Пьеса. Эх, Павлуша, Павлуша. Действие II

Леон Катаков
Действие второе

Сцена первая

Люцифер (судье). Давай, дружок, командуй.

Судья встает и обращается к свидетелям

Судья. Свидетели со стороны его светлости Михаила, займите скамью справа, свидетели повелителя Тьмы - займите скамейку слева. Все готовы? Отлично. (театрально стучит молотком) Всем встать. Владимир Ильич, встаньте пожалуйста. Суд идет. Рассматривается иск ведомства Тьмы о переводе Павла Морозова из рая в ад. Поклянитесь говорить правду и только правду. Свидетели со стороны Бога, встаньте и клянитесь.

Свидетели архангела Михаила встают и хором клянутся.
Именем Божьим клянемся говорить правду и только правду.

Свидетели Люцифера встают и хором, вразнобой клянутся.
Именем Сатаны клянемся говорить правду и только правду.

Судья  (читает листок)    -  Слово предоставляется первому свидетелю его светлости Михаила. Прошу вас.
Михаил. Ну, Танечка, с Богом.

Встает Татьяна.

Татьяна. Высокородный судья! Ваши светлости! Я женщина простая и необразованная, в школу не ходила и грамоте не обучена. Скажу, как на духу, как дело было. Бросил нас этот Ирод, на молодуху позарился...
Трофим. Сама, дура набитая, виновата.
Михаил. Судья, не позволяйте другим вмешиваться в речь свидетельницы.
Судья. Раз уж я назначен судьей, никто не может принуждать меня к каким-либо действиям. Продолжайте, свидетельница. А ты, Трофим, можешь оскорблять ее так, как хочешь.
Татьяна   - Так вот, бросил нас Трофим. Сложил вещи в мешок - и поминай, как звали. Ушел вон к той самадайкe Нинке...
Нина. Сама ты самадайка,  шалава. Такого мужика не смогла удержать. (Посылает воздушный поцелуй Трофиму)
Михаил. Судья, да что тут, балаган?
Судья. Не вмешивайтесь, ваша светлость, не то судебное заседание отложу.
Нина. Спасибо, ваша честь.
Судья (Татьяне). Продолжайте, свидетельница.
Татьяна. Ваша честь. Как бросил нас Трофим окаянный, так худо жить стало. Ни толком еды не было, ни сена для скотины, ни дров. А бедный Пашка уж начал за двоих работать - и за себя, и за отца. Все хозяйство на нем, бедненьком, было. Правда, Федя помогал ему, чем мог, да уж больно мал он был. Вот как-то раз...
Судья. Ладно, помогал он вам. Дальше.
Татьяна. А дальше у Трофима шальные деньги завелись. Бумаги липовые начал ссыльным продавать да на эти деньги с этой шалавой гулять и пьянствовать.
Нина. Трофим - парень видный, как раз по мне...
Татьяна. И я была бабой видной, да жизнь мою Ирод расколол с роднёю своей.
Судья.  Свидетельница, по существу дела, не то лишу права голоса.
Татьяна. Так я и говорю, задумал Пашка отца-то вернуть. А всего поговорил с ним да припугнул, что, мол, расскажет куда надо о справках липовых.
Трофим. Ты, злыдня, его подучила.
Татьяна. Не я, вот те крест.
Судья. Свидетельница, в этом зале о кресте не говорите. Вместо слова "крест" можете говорить "трефы", ха-ха-ха.
Татьяна. Да как же не говорить, коли я всю жизнь верующей была. Да разве только я? Вся Герасимовка такой была. Даже когда батюшку расстреляли, все равно в часовню ходили, свечи жгли, молились. Да вот, сам Трофим  тоже ходил, молился.
Судья. Ближе к делу.
Татьяна. Так вот, как стал Трофим бумаги продавать, так на него и донесли. А только не Пашка донес, я знаю. А потом начальство понаехало, стали Трофима судить. Ну, и Пашку спросили, мол, знаешь об этом, али нет. А Пашка что было, то и сказал - молва идет, а сам я не знаю. Вот и дали Трофиму десять лет. А Пашка на хозяйстве остался, да на раскулаченном, потому как после суда у нас всю скотинку отобрали. Пошел бедненький мой с Феденькой в лес за клюквой и не вернулся.
Судья. Так кто же его в лесу убил?
Татьяна. Потом суд был, дознались, что по наущению Сергея, его деда и Ксении, его бабушки, убил детей моих племянник Трофима Данила. А сразу после суда раздели их всех, а еще Кулуканова Арсения тоже, и расстреляли. И заодно Трофима тоже расстреляли.
Судья. Вопросы есть?
Сталин. Разрешите?
Судья. Надо добавлять  "Ваша Честь".
Сталин. Разрешите вопрос, ваша честь?
Судья. Разрешаю.
Сталин. Вы довольны своей жизнью после смерти Павлика?
Татьяна. Да. Государство выделило мне трехкомнатную квартиру в Крыму, в Алупке.
Сталин. Между прочим, это было сделано по моему личному указанию. Дальше, можно ли сказать, что если бы не смерть Павлика, то вы бы продолжали жить в нищете?
Татьяна. Ну, наверное.
Сталин. То есть, лично вы и оставшиеся дети после смерти Павлика стали жить хорошо. Так?
Татьяна. Так.
Ленин. Разрешите вопрос, ваша честь?
Судья. Разрешаю.
Ленин. Ознакомившись с материалами дела, я выяснил, что Павлик Морозов на занятия не ходил, учился плохо и пионером никогда не был...
Татьяна. Он же помогал мне по хозяйству!
Ленин. Не перебивайте меня, товарищ Татьяна. Он никогда пионером не был, а вы разъезжали по стране и выступали перед пионерами, утверждая, что он, Павлик Морозов, хорошо учился и был примерным пионером, да еще подкованным в идеологической борьбе. То есть вы лгали?
Татьяна. Да не лгала я. Мне в обкоме партии сказали, что так надо, а я ведь женщина неграмотная...
Ленин. И эта женщина клялась говорить правду и только правду. Больше у меня вопросов к свидетельнице нет. И вообще, я категорически утверждаю, что товарищ Татьяна - типичная политическая проститутка.
Карташов. Сдается мне, что слово "политическая" здесь неуместно.
Судья. Благодарю вас, садитесь. Еще вопросы к свидетельнице есть?
Карташов. У меня есть вопрос, ваша честь.
Судья. Задавайте.
Карташов. Тварь ты неблагодарная, чего же ты юнца малолетнего на отца родного науськивала?
Татьяна. А не ушел бы к девке распутной, паскудник такой. По мне, уж лучше пусть помрет, чем с другой спутается.
Судья. Еще вопросы? Свидетельница, садитесь.


Сцена вторая

Судья. Слово для выступления предоставляется свидетелю Спиридону Карташову. Начинайте.
Карташов. С 1927-го года я являлся уполномоченным ОГПУ - Особого Государственного Политического Управления, выполнял все, что партия поручала, в том числе расстреливал кулаков и капиталистов. В 1931-ом году меня командировали на Урал следить за процессом коллективизации и раскулачивания. Что правда, то правда, коллективизация в Герасимовке шла тяжело. Народ в той деревни был из западных белорусов, верующий и всякие новшества принимал в штыки. Как мы ни крутились, люди в колхоз вступать не хотели, а с добровольной сдачей излишков продовольствия дело было - хуже некуда.
Трофим. Брешешь ты, сволочь. Всю кровь нашу выпили, совсем без еды оставили голодать.
Судья. Я лишаю тебя слова (обращаясь к Люциферу) Благородный Рыцарь Мрака, возможно ли заткнуть этому человеку рот?
Люцифер. Конечно, конечно.  (обращаясь к Трофиму) Эй, ты, заткни рот.

Трофим вынимаете платок и завязывает себе рот.

Михаил. Это еще что такое? Да как ты, Люцифер, смеешь на моего свидетеля наезжать? (Трофиму) Развяжи платок, голубчик и ничего не бойся. Помни - Божья правда с нами, а не с демоном.

Трофим развязывает платок и кладет в карман.

Судья. Продолжайте, свидетель.
Карташов. Я часто приезжал в деревню вместе с участковым Василием Бескудниковым, чтобы собрать информацию о кулаках и спрятанных ими запасах зерна. Естественно, у нас были свои осведомители, много добровольных - из местных батраков. Особо мы интересовались Морозовыми и их кумом Кулукановым. В связи с этим мы часто вызывали Пашку и выпытывали у него данные о запасах зерна у кулаков. Пашка был на редкость тупой, неграмотный парнишка лет тринадцати. Сначала он не понимал, что мы от него хотим, но потом раскололся, - когда мы стали давать ему цигарки - он уже тогда много курил и ради курева готов был всю родню продать, да хоть мать родную.
Татьяна. Врешь, бусурманин. Отродясь Пашка не курил и всегда он был примером для пионеров.
Карташов. Ты еще скажи, что он не доносил.
Татьяна. Не доносил! Спрашивали - честно отвечал, как настоящий пионер. Он всегда понимал пользу коллективизации и разделял идеологию партии.
(Ленин и Сталин смеются).
Татьяна. Ничего смешного здесь нет. Много раз мне Пашка говорил: "Вот вырасту, пойду служить в Красную Армию, да хоть конюхом, лишь бы раз и навсегда покончить с классовой несправедливостью".

(Смеются все, за исключением Михаила).

Судья. Продолжайте, свидетель.
Карташов. Где-то в марте тридцать первого года Пашка нам донес, что Трофим, которого к тому времени избрали председателем сельсовета, стал продавать липовые открепительные справки с печатью беженцам из спецпоселения севернее Герасимовки.
Павлик. Врете вы все. Ничего такого я вам не говорил.
Карташов. Дядя Вася тебе цигарки давал?
Павлик. Давал
Карташов. Значит, он просто так тебе цигарки давал?
Павлик. Не просто так. Я отвечал на его вопросы.
Карташов. Молодец. Так мы узнали про Трофима, а потом арестовали его.
Трофим. Эх, Пашка, Пашка. Мало я, тебя, парень бил.
Татьяна. Мало? Да ты ж нас каждый день драл, как сидоровых коз, особенно, когда был выпимши.
Трофим. Значит, мало. Жалел я, дурак, вас и дождался, на свою голову.
Карташов. Потом вызвали нас в местное отделение ОГПУ и дали боевое задание побыстрее покончить с коллективизацией. Тогдашний начальник отделения Ройзман нам конкретно сказал, что лучше бы организовать провокацию против кулаков. Мы и решили убить кого-нибудь из местных, а вину скинуть на кулаков. Самым подходящим объектом был выбран Пашка. Два дня мы с Иваном Потупчиком, местным активистом, сидели в засаде и ждали, когда же Пашка пойдет в лес. Дождались. Вышел он с братом к болоту за клюквой, а мы там его и застукали. Я его зарезал, а Потупчик - Федьку, чтоб, значит, не болтал лишнего. А потом окольными путями вернулись в Герасимовку и арестовали их всех - и Данилу, и Морозова-старшего, и его жену, а также двух Арсениев - Кулуканова и Силина. Через недельку ко мне ночью пришла жена Силина Евдокия и посулила очень неплохие по тем временам деньги, а еще штоф самогонки и шмат сала. Ну, я и вывел Силина из-под удара. А остальных, конечно, расстреляли, а имущество экспроприировали. После того коллективизиция пошла как по маслу.
Татьяна. Значит, это ты, гад, Павлика порешил?
Карташов. Ну, я.
Татьяна. А я на Данилу грешила. Выходит, невиноватый он.
Карташов. Это все я. И придумал, и совершил. И вас, кулаков, ненавижу. Но и Сталина ненавижу. В тридцать седьмом, меня, старого чекиста, самого к стенке поставили. А за что? За то, что работал на Советскую власть. И ее ненавижу. Да всех ненавижу. Всех бы расстрелял. И Ленина, и Сталина, и Трофима. Всех членов Центрального Комитета партии вместе с депутатами все мастей. А Павлика тоже бы расстрелял. Нет доносчикам места на земле. Гореть им в аду.
Павлик. Не доносчик я.
Карташов. Доносчик. А доносчику - первый кнут. Переведут тебя к нам, повстречаемся - мало тебе не покажется.
Михаил. Я протестую. Судья, немедленно пресеките угрозы моему подзащитному.
Судья. Да он шутит. Все прекрасно знают, что в аду мальчиков обижать нельзя, ха-ха-ха. И если Павлика переведут в ад, то вероятность их встречи ничтожна мала.
Михаил (Люциферу). Послушай, этот судья нечестно себя ведет.
Люцифер. С твоей точки зрения, не так ли?
Михаил. Вон ты как запел. Ладно. Ты еще пожалеешь.
Судья. Вопросы к свидетелю есть?
Татьяна. Разрешите, ваша честь?
Судья. Разрешаю.
Татьяна. У тебя дети были?
Карташов. Отродясь не было.
Татьяна. Вот тебе и суд Божий. Срубил под корень мерзкое твое племя, проклятый.
Карташов. Повстречалась бы ты мне раньше, дура, к стенке бы тебя вместе с Трофимом поставил.
Судья. Еще вопросы? Свидетель, садитесь.

Сцена третьяя

Судья. Вызывается свидетель со стороны его светлости архангела Михаила (смотрит на листок) Трофим Морозов. Ваше слово, свидетель.
Трофим. Ваша честь. Я как бы отец сего отрока Пашки (указывает на Павлика). Он - мой первый сын и видит Бог...
Судья (стучит молотком). Никаких имен!
Михаил. Это еще почему? Вспомни, недостойный, что своему земному возвышению ты был обязан Господу Богу, от чьего имени вершил суд.
Судья. А вот и нет. Возвышению своему я был обязан только и только своим кулакам и железной воле. Продолжайте, свидетель.
Трофим. Я его родил и заботился о нем, как только мог. Потом жена моя, Татьяна, родила еще четвертых, один из которых умер. И все это время семья моя голода и холода не знала и жила в достатке, пока не явились черти по нашу душу.
Люцифер. Выбирай выражения, любезный.
Судья. Еще раз позволишь себе такую наглость - пеняй на себя.
Трофим. Пришли к нам в село большевики и стали свои порядки насаждать. То хлеб отберут, то дрова посередь зимы им нужны, то начнут скотину отнимать. Возроптал народ, а поскольку я-то маленько грамоте был обучен, то меня и выбрали в председатели сельсовета. А должность эта такая, что каждый день надо на работу ходить, людей принимать, да с бедами ихними разбираться. Вот ко мне и повадились беглые спецпоселенцы приходить, справки с печатью просить. А без справок им хана, где поймают, там и к стенке приставит большевицкая нечисть.
Ленин. Правильно сделали, что его расстреляли. И родичей его правильно расстреляли, даже если они Павлика не убивали. Всех этих недобитых кулаков давить надо, как тараканов. И не только кулаков. Зажравшихся аристократов, олигархов, священников, которые обманывают народ и живут в роскоши, всех, всех. Пока море крови не прольется, пока жив будет хоть один носитель буржуазных ценностей - не сделать нам мировую революцию.
Судья. Вы закончили, Владимир Ильич?
Ленин. Пока да.
Судья. Продолжайте, свидетель.
Трофим. Народ же у нас благодарный. Ты ему справку, он тебе али штоф водки, али пуд зерна, или даже теленка. Бумага та - как охранная грамота.
Судья. То есть ты якобы делал добро, нарушая закон, да еще брал взятку.
Трофим. Да какая же это взятка, ваше благородие. Съел сало, выпил водку, вот и нету ничего. Ни взятки, ни сала.
Сталин. Незнание закона не освобождает от ответственности. Правильно сделали, что их всех расстреляли, хотя сначала ошиблись, дав всего лишь десять лет лагерей. Но мы тех товарищей поправили.
Судья. Вы закончили, товарищ Сталин?
Сталин. Пока да.
Судья. Свидетель, продолжайте.
Трофим. Так вот, цельный день работаешь, аки пчела, а вечером придешь домой с продуктами, а там эта неряха сидит. Дом грязный, дети грязные, холод, печь не топлена, обед не сготовлен. Да, ясен пень, прибьешь ее, плюнешь и уйдешь куда-нибудь.
Татьяна. Не куда-нибудь, а к своей холере.
Нинка. Сама ты холера, коза рогатая.
Трофим. Вот так и отвадила она меня от дома. А детей я любил. Да, любил. Да кто ж детей-то не любит? Да ради детей...
Татьяна. Что ради детей? Ради детей ты от них ушел? Кормить-поить перестал?  Шалаву ублажать начал?
Трофим. Заткнись, неряха.
Татьяна. Каб ты сдох.
Судья. Хватит пререкаться. Свидетель, ближе к делу.
Трофим. Так я ж говорю. Ушел я к Нинке. Полюбил я ее, а она меня. Но и тогда семью бывшую не забывал - то мяса принесу, то сала, то мешок муки. А эта стерва неблагодарная обиду на меня затаила. Подговорила эта дура Пашку на меня донести комиссарам, а те, ублюдки, рады стараться.
Карташов. Ах, ты падла. Это кто ж ублюдок, я что ли? Попади ты ко мне в руки. Сполна наплачешься.
Трофим. Нет, каков, а? Да ты, сволочь, весь в людской крови. В аду, небось, только кровь и пьешь...
Судья. Ближе к делу.
Трофим. А мне сказать нечего. Вон этот с Бескудниковым арестовали меня, тройка десять лет дала и в лагеря отправили, аккурат к спецпоселенцам. А после смерти Пашки привезли в Герасимовку, да к стенке. То есть, они как бы за одно дело дважды меня судили. Да разве ж я в смерти Пашки виновен?
Судья. Вопросы к свидетелю.
Сталин. Можно вопрос?
Судья. Конечно, конечно, товарищ Сталин.
Сталин. Вот вы не любили советскую власть, помогали кулакам и недобитым классово несознательным элементам. Не жалеете о своих действиях?
Трофим. Жалею? Пожалуй, что жалею. Первое, что сделал бы - кишки бы тому Карташову пустил. С Васькой Бескудниковым бы разобрался. А там глядишь, и все бы восстали да вашу власть поганую скинули. И на вас, товарищ Сталин, свой Карташов бы нашелся, как на Ленина нашлась Фанни Каплан.
Карташов ( с иронией). Скажи лучше Наденька Крупская.
Сталин. Вопросов больше нет. Если человек не понимает идей социализма и коммунизма, то это - глубоко больной и несчастный человек. А проще - дурак.
Кабина (с иронией). Или зажравшийся империалист.
Судья. Свидетельница, ваша глупые реплики неуместны, садитесь.

Сцена четвертая

Судья. Слово предоставляется свидетелю со стороны Повелителя Тьмы Владимиру Ленину.
Ленин. Товарищи, революция, о которой говорили большевики, совершилась. Ура! Ха-ха-ха. Шутка.
Трофим. Шутник хренов. А нам тогда было не до шуток. Тогда вешали и расстреливали.
Судья. Заткнешься ты, наконец?
Ленин. Товарищи, вот что получается, когда, не думая об общем деле, выпячивают свои личные, корыстные интересы. Вот, возьмем Трофима.
Трофим. Сперва на себя-то посмотри. Сам-то хорош.
Ленин. А что сам?  Вот я, например, кого любил в жизни? Все вы знаете, что мы с Инночкой, я имею ввиду Инессу Арманд, ужасно-романтично  любили друг друга, и будь на то наша воля, то женились бы, народили детей, назвали бы смешанными именами, типа Педро-Сема или Акакий-Хосе и жили б не тужили. Но партия сказала "нет". Сказала "Нет, Володька, то есть Владимир Ильич, я имею ввиду, надо, исходя из интересов партии, жениться на Надежде Константиновне Крупской. И я женился! Любил я ее? Конечно же, нет. Некрасивая серая мышь, вот кто она была на самом деле. Даже, смешно сказать, ее партийными кличками были "Рыба" или "Селедка". Но партия сказала "Давай, Ленин" и я дал, то есть, женился на этой селедке. Я! Глава партии! Но подчинился ее воле. А этот хмырь мало того, что являлся классово несознательным элементом, так еще и занимался вредительством. От жены ушел, липовые справки продавал, кулаком был. К чему это я, товарищи? А к тому, что диалектический материализм учит, что яблоко от яблони недалеко падает. Это, товарищи, говорил мне сам Людвиг Фейербах и был тысячу раз прав. Разве у такого подонка мог бы вырасти нормальный сын? Никогда! Конечно, Павлик совершил замечательный поступок, когда донес на своего отца...
Павлик. Не доносил я.
Судья. Да как ты, юный отрок, осмеливаешься прерывать речи вождя мирового пролетариата? Заткнись в тряпочку и с трепетом внимай его высокомудрым речам.
Ленин. Эх, молодость, молодость. Помню, раз в Берлине пошли мы с Лешой Горьким по сладким бабам, ха-ха-ха. Простите, увлекся. Так о чем это я? Напомни, Ося.
Сталин. О Трофиме.
Ленин. Да, товарищи. Трофим - это хорошее русское имя. У меня в детстве был близкий друг Трофим Зябликов. Хороший был парнишка, а потом изменился. Примкнул сначала к эсерам, потом к меньшевикам, смуту затеял. Жаль, жаль мои руки до него не дошли. Но ничего, товарищ Сталин его отыскал и чик-чик, ха-ха-ха. Скажем спасибо товарищу Сталину за это.
(Свидетели Люцифера встают и дружно хлопают. Иногда похлопывает и судья).
Ленин. Так о чем это я? Да, вот Трофим. Избрала его Советская власть председателем сельсовета. Все вы знаете, что Советы - это основа основ Советского государства. И начинается она с низов - с сельских Советов. Доверили ему такую должность. А что сделал этот козел? Элементарно превратился в коррумпированного чиновника, берущего хоть деньгами, хоть "борзыми щенками". Он, подлец, не знал основного закона - что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. Дорости ты до руководителя высшего ранга - и вся Россия перед тобой, - где хочешь, строй свои дачи и резиденции.
Татьяна. Да, да, Владимир Ильич, у нас в Крыму также была правительственная дача...
Ленин. Да, моя девочка, была. Была да сплыла. Мне уже известно, кто развалил государство и куда делся наш, русский Крым. В отдельном котле алкоголик варится и еще долго будет вариться. Другие государи веками, по крохам державу собирали, а этот дурень в одночасье все развалил. Нет ему прощенья. Но мы не об этом. Мой основной апрельский тезис я вам уже сказал: "Яблоко от яблони далеко не падает". Раз Трофим был взяточником и по жизни нехорошим человеком, то и Павлик Морозов также с железной логикой должен быть таким же. Я, товарищи, предлагаю перевести к нам их обоих - и Пашку, и Трофима.
Сталин. А еще Татьяну.
Ленин. Совершенно верное дополнение, товарищ Сталин. Вот и будет у нас комплект - отец-злодей, мать-злодейка и сын-злодейчик, ха-ха-ха.
Михаил. Судья, свидетели Люцифера зарвались.
Судья. А что, они не имеют права голоса? Я же не прерывал Трофима, когда он грозился всех поубивать. Продолжаем процесс. Кто хочет высказаться?
Трофим. Можно мне?
Судья. Валяй.
Трофим. Это что ж такое получается? Сам миллион людей угробил, а других, зараза, поучает? Да я за всю жизнь богопротивного дела не сделал. И бедным помогал, и соседям, и семью держал...
Карташов. Про любовницу не забудь, монах.
Трофим. А про Нинку я уже объяснил. Добрая она женщина, под стать мне.
Татьяна. Шибко добрая, со все деревней гуляла, никому не отказывала.
Трофим. И Пашка был весь в меня. И за скотиной смотрел, и по дому помогал, и в лес за ягодой ходил. От кого он этому научился? Может, от дедушки Ленина?
Судья. Свидетель, выбирайте выражения.
Трофим. Так я и говорю. Кабы я сам таким не был, стал бы Пашка таким? То-то.
Павлик. Я бы никогда своих детей не бросил  и не бил бы.
Трофим. Видали, как запел, орел уральский
Судья. Вопросы к свидетелю есть?
Ленин. Да что с него взять. Весьма неинтересный человечек.
Судья. Верно, Владимир Ильич, вы, как всегда правы. Вы кончили?
Ленин. Я еще много мог бы говорить о мировой революции, но сейчас не буду. Аудитория, батенька, не та. Нет, не та.
Судья. Понятно. Садитесь, Владимир Ильич.


Сцена пятая

Судья. Вызывается свидетель Зоя Кабина. Слушаем вас
Кабина. Мне было двадцать лет, когда меня по комсомольской путевке направили в Герасимовку. Тогда партия поставила комсомолу задачу - ликвидировать в стране безграмотность. В Герасимовке меня встретил уполномоченный Вася Бескудников со своим приятелем Карташовым. Кстати, этот Карташов сразу же стал ко мне приставать и недвусмысленно напрашиваться на ночь.
Карташов. Нужна ты мне, дура. Тебя же хотел от расправы кулаков уберечь.
Кабина. Ну да, конечно. В моей постели с наганом бы спрятался.
Карташов. Как была дурой, так и осталась. Тебе бы Коллонтай почитать. Поняла бы, как с мужиками ладить. Помнишь, как она говорила? - "Мне с мужиком переспать, что стакан воды выпить."
Кабина. Вот с ней и спи. А насчет Павлика скажу так. Село было большое, больше ста хозяйств и если бы все дети ходили в школу, мне пришлось бы трудно. Но в большинстве крестьяне были несознательные и детей в школу не пускали. А вот одним из первых в школу пошел Павлик. Может оттого, что сам Трофим был грамоте и счету обучен, (Трофим встает и победно оглядывается)  а может, хотел от домашней работы откосить. А сам Павлик был очень отсталый и глупый ребенок. Правда, по хозяйству хорошо работал, а вот учеба ему не давалась. За три года он еле-еле выучил азбуку и научился считать до десяти. Потом еще много курил...
Карташов. А вот его мамаша говорит, что не курил.
Кабина. Курил, еще как курил. Где мог цигарки выпрашивал да подбирал.
Карташов. Я ж говорю, за курево родную мать готов был продать.
Кабина. Положим, родную мать не продал бы, но после того, как Трофим ушел к беспутной Нинке Амосовой...
Нина. Это я беспутная? А с Васькой Бескудниковым кто спутался? Может, Татьяна? Или, может, дева Мария?
Кабина. Ничего я с ним и не спуталась. У нас с ним была большая любовь.
Нина. Это при его живой жене и детях?
Кабина. На его семью, в отличие от тебя, я не покушалась и он из семьи не уходил, как Трофим.
Нина. Значит еще хуже. Ты думала, что никто об этом не знает, а вся деревня о том ведала. И кстати, всем о вашей любви Павлик разболтал.
Павлик. Врешь. Никому я не говорил.
Нина. Таки никому?
Павлик. Мамке сказал.
Нина. Да лучшей болтушки ты придумать не мог. Татьяну хлебом не корми, а дай посплетничать. За то и хозяйство запустила, что цельными днями с соседями кумушкам косточки промывала.
Татьяна. Врешь, бесстыжая.
Судья (стучит молотком). Всем замолчать. Свидетельница, продолжайте.
Кабина. Мне Васька говорил, что они с Карташовым часто вызывают Пашку в свою контору, угощают куревом, а за это Пашка им рассказывает о кулаках.
Павлик. Неправда это все. Да, цигарки брал, курил, а на людей не доносил.
Карташов. Ой ли? Тебя, дурак, к примеру спрашивали, хороший ли нынче урожай и ты отвечал, да, хороший. Потом спрашивали, а сколько, мол, десятин засеял Кулуканов. А ты нам отвечал, не так ли?
Павлик. Ну, отвечал.
Карташов. А потом мы спрашивали тебя, дурня, сколько, мол пудов зерна с тех десятин можно получить. И ты отвечал. Так?
Павлик. Так.
Карташов. Кто много такает, тому птичка в ротик какает. Вот мы и узнавали, у кого сколько зерна. Выходит, ты нам и доносил, ха-ха-ха.
Сталин. Молодец, Карташов. Жаль, что тебя расстреляли. Был бы из тебя хороший кум в лагерях.
Судья. Свидетельница. продолжайте.
Кабина. Вася с Карташовым потом мне говорили, что осведомителем у них не только Павлик, но и другие жители, да хоть тот же Потупчик, помогающий нам на добровольной основе. Но еще  говорили, что Павлик сам не понимает, какую информацию дает. Поэтому, я думаю, что к нему нельзя приклеить ярлык с надписью "Доносчик".
Татьяна. Правильно. Не был Пашка доносчиком.
Трофим. А меня-то ведь расстреляли. И батьку с мамкой. Кума туда же.
Ленин. Товарищ Трофим, то есть, если я вас правильно понял, вы утверждаете, что Павлик все-таки на вас донес?
Трофим. Ну да.
Ленин. Значит, по-вашему, выходит, что ему не место в раю, коли на вас донес?
Трофим. Ну да.
Михаил. Судья, Ленин ведет нечестную игру. Голосование должно провестись лишь в конце процесса.
Судья. Ну и что? Имеет же он право высказывать свое мнение и делать умозаключения. Продолжайте, Владимир Ильич.
Ленин. Я думаю, что Павлик сделал совершенно правильно, что донес на кулаков.
Павлик. Не доносил я.
Судья (Павлику). Заткнись. Продолжайте, Владимир Ильич.
Ленин. Я думаю, товарищи, что Павлик - наш младший товарищ и раз уж мы все находимся в лагере товарища Люцифера, то вполне естественным образом по крайней мере Павлик должен находиться вместе с нами. Полагаю также, что ему следует обрисовать те преимущества, которые он получит, перейдя к нам.

Свидетели Люцифера встают и аплодируют. Судья иногда им подыгрывает.

Михаил (с возмущением Люциферу). Ты что это творишь, а? Скандала желаешь?
Люцифер. Чем же ты недоволен?
Михаил. Проще сказать, чем я доволен. Судья, твой ставленник, законченный подонок, знай себе подставляет моих свидетелей, а Ленин со своей шайкой откровенно на всех давит. Если это будет продолжаться, я напишу докладную Богу.
Люцифер (в сторону). Ай-да испугал. Да мой начальник только этого и ждет. (Михаилу) Любезный Михаил, я сделаю все, как ты пожелаешь. Продолжай, судья.
Судья. Свидетельница, у вас есть что добавить?
Кабина. Я еще раз утверждаю, что Павлик действовал по недомыслию и из естественного желания вернуть отца в семью, а потому считаю, что никакой вины на нем нет.
Судья. Понятно. Кто еще хочет высказаться? Садитесь, свидетельница.

Сцена шестая

Судья. Следующий свидетель его светлости Люцифера - Иосиф Сталин. Вам слово, товарищ Сталин.
Сталин. Товарищи. Я думаю, что вопросы товарища Ленина полностью раскрыли существо дела. Полностью доказано, что Павлик донес на своего отца, в результате чего погибло четыре человека - сам Павлик с братом, его дед с бабкой, их внук Данила, да еще кум Арсений. Вопрос, почему же Павлик донес на отца, является в данном случае вторичным. Да, признаю, что мы взяли этот случай и сделали его хрестоматийным. Я в своё время поручил писателям Губареву и Степану Щипачеву написать об этом книги. Уже от себя, следуя установке партии, другие писатели и журналисты растиражировали образ Павлика, как пионера номер один, хотя, как вы сами видите, село Герасимовка находилось в сорока километрах от ближайшего райцентра и в селе о пионерах никто не знал, за исключением сельской учительницы, у которой были другие задачи. Но, повторю слова нашего великого вождя (указывает на Ленина) - революция только тогда революция, когда она в состоянии себя защитить. И тут все средства хороши. Нам в ту пору нужен был образ мальчика будущего, который бы настолько был предан идеям революции, что без зазрения совести мог бы пожертвовать своими родителями.
Павлик. Я свою мамку ни за что бы не предал.
Сталин. Тоже самое ты говорил про своего отца, но ведь предал же? Значит, товарищи, мотивы доноса в данном случае значения не имеют. Главное, как я в свое время говорил, кадры и результат. А он налицо. Перед вами - типичный доносчик, на совести которого кровь множества людей. Скажу больше. В "Пионерской правде" того времени был брошен клич - следовать заветам Павлика. Как сейчас помню - один из его последователей, юный пионер написал в газету донос на учителя математики, который сочинил такую задачу: «Всего в селе было 15 лошадей. А когда люди вступили в колхоз, 13 лошадей сдохли. Сколько осталось?» Директор как классовый враг был привлечен к суровой ответственности и, естественно, отправлен в лагеря, хотя этот случай меня и тогдашнего редактора газеты "Известия" товарища Бухарина немало позабавил. Да разве только этот безвестный корреспондент? Дети принялись повально стучать на родителей, теток и братьев, нам на радость - вот ведь какое поколение растет. И я вас спрашиваю - достоин ли он прохлаждаться в раю? И, между прочим, с некоторыми своими невинными жертвами? Например, с Трофимом.

(Свидетели Люцифера дружно кричат "Нет", "Не достоин", "Вон из рая".)

Сталин. Уроки нашего вождя, Владимира Ильича Ленина, мы очень хорошо усвоили. Надо отдавать себе отчет, товарищи. Жертвуя малым, мы одновременно добивались большого. Что такое жизнь какого-нибудь ничтожного Павлика по сравнению с мировой революцией? Или его буржуазной, кулацкой родни? Не только они, но и миллионы других людей отдали свои жизни за светлое будущее человечества...
Карташов. А как бы тебя самого к стенке, а? Как бы ты сам запел? Да еще с Лениным вместе. Поставить затылком к стене и скомандовать, как я делал - Во имя революции - Огонь! И девять граммов тебе в сердце.
Сталин. Дело в том, товарищ Карташов, что мы не имели права дать слабинку. С четырех сторон у нас были враги - троцкисты, эсеры, кадеты, недобитые черносотенцы, уклонисты разных категорий. Были предатели и в самих наших рядах. Со временем такие, как вы, также стали представлять опасность. Вы тогда возомнили, что вам все разрешено и действовали согласно этому. Но мы вас поправили. (зловеще) Очень хорошо поправили. Теперь о Павлике. Я еще раз повторяю. Процесс доказал, что Павлик донес на свою родню и достоин перевода к ведомство господина Люцифера. У меня все.
Судья. Вопросы к товарищу Сталину есть? Тогда выступления свидетеля считаю законченным.

Сцена седьмая

Судья. Последним свидетелем его светлости архангела Михаила выступает сам Павлик. Прошу.
Павлик. Не доносил я.
Карташов. А к Бескудникову тебя вызывали?
Павлик. Вызывали.
Карташов. На вопросы ихние отвечал?
Павлик. Да.
Карташов. Вот и доносил, недоумок.
Трофим. Эх, Паша, Паша...
Судья. Павлик, расскажи, о чем ты говорил с отцом.
Павлик. Когда отец ушел к Нинке, нам стало знамо худо. Я с хозяйством не успевал, даже школу забросил. А батя знай себе бумажки продавал да с Нинкой пьянствовал.
Нина. А ты что, подсматривал?
Павлик. Не подсматривал я.
Нина. И на сеновале с Санькой Федоровым тоже не был?
Павлик. Не был. То есть был, но я за вилами шел.
Нина. Подсматривал. Точно подсматривал. И после того стал на меня иначе смотреть. Я же чувствовала.
Павлик. Нужна ты мне...
Нина. А чего ж глазел-то, будто раздевал.
Судья. Расскажи про разговор с отцом
Павлик. Закончил я в то утро кормить скотину и пошел в сельсовет...
Трофим. А до того с мамкой говорил?
Павлик. Говорил
Трофим. Я же знаю, что эта неряха его подбила.
Павлик. Пришел я в сельсовет, а там батя с Данилой сидят, что-то промеж себя решают. Увидел он меня и сразу кричать, чего, мол, тебе, недоносок надо, прибью всех вас, спасу от вас нет. А потом Данила ушел, а я ему и сказал, что дома дети малые и за ними смотреть надо, а я и мамка уже не можем, а еще мамка тогда хворала да кровью блевалась.
Судья. Ну и, что Трофим?
Павлик. Осерчал он, стал орать, что меня зарежет, как свинью, а потом несколько раз ударил и выгнал.
Трофим. Правильно и сделал. Нечего с батькой так разговаривать. Малые - они завсегда должны знать свое место.
Судья. Расскажи, как с Федькой в лес пошли.
Павлик. Да пошли мы с братом в лес, а когда дошли до болота, то из-за кустов на нас они и вышли.
Судья. Кто они?
Павлик. Карташов и Потупчик. Поймал Карташов меня, а дальше ничего не помню.
Карташов. Конечно, не помнишь. Прирезал же я тебя.
Ленин. Скажи, Павлик, тебе нравилось учиться?
Павлик. Ну да, нравилось. Когда в школу я шел, очень хорошо отдыхал, даже иногда спал.
Ленин. А кем бы ты стал, когда вырос?
Павлик. Стал бы красным комиссаром. В кожаной тужурке с наганом, и всех буржуинов бы застрелил.
Ленин. Революция, о которой... Простите, я не об этом. Вполне очевидно, что это - наш человек. И последний вопрос - хотел ли ты стать пионером?
Павлик. Отродясь такого слова не слышал.
Сталин. А если бы тебе в руки дали наган и сказали "Стреляй, кого хочешь", то кого бы ты застрелил?
Павлик. Деда с бабкой застрелил бы, а еще Данилу, а еще Кулуканова. А еще Потупчика с Карташовым.
Сталин. Молодец, Павлик. Вопросов больше не имею.
Судья. Садись, Павлик.
Ленин. Как это молодец, товарищ Сталин? Таким манером ведь он и до тебя дошел бы. Нет, не наш человек, не наш. А может, он больной, а? Ваша честь, психическое обследование подследственного проводилось?
Судья. Нет, конечно. Раз уж господа Люцифер и Михаил представили нам отрока, то разговоры о вменяемости Павлика бессмысленны.
Судья. Садись, Павлик.

Сцена восьмая

Судья. Свидетельница Амосова, вам слово
Нина. Да ведь все уже сказали, чего же мне добавить.
Судья. Это не имеет значения. Расскажите все, что знаете по этому делу.
Нина. Ваша честь, я - женщина простая и скромная
(Свидетели Михаила смеются)
Татьяна. Курва бесстыжая
Нина. Скажу вам, ваша честь, что я хоть женщина простая, да люблю повеселиться. Был у меня такой лозунг - бери от жизни все, что можешь и как можешь. Вот и гуляла я. Да не за деньги, как девки нынешние, а по любви. Понравиться мне какой парень - да жалко, что ли, приглашала я его к себе. А ведь не с пустыми руками он приходил. Завсегда самогонку принесет, хлеба да с курочкой или даже гуся. Вот и гуляла я то с одним, то с другим. Правда, на людях меня шибко ругали, хоть тот же Силин Арсений, старый бес, а ночью-то приходил с мешком продуктов, умолял о любви, на свою стерву жаловался, что сухая, как дощечка и что он ее летом заместо льда держит.
Судья. Ближе к делу, свидетельница, нам ваши любовные похождения неинтересны.
Трофим и Татьяна (хором). Интересны, интересны.
Судья. Не будем в чужом белье копаться. Что можете сказать по существу дела?
Нина. Пашку до того я не знала, то есть, не знала, что он Трофима сын. А знала я его, когда я с Сергеем Ниловым на сеновале лежала, а этот паскудник с друзьями за нами, значит, подсматривал.
Павел. Врешь, я за вами не подсматривал.
Нина. Да мне плевать. А узнала я, что Трофимов он, когда его отец меня полюбил.
Татьяна. Скажи лучше совратила.
Нина. А хоть бы и так. Ты у меня в избе была? Вот и молчи, Трофим-то как в первый раз ко мне зашел, знаешь, что сказал? Как у тебя, милая, чисто, не то что у моей неряхи-то. Неумеха у меня, говорит, да и любить толком не умеет.
Татьяна. Не умеет. А пять детей я от кого понесла? Может, от Ленина?
Судья. Выражайтесь аккуратнее. Свидетельница, расскажите о Ленине, то есть, пардон, о Павлике.
Нина. Да я его со слов Трофима знала. Сперва Трофим хвалил его,говорил, что Пашка заместо него на хозяйстве остался, а потом как-то раз говорит, что Пашка ссучился, родного отца продал.
Трофим. Врешь, ведьма, не говорил я такого.
Нина. Ну, может именно так не говорил. Но что-то похожее говорил. Сказал, что Васька с Карташовым Пашку раскололи, рассказал он им про справки, которые он, Трофим, беглецам продавал. Всю ночь думал, что делать. А под утро Васька пришел с двумя красноармейцами. Скрутили Трофима, по шее надавали и уволокли в свою контору. Пока там он был, я ему поесть носила, да не просто так. Васька, паскудник, так мне и сказал, что, мол, будешеь со мною, разрешу тебе еду Трофиму передать, а нет, так пусть околеет, враг мировой революции.
Ленин. Перекосы всегда были. Главное, что товарищ Бескудников был предан идее мировой революции и проводил в селе линию партии. А что от Нинки утех потребовал, так с нее не убудет.
Нина. Ну да, Васька тоже был парень видный, как и Трофим.
Кабина. Так это ты Ваську болезнью нечистой наградила? А он меня.
Судья. Всем молчать. Свидетельница, продолжайте.
Сталин. А Павел к арестованному отцу приходил?
Нина. Ни разу.
Сталин. Молодец. Правильно делал. Думаю, Павлик - наш человек.
Судья. Свидетельница, у вас есть что добавить?
Нина. Я только хотела сказать, что хоть и виноватый был Пашка, а зря изверг Карташов злое дело совершил.
Судья. Не тебе, гулящей, судить достойных людей.
Михаил     - Люцифер, предупреждаю тебя в последний раз. Еще одна такая выходка - и твой судья полетит обратно и мы закончим процесс без него.
Судья. Простите, ваша светлость. Малость сглупил.
Нина. Жалко пацана, хоть и глупый был, да работящий.
Судья    - У вас все?

Нина кивает.


Сцена девятая
Судья. Переходим к процедуре голосования. Опрос свидетелей будем прoводить в том же порядке, в каком они выступали. Итак, слово имеет мать Павлика.
Татьяна. Ваша честь, Павлик был самым что ни есть честным и хорошим мальчиком, мне по хозяйству помогал...
Судья. Короче и ближе к делу.
Татьяна. Не виноватый он. И в раю ему хорошо. Всегда мы с ним и Федькой вместе.
Судья. Значит, вы считаете, что он недостоин перевода в ад?
Михаил (Люциферу). Укороти язык своему судье.
Люцифер. Помягче, любезный Папа.
Судья. Так я жду вашего ответа.
Татьяна. Я думаю, что Павлик должен остаться в раю.
Судья. Это ваше окончательное решение?
Татьяна . Да!
Судья. Счет - Один-ноль в пользу его светлости Михаила. Ваше, слово, свидетель Карташов.
Карташов. Я уже определенно высказался. Ненавижу всех: и Павлика, и всю его поганую родню, и Ленина, и Сталина. Даже себя ненавижу. Будь моя воля, все человечество бы расстрелял, никого бы не пощадил.
Судья. Вы конкретнее отвечайте.
Карташов. Конкретнее некуда. Весь этот рай надо закрыть а всех его обитателей вместе с ангелами, архангелами и Богом перевести в ад. Всем место найдется.
Судья. Понятно. Счет становится один-один. Ваша очередь, свидетель Трофим.
Трофим. Ваша честь. Вот увидел я Пашку, Таньку, Зойку Кабину и так на душе покойно стало. И как я рад, что все они в раю. И я рад, что я сам здесь, ведь верил же, верил...
Судья. Свидетель, не отвлекайтесь.
Трофим. А ты мне не указывай, чертов подмастерье. Пашка как был в раю, так и должен там остаться. Всё должно быть по...
Судья (прерывает его). Все понятно. Ваша светлость Михаил, счет в вашу пользу - два-один. Следующий - Владимир Ильич Ленин. 
Ленин. Ваша честь, господин судья. Я, батенька в течении всего процесса думал, как же получилось, что вот люди в Герасимовке не хотели признавать Советскую власть. Я хотел глубже понять, как так получается, что человеческая жизнь всегда является разменной монетой в политической игре. Это, товарищи, вопрос в равной мере сверхангельский и свердемонический. Да, политика всегда, во все времена, была явлением беспринципным и жестоким, однако в двадцатом веке приобрела чудовищные масштабы - я имею ввиду миллионы людей, отдавших свои жизни во имя авантюрных идей, будь это идеи утопического плана либо идеи националистического толка. Возьмем отдельно взятую ячейку общества - семью Морозовых. Вот Сергей - дед Павлика и отец Трофима. Как он стал кулаком? Жесточайшей эксплуатацией чужого труда, вот чем. Разве он один смог бы создать такое богатое хозяйство? Абсолютно нет. Он батрацким трудом обрабатывал свой надел, пахал сеял и молол муку, кормил скотину и строил избу, ригу и хлев. А как Трофим женился, помог сыну с хозяйством. И сына воспитал в своем духе - трудолюбивым, жадным до денег и достатка...
Люцифер. Да что это он плетет?
Ленин. Ничего я не плету, а делаю совершенно однозначные выводы о порочности людского материала, батенька. Ежели дед Сергей таков, сыновья  его такие же, то что же взять с Павлика? Кстати, эта кампания по коллективизации, в частности, в Герасимовке, была проведена просто бездарно, грубо и примитивно. Вы, товарищ Сталин, всегда были грубым человеком. За что вы тогда, когда я болел, накричали на мою жену? Мою Наденьку, мою селедочку. Вы, товарищ Сталин, допустили много фатальных ошибок...
Сталин. Но я же опомнился. Я же написал статью "О перегибах...
Ленин. Сунь эту статью знаешь куда? Ты! Ты извратил все мои помыслы. Мои идеи! Какая-такая коллективизация? Полстраны, ты, злодей, угробил.
Сталин. Я делал так как вы меня учили.
Ленин. Я тебя, недоноска и церковного недоучку, учил, как резать малолетних детей?
Сталин. Да, учил! Вспомните-ка царскую семью, Владимир Ильич. Между прочим, всех их расстреляли по вашему прямому приказу. Скажете нет?
Ленин. Что? Ах, да, было, было. Каюсь. Но я, друзья мои, мстил за братца моего. В общем, товарищи, я сам не понимаю, что на меня нашло. Это, наверное, пагубное влияние  архангельского присутствия (указывает на архангела Михаила). Разумеется, я за переход Павлика в ад, и не только. Как я уже говорил, батенька, я за переход в ад и Трофима, и Татьяны. 
Судья. Понятно, Владимир Ильич. Надо будет в решении суда указать эту просьбу.
Судья. Счет становится ничейным - два-два. Свое мнение выскажет свидетельница Кабина.
Кабина. Что правда, то правда - Павлик Морозов был тупым и неспособным ребенком, однако это обстоятельство никак не может служить основанием для его выдворения из рая. Будучи в раю, я встречала гораздо более тупых, неграмотных людей. Вообще, по моим наблюдениям, глупость и правильное поведение, являющееся дорогой в рай, никак не связаны. Скорее наоборот, среди умных людей больше отклонений, ведущих их прямиком в ад. И это я связываю с верой...
Сталин (прерывает ее). Ваша фамилия Спиноза?
Кабина. Нет, моя фамилия Кабина.
Сталин. С ударением на первую букву "а" или на вторую?
Кабина. На первую.
Сталин. В таком случае вы, женщина, не должны рассуждать о вещах, в которых ничего не смыслите.
Кабина. Если бы я была руководителем страны, то по моему приказу не был бы расстрелян ни один человек, в то время, как вы, да, да, лично вы отдавали приказ расстреливать людей без суда и следствия, да еще сами, своей рукой подписывали расстрельные списки. И совершенно естественным образом занимаете в аду особое место, являясь фаворитом сил Зла.
Судья. Не вам поучать товарища Сталина. Скажите свое мнение о переводе Павлика из рая в ад.
Кабина. При жизни я верующей не являлась и для меня было полным изумлением после смерти осознать, что душа человека бессмертна и находится в раю. Здесь же я повстречала множество милых моему сердцу людей и ...
Судья. Ваши переживания оставьте себе. Так как же?
Кабина. Какой вы грубый человек. (в сторону) Прямо как наш завуч Георгий Савельевич. Я считаю, что Павлик должен остаться в раю.
Судья. Понятно, понятно. Счет - три-два в пользу его светлости Архангела. Товарищ Сталин, ваше слово.
Сталин. Товарищ Павлик является типичным деклассированным элементом, абсолютно не понимающим идей классового противостояния, в частности, идей экспроприации. Правда, благодаря ему мы смогли провести коллективизацию в отдельно взятом селе Герасимовке, однако это случилось вне зависимости от его желаний, каковых у него не было вообще. В силу его тупости, необразованности и неразвитости. С другой стороны, если Павлик перейдет к нам, мы сможем его убедить принять те принципы, за которые наш, советский народ всю жизнь боролся и побеждал. Я думаю, сам Павлик захочет этого. Ты ведь хочешь поближе познакомится с учением Маркса-Ленина, не так ли, Павлик?
Павлик. Я с мамкой буду.
Сталин. Мамка тебе Маркса-Ленина не заменит. Я настаивать не люблю, но ты, Павлик, подумай еще раз. Время пока есть. В аду гораздо интереснее, чем в раю. Здесь много твоих знакомых и друзей, здесь гораздо больше интересных людей, чем в раю. И наконец, здесь вполне дозволено то, что строго-настрого запрещено в раю.
Павлик. И что же?
Сталин. Да все. Какие хочешь удовольствия - всё тебе будет. И курить здесь можно, и с женщинами гулять, и в карты-шашки играть. А у вас в раю всё это есть? Ведь нету! А знаешь, какое тут курево? Это, Павлик, тебе не самосад. И махорка есть, и сигареты, и папиросы. Я, вот, "Герцеговину Флор" курю. Такого курева, ты, Павлик, никогда не пробовал. Да разве только курево. Тут такое есть...
Татьяна. Не слушай его, Павлуша. Врет все он. Вон, людям коммунизм обещал, а взамен полстраны в лагерях сидело, кровью харкало.
Павлик. Я с мамкой останусь.
Сталин. Коммунизм народу обещал не я, а Хрущ. То есть, Никита Хрущев, известный плут и обманщик. А я никому в своей жизни не лгал. Ну, может, пару раз Черчиллью, да и то исходя из интересов государства. Я считаю, что Павлик должен перейти в ад и гореть синим пламенем.
Судья. Ясно. Счет три-три. (с патетикой) Страсти накаляются и теперь мы, уважаемые участники процесса, походим к последнему, драматическому акту. О, сколько страстей. Как жаль, что мы не удосужились вызвать в качестве судебного секретаря Шекспира. Он непременно...
Михаил. Заткнись и продолжай опрос свидетелей.
Судья. Простите, ваша светлость. Мне просто хотелось бы донести весь драматизм процесса до будущих заседателей.
Судья. Ну что ж, следующий - сам Павлик. Ну-с, молодой человек, надеюсь речи Ленина-Сталина тебя убедили, не так ли?
Павлик. Не хочу в ад. (всхлипывает). Мне здесь с мамкой и братьями очень хорошо. И батя здесь вместе с нами, не бьет нас больше. Тепло здесь, хорошо. Не желаю в ад.  Боюсь я чертей. Не хочу гореть синим пламенем.
Судья. Подумай, Павлик, подумай. Не так страшен черт, как его малюют. Будешь у нас курить, пить, с девочками гулять. Знаешь, какие у нас девицы? Знаешь, как они любят молодых мальчиков, перешедших к нам из рая? Потом, совсем не обязательно, чтобы ты горел синим пламенем. Захочешь - будешь гореть, не захочешь - вольному воля.
Михаил. Люцифер, я сейчас этого подонка уничтожу.
Судья. Все, ваша светлость. Миль пардон. Счет - четыре-три в вашу пользу. Высказывает свое мнение Амосова Нина.
Амосова. Я вот слушала Пашку, Трофима и Татьяну и мне так горько стало за жизнь мою непутевую, так меня тoркнуло! А ведь карта могла бы лечь совсем по-другому. Да, многих я любила, и Трофима, и Ваську Бескудникова. Жалко мне было их всех. И Пашку жалко. Ведь совсем еще пацаном из жизни ушел. В общем, я против его перехода из рая в ад.

Свидетели Михаила встают и дружно аплодируют.

Судья. Да ты в своем уме, женщина? Да ты знаешь, что тебя ждет?
Михаил    - Я не позволю тебе стращать свидетелей. Ты что, забыл, что написано в договоре? Напомнить?
Судья. С болью и печалью сообщаю результаты окончательного голосования. Счет пять-три в пользу его светлости архангела Михаила. Мое мнение уже не имеет никакого значения, поскольку мой голос может быть зачтен лишь при общем равенстве голосов с обеих сторон. Вердикт - Павел Морозов остается в раю, прошение сил Зла о переводе его в ад отклоняется. На этом судебное заседание объявляется закрытым. Все свободны.
Михаил. Благодарю всех участников процесса, а особенно (с иронией) вождя мирового пролетариата.
Люцифер (Амосовой). Женщина, ты знаешь, что тебя ждет?
Амосова. Что бы ни было, а душа моя спокойна. И пусть меня ждут невиданные испытания, я все выдержу. Не нравиться мне у вас в аду.
Люцифер. Ах, вот в чем дело! Что ж, марш в ад, Сейчас кое-кто очень сильно о своих словах пожалеет. Ну?

(Свидетели Люцифера уходят, а сам он делает вид, что уходит, но в последний миг прячется за скамьей.)

Михаил. Молодцы, ребята, вы полностью оправдали мое доверие.
Кабина. Можно вопрос?
Михаил. Валяй.
Кабина. Как это получилось, что все ваши свидетели были за вас, а Люцифера - нет. Ну ладно, с Карташовым и сладкой парочкой Лениным-Сталиным все понятно, но с Амосовой почему так вышло? Ведь что-что, а доводы наши были неубедительны, в то время, как и Карташов, и особенно Сталин приводили очень логичные умозаключения.
Михаил. А ты что, девушка, не поняла, что Нина желает перейти в рай?
Кабина. Поняла. Она девка добрая.
Татьяна (с иронией)   - Конечно добрая...
Михаил. Заткнись. А ты, Кабина, не маленькая, должна понять, что так просто в рай не пускают. Усекла? И заруби себе на носу. За все в жизни надо бороться, в том числе за правду. Ты же там, на земле, за свою правду боролась, не так ли? А я борюсь за высшую, божью правду. И там и тут все средства хороши. Ладно, давайте, дуйте в рай. Ать-два!
(все уходят)

Люцифер (выходит из укрытия). Вот ведь змей! Как он ловко отмел Ваську Бескудникова и Потупчика. Бдительность усыплял... Не люблю женщин-свидетельниц, видишь ли. Поэтому так легко согласился на кандидатуру Бальтазара Косса. Хитрец, ничего не скажешь. Обыграл, обыграл. Признаю. Это тебе не тузы из рукава доставать, это - высший класс. Мастер-класс.  Но каковы методы, а? И это - архангел...  Да что архангел. Старший архангел! И это - божья правда..  Тьфу.

Люцифер уходит, но, спохватившись, возвращается

Люцифер. Ничего, сейчас я на Ниночке отыграюсь. Не видать ей рая, как своих ушей. (обращается к залу, с пафосом) Люди, не доверяйте ангелам, заклинаю вас! (после паузы) Да что ангелам! Даже себе не доверяйте! Эх, Павлуша, Павлуша...

Люцифер уходит.

Занавес