Гримасы хх века

   ГРИМАСЫ ХХ ВЕКА

   (На фото: члены редакции "Самарской газеты)

Профессиональные союзы

Выдающийся политолог XIX века М.М. Сперанский писал: «Хотя силы правительства и силы народа одинаковы по своему источнику, они различны по своим свойствам. Силы, вверенные народом правительству, в руках его соединились в одну массу. Из сил физических составились войска, из богатств народных – деньги, из уважения к правительству – почести, которыми оно может наделять; напротив, силы, оставшиеся у народа – рассеяны. Вследствие этого силы правительства одерживают верх над рассеянными силами народа... Отсюда следует, что всякое правление самовластное есть насильственно и никогда не может быть законным». (Русское богатство.1906г). Вот почему, начав беспощадную войну с деспотизмом, Александр II установил законы, способствовавшие народу осознать свои права и интересы. Следующим этапом должна была стать самоорганизация самого народа, сначала в виде профессиональных союзов, а потом уже политических партий. Два последних этапа пришлись на правление либерального царя Николая II.
В конце XIX века в Самаре быстро пошел процесс формирования гражданского общества, о чем свидетельствует мощная волна создания массовых общественных организаций, прокатившаяся по всей губернии, правда, инициируемая властями. 5 мая 1895 года в Самаре произошло знаменательное событие, до тех пор невиданное. Книгопечатники, во главе которых стояли сотрудники «Самарской газеты», создали свой союз вспомоществования. В здании редакции, что находилось на Алексеевской площади, съехались именитые граждане, среди них губернатор А.С. Брянчанинов, вице-губернатор А.П. Рогович, глава епархии Гурий, а также выдающиеся журналисты, среди которых стоит назвать Гарина-Михайловского и Горького. Заседание начал старейший печатник Федор Иванович Демидов, который и зачитал устав нарождающегося профсоюза. Права, получаемые созданной общественной организацией с юридическим статусом, казались фантастическими. Здесь и возможность создавать свою сберегательную кассу, и вести торговую деятельность полиграфической продукцией, и приобретать недвижимость, проводить собрания, организовывать лекции, учебные классы по своему профилю. Главной задачей общества становилось оказание поддержки всем полиграфистам города, а также журналистам и издателям.( История движения самарских печатников(1895-1925).Самара, 1925,с.7) Все граждане, связанные с этим родом деятельности, могли стать членами профсоюза и пользоваться всеми правами и обязанностями, предусмотренными уставом. Так самарцы на деле стали учиться управлять, планировать, участвовать в выборах.
В ближайшие годы возникает «Общество вспомоществования помощников врачей», «Союз неимущих мещан города», «Второе потребительское общество», Профсоюз строительных рабочих, Ассоциация нуждающимся ученикам самарских гимназий, «Общество улучшения крестьянских хозяйств», «Евангелистическая хартия молодых людей» под руководством барона В.Ф.Энгельгарда, «Союз нуждающимся музыкантам русского музыкального Императорского общества», «Профсоюз приказчиков по зерновому, мукомольному, пароходному делу при самарской бирже», «Союз служащих телеграфа» и много других.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2316,с.60)
Некоторые общества начинают представлять интересы не только отдельных социальных групп, но и всех горожан в целом. К таким относилось «Городское общество от огня страхования, где бухгалтером на добровольных началах был Петр Яковлевич Курылев. В XIX веке Самару не раз посещали красные петухи, превращавшие в пепел целые кварталы. Город, зажатый между Самаркой и Волгой, отличался скученностью своих домов, многие из которых были деревянными. В случае пожара сильный степной ветер разносил искры и дымящиеся головешки на версты вокруг. Жители бежали в реку, но пламя перекидывалось на баржи, заполненные порой мазутом и керосином. В результате люди сгорали заживо, не находя спасения нигде. Пожары порой полностью меняли облик города. На пепелище возникали совершенно новые улицы, другие архитектурные стили. «Общество от огня страхования» вело большую пропагандистскую работу по технике безопасности. Разъяснялось, как грамотно пользоваться примусами, керосинками, электричеством, как не погибнуть от угарного газа при печном отоплении. Кроме того, проводилось страхование имущества и жизни. Петр Яковлевич, как экономист, имел устойчивые связи с банками, умел грамотно заключить договор и в случае необходимости оказывал юридические услуги. Членами союза становились не только частные лица, но и торговые дома. В случае несчастья погорелец мог надеяться на финансовую помощь и поддержку коллектива. Сам П.Я. Курылев построил на Москательной свой каменный дом и убеждал всех, что этот материал хоть и дороже, но надежней, а ведь скупой платит дважды. (Личный архив Е.Г. Каштановой).
Возникшие союзы делились на две большие группы: к первой относились благотворительные организации, оказывавшие помощь неимущим, ко второй – ассоциации профессиональных работников, объединявшихся для более успешной деятельности в условиях свободного рынка труда и конкуренции. Первое направление помогало снять социальную напряженность, вело к созданию благотворительных фондов. Второе превращалось в серьезную политическую силу, создавая полноценные профсоюзы, способные защитить трудящегося от произвола нанимателя. Развитые профсоюзы создают условия для единения горожан и оказываются основой подлинного гражданского общества, а именно такую цель и ставило в то время царское правительство.
Зачатки общественных союзов стихийно возникали не только в городе, но и в сельской местности. Так 4 августа 1890 года на имя губернатора пришло прошение от учредителей предполагаемого «Новоузенского общества потребителей». Бумагу подписали: Эрастов- столоначальник городской Управы, Паничкин-член городской Управы, Глебов- фельдшер тюремной больницы, Сокольников и Иванов -учителя приходской школы, Райкин- частный поверенный по делам, Воронин, Игнатьев и Кожевников- сторожа городской Управы и другие. Полицейская проверка дала заключение: « Подписавшие прошение лица не замечены ни в каких предосудительных поступках и политической неблагонадежности, но по своему служебному и имущественному положению не представляют надлежащей гарантии.» ( ГАСО,Ф. 3, оп.233, д. 999б,с.3) Лиха беда- начало.
Через десяток лет на некоторых самарских домах появились необычные таблички, примерно с такими заголовками: «Потребительский союз», «Потребкооперация», «Сберкасса союза вспомоществования»... До наших дней такая табличка, выбитая на латунной пластинке с эмблемой города, висела на улице Вилоновской, в прошлом Александровской, близ рынка. Тогда, 100 лет назад, свои сберкассы имели трудящиеся не только промпредприятий, но и торговых домов, магазинов. Вот о чем говорится в уставе сберкассы служащих магазина Торгового дома Пиннекер: «Дать возможность всем служащим делать сбережения на случай смерти, тяжкой болезни, увольнения и потери способности к труду. Участниками кассы могут быть служащие магазина не моложе 21 года. Средства кассы образуются от 5% сбора с годовой зарплаты членов, от денежных поступлений владельца фирмы и фабрикантов-скупщиков. Все капиталы хранятся в Государственном банке и других кредитных учреждениях».(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2282,с.1). На 1910 год правление сберкассы из 6 человек зарегистрировало 21 пайщика. Председательствовал крестьянин Бузулукского уезда И.К.Чикин 32 лет, проживавший на Соборной, в доме 146. Известностью в городе пользовались сберкассы служащих магазина К.П. Головкина во главе с мещанином И.Г. Харченко, а также рабочих мельницы Торгового дома «Н.Е. Башкиров и Н-ки».(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2598,с.19).
Профсоюзное движение быстро разрасталось, охватывая все новые направления и профили. Возникла потребность в создании «Общества покровительства лицам, освобожденным из мест заключения». В уставе читаем: «Помогать возвращаться на путь честной жизни, материально поддерживать семьи заключенных и ссыльных, снабжать одеждой, пищей, медицинским пособием, рабочими инструментами, выдавать ссуды и денежные пособия, вести поиск работы, содействовать в размещении заболевших и престарелых по приютам и больницам, подыскивать дешевые и даровые квартиры нуждающимся, оказывать содействие в выдаче видов на жительство и проходных свидетельств. Общество имеет право открывать приюты, столовые, дома трудолюбия, мастерские, приобретать имущество, принимать пожертвования, получать отказы по завещанию. Члены общества разделяются на почетных, то есть пожертвовавших не менее 1000 рублей, действительных и сотрудников».( ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2256,с.5). В 1911 году председателем общества избрали потомственного почетного гражданина 53 лет Афанасия Абрамовича Шишлова, проживавшего на улице Л.Толстого, 27, в собственном доме. Заместителем стал Н.В. Каменев, прокурор Самарского окружного суда, секретарем – Н.П. Богоявленский, протоиерей тюремной церкви.
С начала века большую активность развило мусульманское благотворительное общество. Вот чем оно занималось: «Просвещение лиц магометанского вероисповедания по вопросам экономики, политики и права, издание специальной литературы на родном языке, соблюдая законы о цензуре, открытие школ, библиотек, клубов, содержание стипендиатов в высших учебных заведениях, устройство санаториев для бедных учащихся и обеспечение нуждающихся хорошим питанием, оказание помощи бедным, проведение публичных лекций, литературных вечеров. Общество обладает правом приобретать недвижимость, получать дары по духовным завещаниям, отчуждать собственность в полное наследование». Возглавлял мусульманский союз Муртазин Мухамет Фатых Шигабетдинович 37 лет, проживавший на Казанской, 77.
В помощь сельскохозяйственным труженикам в декабре 1911 года сформировался союз пчеловодов, садовников и огородников. Председателем стал губернский секретарь Иосиф Иванович Дудинцев, проживавший на Уральской, 123. Товарищем председателя избрали почетного гражданина Василия Федоровича Балясникова, Заводская, 83. Активными членами являлись священник Троицкой церкви Иван Иванович Андреев, Предтеченская, 92, потомственные почетные граждане Михаил Александрович Стратонов, Дачная, 3, Илья Иванович Решетников, Самарская, 67, Алексей Ильич Егоров, Дворянская, собственный дом, Иван Львович Санин, Дворянская, собственный дом... В уставе значилось: «Содействовать развитию и усовершенствованию пчеловодства, садоводства и огородничества, не прибегая для этого к субсидиям и пособиям от правительств и общественных учреждений. Обсуждение разнообразных вопросов на собраниях, съездах, снаряжение экспедиций и проведение экскурсий. Издание собственного периодического журнала, учреждение музея, опытных пасек, садов, огородов, лабораторий для исследования новых методов хозяйствования, снабжение членов общества орудиями и машинами, создание кредитных товариществ, устройство выставок, аукционов, поощрение трудов и заслуг, награждение дипломами и медалями».(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2293,с.35).
К 1917 году в Самаре действовали самые разнообразные общественные организации: трудовое сельскохозяйственное общество «Мещанин», эстонское экономическое общество, профсоюз биржевых артелей, христианский студенческий кружок, общество взаимопомощи китайских граждан, экономическое общество трудовой интеллигенции, товарищество садовников, общество русских музыкантов, уездный учительский союз, профсоюз кучеров и сторожей, общество эсперантистов, союз квартиронанимателей, союз инвалидов, агропромышленная кооперация, общество благоустройства в дачной местности «Барбашина поляна», союз журналистов, газетчиков, издателей и любителей печатного слова. Мы перечислили лишь малую часть зарегистрированных профессиональных союзов, которые вместе и составляли в то время формирующееся гражданское общество Самары.
В то время в Самаре вовсю расцветал капитализм и горожане научились жить при нем. При капитализме всегда существуют две тенденции: одна явная, другая – скрытая. На поверхность всегда выходит индивидуализм, эгоизм как яркая черта рыночных отношений, отсюда и сатирический лозунг «Человек человеку – волк». Наши предки, однако, поняли великую истину – один в поле не воин, и победить в рыночной конкуренции может лишь система, организация, семья (мафия), а не отдельный рвач-собственник. Поэтому за внешним эгоизмом самарцев скрывалась широко развитая корпоративность, коллективность, которая и создавала устойчивость как в коммерции, так и в жизни.

Единство вокруг Адамова яблока

Россия не была родиной терроризма. Алжирские националисты бросали бомбы во французских солдат, баски подрывали Испанскую империю, индийские сипаи и палестинские евреи также не слишком по-доброму относились к британской администрации. Национально-освободительное движение частенько использовало экстремистские методы ведения борьбы в условиях, когда противник имел слишком большое материальное преимущество, но это война этносов. Также радикализм подчас проявлялся в межрелигиозных конфликтах. Терроризм в России был принципиально иного свойства. Он не являлся ни национально-освободительным, ни религиозным. Представители главной, цементирующей великоросской нации вставали на путь бомбометания в собственное государство. При этом они не щадили ни чиновников, ни интеллигенцию, ни случайных прохожих на улице. В чем причина этого феномена? Мы сделаем свое предположение.
В России азиатская деспотия реформировалась в особенное номенклатурное государство. Национальные интересы оказались подавлены, стали вторичными по отношению к интересам господствовавшей касты, оформившейся в дворянское сословие со своими исключительными привилегиями. Где еще в мире найти такую страну, у которой хозяева жизни презирают собственный язык и неписаным законом межличностного общения становится французский? Для укрепления собственной власти космополитичная номенклатура, в которую входили татары, поляки, немцы, французы, шотландцы, голландцы, подавляла развитие русского национального самосознания. Такое давление породило особое славянофильское движение в среде самого дворянства. Однако номенклатурная жесткая кристаллическая решетка безмерно сковывала общество, искажала его нравственно и физически.
Гигантская самодержавная полицейская система стояла на страже устоев. Россия задыхалась в этом имперском безвоздушном пространстве. Русское самосознание, как трава сквозь асфальт, и стало прорываться с помощью бомб. Безысходность ситуации заключалась в том, что любая политическая либерализация порождала центробежные силы со стороны национальных окраин. Сама же объединяющая русская нация за века деспотии и несметное количество колониальных войн ослабла и истощилась. Наиболее активные и передовые личности ощущали полную безысходность, а потому уходили в террор подобно китам, которые выбрасываются на берег. Империя в условиях демократии – это полный крах, распад вплоть до отдельных городов. Сохранение самодержавия – это вырождение его в совершенно космополитический режим, который вольно или невольно станет игрушкой в руках сильных, национально осознавших себя государств. России как воздух нужна была новая объединяющая идея. XX век предложил на выбор красный или коричневый фашизм. Нацистский вариант фашизма в многонациональной стране невозможен по определению, а потому широкая дорога к победе открылась ленинизму, троцкизму и сталинизму, построенным на классовом антагонизме. Однако представители крайне правых сил все-таки пытались разыграть черносотенную националистическую карту.
В конце 1900 года оформилась первая националистическая организация в масштабах империи под названием Русское собрание. В руководство вошли люди высшего света – князья Голицын, Апраксин и Шаховской, университетские профессора, журналисты, приближенные ко Двору чиновники и генералы. Они ставили задачу пропагандировать русскую идею. Однако, как и свойственно представителям номенклатуры, эти господа верили в формулу «Православие, самодержавие, народность». Хороши националисты, у которых национальное стояло на третьем месте. В отношении православия, они также оказались непоследовательными псевдорусскими шовинистами. Так, согласно взглядам этих теоретиков священники должны были читать Библию для народа на церковнославянском, почти непонимаемом языке, при этом чтение Библии на русском, они полагали, невозможно и крайне опасно для «глупого русского народа».
В марте 1905 года сформировался Союз русских людей, а в ноябре того же года – Союз русского народа. Последнюю организацию возглавил доктор Дубровин. Его идеи поддержали представители высшей номенклатуры – князья Гагарин, Шереметьев, Мещерский, Урусов, историк Д.И. Иловайский, сын поэта А.А.Майков и представители Синода. Доктор Дубровин проявил себя ярким организатором и создал около трех тысяч отделений своей партии по всей Империи уже через год. Членский взнос за год составлял 50 копеек. С его подачи партию стали называть «Черной сотней». «Черный» со времен Московского княжества означал народный. Сотня – это боевая единица у казаков. Московское отделение, возглавлявшееся бессарабским помещиком Владимиром Митрофановичем Пуришкевичем, в конце 1906 года выделилось в отдельную организацию под названием «Союз Михаила Архангела». В дальнейшем от Дубровина откололся курский помещик Марков, создавший свою группу.
Главным идеологом черносотенцев стал хитрый политик и яркий оратор, публицист и поэт В.М. Пуришкевич. Он любил ходить в народ и проверять на месте свои постулаты. Объектом социологического и психологического исследования являлся для него Охотный ряд в Москве. Это был старинный рынок, где концентрировалась мелкая буржуазия – лавочники, спекулянты и перекупщики, одним словом, грубый люд. По мнению Пуришкевича, единство свое Россия могла найти лишь в идеологии низшей части среднего слоя. Черносотенцы хотели возвращаться к какой-то одной им ведомой «золотой старине», к временам Земских соборов взамен парламентаризма. Выборы они вообще считали предвестником революции. Крайне правые отвергали капитализм, считали буржуазию вредной для всего русского. Золотой стандарт они называли бесовским началом. Этими взглядами они входили в противоречие с либеральным министром финансов графом Сергеем Юльевичем Витте. Последнего черносотенцы считали чуть ли не врагом народа.
Опорой России они видели крестьянство с его общинным образом жизни. Реформатор Петр Аркадьевич Столыпин попадал на мушку их жесткой критики за попытку изменить коренным образом уклад деревни и взорвать общину путем выведения селян на хуторской образ жизни и производство товарного зерна. Рынок вообще черносотенцы считали порождением дьявола, впрочем, как революционное движение. За всеми революционерами они видели руку Ротшильдов, Морганов, Рокфеллеров и всего мирового еврейства. Второй книгой после Библии были для них «Протоколы сионских мудрецов». П.А. Столыпин попал у них в еще большую немилость, когда будучи министром внутренних дел создал комиссию из квалифицированных экспертов по анализу этого документа. Выводы оказались неутешительными – полная подделка, о чем было донесение Императору. Последний сказал, что нельзя осуществлять чистое дело грязными руками и запретил ссылаться на «Протоколы». Ради истины следует сказать, что в речах и статьях лидеров черносотенного движения нельзя найти прямых призывов к убийствам, погромам, поджогам и избиениям противников. Часто совершенно другие люди, порой обычные уголовники, прикрывали свои кровавые дела черносотенными флагами.
В Самаре действовало представительство «Союза русского народа имени Святого Алексия» и «Союз русского народа». Сюда поступала черносотенная литература, включая журнал «Кнут», который угрожал, что будет хлыстать налево и направо революционеров и царских генералов, губернаторов и прочих чиновников-бюрократов. Красочный журнал обращал внимание яркими карикатурами типа: подлый революционер-бомбист вбегает в европейский банк с вопросом: «А где здесь можно Россию продать?» На его страницах немало анекдотов, например: сидит русский купец в ресторане с компаньонами и рассказывает: «Мне ночью страшный сон приснился – покупаю в магазине рябчиков, а мне на сдачу американские доллары дают». Друзья спрашивают: «Ну, у тебя и случилось, как же дальше?» - «Да стошнило». Подобные журналы приходили по адресу именитых самарских купцов, таких как бакалейщики братья Алексей и Николай Егоровы, супруги Угловы Федор Гаврилович и Елена Савельевна, Петр Алексеевич Сидоров. Все они находились в руководстве черносотенного движения города. На 1913 год полицмейстер информировал, что всего в городе 43 члена самарского «Союза русского народа имени Святого Алексия». Председателем является Николай Васильевич Шишканов, проживающий по Самарской в доме 156. Полицейские чины имели явное указание сверху поддерживать черносотенцев. Так, для празднования 300-летия царствования Дома Романовых правительство отчеканило специальную медаль, которой предписано было награждать ярых националистов.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2610,с.68). Самарские полицейские архивы хранят список получивших правительственную памятную награду – светло-бронзовую медаль. Вот они - поощренные: М.И. Морозова, крестьянка 16 лет, М.С. Сигаева, крестьянка 15 лет, Г.П. Сафонов, мещанин 19 лет, всего 18 человек.
Из столичного МВД постоянно летели депеши с одним и тем же вопросом – увеличилось ли количество крайне правых организаций? Открылись ли представительства «Союза Михаила Архангела» и Дубровинского союза русского народа? Если нет, то почему? Губернатор регулярно отвечал, что новых организаций нет и количество членов не увеличивается. Для пропаганды русской идеи Министерство внутренних дел от 8 апреля 1911 года и 19 декабря 1912 года рекомендовало в качестве настольной для каждого полицейского отряда и полицейского управления изданную Русским народным союзом имени Михаила Архангела книгу «Русская скорбь» о доблестных сынах, погибших от рук крамольников в смутные годы за царя и Родину... Снабдить книгами всех нижних чинов городской и уездной полиции, а также бесплатно раздать городовым и чинам полицейской стражи.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2610,с.39).
Без поддержки полицейских самарские черносотенцы исчезли бы как сон, как утренний туман. Город купцов и промышленников только пожимал плечами при разговорах об осуждении капитала и золотого тельца. Какие муки наверняка испытывал в душе преуспевающей бизнесмен Алексей Ильич Егоров. С одной стороны, он ездил в Париж, где получил на выставке золотую медаль за собственную расфасовку чая, а с другой стороны - должен был клеймить прогнивший Запад.
В поддержку крайне правой идеологии царь решил ввести свастику на новых денежных купюрах. Позже большевики обнаружили заготовку и, чуть изменив, пустили в дело при министре финансов Пятакове. Николай II ради русификации военного мундира распорядился создать фуражку в форме шелома витязя. Большевики также приспособили это новшество в качестве буденовки, прилепив звезду Соломона. Для эскадронов смерти Император принял новую эмблему в виде «Адамова яблока», то есть черепа со скрещенными костями. Самарчанка М.П. Варламова рассказывала, что во время I Мировой войны по городским улицам прогуливались бравые молодцы с такой устрашающей эмблемой на кокарде и петличках. Более того, попадались офицеры со свастикой на рукаве, причем она располагалась в обратную сторону по сравнению с нацистским знаком.
Как видит читатель, роль черносотенного движения в общественной жизни города практически равна нулю. Тем не менее, мы не раз слышали об ужасающих погромах, чудовищных акциях, которые проводили в Самаре крайне правые. Некоторые высказываются, что черносотенцев были многие тысячи, в эти организации, мол, записывались целыми рабочими дружинами. Якобы весь пивзавод А.Ф. фон Вакано являлся коллективным членом боевиков. С архивом спорить бесполезно. Интересно просто знать – кому выгодно пугать угрозой русского фашизма.
Возможно, современные самарцы все еще находятся под воздействием мифов, созданных рядом советских историков. Так, прокоммунистический исследователь Н. Сперанский, касаясь общественной жизни Самары до Октября, в черносотенцы записывал всех подряд: и кадетов, и октябристов, и члена Госсовета А.Н. Наумова, и депутата Государственной Думы М.Д. Челышева, и предводителя дворянства А.А. Чемодурова. Установление порядка в городе при помощи казаков и Березинского полка в декабре 1905 года называется разгулом черносотенщины и фашизма. В Империи, не имеющей метрополии, национальная идея становится пародией, а ее носители выполняют роль стрелочников, на которых сваливают все чужие грехи и неудачи.

«Волжская горчица»

Вот и не вышла замуж черносотенная православно-великоросская идея за российский простой люд. Видно, тот был не слишком уж набожным и не слишком великоросским. Действительно, кто являлся одним из главных героев народных анекдотов? Разве не поп-толоконный лоб, вспомним хотя бы А.С. Пушкина. А уж что касается русскости, то потряси любого - и из него то татарин выпрыгнет, то чемерис, а то буртас. Такая уж судьба. Если б не эти преграды и свадьба состоялась, то мир бы затрепетал. Самодержавие не смогло поставить на службу разгульную хулиганскую народную душу. Черты, свойственные штурмовикам, остались на бытовом уровне. В Самаре этот дух проявился в форме горчишного братства.
Старожилы до сих пор вспоминают об удалых парнях, которые наводили ужас на самарского обывателя начала нашего века. Их звали самарскими горчишниками, или просто «горчицей». Ими пугали непослушных детей. К.П. Головкин, имевший с «горчицей» не одну неприятную встречу, так их описывает: «Одевались они в черный костюм, короткий пиджак, брюки и штаны. Лакированные, блестящие на солнце голенища сапог, иногда жилет, вышитая или ярко-цветная навыпуск рубаха, подпоясанная шнуровым поясом непосредственно с кистями, видными из-под пиджака. На голове картуз, изменявшийся благодаря моде: то с широким блинообразным верхом, то совершенно почти прямой. Картуз одет небрежно, лихо, далеко назад. Он не захватывает густой, спустившийся низко на лоб, клок волос – челку. За голенищем сапога или нож, или гирька на проволоке. Лицо красноватое, заветренное, грубое, совершенно не интеллигентное, кажется звероподобным, с резко выступаюшими жевательными мышцами, способными во время драки откусить нос или палец у своего противника. Походка качающаяся с боку на бок, как у выпившего, задевающая прохожих».(ГАСО,Ф.815,оп.2,д.7,с.4)
Ходили горчишники стайками, подчинялись законам горчишного братства. Они были агрессивны, нахальны и повсюду демонстрировали право сильного. Каждая группка имела своего признанного вожака, самого отчаянного и крутого из них. Но горчишниками их звали потому, что в критических ситуациях, когда противник наседал или в дело вступали полицейские, кто-то кричал: «Атас!» и высыпал в лицо неприятелю пакет с горчишным порошком. Используя замешательство, хулиганствующая ватага мгновенно растворялась в самарских проходных дворах.
Интеллигенция до смерти боялась этих ребятишек, видя в них какую-то животную, природную изначальную силу. Никто не знал, куда эта сила будет направлена, за каким главарем пойдет и что будет рвать и кромсать. Вот как это передал в своих записях граф Алеша Толстой, получавший тогда знания в самарском реальном училище и на городских улицах: «Из бродящего теста жизни выпирали чудаки, каких прежде не бывало. В Самаре на главной улице похаживали со свинчатками слободские горчишники, пошаливали за речкой Самаркой. Оборванцы на пристанях стали дерзкими, пели такие страшные песни, что мирный обыватель едва уносил ноги. Жить становилось беспокойнее. Молодые силы томились - развернуться бы, но как? Побороться, но с кем? Ударить, но в чью рожу? Казалось, вот-вот, - скажется заветное слово...» Но заветного слова, захватившего бы душу ухаря, у правительства не находилось, да и не могло найтись. Братва отвергала власть, полицию, царя, Бога. Сотрудничество с государством считалось среди горчишников тяжким грехом, за который могли и ножиком «пописать».
Кто же такие они были, эти лихие ребята? Конечно, люмпены, маргиналы, молодежь без средств к существованию, без будущего и прошлого. Их отцы приходили в Самару из деревень на заработки, да тут и оставались. Уже не деревенские, но еще не городские, без каких-либо трудовых навыков, без образования. Голытьба научилась выращивать на своих огородах красный стручковый перец, молола его и продавала на базарах под названием «Волжской горчицы». «Едучее растение» высевалось на возвышенных местах береговой полосы, позади Спасо-Преображенской церкви, а также за Соколовской мельницей, начиная от ул. Духовной до Журавлевского спуска к Самарке. Красный перец формировал в сознании пацанов воровскую натуру. Родители заставляли их идти торговать острым зельем. Старшие товарищи учили смешивать горький порошок с тертым кирпичом для большего «навара». Появлялись неучтенные деньги, увеличивались запросы, и мальчишка вставал на преступный путь, а тут компания...
Горчишники делились на «Западных», «Дубровных» и «Сокольничьих». Эти кланы жестоко дрались между собой за власть над городом. Молодежная преступность имела четко очерченную структуру. Каждый двор оформлялся в шайку. Несколько дворов после ряда побоищ выдвигали своего главаря. Несколько таких главарей со своими отрядами в результате потасовки признавали хозяина улицы. Он обкладывал всех своих подчиненных налогом и придумывал различные хулиганские выходки. Так, на Казанской лежало огромное тяжелое бревно от волжского осокоря. Горчишники каждую ночь клали его поперек дороги. Утром телеги не могли проехать, возникал затор. Десяток дворников с трудом освобождали путь. На следующую ночь горчишники снова клали бревно поперек дороги. Так продолжалось до тех пор, пока городская дума не выделила денег, и тогда злосчастное дерево распилили. Другим «милым» развлечением «горчицы» было кидать леску с рыболовными крючками в прогуливающихся нарядных дам по аллеям Струковского или Александровского сада. Полиция не вмешивалась, приговаривая: «Лишь бы другим не занимались». А это «другое» тоже было.
Горчишники устраивали игрища в кабаках, дикие пьянки. Если заплатить было нечем, они начинали потасовку с рабочими или солдатами, а потом разбегались, бросив на месте побоища своих пьяных и зачастую беременных подружек-марух, или, как их называли, перышниц. Самарские перышницы не уступали своим кавалерам по хулиганским выходкам. Читаем полицейский протокол: в Струковском саду прогуливались две барышни. Они были слегка под хмельком и громко нецензурно выражались. К ним подошел полицейский и сделал замечание. Тогда одна из дамочек расстегнула кофточку и вытащила огромную, как спелая ташкентская дыня, грудь. Леди оказалась кормящей матерью и, нажав на сосок, брызнула в лицо полицейского молоком.
По ночам в Запанском раздавались страшные крики, женские вопли, полуголые мужики бегали друг за другом с топорами и ножами. Слышалась гармонь, и пьяные голоса распевали частушки: «На Коровьем острове били Веню веслами - пока били, за что били – забыли», «Кто мне морду разобьет – по Соборной не пройдет», «Меня девки на Панской крепко вдарили доской, а потом и говорят – познакомиться хотят», «Меня девка так и сяк, а я ее об косяк», «Есть такие голоса, аж подымуть волоса», «Гармонь нова, крышка стерта- гармонист похож на черта», « Кто нас с милкою разлучит, тот сосновый гроб получит».(ГАСО,Ф.558,оп.1,д.5). Подбадривая себя дешевым венским пивом и портвейном, горланя: «Расступись, братва идет! Кто не спрятался – я не виноват!», ватаги горчишников направлялись к центру города, где жили респектабельные господа. Там начинался кошмар. Обмотав руку полотенцем, хулиганы проносились по улицам, разбивая стекла на первых этажах. Слыша звон разлетевшихся окон, обыватели говорили: «Опять вечерний звон». Сильные и здоровые парни, потомки вольных казаков, вырывали фонарные столбы, разбивали электрические лампочки. Вот как вспоминает эти стародавние времена в письме к И.А. Груздеву пролетарский писатель А.М. Горький: « Скиталец — в стихах, а я — в прозе, мы действительно резко писали о молодежи, включая в одни скобки и студентов и «горчишников» — молодое мещанство хулиганского направления. Летом 95-го в окруж¬ном суде судилась и была осуждена группа «горчишников», которые изнасиловали и убили девицу добропорядочного поведения».
Особую ненавистью питали хулиганы к самарскому трамваю. В рапорте в городскую управу от 25 августа 1915 года отмечается: «Во время дежурства по 5-му маршруту в 20.00 ... кто-то крикнул: «Бой». И толпа набросилась на меня, наносили удары по голове, лицу. Контролер С. Дмитриев». «Рабочий мастерской Жуков избил Горшенину за замечания». В докладной от 5 сентября разводящих Рудалевича, Милашенко, инструктора Петровского, контролеров Дмитриева, Короленко звучал крик отчаяния: «Они с руганью и побоями обрушились на меня. Я бросил службу... Рабочие набросились на кондуктора у Артиллерийских казарм – я убежал... Толпа... закричала: «Вот еще один начальник, бей его, им надо свернуть головы». Жалобы шли потоком: «28 сентября 1916 г. при посадке в вагоны трамвая и при проезде в них учиняют бесчинства, оскорбления и избиения служащих трамвая, в том числе и в центре города. Публика висит на ступеньках, на предохранительных сетках, буферных фонарях... Люди падают с сеток; ушибы головы от столбов, кто едет с левой стороны выгона, держась руками за ручки площадок». (ГАСО,Ф.465,оп.2,д.54). Отчаянные горчишники, бахвалясь друг перед другом, мешали вагоновожатым вести трамвай и своевременно тормозить, выхватывая руль и нажимая на различные рычаги без всякого смысла. Из-за этого трамваи сходили с рельсов и на поворотах сталкивались.
Иногда горчишники устраивали целые показные спектакли, бросая вызов властям. С октября 1914 года в Самаре был введен «сухой закон» с подачи городской думы. Горчишники не могли этого обойти. Вот что писала газета «Волжский день» в конце того же года: «На Ильинском базаре против народного театра «Эльдорадо» собралась большая толпа народа, из которой выделилась компания в пять человек, торжественно неся перед собой бутылку с водкой и стакан. Они подошли к проходившим мимо чиновникам и, демонстративно потрясывая бутылкой, обратились со словами: «Как ни запрещалось не торговать и не пить водки, а мы все равно ее достали! И знаем, где достать!»... После этого отошли от чиновников и, усевшись тут же на площади, стали распивать водку».
О некоторых паханах из полууголовного мира «горчицы» ходили легенды. Ряд имен лиходеев сохранились в народной памяти. Таков знаменитый Кузя, который любил отбирать бутылки с горячительными напитками у отдыхающих в Александровском саду. Он не просто выхватывал бутылку и убегал, а нагло и бесцеремонно собирал дань. Кузю не смущало присутствие полицейских. Только обыватели разложат закуску, поставят напиток, а тут из кустов страшная морда появляется. Туловище огромное, ручищи длинные, суставы на толстых мясистых пальцах сбиты от постоянных драк и голос хриплый, утробный: «Сынки, кто меня не уважает?» Сопротивления обычно не оказывал никто. Не меньшим силачом был пахан Мамоша. Приземистый, с фигурой гориллы, с разлившимся выражением идиотизма на красной физиономии, он наводил ужас на окружающих. Он любил заваливаться с друзьями во дворы, где справляли свадьбу или именины. «Горчица» садилась на лучшие места и опустошала весь стол. Хозяину дома, трясущемуся от страха, разбойники говорили ласково: «Мы к тебе из уважения пришли, любим тебя, давай дружить», и при этом они хлопали несчастного пудовым кулаком по спине, из дружеских чувств, конечно. К их чести заметим, что после таких визитов в этом доме стекла не били, ворота дегтем не мазали, и мелкие шпанята по погребам не лазили. Формула проста: уважил – заслужил.
Иногда подобные монстры входили в противоречие между собой. Соглядатаи доносили полицмейстеру, что возможна массовая драка. Город оказывался чуть ли не на осадном положении, улицы патрулировались конными казаками, а главари сходилась где-нибудь на Косе, ведя за собой целые армии враждующих горчишников. Самарский старожил Н.В. Жаров вспоминал, что однажды за его домом у Журавлевского спуска, на берегу Волги сошлись для разработки две такие банды. От каждой толпы, стоявшей друг против друга, вышли атаманы. Они встретились и долго о чем-то говорили. Вдруг один выхватил револьвер и выстрелил собеседнику прямо в грудь. Тот упал, кулак разжался, и из него покатилась по камням бандитская заточка. Потеряв главаря, его сподвижники ретировались, унося на руках убитого.(Личный архив Н.В. Жарова).
Похороны именитых горчишников превращались в настоящее действо. Сотни товарищей собирались у дома, перекрывали близлежащие улицы, случайных прохожих останавливали, давали стакан: «Выпей за помин души». Попробуй откажись.
В колонках новостей местных газет горчишники были постоянными героями: то они закатили мордобой на Панской, то отлупили городового, то забили палками купца. Если где-то хулиганство, обыватель не сомневался – это дело рук горчишников. Они прочно вошли в городской фольклор, стали местной достопримечательностью. Слава о них распространялась по Поволжью и дальше. Здесь помогала железная дорога. Ватаги «горчицы» вваливались в вагоны Туркестанского поезда, и билетов у них не спрашивали. Появившись в солнечном Ташкенте, они врывались на Алайский рынок и грабили торговцев. Прихватив мешки с урюком, изюмом и орехами, «крутые» направлялись восвояси. Узбеки кричали им вслед с ужасом: «Самара – шайтан». А последние курили травку под стук колес.
Дворянин Самойлов в честь волжских хулиганов даже свой сатирический журнал назвал «Самарский горчишник», чтобы читатели чихали от острых шуток и злых фельетонов, рассыпанных на страницах издания.
Горчишное братство исчезло после Октябрьского переворота, оно оказалось востребованным Советской властью и дружно влилось в ряды чекистов, чоновцев, комсомольцев и прочих строителей новой жизни. А кто, как вы думаете, другой громил городские кладбища, надевал на палки черепа, делал бордюры из надгробных плит? Кто ходил по квартирам с наганами, экспроприировал женщин и собственность, взрывал церкви и сжигал иконы, получая за это комнату в бывшем барском доме, паек и номенклатурную должность?

Медведь пришел – медведь ушел

У русских гусар была когда-то такая игра – компания офицеров садилась за большой круглый стол и каждому наливался стакан водки. Все выпивали за здоровье Императора, потом еще стакан. Вдруг командир кричал: «Медведь пришел!». Все бросались под стол. Потом командир снова кричал: «Медведь ушел!». Гусары вылезали из-под стола, рассаживались по местам и снова по стакану за здоровье Императора. Командир вновь кричал: «Медведь пришел!». Странная сцена повторялась. Игра шла до тех пор, пока за столом не оказывался единственный офицер-победитель, а его товарищи мирно похрапывали на полу. Вот так примерно государство играло со всей страной, заставляя хлебать неразбавленный дикий бюрократизм. С каждым криком «Медведь ушел!» с земли поднималось все меньше и меньше здоровых живых сил.
Николай II мечтал стяжать славу преемника Александра II и выполнить завещание последнего, в котором говорилось, что последователь подарит России политическую свободу, как когда-то освобождение от крепости. Для проведения политических реформ молодому либеральному царю необходимо было знать полную демографическую и этнографическую картину народонаселения. С этой целью в 1897 году была проведена первая в истории Империи полная перепись населения.(ГАСО,Ф.153,оп.3б,д.1000,с.16). Интеллигенция с радостью подхватила эту идею, понимая, что за ней последуют коренные изменения. Такие известные писатели, как Антон Павлович Чехов и Лев Николаевич Толстой, лично ходили по домам как переписчики, причем последний осуществлял это в Самарской губернии.
Однако простые люди настолько уже не доверяли государству, что восприняли перепись в штыки. Одни полагали, что переписчики - это тайные доносчики, которые, придя в дом, все вынюхают, высмотрят, а потом навалятся новые налоги и полицейские приставы. Другие считали перепись сатанинским делом, чуть ли не предтечей пришествия антихриста. Переписчиков они называли иудами, а бумаги с записями - Каиновой печатью, чертовой меткой. В Самаре Мещанский, Запанской поселки, новый Оренбург посещались переписчиками только в сопровождении полицейских нарядов. Бунта в городе не произошло лишь потому, что военный гарнизон находился в полной боевой готовности. Все напоминало осадное положение, будто враг у ворот.
В сельской местности дело миром не обошлось. Обратимся к полицейскому самарскому архиву. Рапорт помощника Ставропольского уездного исправника Самарскому губернатору: «...среди татарского населения происходят сильные волнения по поводу предстоящей всенародной переписи. Само население выгоняет переписчиков и наносит побои муллами, старающимся разъяснить цель и смысл переписи...». В деревне Боровка Ставропольского уезда волнения перешли в настоящий бунт, усмирять который в течение пяти дней пытался земский начальник Шишков вместе с 30 вооруженными полицейскими. Но, увы. 13 января 1897 г. генерал Запорожченко отправил на помощь две роты Борисовского резервного батальона в составе 100 нижних чинов, четырех офицеров и одного врача. Лекарство в виде солдатских штыков оказалось бесполезным перед разъяренными крестьянами. Для устрашения бунтовщиков генерал-майор Иванов направил из Пензы карательную роту из 50-й резервной бригады. С тех пор в Самарской губернии долгое время был популярен такой черный юмор – если кто-то где-то шумел, то ему кричали: «Ну, кто еще здесь не переписался?!». Несмотря на сложности и негативное отношение населения, перепись, проходившая с 13 января 1897 года по 28 мая 1898 года, выявила следующую картину: в Самаре проживало 91 672 человека, всего горожан в губернии насчитывалось 163 924, а сельского населения выявлено 2 707 322 человека.
Перепись показала также большую пестроту социальных групп и общественных интересов. В губернии проживало 2 718 потомственных и 3 411 личных дворян, потомственных почетных граждан из купцов – 1101, личных потомственных граждан – 1 734, остальных купцов – 4 248. Мещане составляли 157 329 человек, ремесленников было 5 753. По религиозному признаку общество делилось так: православных – 2 046 830; единоверцев – 5 971; раскольников – 90 967; католиков – 64 893; лютеран – 131 311; прочих христианских исповедей – 47 905; магометан – 255 492; евреев – 1 339; идолопоклонников – 3 538; прочих нехристианских исповеданий – 2 334.
Такой разношерстный социум требовал необычной консолидации и мощных центростремительных идей. Однако царь, увидев в переписи великую мощь Империи, решил подождать с политической реформой и вместо Конституции начал войну с Японией. Царь полагал, что маленькую азиатскую страну можно, как говорится, шапками закидать, мол, кто мы, а кто они. Поражение русской армии под Мукденом, капитуляция Порт-Артура явились шоком.
Самый популярный самарский анекдот 1904 года. «В трактире задерживают двух пьяных и волокут их к полицмейстеру. Те говорят: «Мы – японские диверсанты, приехали взрывать Александровский мост». Полицмейстер не верит: «А зачем тогда в кабаке напились и про это кричали?». Мы зашли в кабак перекусить, а там портрет какого-то дурака висит. Спрашиваем: «Кто это?». Отвечают: «Наш Император!» Тут и напились с горя: не звери же вредить стране, которой так не повезло с Императором».
Монарха ругали все сословия. Вот обычное дело жандармского управления за 1904 год. В гости к односельчанину Бугурусланского уезда незвано пришел пьяный Амос Самойлович Царьков, начал материться. Ему сделали замечание. Тогда он сказал: «Я никого не боюсь и никого не признаю, никаких законов не признаю, не признаю даже царя, не боюсь его, вот чего ему». Он согнул руку в локте, а правую положил выше левой руки и показал кулак левой руки. Заявление написал Алексей Гаврилович Рябцев. Верноподданный доносчик приписал, что за сохранение тайны поступка Амос обещал поставить две бутылки водки и дать два рубля.(ГАСО,Ф.468,оп.1,д.336,с.2). А вот как костерила верховную власть наша интеллигенция. В ресторане Жигулевского пивзавода на Саратовской, 86, подвыпивший актер малороссийской труппы Дмитрий Николаевич Силин-Кочерин 24 лет смешил публику историями, среди которых была такая, где в лицах говорилось: «Государь? Где государь? Это, по-вашему, Государь! Да это х... собачий! А где государь, я не знаю».( ГАСО,Ф.468,оп.1,д.342)
Не отставали от интеллигенции дворяне, тоже находившие теплые слова в адрес самодержавия. 15 мая 1904 года в полицейскую часть доставили пьяного потомственного дворянина, коллежского асессора Александра Михайловича Печенкина 34 лет. На самарском вокзале он бузил, ругался публичными словами, бил кулаком по портьере, гримасничал, называл Николая II ослом за дурацкое управление империей.(ГАСО,Ф.468,оп.1,д.334,с.10-19.)
А вот сын священника, фельдшер 30 лет Михаил Евлампиевич Архангельский в чайной Кинель-Черкасс ругался аж стихами: «Я жизнью не дорожу, исправника и министра на нож посажу». Когда посетители его спросили: «А Государя признаешь?», он прикинулся глухим: «Кого е...шь?» и добавил: «Кого не про...ешь, когда Россию пройдешь!».(ГАСО,Ф.468,оп.1,д.331,с.3). Самарская молодежь удивляла даже пожилых, видавших виды полицейских. Вот донесение жандармского управления: «7 января 1905 года в Коммерческом собрании на концерте в пользу недостаточных студентов после танцев и концерта студент 3 курса Харьковского университета Константин Константинович Зеленцов произнес речь, в которой призвал: «Долой самодержавие! Да здравствует свобода! Да здравствует социализм! Ура революции». Хор запел «Дубинушку». Среди поддержавших смутьянов были Слободчиков-младший, Алексей Слободенюк, Василий Степанович Кузнецов, И.И. Макаров, П.П. Подбельский – присяжный поверенный, Н.Н. Ершов – городской судья и другие. Дебоширы укрепляли свою смелость обильным спиртным, после чего Зеленцов с трудом передвигался, а потом и вовсе упал. Рядом с ним повалились и другие противники режима. В этом составе они были забраны полицией. Прокурор дело прекратил в связи с тяжелой формой алкогольного опьянения и полного беспамятства подследственных. (ГАСО,Ф.468, оп.1,д.454, с.10-16).Уважаемый читатель догадается, что не только алкоголь, но и высокое общественное положение смутьянов остановило следствие.
Самара гремела по всему Поволжью. Царские сановники боялись назначения сюда. Так, вице-губернатор И.Ф. Кошко вспоминал: «Самарская губерния, как это было видно из газет, стала ареной особенно сильных беспорядков. Тут происходили и убийства, и крестьянские погромы, объявлена была где-то республика, а в самой Самаре революция создала себе целую цитадель в Пушкинском народном доме, с которой очень долго приходилось носиться бывшему губернатору Засядко и все-таки кончить осадой и войсками. Сам Засядко, как говорили, за свою нерешительность должен был подать в отставку...
Я знал, что тоже весьма недавно в Самару был назначен после Засядко губернатором И.Л. Блок, бывший до того Гродненским губернатором. Хотя Блока я совершенно не знал и никогда не встречался, но слышал, что это хороший губернатор и что в Самару его послали, надеясь, что он с этой трудной губернией справится».
Осмотревшись на месте, И.Л. Блок стал посылать рапорты в Петербург, информируя: «Положение в губернии до такой степени серьезно, что не видно никакого просвета». Причину обострения ситуации он видел в провокационных выступлениях членов Государственной Думы, которые роняли престиж власти и обвиняли правительство как уголовного преступника.
Петру Аркадьевичу Столыпину шли депеши, что прокурор отказывается возбуждать политические дела, жандармский генерал безынициативен, а тюрьма практически открыта настежь. Революционеры запугали всех. Самарский вице-губернатор И.Ф. Кошко пишет: «В чем была сила этой таинственной кучки главарей, состоявших в значительной своей части из всяких недоучившихся юнцов? Понять это, опираясь на законы логики, совершенно невозможно. Происходило что-то стихийное, предназначенное России роком. Точно сумасшествие овладело волей людей и толкало их пренебречь своими кровными интересами во имя какой-то непонятной большинству химеры. Тон задавали неуравновешенные мальчишки... В России участились террористические покушения, причем сплошь и рядом авторы таких покушений при подневольном укрывательстве смертельно запуганного мирного населения ускользали из рук правосудия. Разумеется, такая безнаказанность страшно окрыляла все преступные элементы».
Полицейские сбивались с ног в поисках террористов, а найти их было не трудно. Сын тюремного надзирателя Полканова хранил под боком у папаши целый склад оружия для боевиков. Купец Арефьев в подвале своего магазина содержал подпольную большевистскую типографию. Днем здоровался за руку с губернатором, ночью помогал отгружать листовки с призывом о свержении самодержавия. Сотрудник «Самарской газеты», редакция которой находилась на Алексеевской площади, потомственный почетный гражданин, дворянин Николай Петрович Ковригин сколотил подпольную группу социал-демократов.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.1612). В нее входили дворянин Р.Н. Дмитриев, корректор И.Ф. Демидов, типографский рабочий К.В. Калмыков, Л.Ильин и другие. Они как одержимые бегали по городу, втирались в доверие к «простому» люду, призывая свергнуть самодержавие. Излюбленным местом пропаганды являлись пивные и шинки. И.Ф. Демидов вспоминает, что рабочие за столиком долго и внимательно слушали пропагандиста, а потом говорили: «Ты лучше нам водочки, сынок, налей». Разочаровавшись в пропаганде с помощью слов, Леонид и Василий Ильины сняли дом на Ильинской, где в 1905 году стали изготавливать бомбы для террористов. Одна из так называемых «македонок» случайно взорвалась, разнеся полквартиры. Только тогда горе-химики попали под пристальный взгляд полиции.
Царь-либерал упускал драгоценное время, оставшееся для реформ и политических маневров. Маятник метался между абсолютной монархией и полной анархией, где страна становилась заложницей.

Неприметная невеста

Помимо неудачливой «Черной сотни» и кровавой эсеровщины, вокруг завидного жениха, российского люмпена, крутилась еще одна невеста, страшноватенькая, мелкорослая, с подозрительной родословной – Российская социал-демократия с маленькой буковкой «б». В русском языке буковка «б» вообще с дурным привкусом и даже неприличная. Однако эта невеста умела все свои недостатки превратить в достоинства.
Самара играла здесь значительную роль, почти свахи, так как лидер социал-демократов Владимир Ульянов не только числился помещиком Самарской губернии, но и сложился в этом степном краю как личность. Сидя на пенечке под фруктовыми деревьями, он изучал менталитет россиян и заочно получил диплом юриста в Петербургском университете. Здесь он показал себя как помощник присяжного поверенного Окружного суда, правда, ни одного дела реально не выиграл. Раскладывая шахматные партии с либеральным адвокатом А.Н. Хардиным, он показывал свое умение мыслить на много ходов вперед. Правда, опытный адвокат все равно ставил мат молодому Володе и при этом пытался учить его жизни: «Что-то на вас, молодой человек, наши купцы мало внимания обращают, а ведь у них большие гонорары за выигранные дела?» – «Ничего, батенька, пусть не обращают, это скоро я на них внимание обращу». Фраза оказалась пророческой. Кто бы мог в те времена подумать, что этот маленький рыженький картавенький юрист, попивавший пиво в кухмистерской А.Ф. фон Вакано, сбросит на Алексеевской площади с пьедестала Царя-Освободителя и встанет на его место.
В те времена В. Ульянов писал прекрасные политологические и экономические работы, такие как «Развитие капитализма в России». Именно в этом труде он пришел к потрясающему выводу, что Россия страдает не от капитализма, а от недостаточности его развития. Как говорится, не сказал, а припечатал на сто, на двести лет вперед. А потом были долгие годы эмиграции и страдания России его стали мало трогать. Интересовать начало другое – как обуздать эту «птицу-тройку», как перехватить поводья и гнать ее вожжами, куда глаза глядят.
Главным достижением стратегического ума В. Ульянова была разработка концепции партии нового типа. Особенность этого проекта заключалась в следующем. Любая предыдущая, действовавшая в мировой истории партия, как часть общества, вступала во взаимоотношения с властью и государством. Наш теоретик выдвинул принцип отрицания какого-либо взаимоотношения с царским самодержавием. Предполагалась полная законспирированность. Вторая исключительная особенность сводилась к тому, что вся остальная часть общества, не входившая в его партию, в том числе и все нравственные позиции, общечеловеческие ценности, включая национальные интересы и саму жизнь миллионов граждан, объявлялись химерами по сравнению с мировой революцией. Осмеянию подвергалась почти вся русская литература, включая и моральный выбор Ф.М. Достоевского, по которому слезы ребенка выше любой идеи, выше счастья всего человечества.
Наш марксист-практик полагал, что наоборот: страдания и смерть целых поколений – ничто перед высшей целью. Взамен гуманистической прозе XIX века Владимир Ильич поставил задачу завалить Россию нелегальной подрывной литературой, где главная роль отводилась ведущему организатору и пропагандисту – нелегальной газете «Искра». Для деятельности такой партии требовались огромные финансы, и эту задачу В.И. Ульянов разрешил как Колумбово яйцо. Главные средства должны были поступать не из внутренних регионов, а извне. Умелый политик, он, понимая, что у Империи огромное количество внешних врагов, и поставил на поток дивиденды от геополитических противоречий. Он получал поддержку то из Лондона, то из Берлина, не чурался Токио и уж, конечно, Цюриха с Парижем. По сути дела, для своей партии нового типа он подыскивал зарубежных хозяев, как потерявшаяся собака ищет новый дом с кормежкой и ласками.
Партия нового типа должна была объединять всех отверженных, включая лиц без гражданства, и при этом обращать основное внимание на молодежь. Для привлечения новых сторонников такая боевая организация проводила массовые мероприятия по всем законам шоу. Откуда у большевиков в руках оказался такой гигантский опыт манипулирования общественным сознанием? Об этом можно только гадать, но их знания, вероятно, уходят к далеким «вольным каменщикам». Дадим слово политологу П. Кропоткину, знавшему проблему изнутри: «Женевские секции Интернационала собирались в огромном масонском храме. Во время больших митингов просторный зал мог вместить более двух тысяч человек. Храм служил... и народным университетом, и вечевым соборным местом. Одним из главных руководителей в масонском храме был Николай Утин, образованный, ловкий и деятельный человек. Утин принадлежал к марксистам. Жил он в хорошей квартире с мягкими коврами, где, думалось мне, зашедшему простому рабочему было бы не по себе». Конечно, П.А. Кропоткин показывает начало пути к партии нового типа, но оно весьма красноречиво. Увидев судьбу народников, погибавших на виселице за идею, Владимир Ульянов сказал: «Мы пойдем другим путем». А под этим понималось неплохое житье-бытье в цивилизованной Европе с обедами в хороших ресторанах. При этом сама грозная идея партии нового типа развертывалась по городам и весям Империи.
Летом 1902 года возникает комитет РСДПР в Самаре. В руководстве стояли В. Арцыбушев (кличка Маркс), А.Александров (кличка Свет) и другие. Они действовали в тесном контакте с Восточным бюро газеты «Искра», в котором работали К.К. Газенбуш, А.А. Шлихтер, Ф.В. Ленгник, С.Н. Кранихфельд...
О том, как развивалась их деятельность, можно судить по донесениям полиции: «18 февраля 1903 г. арестован рабочий-портной Л.П. Харад, работавший в частной мастерской. Харад организовал кружок с целью устроить забастовку 1 мая по заграничному календарю. При обыске у него обнаружено воззвание «Ко всем рабочим и работницам» и письмо из Лондона от политического эмигранта А.Д. Рапопорта. У Харада в его комнате часто собирались молодые люди-ремесленники, работавшие в частных мастерских. В числе посетителей были братья Арон и Осип Либерманы, их сестра Юлия, их однофамильцы И.С. и Б.И. Либерманы, С.Г. Цурилов, Абрам Д. Поляк, Фани Самош... По сообщению А.Д. Либермана, он был связан с С.Н. Кранихфельдом, от которого получал для кружка литературу. Для занятий с членами кружка была прислана гимназистка Анна Ратнер...» (ГАСО,Ф. 468, оп.1,д.248,с.26-50)
О том, как подпольщики строили в Самаре партию нового типа, рассказывает печатник И.Ф. Демидов, проживавший на Николаевской, 188, рядом с Ромашовской мельницей: «Самарская организация РСДРП была глубоко законспирирована. Самарский комитет имел связь только с руководителями самарских групп, а их насчитывалось три, так как город поделили на три района агитации: городской, механический и железнодорожный. Члены «ядер» как первичных ячеек на заводах, фабриках и мельницах были связаны только с членами групп, курировавших данное предприятие. Члены «ядер» не знали всех членов группы и не знали членов комитета РСДРП, а члены группы не знали руководство комитета». И.Ф. Демидов входил в группу, руководимую корректором самарской газеты Н.П. Ковригиным. Комитет поставил им задачу наладить производство листовок. Читаем воспоминания Ивана Федоровича: «Сначала решили использовать для этого гектограф и напечатали первую листовку «К самарским рабочим», которая заканчивалась словами «Смерть тиранам!» Но печатание на гектографе было дело громоздкое, малопродуктивное. Многие экземпляры отпечатывались неясно и были недоступны малограмотным рабочим. Вторая, третья, четвертая листовки отпечатывались уже на мемеографе, но тоже не удовлетворяли нас»(ГАСО,Ф.3500,оп.1,д.118,с.18-23). С весны 1903 года на Почтовой стала постоянно действовать большевистская подпольная типография, называвшаяся на жаргоне «техника». Иван Демидов, работая в губернской земской типографии, угол Заводской и Троицкой, сумел достать шрифт и краски. По его чертежам А.С. Александров изготовил печатный станок. Что же на нем издавалось? Читаем прокламацию: «Организуемся вокруг наших боевых партийных касс, пусть наши трудовые гроши, претворившись в типографский шрифт и бумагу, разнесут по всей России свободное печатное слово, которое откроет глаза тем нашим братьям, у которых они еще закрыты... Соберем с миру по нитке и сплетем покрепче ту веревку, которая затянется мертвой петлей на шее самодержавия».( Листовки и прокламации Самарского комитета РСДРП(б),1902-1917гг. Куйбышев,1959,с.17-18)
Типография отвечала и на события в стране. Так, после еврейского погрома в Кишиневе в апреле 1903 г. появилась такая листовка: «Союз еврейских и русских рабочих будет лучшим ответом на все ухищрения правительства и на его желание раздуть племенную вражду – наследие темного, грубого старого времени. Союз всего российского пролетариата, без различия национальностей, будет лучшей порукой близкого конца самодержавия и залогом наступления светлого царства счастья, мира, братства и свободы». Такие листовки разбрасывал социалист Магазинер на спичечной фабрике Л.Л. Зелихмана среди рабочих мельниц Бобермана, Шихобалова, Журавлева, Башкирова. Сам И.Ф. Демидов распространял собственную полиграфическую продукцию среди грузчиков порта. Он говорил со своими новыми знакомыми (в кабаке Портнова) об облегчении труда грузчиков с помощью вагонеток, на что получил ответ: все вредно, это лишит заработка, ведь чем тяжелее труд, тем больше платят. Надо разбить вагонетки. На вопрос Ивана Федоровича об охране труда грузчики заявили, что «жизнь свою берегут только богатые». Далее пошел разговор о ненадежности заработка сезонного рабочего и печатник подкинул несколько листовок. Грузчики, подобрав, закричали: «Это дворяне мутят воду, хотят вернуть крепостное право! Сынки аристократов с жиру бесятся!».
100 лет прошло, а эта народная правда удивляет, ведь большевики, взяв власть, по сути вернули крепостное право в деревне и установили рабство на великих стройках социализма. Пропаганда большевизма не складывалась, так как народ хотел жить своим умом. Однако бездарно проигранная война с Японией дала практически марксистам большие козыри. После удачно проведенной акции 9 января 1905 года, когда Царь трусливо спрятался от населения собственной столицы, а боевики из толпы открыли огонь по солдатам, что и привело к кровавому побоищу, ситуация обострилась. По стране уже не шептали, а кричали: «Царь, Николай кровавый предал!» Владимир Ульянов потирал руки – да, Романов сделал больше себе во вред, чем вся революционная пропаганда за полвека. В Самаре начались повальные забастовки и стихийные митинги.
Утром 1 мая 1905 года в Коптевом овраге лидеры социал-демократов провели большой митинг, на котором столкнулись взгляды радикально настроенных большевиков во главе с Б.П. Позерном и умеренными марксистами (меньшевиками), чьи позиции озвучил В.М. Потоцкий.(ГАСО,Ф.3,оп.233,д.1922.с.97). Большевики требовали прямых столкновений с полицией и четырьмя сотнями казаков, введенных в бунтующий город. Вечером того же дня 300 человек собрались в Струковском саду у летней эстрады и потребовали, чтобы военный оркестр исполнял революционные марши, включая Марсельезу. Требование подкреплялось антиправительственными выкриками и стрельбой в воздух из револьверов. Далее толпа двинулась по Алексеевской к соборным садикам. Там ее разметали конные казаки. Самарские шутники потом говорили: «Обыватель из Струкача дал стрекоча». Паника действительно среди обывателей была огромной. Прогуливавшаяся публика с криками ужаса бросилась бежать, лезла через заборы. По словам И.Ф. Демидова, с этого времени революционное движение в Самаре начинает освобождаться от конспиративности и вырывается на улицы. Рабочие большими группами собирались на аллеях Струковского сада, на Алексеевской площади, которую в шутку стали называть Митинговой. «Теперь часто можно было наблюдать, как ругали полицию и даже били городовых на улицах, у кабаков, на базаре. Особенно доставалось шпикам. Стоило крикнуть: «Фискал!», как сбегалась толпа и осведомителя начинали бить. Однажды около Троицкого рынка человек 10 рабочих поймали доносчика, бывшего рабочего мукомольни, по наветам которого хозяева уволили несколько «неблагонадежных». Его свалили на землю и били ногами. А подбежавшая из соседнего двора старушка вылила на него полную кастрюлю кипятка».
Социал-демократы с буквой «б» ликовали. Победа сама падала им в руки. В начале лета их лидеры осуществляли руководство из-за Волги. У костров собирались десятки функционеров партии нового типа и получали установки. В дальнейшем Пушкинский народный дом, построенный совсем недавно на Москательной, стал оплотом бунтовщиков. (ГАСО,Ф.1,12,д.4153.с.11).Там собирались сотни рабочих, мещан, учащихся, слушали агитаторов, читали литературу. Отсюда исходили цепочки ко всему забастовочному движению города. Самару трясло. Продовольственные склады пустели. Хозяева предприятий требовали от губернатора Засядко решительных действий, петиции направлялись в Министерство внутренних дел. Купцы собирали деньги для солдат Березинского полка, на который только уповали. Кульминационная развязка произошла вечером 10 декабря. Происходил очередной митинг, на котором присутствовало около двух тысяч мирных жителей и 70 вооруженных боевиков.(ГАСО,Ф.468,оп.1,д.567,с.26,33). В 8.30 вечера полковник Баранов окружил здание войсками, казаками и полицией. Участвовали две роты 312-ю Березинского пехотного полка, две сотни 8-го Оренбургского казачьего полка. Большевики решили повторить провинциальный вариант Кровавого воскресенья. С балкона в шеренги солдат полетели самодельные бомбы-«македонки», начиненные гайками, гвоздями и шурупами.Большевикам не подфартило. Бомбы не разорвались, провокация не удалась. Не прорвался сквозь цепи пехотинцев и отряд боевиков Н.Е. Вилонова. Если бы бомбы взорвались, десятки солдатских смертей стали бы гарантией кровавой развязки. Все это являлось лишь репетицией в акции, проведенной с помощью партии нового типа. Главный спектакль был еще впереди. А тогда 10 декабря 1905 года здоровые силы Самары чествовали солдат, разогнавших оплот большевиков без единого выстрела, без единой жертвы.

Кровь и террор

Флагман славянофильства С.Н. Булгаков полагал, что свободный народ «призван явить новый возраст своего духа, которому соответствует свобода, иначе последняя лишается своих корней, превращается в волнение крови и вольнолюбивое буйство». Те, кто не желал ждать, когда народ дозреет до свободы, пытались ускорить исторический процесс динамитом. С.Н. Булгаков полагал, что Бог – это и есть идеальный человек, перенесенный на небо, к подражанию которому стремится нация, объединяясь в этом процессе. Естественные науки, подтачивая веру, превращают монолит общества в песок, где вместо нравственных законов начинают править животные, низменные инстинкты. Нигилисты, увеличивая пропасть между верой и знаниями, предполагают цементировать общество динамитом. Отсюда в начале XX века в России появляется новый правитель – террор. На кого он был направлен? Естественно, на самодержавие и его служителей.
Нигде в мире не встретишь такой пропасти между исполнительной властью и народом, как в России. Царские сановники казались в огромном человеческом море маленькими островками. Их боялись, перед ними пресмыкались и в то же время тайно и глухо ненавидели. Наверное, нечто подобное мог испытать лишь испанский конкистадор среди индейских племен. Наши чиновники являлись кровью и плотью своего народа. Однако стоило им облачиться в государственный мундир, и государственные мужи становились как бы иностранцами. Все от них чего-то требовали. Любые неудачи переваливали на плечи этих несчастных.
Особая тяжесть ответственности легла на губернскую администрацию в 1905 году. Лето началось еще весной. Такой жары не помнит никто: под ногами растекался тротуар, Волга походила на расплавленное олово, земля казалась пустыней. Как степные пожары безумные и неукротимые, повсюду вспыхивали крестьянские волнения. Губернатор И.Л.Блок почти каждый день выезжал на пепелища помещичьих усадеб.
Всякий раз Ивану Львовичу приходилось решать немыслимо трудную задачу – судить по совести. По этому поводу его вице-губернатор И.Ф. Кошко писал: «Но, Боже мой, как должно сделаться тяжко на душе, какое неизгладимое на всю жизнь содрагающее воспоминание должно оставить это ваше распоряжение, за которым последует гибель людей, уже ничем и никогда не восполнимая! Помимо нравственной пытки, такое распоряжение естественно влечет за собой и суровую ответственность перед Законом. Если вы погорячились, дали волю своему воображению, не исчерпали средств увещевания, преувеличили опасность, вы рискуете если не быть покаранным судом, всегда сурово относящимся к такого рода вине, то навеки обесславите свое доброе имя кличкой убийцы, палача».
Представитель царской власти оказывался один на один со своей совестью. Перед ним разъяренная толпа, готовая на убийство, на любую слепую жестокость. И эти вырвавшиеся на волю зверские инстинкты нужно остановить. Необходимо понять, просчитать свои действия и взять на себя полную ответственность за принятое решение. И.Ф. Кошко ярко описывает психологию массовых беспорядков: «...после совершения преступления толпа сразу охладевала, голос благоразумия начинал торжествовать и еще так недавно рокочущая стихия, способная на самые зверские выпады, становилась приниженной, робкой, боязливо ожидающей жестокого возмездия. Вожаки, наводившие ужас на мирные уравновешенные слои и заставлявшие их этим ужасом нехотя, но покорно за собой следовать, проваливались как бы сквозь землю, прятались в щели, становились жалкими трусами. Все это я знал и много раз видел. Но так бывает, когда толпа ведется своими же, живущими среди нее элементами. Но когда массовые беспорядки вызваны посторонним воздействием, агитацией организованной клики, действующей продуманной системой и получающей директивы и средства от каких-то таинственных неуловимых центров, когда такая клика обнаглела от безнаказанности и стала потому способна на поступки неслыханной дерзости, следовало ожидать совсем другого. Естественное раскаяние совершившей преступление толпы может быть в самом начале подавлено бахвальством и заверением в безнаказанности со стороны агитаторов и купленных ими преступных элементов самой толпы. Совершенное преступление может быть осложнено новым делом, хотя со стороны отдельных субъектов и без действительного участия массы, но в так искусно подстроенной обстановке, что видимая ответственность самой толпой принимается на себя. И вот такая толпа покатится по наклонной плоскости, - все равно, мол, «семь бед – один ответ», и где она остановится – предсказать нельзя. Такую толпу можно остановить лишь нещадным действием открытой силы... Удивительно действие на людей церковного набата, особенно в деревнях. Он до такой степени взвинчивает нервы, обдает человека какой-то особой лихорадкой, заставляющей вас бежать неведомо куда, искать людей, вмешиваться в их толпу, что самым спокойный человек не может усидеть на месте. Тогда под влиянием его толпа мгновенно охватывается безумием и какого-нибудь отдельного крика совершенно достаточно, чтобы она, ничего не разбирая, самым зверским образом умертвила человека, бросила его в огонь и т.п. Вот почему при всяких народных замешательствах первое дело устранить возможность набата, охраняя колокольни. Эта мера всегда предупреждает многие осложнения».
В Самарской губернии чувствовалось сильное влияние революционеров. Невидимая тайная рука Поволжского революционного комитета направляла в деревни и села специальных агентов из числа студентов, которые на крестьянском сходе зачитывали несуществующие царские указы о раздаче помещичьей земли вместе с урожаем, о конфискации усадеб и так далее. Крестьяне верили, что документы тормозятся на местах или просто скрываются. В результате начиналась незаконная вырубка леса, срывались замки с помещичьих амбаров. Революционеры приучали народ к незаконным действиям. А когда пахло «жареным», село окружало войско и наступал момент расплаты, «защитники народа» исчезали.
В самом губернском городе нагнеталась атмосфера истерии. Кем-то разносились совершенно фантастические слухи. Их подхватывали газеты, доводя местное население до исступления. Чаще всего революционеры распространяли небылицы о чудовищных зверствах царского правительства. До безумных размеров раздувалась трагедия 9 января, так называемое Кровавое воскресенье. При этом, конечно, скрывалось, что первым из толпы по солдатам выстрелили специально подготовленные большевистские провокаторы. И только в ответ на это раздался залп трехлинеек. Эсеры и большевики, брызгая слюной, кричали на собраниях: «Царь-то предал! Царь-то спрятался, пренебрег народом!». Они не говорили, что в действительности в безоружной толпе прятались стрелки, готовые к убийству Николая II, если решится выйти к народу.
Большевики, рвавшие на груди рубаху и резавшие «правду-матку», не рассказывали, как террористы бросали бомбы в толпу, убивая вместе с сановником иногда до двухсот мирных случайных обывателей. Самого царя Николая II они называли Кровавым. Однако, если действительно быть правдивым, то царя можно считать Николаем Кровавым, но не за то, что он казнил революционеров, а за попустительство, мягкость и нерешительность. Кровь верных сынов Отечества заливала губернии. Вот в каких условиях приходилось работать самарскому вице-губернатору: «...Было страшно... Я напускал на себя совершенно спокойный вид, все время посмеивался в душе, решив подходить к каждому просителю вплотную, пристально следить за каждым его движением и в случае надобности схватить подозрительного человека в охапку и не дать ему возможности пошелохнуться, пока не придет на выручку помощь. В кармане у меня лежал заряженный браунинг, который не покидал меня ни на одну минуту...» Такой метод общения с посетителями выработал ярославский губернатор Римский-Корсаков.
Все эти меры предосторожности нельзя назвать лишними. Приведем некоторые факты, вряд ли известные широкому кругу читателей. В Севастополе при выходе из Собора революционеры бросили бомбу, разорвавшую 100 человек. В Симбирске бомбой убит губернатор Константин Сократович Старынкевич. На теле обнаружено более 100 ран. В Саратове по приказу Поволжского революционного комитета казнили царского посланника генерала Сахарова. В Пензе экзальтированный юноша Васильев выстрелил в спину полицмейстеру генералу Лисовскому. Там же смертельно ранили директора учительской семинарии Остроумова. Этот список можно продолжать и продолжать: граф Игнатьев, губернаторы С.А. Хвостов, Слепцов, Богданович и другие. Вся их вина заключалась в том, что люди больше жизни любили Россию и исполняли свой долг до конца.
О долге прекрасно сказал Иван Львович Блок: «Если ты не одобряешь действия правительства, так выходи в отставку и делай и думай, что тебе угодно. А состоя на службе, получая жалованье и перекидываясь на сторону врагов, человек совершает гнусную измену, которая претит всякому сколько-нибудь порядочному человеку...» И.Л. Блок обладал сильным характером и глубоким проницательным умом. Он умел словом убеждать больше, чем принуждением. Революционеры не могли этого ему простить. Однажды Иван Львович спокойно и грустно сказал своим коллегам: «За Волгой взорвали бомбу, наверное, на меня готовят покушение». Эти слова оказались пророческими.21 июля 1906года в половине восьмого вечера на углу Вознесенской и Воскресенской был совершен террористический акт. (ГАСО,Ф. 32, оп.33,д.93,с.41). Дадим слово самому убийце: «Хороший был тогда день, теплый и ясный. Публики было мало – меньше возможных жертв». Погибли 3 плотника, да двенадцатилетний мальчик. Какая мелочь по сравнению с мировой революцией».
Как вы видите, он остался жив и даже написал в 1923 году по просьбе Самарского истпарта эти строки, упиваясь собственным поступком. Григорий Фролов не поведал только об одном, как он горько плакал в тюрьме и бормотал: «Я не хотел его убивать, мне приказали. Если не я, то они меня». В это сумасшедшее время убить царского чиновника считалось проявлением силы духа. У бомбиста резко вырастал политический авторитет, и организация часто его переправляла за границу, где бандит отдыхал на лучших курортах Австрии, Швейцарии, Германии. Одним взрывом любое бездарное серое существо могло обеспечить дальнейшую безбедную жизнь и уважение в среде подобных «сморчков».
Хоронил И.Л. Блока весь город. Тело пронесли от дома губернатора, что на Казанской, 3, по центральным улицам мимо памятника Александру II к Воскресенскому Собору, где и произошло отпевание. Несколько дней на страшном перекрестке оставалось пятно крови, и осиротевшие сыновья горько плакали около него.
В день убийства революционеры попрятались как крысы по чердакам. Народ кричал на улицах: «Это жиды!». Еврейские кварталы пришлось охранять при помощи войск, чтобы не допустить погромов. В памяти самарцев Иван Львович остался таким: «...Человек лет под пятьдесят, со свежим лицом, обрамленным порядочно седой бородой. Волосы тоже с сединой, серого цвета, зачесанные назад, шевелюра обильная, никакого признака лысины. Одет он был в китель суровой английской работы, с орденом на шее. Замечались выхоленные руки с тщательно блиставшими розовыми слегка заостренными ногтями. Впечатление очень симпатичное, хотя лицо усталое и неподвижно серьезное».
В день похорон убитого губернатора произошло еще одно, оставшееся незаметным событие. В Струковском саду прозвучал одинокий револьверный выстрел. Застрелился неизвестный молодой человек, в нагрудном кармане которого обнаружили предсмертную записку. Юноша писал, что, как член партии социалистов-революционеров, он должен был на похоронах бросить в толпу еще одну бомбу, но не решился. За невыполнение приказа его должны были казнить коллеги по партии, а потому он взял на себя сам эту миссию.
Воистину наступали жестокие безбожные времена, о которых философ С.Н. Булгаков написал: «Революция поставила под вопрос саму жизнеспособность русской гражданственности и государственности». Историю русского террора внимательно изучали на Западе. К потрясающим цифрам пришла профессор Бостонского университета А.А. Гейфан. Ей слово: «В течение лишь одного года, начиная с октября 1905-го, 3611 чиновников различных классов были убиты и ранены по всей империи. Опыт российского парламентаризма, связанный с учреждением Государственной думы, не смог остановить кровавую бойню в стране. К концу 1907 года число государственных служащих, погибших и получивших увечья в результате терактов, возросло до 4500. Картина станет еще более мрачной, если упомянуть, что 2 180 частных лиц (случайных жертв) были убиты в результате террористических действий революционеров, а 2530 человек было ранено на протяжении 1905-1907 годов. Таким образом, общее число жертв этого времени возрастает до 9000.Подробнейшая полицейская статистика свидетельствует о том, что даже в условиях спада революционного движения после 1907 года в среднем ежедневное число политических убийств достигало восемнадцати! С начала января 1907 года до середины 1910 года, по официальным сведениям, произошло 19957 террористических актов и революционных экспроприации, в результате которых 723 чиновника и 3051 частное лицо были убиты, а 1 022 чиновника и 2 829 обывателей ранены. В целом за этот период террористы ответственны за 7634 жертвы по всей империи... С начала 1905 года по конец 1916-го не менее 17000 жителей России стали жертвами революционного терроризма.»