Кровь и террор
( На фото: Иван Львович Блок, самарский губернатор, дядя поэта Александра Блока)
Флагман славянофильства С.Н. Булгаков полагал, что свободный народ «призван явить новый возраст своего духа, которому соответствует свобода, иначе последняя лишается своих корней, превращается в волнение крови и вольнолюбивое буйство». Те, кто не желал ждать, когда народ дозреет до свободы, пытались ускорить исторический процесс динамитом. С.Н. Булгаков полагал, что Бог – это и есть идеальный человек, перенесенный на небо, к подражанию которому стремится нация, объединяясь в этом процессе. Естественные науки, подтачивая веру, превращают монолит общества в песок, где вместо нравственных законов начинают править животные, низменные инстинкты. Нигилисты, увеличивая пропасть между верой и знаниями, предполагают цементировать общество динамитом. Отсюда в начале XX века в России появляется новый правитель – террор. На кого он был направлен? Естественно, на самодержавие и его служителей.
Нигде в мире не встретишь такой пропасти между исполнительной властью и народом, как в России. Царские сановники казались в огромном человеческом море маленькими островками. Их боялись, перед ними пресмыкались и в то же время тайно и глухо ненавидели. Наверное, нечто подобное мог испытать лишь испанский конкистадор среди индейских племен. Наши чиновники являлись кровью и плотью своего народа. Однако стоило им облачиться в государственный мундир, и государственные мужи становились как бы иностранцами. Все от них чего-то требовали. Любые неудачи переваливали на плечи этих несчастных.
Особая тяжесть ответственности легла на губернскую администрацию в 1905 году. Лето началось еще весной. Такой жары не помнит никто: под ногами растекался тротуар, Волга походила на расплавленное олово, земля казалась пустыней. Как степные пожары безумные и неукротимые, повсюду вспыхивали крестьянские волнения. Губернатор И.Л.Блок почти каждый день выезжал на пепелища помещичьих усадеб.
Всякий раз Ивану Львовичу приходилось решать немыслимо трудную задачу – судить по совести. По этому поводу его вице-губернатор И.Ф. Кошко писал: «Но, Боже мой, как должно сделаться тяжко на душе, какое неизгладимое на всю жизнь содрагающее воспоминание должно оставить это ваше распоряжение, за которым последует гибель людей, уже ничем и никогда не восполнимая! Помимо нравственной пытки, такое распоряжение естественно влечет за собой и суровую ответственность перед Законом. Если вы погорячились, дали волю своему воображению, не исчерпали средств увещевания, преувеличили опасность, вы рискуете если не быть покаранным судом, всегда сурово относящимся к такого рода вине, то навеки обесславите свое доброе имя кличкой убийцы, палача».
Представитель царской власти оказывался один на один со своей совестью. Перед ним разъяренная толпа, готовая на убийство, на любую слепую жестокость. И эти вырвавшиеся на волю зверские инстинкты нужно остановить. Необходимо понять, просчитать свои действия и взять на себя полную ответственность за принятое решение. И.Ф. Кошко ярко описывает психологию массовых беспорядков: «...после совершения преступления толпа сразу охладевала, голос благоразумия начинал торжествовать и еще так недавно рокочущая стихия, способная на самые зверские выпады, становилась приниженной, робкой, боязливо ожидающей жестокого возмездия. Вожаки, наводившие ужас на мирные уравновешенные слои и заставлявшие их этим ужасом нехотя, но покорно за собой следовать, проваливались как бы сквозь землю, прятались в щели, становились жалкими трусами. Все это я знал и много раз видел. Но так бывает, когда толпа ведется своими же, живущими среди нее элементами. Но когда массовые беспорядки вызваны посторонним воздействием, агитацией организованной клики, действующей продуманной системой и получающей директивы и средства от каких-то таинственных неуловимых центров, когда такая клика обнаглела от безнаказанности и стала потому способна на поступки неслыханной дерзости, следовало ожидать совсем другого. Естественное раскаяние совершившей преступление толпы может быть в самом начале подавлено бахвальством и заверением в безнаказанности со стороны агитаторов и купленных ими преступных элементов самой толпы. Совершенное преступление может быть осложнено новым делом, хотя со стороны отдельных субъектов и без действительного участия массы, но в так искусно подстроенной обстановке, что видимая ответственность самой толпой принимается на себя. И вот такая толпа покатится по наклонной плоскости, - все равно, мол, «семь бед – один ответ», и где она остановится – предсказать нельзя. Такую толпу можно остановить лишь нещадным действием открытой силы... Удивительно действие на людей церковного набата, особенно в деревнях. Он до такой степени взвинчивает нервы, обдает человека какой-то особой лихорадкой, заставляющей вас бежать неведомо куда, искать людей, вмешиваться в их толпу, что самым спокойный человек не может усидеть на месте. Тогда под влиянием его толпа мгновенно охватывается безумием и какого-нибудь отдельного крика совершенно достаточно, чтобы она, ничего не разбирая, самым зверским образом умертвила человека, бросила его в огонь и т.п. Вот почему при всяких народных замешательствах первое дело устранить возможность набата, охраняя колокольни. Эта мера всегда предупреждает многие осложнения».
В Самарской губернии чувствовалось сильное влияние революционеров. Невидимая тайная рука Поволжского революционного комитета направляла в деревни и села специальных агентов из числа студентов, которые на крестьянском сходе зачитывали несуществующие царские указы о раздаче помещичьей земли вместе с урожаем, о конфискации усадеб и так далее. Крестьяне верили, что документы тормозятся на местах или просто скрываются. В результате начиналась незаконная вырубка леса, срывались замки с помещичьих амбаров. Революционеры приучали народ к незаконным действиям. А когда пахло «жареным», село окружало войско и наступал момент расплаты, «защитники народа» исчезали.
В самом губернском городе нагнеталась атмосфера истерии. Кем-то разносились совершенно фантастические слухи. Их подхватывали газеты, доводя местное население до исступления. Чаще всего революционеры распространяли небылицы о чудовищных зверствах царского правительства. До безумных размеров раздувалась трагедия 9 января, так называемое Кровавое воскресенье. При этом, конечно, скрывалось, что первым из толпы по солдатам выстрелили специально подготовленные большевистские провокаторы. И только в ответ на это раздался залп трехлинеек. Эсеры и большевики, брызгая слюной, кричали на собраниях: «Царь-то предал! Царь-то спрятался, пренебрег народом!». Они не говорили, что в действительности в безоружной толпе прятались стрелки, готовые к убийству Николая II, если решится выйти к народу.
Большевики, рвавшие на груди рубаху и резавшие «правду-матку», не рассказывали, как террористы бросали бомбы в толпу, убивая вместе с сановником иногда до двухсот мирных случайных обывателей. Самого царя Николая II они называли Кровавым. Однако, если действительно быть правдивым, то царя можно считать Николаем Кровавым, но не за то, что он казнил революционеров, а за попустительство, мягкость и нерешительность. Кровь верных сынов Отечества заливала губернии. Вот в каких условиях приходилось работать самарскому вице-губернатору: «...Было страшно... Я напускал на себя совершенно спокойный вид, все время посмеивался в душе, решив подходить к каждому просителю вплотную, пристально следить за каждым его движением и в случае надобности схватить подозрительного человека в охапку и не дать ему возможности пошелохнуться, пока не придет на выручку помощь. В кармане у меня лежал заряженный браунинг, который не покидал меня ни на одну минуту...» Такой метод общения с посетителями выработал ярославский губернатор Римский-Корсаков.
Все эти меры предосторожности нельзя назвать лишними. Приведем некоторые факты, вряд ли известные широкому кругу читателей. В Севастополе при выходе из Собора революционеры бросили бомбу, разорвавшую 100 человек. В Симбирске бомбой убит губернатор Константин Сократович Старынкевич. На теле обнаружено более 100 ран. В Саратове по приказу Поволжского революционного комитета казнили царского посланника генерала Сахарова. В Пензе экзальтированный юноша Васильев выстрелил в спину полицмейстеру генералу Лисовскому. Там же смертельно ранили директора учительской семинарии Остроумова. Этот список можно продолжать и продолжать: граф Игнатьев, губернаторы С.А. Хвостов, Слепцов, Богданович и другие. Вся их вина заключалась в том, что люди больше жизни любили Россию и исполняли свой долг до конца.
О долге прекрасно сказал Иван Львович Блок: «Если ты не одобряешь действия правительства, так выходи в отставку и делай и думай, что тебе угодно. А состоя на службе, получая жалованье и перекидываясь на сторону врагов, человек совершает гнусную измену, которая претит всякому сколько-нибудь порядочному человеку...» И.Л. Блок обладал сильным характером и глубоким проницательным умом. Он умел словом убеждать больше, чем принуждением. Революционеры не могли этого ему простить. Однажды Иван Львович спокойно и грустно сказал своим коллегам: «За Волгой взорвали бомбу, наверное, на меня готовят покушение». Эти слова оказались пророческими.21 июля 1906года в половине восьмого вечера на углу Вознесенской и Воскресенской был совершен террористический акт. (ГАСО,Ф. 32, оп.33,д.93,с.41). Дадим слово самому убийце: «Хороший был тогда день, теплый и ясный. Публики было мало – меньше возможных жертв». Погибли 3 плотника, да двенадцатилетний мальчик. Какая мелочь по сравнению с мировой революцией».
Как вы видите, он остался жив и даже написал в 1923 году по просьбе Самарского истпарта эти строки, упиваясь собственным поступком. Григорий Фролов не поведал только об одном, как он горько плакал в тюрьме и бормотал: «Я не хотел его убивать, мне приказали. Если не я, то они меня». В это сумасшедшее время убить царского чиновника считалось проявлением силы духа. У бомбиста резко вырастал политический авторитет, и организация часто его переправляла за границу, где бандит отдыхал на лучших курортах Австрии, Швейцарии, Германии. Одним взрывом любое бездарное серое существо могло обеспечить дальнейшую безбедную жизнь и уважение в среде подобных «сморчков».
Хоронил И.Л. Блока весь город. Тело пронесли от дома губернатора, что на Казанской, 3, по центральным улицам мимо памятника Александру II к Воскресенскому Собору, где и произошло отпевание. Несколько дней на страшном перекрестке оставалось пятно крови, и осиротевшие сыновья горько плакали около него.
В день убийства революционеры попрятались как крысы по чердакам. Народ кричал на улицах: «Это жиды!». Еврейские кварталы пришлось охранять при помощи войск, чтобы не допустить погромов. В памяти самарцев Иван Львович остался таким: «...Человек лет под пятьдесят, со свежим лицом, обрамленным порядочно седой бородой. Волосы тоже с сединой, серого цвета, зачесанные назад, шевелюра обильная, никакого признака лысины. Одет он был в китель суровой английской работы, с орденом на шее. Замечались выхоленные руки с тщательно блиставшими розовыми слегка заостренными ногтями. Впечатление очень симпатичное, хотя лицо усталое и неподвижно серьезное».
В день похорон убитого губернатора произошло еще одно, оставшееся незаметным событие. В Струковском саду прозвучал одинокий револьверный выстрел. Застрелился неизвестный молодой человек, в нагрудном кармане которого обнаружили предсмертную записку. Юноша писал, что, как член партии социалистов-революционеров, он должен был на похоронах бросить в толпу еще одну бомбу, но не решился. За невыполнение приказа его должны были казнить коллеги по партии, а потому он взял на себя сам эту миссию.
Воистину наступали жестокие безбожные времена, о которых философ С.Н. Булгаков написал: «Революция поставила под вопрос саму жизнеспособность русской гражданственности и государственности». Историю русского террора внимательно изучали на Западе. К потрясающим цифрам пришла профессор Бостонского университета А.А. Гейфан. Ей слово: «В течение лишь одного года, начиная с октября 1905-го, 3611 чинов¬ников различных классов были убиты и ранены по всей империи. Опыт российского парламентаризма, связанный с учреждением Государственной думы, не смог остановить кровавую бойню в стране. К концу 1907 года число государственных служащих, погибших и получивших увечья в результате терактов, возросло до 4500. Картина станет еще более мрачной, если упомянуть, что 2 180 частных лиц (случайных жертв) были убиты в результате террористических действий революционеров, а 2530 чело¬век было ранено на протяжении 1905-1907 годов.Таким образом, общее число жертв этого времени возрастает до 9000.Подробнейшая полицейская статистика свидетельствует о том, что даже в условиях спада революционного движения после 1907 года в среднем ежедневное число политических убийств достигало во¬семнадцати! С начала января 1907 года до середины 1910 года, по официальным сведениям, произошло 19957 террористических актов и революционных экспроприации, в результате которых 723 чиновника и 3051 частное лицо были убиты, а 1 022 чиновника и 2 829 обывателей ранены. В целом за этот период террористы ответственны за 7634 жертвы по всей империи... С начала 1905 года по конец 1916-го не менее 17000 жителей России стали жертва-ми революционного терроризма.»