза. Я отвлекаю его от важной миссии. Он не понимает позывных! Сбой в системе оповещения! Включаю аварийную сигнализацию:
- Бэ-э –э! – и растираю кулаками по лицу слезы вперемешку с соплями.
- Вот тебе и бе-бе-бе! – строго говорит брат, и я понимаю, что теперь одна на этом свете. Миротворцы объединились с противником. Глаза мои мгновенно высыхают, горечь предательства жжет мне язык, вражеский супчик стучит в мое сердце.
Обнимаю зайца, вытираю его розовым ухом глаза и засыпаю голодная.