Вы любите русских художников? И я люблю. Особенно Венецианова, ласкового, поэтичного, нежного. Особенно его картину «На пашне. Весна» (есть у него еще «Лето», «Осень», а «Зима», видимо, просто до нас не дошла).
Гляжу на эту картину и в душе начинает звучать музыка. Напоенное запахами весны воздушное пространство – переливы арфы с мелодическими прочерками летящих облаков. Теплое ostinato низких струнных – земля, скинувшая снеговой покров, готовая к плодоношению. На фоне ostinato трепетание флейт – подрагивание от легкого ветерка первых листочков на молодых березках. Ударные не звучат. Только россыпь фортепианных клавиш, подобная комочкам вспахиваемой плугом почвы. Краткими, негромкими всполохами аккорды меди – это старые пни, оставшиеся от былой жизни. И нежная мелодийка гобоя – малыш в белой рубашонке. Над всем царствует ласковая мелодия скрипок – образ главной героини картины. Эхом откликаются кратким напевом альты – это та крестьянка, что пашет у горизонта. Очень уж музыкальны пластические линии картины. Полотно маленькое (51,2 см. на 65,5 см.), но наполненное такой неяркой певучей поэзией, что невольно даже название музыкальной композиции всплывает – «Прелюдия», можно даже – «Прелюдия жизни». Видите: рядом со старым пнем вытянулись юные березки, рядом с другим обрубком погибшего дерева сидит на пробивающейся к солнцу травке человеческое дитятко. Конец одного, начало другого.
Это первое впечатление. В картины Венецианова нужно очень внимательно всматриваться, чтобы понять тот глубокий философский смысл, что в них заложен.
Сам художник, как и эта его картина, внешне очень прост, небросок, но за незатейливым видом скрыты великие глубины. Не зря же дружил с ним «великий Карл» – Карл Брюллов, который говорил, что ходит к Венецианову «очищаться». Дом художника посещали лучшие люди того времени. Старшая дочь Александра вспоминала, что жили они скромно, пиров не задавали, но редко выпадал день, чтобы «скромная трапеза не разделялась искренними друзьями. Ум и доброта его привлекали к нему каждого. У него собиралось самое образованное общество художников и литераторов, все находили удовольствие проводить у него вечера. Гоголь, Гребенка, Воейков, Краевский и другие бывали у него нередко». И в приписке: «Жуковский, Гнедич, Крылов, Козлов, Пушкин также были с ним хорошо знакомы и бывали иногда у него». Венецианов дружил со Станкевичем, умершим в двадцать семь лет, но ставшим для Белинского, Герцена, Добролюбова, Аксакова символом идеала нравственной красоты.
В моем сознании возникает параллель между двумя личностями: Венециановым и Андреем Рублевым. Те же светло-ласковое мировосприятие, музыкальность художественных полотен, глубина мысли и чувства. Но Андрей Рублев был более стоек к ударам судьбы, чем Венецианов, расцветающий в покое и угасающий в безвременье.
***
Жизнь Алексея Гавриловича Венецианова (1780г. – 1847г.) не пестрит яркими красками. Родился он в Москве, в семье купца, торговавшего ягодами, вареньем, луковицами тюльпанов, ягодными кустами и… картинами: «очень хорошими разными картинами, деланными сухими красками, в золотых рамах за стеклами, за весьма умеренную цену» (из объявления). Скорее всего, это были картины его сына, написанные пастелью. Алексей закончил пансион, поступил на службу чертежником-землемером в Чертежное управление.
Двадцатидвухлетним переезжает в Петербург с мечтами стать профессиональным художником. Служит в Лесном департаменте (дослужился со временем до губернского секретаря). По приезде помещает объявление в газетах: «Недавно приехавший Венецианов, списывающий предметы с натуры пастелем в три часа, живет у Каменного моста в Рижском кофейном доме». Откликов на объявление не получил. Но: «Я смело завоевывал свое любимое занятие». Знакомится с Владимиром Лукичом Боровиковским, поступает к нему «на хлеба», т.е. в ученики. Днем – служба, вечером – искусство, ночью – чтение. Через Владимира Лукича знакомится с художниками, просвещенными людьми эпохи, учится мастерству. Добивается разрешения на копирование в Эрмитаже. Бывает в Академии Художеств. Открывает свой журнал и помещает в нем сатиру «Вельможа» к произведению Державина. Искусствоведы отмечают, что это первая в русском изобразительном искусстве сатира. Сатира наделала много шума. По высочайшему повелению журнал закрыт, эстампы уничтожены. Получает соизволение на издание нового журнала, где публикует анекдоты из эпохи Петра I. Как видим, энергии Алексею Гавриловичу не занимать. В лучшие годы своей деятельности он всегда поражал необычайной работоспособностью.
Новый решительный виток – участие в конкурсе на звание академика Академии Художеств. Сначала нужно было пройти этап «назначенного» в академики, тоже предваряемый конкурсом. Венецианов выставляет на конкурс «назначенного» свой автопортрет (неслабый поступок, т.к. автопортреты в ту пору были редкостью, а предпочтение отдавалось историко-героической живописи на мифологические темы).
1811 год – «назначенного» получил. А за портрет Головачевского получил титул академика.
1812 год – война с Наполеоном. Венецианов открывает журнал, посвященный осмеянию врага и восхвалению русских воинов.
1815 год. тридцатипятилетний Алексей Гаврилович женится на дворянке Марфе Афанасьевне Азарьевой. Покупает в Тверской губернии имение Сафронково и сельцо Трониха, бросает службу, переезжает в имение и превращается из столичного жителя в сельчанина.
С этого момента начинается и счастливейшая пора жизни художника и взлет его творчества. Самым близким человеком стала жена Марфа Афанасьевна. Слабенькая, часто хворающая. Когда, много лет спустя, Марфа Афанасьевна тяжело заболела, муж скупал у знакомого садовника охапки роз и засыпал ими постель больной. Очень любил народившихся доченек (1816 – дочь Александра, 1818 – дочь Фелицата). На обороте палитры сделал миниатюрный портрет жены и дочерей с котенком. С этой палитрой ездил к соседям, где рисовал полюбившиеся ему семейства. Особенно сдружился с Милюковыми, сохранившими на наше счастье все письма и картины Венецианова.
Жизнь была наполнена до отказа. Хлопоты по дому, по хозяйству. А хозяином Алексей Гаврилович был не только отменным, но и сердобольным: построил для крестьян больницу, для крестьянских детей открыл школу, позаботился о том, чтобы каждый его мужик имел четыре-шесть голов рогатого скота, не менее двух лошадей. Принимал у себя соседей, ездил с ответными визитами. Пропадал днями на полях, в лугах, где собирал лекарственные травы. И, главное, рисовал, рисовал в мастерской, пристроенной к дому: соседей, крестьян, соседских детей, крестьянских детей, сцены крестьянского труда, фоном для которых выступал скромный и пленительный тверской пейзаж.
Вот тут-то и проявился его необычный талант. Искусствоведы отмечают, что владение перспективой он довел до совершенства. Впервые в истории изобразительного искусства на его картинах появились «портреты» конкретных деревьев. Блистательно решались световые проблемы. Его стилю присуще полное отсутствие пестроты в красках. Мазок на его маленьких картинах такой раскованно смелый, что в пору сравнивать с художниками XX века. Возможно, тщательная детализация передних планов и особенности письма зависели от его сильной близорукости (как, к примеру, у дальнозоркого Николая Рериха передние планы обычно не детализированы).
Это все говорят профессионалы. А мы, любители, видим мир покоя, света, радости, искреннего доброжелательства и любви к «моделям» и к миру. Крестьянского мальчика Захарку Венецианов рисовал многократно. Вот Захарка с матерью, прервав работу, рассматривает севших на руку бабочек. Пастушок задремал, прислонясь к березе. Девчушка задумалась, стоя во ржи. Девушка кормит теленка. Сцены труда: «Гумно», «На пашне», «Сенокос», «Жатва». Живые, простые и прекрасные лица, натруженные руки, сельская жизнь, наполненная трудом…
Время от времени Алексей Гаврилович наезжал в Петербург. На выставке 1824 года в стенах Академии Художеств было выставлено несколько полотен Венецианова. Основатель Русского музея Свиньин написал: «Наконец мы дождались художника, который прекрасный талант свой обратил на изображение одного отечественного, на представление предметов, его окружающих, близких к его сердцу и к нашему, – и совершенно успел в этом… Подвиг г. Венецианова тем еще значительнее, чем, без сомнения, обратит многих художников последовать ему».
Венецианов стал известен. Александр I покупает «Гумно», «Утро помещицы» принимает в дар. Эта картина стала первой в только что организованной при Эрмитаже галерее из произведений русских художников.
Но Академия его творчества не приемлет. Дело в том, что в своих творениях художник попирал строгие каноны построения композиции картины. Например, главный герой обязательно должен был располагаться на пересечении диагоналей полотна, а у Венецианова там обычно «пустота», т.е. воздушное пространство. Да и изображаемые им крестьяне не подогнаны под греческие образцы. С «высоты» нашего времени они нам все-таки кажутся идеализированными, но это, скорее всего, идет от светлого взгляда на людей самого Венецианова, восхищавшегося ими и уважавшего их.
Сколько талантливых крепостных юношей он выпестовал, выкупая их на свои деньги или обращаясь за помощью к Обществу поощрения художников, брал к себе «на хлеба», одевал их, покупал все, что необходимо для творчества. Для обучения своих учеников Алексей Гаврилович разработал четкую систему преподавания, отличную от академической, но легшую в основу современного преподавания.
Один из учеников вспоминает: «У жаждущих учения, приобщения к великому искусству молодых людей имя Венецианова не сходило с уст. Он не раз имел случай удостовериться в своей известности в этих кругах. Не раз случалось такое. Отправляется Венецианов по своим нуждам то ли в Академию, то ли в Эрмитаж. Увидит незнакомого юношу или подростка, копирующего в залах Эрмитажа или академической галерее, и редко пройдет мимо, не поглядев рисунок, не расспросив, оставив без совета. А то и на улице остановит прохожего, узнав будущего художника по папке или характерному рулону, спросит:
– Что это у тебя, батюшка?
– Рисунок.
– Покажи, голубчик. Хорошо, прекрасно! Ты давно учишься?
– Давно.
– А чей ты ученик?
– Ничей пока.
– А красками пишешь?
– Пишу.
– Принеси мне показать. Ты знаешь, где я живу?
– Знаю.
– Разве ты знаешь меня? Кто же я?
– Алексей Гаврилович Венецианов.
Кроме живописи, хозяйственных дел, преподавания Алексей Гаврилович много и плодотворно писал. Остался неопубликованным его труд о перспективе, в котором он обращает внимание и на то, что художник должен быть высоко образован и перечисляет необходимые для художественного творчества науки: словесность, логика, метафизика, философия, оптика, остеология, анатомия (сам, значит, все это с доскональностью изучал). Пишет программу обучения живописи для глухонемых. Написал в журнал статью о картине Крюгера «Берлинский парад» (став, таким образом, первым художественным критиком в России).
***
А затем наступает ненастная пора. 1825 год – разгром восстания декабристов. Удар для всей просвещенной России. Венецианов принадлежал к той породе людей, которые могли заболеть, когда «болела» их родина. Очень больна Марфа Афанасьевна. Врачи, дорогие лекарства, учителя для подросших дочерей, расходы на учеников – нужны деньги, деньги, деньги. 1829 год – по срочным векселям нечем платить. Едет в столицу с просьбой о помощи. Николай I назначает ему ежегодное пособие и присваивает звание «художника государя императора с причислением к кабинету его величества». Но пособие уже спасти не может. 1831 год – умирает Марфа Афанасьевна. Через пятнадцать лет после ее смерти в письме к брату Алексей Гаврилович пишет, что самая большая потеря для него – «дорогая Марфуша, которая зовет меня и днем и ночью». 1833 год – скончался любимый отец. Характер Венецианова меняется, он становится обидчив, болезненно раним.
В эти годы Венецианов мало пишет, отдавая время и силы дочерям и ученикам. Но ученики потихоньку покидают его. В дни счастья художник писал молодые лица. Сейчас часто пишет старух. Еще появляются прекрасные картины, но в них нота грусти все усиливается. Чего стоит его «Девушка с васильками» с безвольно опущенными плечами и скорбной складкой губ.
Чтобы справится с тяжким одиночеством, Алексей Гаврилович часто живет в Петербурге и необычайно расширяет круг знакомств. Всю жизнь он искал «парную душу», чтобы высказаться до донышка, но не нашел. Близкие ему люди – Федор Толстой, Клодт – скульпторы, не могли разделить его тяги к рассуждениям о живописи. Сближается с Кольцовым. Оба чувствуют себя «инородцами» каждый в своем мире. Кольцов называет себя «самым смешным поэтом в России», Венецианов признается, что его «картинки» кажутся всем дикими.
Только общение с Брюлловым доставляет творческое удовлетворение. Оба они – из «разного теста», но близки во взглядах на искусство. Брюллов – франт из франтов, златокудрый Аполлон. Венецианов – вечно в черном сюртучке, сутуловат, в очочках с сильными линзами. Брюллов любил кутить с друзьями. Венецианов весь в семье и заботах. Брюллов взрывной, неуемный, блистает всегда и во всем. Венецианов тих, скромен, застенчив. Брюллов ярко и образно изъяснялся на прекрасном русском литературном языке. Венецианов пересыпал свой говорок то тверскими простонародными словечками («пашава» – болезнь, «сбить с пахвей» – сбить с панталыку, «нонче», «нивис откудова»), то расцвечивал речь собственными образными оборотами ( «распучка надежд», «челюсти мерзлой пропасти»). Брюллов писал огромные полотна, Венецианов – «картиночки». Но, когда погибает Пушкин, они вместе переживают эту трагедию. Не раз собирался тесный кружок близких по духу людей, чтобы взахлеб, до глубокой ночи читать стихи любимого поэта. Они вместе берутся за освобождение Тараса Шевченко. Мне так нравится этот эпизод, что расскажу о нем чуть подробнее.
Один из учеников Академии встретил в Летнем саду юношу, рисующего мраморную статую. Разглядел в неумелом рисунке явные художнические задатки. Узнал, что молодого человека зовут Тарасом Шевченко, и он является крепостным помещика Энгельгардта. Поведал об этой встрече ученику Брюллова, а тот рассказал учителю. На следующий день Брюллов помчался к Энгельгардту. Вернулся сам не свой, обзывая того «самой крупной свиньей в торжковских туфлях».
На другой день поехал к помещику Венецианов. Терпеливо выдержал целый час «маринования» в прихожей. Когда-таки был допущен к сиятельной персоне, заговорил об отечественном искусстве, о просвещении. Долго молчавший хозяин не выдержал и взорвался: «Да вы скажите прямо, просто, чего вы хотите от меня с вашим Брюлловым? Одолжил он меня вчера. Это настоящий американский дикарь!»
Венецианов изложил суть просьбы. Энгельгардт потребовал выкуп в две тысячи пятьсот рублей. Деньги немалые, но друзья нашли выход. Брюллов пригласил «в сообщники» Жуковского, написал его портрет, портрет разыграли в лотерею, Тарас Шевченко был выкуплен и стал любимейшим учеником Брюллова.
***
Период конца 30-х начала 40-х годов в жизни Венецианова печален. Школа его распалась. Ученики ушли. Имение заложено и описано. Художник ищет работу. В Академии ему отказывают. Да и болезни донимали («общая пашава ко мне привязалась»). Признается, что «смотрит на движение мира не как в калископ, а как в телескоп».
«В теперешнюю разладицу скудельных сил моих все-таки я не оставил палитры для туалета моей Дианы и помаленьку-помаленьку ее всю закрыл». Это о картине «Туалет Дианы», которую он рисовал с крестьянки Маши, той Маши, с которой рисовал всех своих купальщиц и вакханок, изрядно постаревшей, но на натурщиц и денег нет и найти их непросто. «Золотой век» его творчества остался позади. Той солнечной радости уже нет. Ослабленный небольшим параличом, обмороками, припадками депрессии, мозг уже не способен на взлеты к поднебесью. «Отца бытового жанра» постепенно забывают. Так было всегда. Баха, к примеру, забыли на сто лет. Гений его оценили дальние потомки. Так и с Венециановым. Правда, оценен он был не через сто лет, а к концу XIX века.
Оказалось, что его «бытовой жанр» проникнут не только возвышенной поэзией, но и глубоким философским смыслом. Давайте вместе рассмотрим его картину «На пашне. Весна». Что прежде всего бросается в глаза? Босая крестьянка в сарафане и кокошнике цвета зари ведет лошадей, боронит землю. В сторонке сидит и играет дитя. Ровное поле. Небо. Березки. Все так безыскусно, неброско, лирично. Деревенские лошади не похожи на заморенных кляч, они сыты, ухожены. Терпеливые трудяги. Труд – это привычная жизнь для них и для хозяйки. Обычное состояние. Залог благосуществования. Так все просто, понятно, близко сердцу.
Хозяйка нарядная – для крестьян начало пахотных работ является праздником. Ритм шага нетороплив, легок, певуч. Мир и покой. По прогретой солнцем весенней земле радостно идти. На молодую травку не страшно посадить ребенка. Теплая земля. Бесконечное небо. Чудо весеннего дня. Прозрачность воздуха. Трогательность малыша-крепыша, занятого своим делом. Мать смотрит на него с лаской. Крестьянская мадонна с младенцем. Необычно решена эта тема, правда? Обычно мадонну рисуют с младенцем на руках, или дитя находится рядом с матерью, протянувшей к нему в оберегающем жесте руки. А здесь женщина трудится, малыш предоставлен сам себе. Но ее поворот головы в сторону сына, ее взгляд – в них любовь и нежность. Вот так совершенно по-новому, сдержанно и трогательно нарисованы Васнецовым мадонна с младенцем.
Вглядимся внимательно в детали изображения. Во-первых, сама крестьянка – видите? – выше лошадей, которых она ведет под уздцы. Почему художник так нарисовал? Возвысил женщину, превратив образ простой деревенской труженицы в образ-символ. Уж не сама ли это богиня Весна опустилась на землю, чтобы оплодотворить ее, дать начало новому жизненному циклу?
Линия горизонта необычно для русских художников той поры занижена, чтобы подчеркнуть бесконечность небесного пространства, обволакивающего землю животворным воздухом. И что это? Посмотрите – справа от нас линия горизонта начинает опускаться вниз, как бы закругляется. Ничего себе! Так никто и никогда не рисовал горизонт (линия и есть линия, и она непременно должна быть прямая). От этой малости смысл картины кардинально меняется. Не простая крестьянка идет по своему полю, а Весна шествует по земному шару. Вот вам и незатейливый бытовой пейзажик! Ай, да Венецианов! Мельком взглянешь – отметишь приземленность сюжета. Приглядишься – картина запоет. Изучишь детальнее – взлетишь вместе с облаками над миром людским. Опустишься вниз и снова захочется вглядываться, наслаждаясь, в каждый листочек, в каждую былинку малую, выпестованную умелой рукой художника и его любящим сердцем.
***
Заканчиваю повествование об Алексее Гавриловиче Венецианове. 4 декабря 1847 года художник завершил работу над эскизами для большого заказа: образами двадцати святых и запрестольным образом Троицы для тверской церкви. Сам решил отвезти. Запрягли лошадей. «Не провожай меня, Сашутка,» – сказал дочери. И сани помчали. Вот гора перед усадьбой Милюковых. Венецианов закурил сигару. Внезапно лошади понесли. От толчка кучер вывалился на дорогу. Венецианов подхватил вожжи, но от удара вылетел на дорогу, не выпуская вожжи из рук. Так и летело его тело по земле до самой Милюковской усадьбы. Перед домом лошади стали. На шум сбежались люди. Пытались пустить кровь Алексею Гавриловичу. Но было поздно. Унесли тело в дом. Все стихло. Только на дороге одиноко валялась варежка с курящейся сигарой.