Инженеры-элекронщики в колхозе, часть 1

Олег Бочаров 47
 Олег Бочаров 47               

   С 1967 года я работал на Ярославском радиозаводе. Помощь завода колхозам осуществлялась регулярно. Поездки были добровольно - принудительными и жёсткими. Выезжали уже не студенты, а взрослые люди со своими привычками. Им не запретишь делать того, что не запрещено законом. Но были и свои плюсы, можно было заработать отгулы. 1967 и 1968 годы я проскочил. А в 1969 году обстоятельства сложились не в мою пользу. Дома было тоскливо после смерти отца.  . Я записался добровольцем в колхоз на весь сезон (с августа по октябрь). Это давало мне преимущества перед другими сослуживцами: оплата на заводе 100%, возможность единовременного отгула всех  суббот и воскресений.

   В середине августа мы отъехали от Ярославля на нескольких автобусах. Ехали  долго, сначала до г.Переславля Залесского, а потом до села Нагорье, далее до села Дмитровское, а потом до деревни  Микляево. В общем, это ближе к Москве, чем к Ярославлю.  Меня, четырёх молодых девушек, и ещё двух парней взяли на постой в большой  дом. Я уже был опытный  «колхозник», знал, что брать с собой. Первым делом я выбрал место, где  буду спать. Это сеновал. Там  разрешили ночевать только мне. Хозяйка кормила хорошо.  На следующий день вывели нас в поле со льном. Его надо выдёргивать с корнями - такая технология. Отмеряли каждому по три метра в ширину, а в длину, аж,  до горизонта. Девушки резко вырвались вперёд. Солнышко  печёт, и такая тоска его дёргать - этот  лён.
    В деревне Микляево колодцев нет. По воду ходят под горку, на ручеёк, с большими  молочными  бидонами. Есть несколько прудов. Один, самый большой  – ПОГАНЫЙ. В нём купаются люди и скотина. Другие пруды берегут под чистую воду для хозяйственных нужд. Бань нет совсем. Моются дома в печке. Недели две стояла теплая летняя погода, и мы купались и мылись в ПОГАНОМ пруду.      Дергание льна меня угнетало. Чтобы  выдергать одну сотку (100 квадратных метров поля) и получить за это один рубль, надо было сильно потрудится! Мне представили  возможность отвлечься, и заработать пять рублей на чистке коровника от г…  Я  согласился. Мне  выдали  в  помощь  лошадь.  Работа  творческая,  нелёгкая,  (г…  оно  тяжёлое)  есть  возможность  медитации,  то  есть  делать  и  думать  о  своём, и  не  чувствовать  себя  отстающим.  А  я  ещё  и  песни  там  пел.   Процесс  такой:  сгребаешь  г…, по-научному  навоз,  из  стоил  в канавку,  а  из  неё  черпаешь  и  накладываешь  в  телегу.   Это  несложно,  но  вот  беда,  навоз  сильно  брызгается  при  перелопачивании,  иногда  и  в  морду  попадает,  и  не  только  лошади.   Полную  телегу  с  навозом  лошадка  везет  на  улицу,  по-дальше.  Всё  ближайшее  пространство  вокруг  коровника  коровушки  укакали  толстым  слоем,  того  и  гляди  сапог  не  хватит.  Да  оно  ещё и  засасывает.  А  если вдруг  упадёшь,  тогда  пиши,  пропал  без  вести.  Я  изобрёл  другой  способ:  когда  лошадушка  выходила  из  коровника,  я  садился  на  неё  верхом.  Так  мы  преодолевали  жидкое  пространство. 
Мою  работу  оценили,  и  когда  подошёл  очередной  срок  чистки  коровника,  то  пригласили  опять  меня,  как  профессионала!   Бригадир  заприметил  моё  вежливое  общение  с  лошадью,  и  меня  повысили,  из  дёргальщика  в  возничего.  Я  вывозил  на  лошадушке  снопы  льна  с  поля  в  сарай  и  достиг  при  этом  определённого  искусства  навьючивать  высокие  обозы.   Сидишь  наверху, как  на  слоне,  всё  под  тобой  шевелится,  при  поворотах  и  наклонах  дороги  всё  это  сооружение  наклоняется.  Того  и  гляди,  кувырнется.  Так  что,  приходилось  балансировать  и  откренивать.  Случалось  и  падать  вместе  с  возом,  но  бог  миловал,  повреждений  не было.  Лошадка  умная,  предупреждает,  что  ей  тяжело  в  гору.   Останавливается  и  не  идёт  дальше.  А  если  пытаешься  на  неё  кричать,  дёргать  за    вожжи, то  она  резко  поворачивает  на  90  градусов  и  тянет  в  гору. В результате -  весь  воз  падает.  И  его  уже не  поднимешь.  Надо  всё  оставшееся  сваливать,  а  потом  нагружать  по  новой.   Платят  за   извоз  от  количества  снопов  и  дальности  перевозки.  Так,  что  выгодней  дальние  рейсы,  и  устаёшь  меньше.   
Была  ещё  выгодная  работка  скирдовать  солому  с  автопогрузчиком.  Правда,  ехать  до  поля  приходилось  на  автовилах.  Нет,  не  в кабине,  там  места  нет.  На  самих  вилах.  Соломки  по-больше  подстелешь  и  едешь.  Погрузчик  на  скирду  солому  подаёт  сам,  а  мне  остаётся  её  только  разравнивать,  мяться,  формировать  скирду.  В  перерывах  между  подачами  соломы  я  кувыркался  на  скирде,  пытался  делать  сальто.  Однажды  посадил  себе  четыре  синяка  собственными  коленками. Два  над  глазами  и  два  под  глазами.    Примечательно,  что  у  одной  нашей  девушки  тоже  выступили  два  синяка  под  глазами.  Все  над  нами  хихикали,  спрашивали,  как  нам  это  удалось.  Но  её  синяки  совершенно  другого  происхождения. 
Но  скоро  романтическое  время  кончилось,  и  наступила  реальность.  Все  сослуживцы  из  нашего  дома  уехали.  Я  остался  один.  Меня  перевели  в  другой  дом,  к  дяде Ване  с   тётей  Нюшей.  Они  любили  постояльцев.  У  них  стояли  кадровые  «колхознички».  В  иные  года  у  них  стояло  по  18 – 20  человек  в  доме,  а  нынче  только  13.  Я  опять  забронировал  себе  место  для  спанья  на  сеновале,   и  спал  до  снега.  В  сене  было  тепло ,  в  избе  шумно  и  постоянные  попойки.  Раз  я  проснулся  среди   ночи  от  того,  что  с  меня  кто-то  стягивал  одеяло.  Оказывается  я  ночью  сполз  к  стойлу  с  телёночком.   Он  решил  полакомиться  свежим  сеном,  которое  со  мной  приползло,  просовывал  язык  между  досок  и  выщипывал  сенцо.  Невзначай  захватил  кусочек  моего  одеяла,  зажевал  и  стал  тянуть  к  себе  между  досок.    А  я,  оказывается,  настолько  сполз,  что  оказался  рядом  с  телёночком,  через  стеночку  из  редких  досок. 
Подошла  очередь  и  мне  работать на  сушилке.  Кадровые  «колхознички»  её  любят,  там  платят  больше,  но  и  обжуливают  больше.  Чтобы  много  заработать  надо  выпивать  водочку  с  начальником  сушилки,  по  прозвищу  Гляка.    Почему  Гляка?  Он  любил  говаривать  при  случае:»  А  поди-ка,  гляка,  е…..на  мать.»  .  Что  в  переводе  означает: « Поди-ка ,  посмотрика, и  убедишься,  что  я  прав».  Все  механизмы  сушилки  Гляка  ремонтировал  с  помощью  кувалды,  и  довольно  успешно.   Но  однажды  ему  не  повезло.   Он  ремонтировал  сушильный  агрегат  своим  любимым  универсальным  инструментом,  и  переусердствовал.   Из  агрегата  стали  вываливаться  разные  части, и он  сломался  совсем.  Гляку  отстранили  от  упраления  механизмами.    
Сушилка  нужна  для  того,  чтобы   уменьшать  влажность  зерна  (сушить)  перед  сдачей  его  государству  и  закладкой  в  госхранилище – элеватор.  Зерно  проветривают  горячим  дымом  в  специальном  сушильном  агрегате.   Задача  городских  рабочих  состояла  в  том,  чтобы  пододвигать  зерно  из  кучи,  в  которую  сваливают  его  автомашины,  к  заборному  устройству (шнеку).   А  ещё  нужно  выгребать  зерно  из-под  сушильных  агрегатов  (оно  там  отовсюду  сыплется  почему-то),   и  снова  перетаскивать  к  шнеку.  В  конце  технологической  цепочки  стоит  сортировальная  машина,  очень  гремучая  и  очень  пылючая.  Она  насыпает  зерно  разного  сорта  в  разные  мешки  и  мимо тоже.   Все  8  часов  надо  двигать  зерно  и  оттаскивать  и  завязывать  мешки.  Очень  однообразно  и  нудно.  А  если  это  ночью,  так  ещё  и  спать хочется.
Числа  десятого  октября  за  нами  приехал  начальник  ЯКБР  на   УАЗике и  забрал  нас  в  город  насовсем.  Я  потом  ещё  отгуливал  недели  две  с  половиной.

5, До  1974 года  я  в  колхоз  не ездил,  прикрывался  своей  язвеной  болезнью.  Но  в  1975 году  отвертеться  не  удалось.  Опять  привезли  в  Микляево. Бригадир  меня  припомнил,  выдал  лошадь  и  послал  в  деревню  Тархов Холм  (там  самая  высокая  точка  Ярославской  области.)  поймать  и  привезти  телёнка  нам  на  мясо.   Зоотехник  привела  нас  к  загону  с  самыми  тощими  телятами,  которые  зиму  точно  не  переживут, и  говорит: «Ну  ловите».  Поймать  его  было  не  сложно,  он такой  доверчивый.  Но  когда  мы  ему  повязали  верёвку  на  шею,  вывели  из  загона,  он  рванул  с  такой  силой,  что  повалил   нас  троих  мужиков,  державших  его  за  верёвку  и  протащил  по  обильно  удобренному  двору.  Пришлось  верёвку  бросить,  потому что  нам  тормозить  нечем,  всё  кругом  скользкое.  Потом  мы  его  долго ловили  и  вязали.  Далее  предстояло  его  закинуть  в  телегу.   За  что  его  хватать,  он  весь  в  г…  и  скользкий.   Вдоволь  насмеявшись  на  нас,  зоотехник  выдала  нам  рогожи.  Ею  мы  накрыли  несчастного  телёночка  и  закинули  в  телегу.   Едем  обратно,  путь  не  близкий.  Телёночек  понял,  что  его  везут  на  казнь,  и  обо…ся   очень  обильно.  Нам  уже  негде  было  сидеть  в  телеге,  мы  шли  пешком.   Я  поглядел  ему  в  мордочку,  глаза  его  были  такие  обречённые,  наполненные  слезами.   Ну,  за  что  вы  меня  так  жестоко?  Эх  вы,  люди!   Как  после  всего  увиденного  есть  его  мясо?
Мне  предстояло  работать  на сушилке,  но  другой.  Это  сарай. В  нём   проложены  воздуховоды  с  отверстиями.  Поверх  них  насыпают  отстриженые  ото  льна  головки  с  семенами.  К  тому  времени  лён  уже  дёргал  комбайн.  Он  отрезал  головки ,  а  стебельки  ровненько  укладывал  на  землю.  Такой  техпроцесс!   К  воздуховоду  подключён  специальный  тепловентилятор.  Горячий  воздух,  проходя  сквозь  кучу  головок  льна, сушит  их,  чтобы  потом  можно  было  их  молотить  (доставать  льносемя).  Эти  огромные  кучи  льноголовок  нужно  было  периодически  переворачивать (ворошить).   Ворошат  его  вилами.  Это  тяжёлая  и нудная  работа.  Льноголовки  такие  цеплючие,  особенно, когда  влажные,  что  поднять  маленький  комочек  по-легче  невозможно.   Цепляются  сразу  очень  большие  комья.  При  этом  хорошо  тренируется  брюшной  пресс.   Когда  сушка  закончена,  к  сараю  подгоняют  старый  зерноуборочный  комбайн,  частично  разобранный.  Теперь  льноголовки  нужно  закидывать  ему  в  жерло.  Другой  работник  позади  комбайна  оттаскивает  уже  обмолоченные  льноголовки.  При  этом  стоит грохот  и  невероятная  пылюга.  Раз, среди ночи, прибегает к нам в дом бригадир и зовёт тушить пожар на той самой сушилке.  Мы прибыли вовремя. Пожар настоящий ещё не начался, но дыму было много.  Наша задача  была: выкинуть из сарая все льноголовки и освободить воздуховоды. Они-то и начали тлеть и дымить. Дым пролезал отовсюду. Льноголовки были уже горячие. Даже через сапоги, ноги чувствовали жар. Нас предупредили, чтобы мы не наступали на воздуховоды, так как они могут проломиться. Тогда льноголовки соприкоснуться с тлеющими досками воздуховода и моментально вспыхнут. Начнётся большой пожар. На сей раз, мы спасли и сушильный сарай, и технику, даже часть льноголовок.  Причиной пожара, как решила комиссия, стала неправильная эксплуатация агрегата, нагнетающего горячий воздух в сарай. В качестве топлива должен использоваться керосин, а в топливном баке комиссия обнаружила бензин.
Понятно, что в сельском быту керосин  очень  нужен.  А привозят его в деревню не часто.
Мои резиновые сапоги после пожара разошлись по шву.  Я отпросился съездить домой, в город,  чтобы купить новые  сапоги. Без них в сельской местности никак нельзя.  Когда, через 3 дня, я вернулся к исполнению колхозных обязанностей, то оказалось, что надоедливая сушилка сгорела совсем, дотла.