Сценарий телепередачи.
Благодарю директора архива РАН Виталия Юрьевича Афиани
за предоставленные материалы.
В конце 1940 года Владимир Иванович Вернадский сделал запись в своем дневнике о событии, которое очень его опечалило. Этот документ был обнаружен исследователем творчества Вернадского ученым Волковым спустя 60 с лишним лет после его создания, в 2003 году.
«2 декабря 1940 г. в Ленинграде неожиданно умер Николай Константинович Кольцов, крупный ученый и сознательный гражданин своей страны. Играл до большевицкой победы крупную роль в Московском обществе. Я с ним сталкивался часто по Высшим женским курсам (1903) до 1911 года. Очень высоко ставил его научную работу, но в значительной мере резко <отличался> в политическом <отношении>. Он был социал-демократом, но не большевиком….»
В том же 2003 году, когда была опубликована дневниковая запись Вернадского о Кольцове, мировое научное сообщество торжественно отметило полвека исследований американских ученых Крика и Уотсона по проблеме строения ДНК, «вещества наследственности». И никто не вспомнил о том, что начало этому направлению было положено в СССР еще в 20-е годы - профессором Николаем Кольцовым.
2 декабря 1927 г. в Ленинграде открылся III Всесоюзный съезд зоологов, анатомов и гистологов. На первом торжественном заседании зал слушал Николая Константиновича Кольцова. Он выступил с дерзкой гипотезой о химической природе генов. Кольцов предположил, что наследственные признаки организмов закодированы в гигантских молекулах, упакованных в хромосомы, которые находятся в ядре клетки. Эти “нити жизни” не возникают каждый раз заново, а передаются от родителей к потомкам, воспроизводятся на уже готовом шаблоне. Гены – это отдельные участки такой молекулы. Изменение их химического строения приводит и к изменению признака организма, например, окраски глаз.
Зал холодно встретил выступление ученого. Большинство не поняло предложенную им матричную теорию гена. Сразу же после Кольцова на трибуну взбежал человек по фамилии Презент, ближайший соратник биолога Трофима Лысенко, и произнес пламенную речь: «Товарищи! Перед вами выступал меньшевиствующий идеалист Кольцов с абстрактными идеями. Не дадим ему морочить головы советским ученым!» И зал поддержал его громкими аплодисментами. В то время подмена научных аргументов партийными ярлыками была обычным делом. Однако Кольцову атаки идеологических противников были не внове. Он давно научился держать удар.
Во время первой русской революции молодой профессор Кольцов поставил на карту свою карьеру. В его университетском кабинете печатали на мимеографе прокламации и листовки. Он входил в революционный комитет «одиннадцати горячих голов», которым руководил астроном Штернберг.
В 1906 году Николай Константинович эпатировал начальство отказом от защиты диссертации: "Я отказался защищать диссертацию в такие дни при закрытых дверях: студенты бастовали, и я решил, что не нуждаюсь в докторской степени. Позднее своими выступлениями во время революционных месяцев я совсем расстроил свои отношения с официальной профессурой, и мысль о защите диссертации уже не приходила мне в голову".
Мало того, Кольцов на свои деньги издал книжку "Памяти павших. Жертвы из среды московского студенчества в октябрьские и декабрьские дни 1906 года". Это ему даром не прошло. Ученого отстранили от чтения лекций по общей биологии.
До Кольцова этот курс в России вообще никто не читал. Его лекции пользовались огромной популярностью у студентов Московского университета. Еще до революционных событий он создал кружок – Большой зоологический практикум, куда учащиеся принимались по конкурсу: так много было желающих.
Но в 1906 году популярность у студенчества «сработала» против Кольцова. Сначала его выгнали из кабинета, а позднее отобрали и рабочую комнату. Тогда Кольцов переделал в лабораторию свою квартиру. И вовремя. Потому что вскоре ему запретили проводить практические занятия в Институте сравнительной зоологии. Будто опасались, что скальпель в его руках может стать оружием. За профессором оставили только чтение лекций по курсу зоологии беспозвоночных. А в 1909 году его отстранили и от этих занятий.
Зато Кольцова с радостью взяли в новый университет Шанявского, где царили демократические взгляды. Спустя два года сюда вслед за ним придут и другие профессора Московского университета. Они подадут в отставку в знак протеста против наступившей реакции.
В университете Шанявского Кольцов создаст новую лабораторию и воспитает плеяду будущих талантливых ученых. Параллельно он будет преподавать на Высших женских курсах. И именно там встретит Марию Садовникову.
Она станет его женой, матерью их сына, его сотрудницей, его тенью, его зеркалом. В профессора Кольцова Садовникова влюбилась на всю жизнь. В ее записных книжках тут и там скопированы стихи больших поэтов – их словами она выражала любовь к мужу. А в дневниках Кольцова встречаются его собственные стихи- грешил по молодости. Он вообще был романтиком. Благодаря своей романтической натуре увлекся новой наукой - евгеникой. Какой смелый и красивый замысел – улучшить человеческую породу!
Евгеника – от греческого «евгенис» - «хорошего рода». Основателем этой науки считается двоюродный брат Чарльза Дарвина Фрэнсис Гальтон. Он пришел к выводу о необходимости беречь генофонд человеческой расы, отбирая лучших ее представителей, наделенных выдающимися способностями. Учение стало очень популярным в США и странах Европы. Советские историки в поисках истоков отечественных исследований в этой области обращались к эпохе Петра Великого. Согласно указу Петра «О свидетельствовании дураков в Сенате», «дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся» воспрещалось вступать в брак, ибо «доброго наследия и государственной пользы» от них ожидать невозможно.
Мечты об улучшении человеческой породы, о новом человеке были созвучны мечтам о построении нового социалистического общества. В 1920 году Кольцов и его единомышленник профессор Юрий Филипченко сумели увлечь этими идеями наркома здравоохранения Семашко. При его поддержке они создали Русское евгеническое общество. Начал выходить «Русский евгенический журнал». Кольцов предостерегал читателей от вульгарного толкования евгеники. Он писал:
«Разумеется, мы не можем попросить товарища Нежданову выйти замуж за товарища Шаляпина, чтобы посмотреть, какие у них родятся дети».
Кольцов предостерегал большевиков от иллюзий в деле создания нового человека путем изменения исключительно социально-культурных условий.В речи, произнесенной в годичном заседании Русского евгенического общества 20 октября 1921 года он говорил:«До сих пор еще многие социологи [т.е. марксисты] наивно, с точки зрения биолога, полагают, что всякое улучшение в благосостоянии тех или иных групп населения, всякое повышение культурного уровня их должно неизбежно отразиться соответствующим улучшением в их потомстве и, что именно воздействие на среду и повышение культуры являются лучшими способами для облагораживания человеческого рода. Современная биология этот путь отвергает».
Работы в области евгеники курировал нарком Луначарский. Новая наука обрела в Советской России особый статус актуальной прикладной дисциплины. Тем более, что ученые смежных с евгеникой специальностей, врачи, обращались в Наркомздрав с тревожными сообщениями.
«В результате двух войн, империалистической и гражданской, население России не только поредело - оно сразу сделалось качественно хуже, так как на войну шли лучшие элементы всего народа – более сильные, самые здоровые, самые лучшие работники… За пять лет гражданской смуты население страны уменьшилось почти на 13 миллионов человек – в основном это были жертвы голода, разных эпидемий, а также погибшие в боях, от красного и белого террора. Потенциал народа был серьезно подорван».
Кольцов и его соратники проводили исследования, которые должны были ответить на два вопроса: возможно ли передать по наследству таланты ,и возможно ли пресечь передачу наследственных заболеваний. Однозначного ответа не было. Кольцов из своих исследований сделал выводы, что многие гениальные люди одновременно страдают тяжелыми наследственными заболеваниями. Стало ясно, что искусственное размножение гениев не даст в будущем увеличения числа талантливых людей. Подобные научные работы велись, начиная с 19 века, во всех развитых странах. Но в СССР, в отличие от США и Германии, эти исследования никогда не принимали крайних форм и не приводили к таким мерам, как массовая стерилизация больных. В 30-е годы расовые аспекты евгеники стали краеугольным камнем в идеологии фашизма. Противники Кольцова не замедлили использовать это против него.
11 января 1939 года в газете «Правда» появилась статья под названием «Лжеученым не место в Академии наук». Сегодня мы знаем, какое давление оказывали на людей, чтобы заставить их подписать подобные статьи. Но в то время подписанты удостоились резкой негативной оценки от патриарха российской науки Вернадского. Он записал в своем дневнике: «11 января. В «Правде» донос на Кольцова».
Эта статья могла послужить поводом к аресту и уничтожению ученого. Авторы сравнивали его научные воззрения с взглядами фашистских идеологов. Прочитав газету, Кольцов тут же начал диктовать письмо к Сталину. Черновик этого письма сохранился в его бумагах.
Как становится ясно из текста, Кольцов раньше уже обращался к вождю. Первое письмо Кольцова к Сталину с просьбой защитить коллектив созданного им Института экспериментальной биологии, было написано в 1932 году и передано через Горького. Тогда Кольцову удалось получить высокую поддержку. Но теперь было уже совсем другое время. 26 марта 1937 года прошло собрание актива ВАСХНИЛ, посвященное итогам Пленума ВКП(б). Того Пленума, на котором Сталин обосновал необходимость массовых репрессий и заявил, что прошло время дискуссий. В своем выступлении вождь узаконил «новые методы выкорчевывания и разгрома». На том собрании президент ВАСХНИЛ Александр Муралов обрушился на «политически вредные» исследования Кольцова в области евгеники, которая в то время уже преобразовалась в медицинскую генетику.
Ученый ответил на обвинения: «Я не отрекусь от того, что говорил и писал, и никакими угрозами вы меня не запугаете. Вы можете лишить меня звания академика, но я не боюсь, я не из робких...»
Кольцов был избран членом-корреспондентом Российской Академии наук еще в 1916 году. В том же году было организовано Московское научное общество,которому достались средства Христофора Леденцова. Богатый русский купец оставил громадные деньги на развитие российской науки, пожелав при этом остаться неизвестным. На его деньги были учреждены несколько научных исследовательских обществ. Одним из них стал Институт экспериментальной биологии, созданный в 1917 году специально для Кольцова. За несколько месяцев до того, как первыми декретами советской власти все денежные активы общества были национализированы.
Институт экспериментальной биологии долгое время оставался единственным биологическим исследовательским учреждением страны. Первоначально в нем работало всего три сотрудника из числа учеников Кольцова.
В 1920 году в Институте был создан отдел евгеники. Здесь проводились первые в России исследования групп крови, изучались вопросы наследования цвета глаз и волос, наследственности сложных признаков у однояйцовых близнецов.
Кольцов был во главе своего института 22 года. В некоторых публикациях о нем, появившихся уже в 90-е годы, его сравнивают с дирижером, который добивался, чтобы в оркестре звучал каждый голос. Он подавал идеи своим ученикам, участвовал в их разработке, но отказывался ставить свое имя под их публикациями. Сильная научная школа Кольцова существовала и после его изгнания с поста директора. Трофим Лысенко мог занять его кресло, но не мог продолжить полезную для науки деятельность, которую вел его соперник.
Пока Лысенко еще только строил свои фантастические планы в области генетики, Кольцов организовал станцию, где занимались генетикой сельскохозяйственных животных, а затем еще одну – для исследований в области птицеводства. Позднее обе станции слились в одну и получили название Центральной станции по генетике сельскохозяйственных животных. С 1925 года Кольцов и его ученики возглавляли это научно-практическое учреждение. Ими были созданы целые направления в генетике и селекции отдельных видов сельскохозяйственных животных. В 1930 году был открыт Всесоюзный институт животноводства. Сектор генетики был образован из кольцовской Центральной генетической станции. Первым заведующим сектором стал Кольцов.
В 1935 году Кольцова избрали академиком ВАСХНИЛ. В декабре 1936 года другой академик сельскохозяйственной академии - Трофим Лысенко , вместе со своими ближайшими соратниками Презентом и Цициным на специальной сессии ВАСХНИЛ выступили против «буржуазной генетики». Это была репетиция той трагедии, которая произойдет десятилетием спустя, когда на такой же сессии ВАСХНИЛ генетика будет окончательно разгромлена. Дискуссия была жесткой, научная оппозиция не уступала Лысенко и его сторонникам. У Николая Ивановича Вавилова даже сложилось мнение, что «здание генетики осталось непоколебленным». Но Кольцов не разделял его оптимизма. На другой же день он отправил письмо президенту ВАСХНИЛ Муралову.
"Великая ответственность ложится на нас, если мы в такой тяжелый поворотный момент не поднимем своего голоса в защиту науки. С нас прежде всего спросит история, почему мы не протестовали против недостойного для Советского Союза нападения на науку. Но что история! Нам и сейчас стыдно за то, что мы ничего не можем сделать против тех антинаучных тенденций, которые считаем вредными для страны.
"заменить генетику дарвинизмом нельзя, как нельзя дифференциальное вычисление заменить алгеброй…, невежество агрономов обойдется стране в миллионы тонн хлеба. Потому-то я не хочу и не могу молчать..."
Кольцов не знал, что война против генетиков еще только начинается . Вскоре ему снова предстояло проявить свои «бойцовские» качества.
Вопреки желанию самого Кольцова, его кандидатуру выставили на предстоящие в 1939 году выборы в Академию наук СССР. В Отделении биологии было вакантное место академика по специальности генетика. Вторым претендентом был Трофим Лысенко, избранный в 1934 году в Академию наук Украины. Он прекрасно понимал, что академики в тайном голосовании не пропустят его кандидатуру. Лысенко решил избавиться от более уважаемого в научной среде конкурента. При поддержке высшего руководства страны, которому очень импонировали обещания Лысенко в короткие сроки повысить урожайность, увеличить поголовье скота, то есть, раз и навсегда справиться с угрозой голода, - лысенковцы (а к Лысенко по разным соображениям примкнули некоторые уважаемые в науке люди) начали массированную атаку на Николая Кольцова.
4 марта 1939 года президиум Академии наук СССР рассмотрел вопрос "Об усилении борьбы с имеющимися лженаучными извращениями" и постановил: «Создать комиссию для ознакомления с работой Института экспериментальной биологии и его руководителя Кольцова".
Из выступлений в прениях членов комиссии: "Если он не выступит открыто и развернуто с критикой своих прежних мракобесных писаний и не вскроет их теоретических основ, то оставлять его на высоком посту члена-корреспондента Академии наук СССР и академика ВАСХНИЛ, а также директором института нельзя, политически недопустимо".
«Он должен дать в общепринятой форме соответствующий разбор своих лжеучений в том или ином научном журнале, или еще лучше, во всех тех журналах, где печатались ранее лжеучения, во всех журналах, где они нашли отклики... Это элементарный долг перед партией всякого советского ученого".
На этом заседании в ответ на обвинения в фашистской идеологии Кольцов отстаивает высокий смысл медицинской генетики: "Родители должны подумать о детях, должны дать здоровое потомство". Но его не слышат.
Самый активный из членов комиссии – разумеется, Трофим Лысенко. Результат заседания с самого начала был предсказуем. В соответствии с «новыми методами» разгром состоялся. Кольцова сняли с должности. Теперь он мог ожидать следующего этапа - «выкорчевывания». Но комиссия не предполагала, что выкорчевать Кольцова из науки окажется непросто.
По крайней мере, не настолько просто, как удалось убрать того же бывшего президента ВАСХНИЛ Муралова, который выступал против Кольцова и клеймил его опасными ярлыками. Муралова обвинили во вредительстве и расстреляли еще в 1938 году.
А Кольцов, не раскаявшийся и не отрекшийся от своих научных взглядов, не будет даже арестован. Это одна из загадок того времени: как Кольцову удалось избежать участи репрессированных генетиков.
После отставки с поста директора Института экспериментальной биологии Кольцов продолжил писать свои статьи. Он прожил еще почти два года. Умер Николай Константинович за письменным столом в номере гостиница «Европейская» в Ленинграде, оставив неоконченной свою последнюю статью. Его жена, Мария Садовникова-Кольцова, отправила скорбную телеграмму в Москву, написала подробное письмо племяннику, и через два часа после смерти мужа, как писали в отчетах по этому делу, «добровольно ушла из жизни». В личном архиве ученого осталось заключение бригады «Скорой помощи», где сказано, что от тела покойной исходил запах миндаля. Она всегда говорила близким, что не переживет Коленьку.
Однажды кремлевский патологоанатом Збарский произнесет странные слова о том, что Николай Константинович отравился ветчиной. Так что тайна смерти Кольцова остается не раскрытой.
Имя Кольцова вычеркнули из советской науки на полвека.
В 1927 году большинство российских биологов не поняли революционную теорию Кольцова о химическом строении гена. Но его ученик Тимофеев-Ресовский, известный нам по роману Даниила Гранина, как Зубр, работая в Германии, рассказал об идеях своего учителя. Теория Кольцова о химической природе гена нашла понимание у Нобелевского лауреата Нильса Бора.
Под руководством Тимофеева-Ресовского в середине 1930-х годов советско-германский научный коллектив разработал радиобиологическую теорию мишени. С ее помощью ученые определили размеры генов у плодовой мушки-дрозофилы и показали возможность описывать их с точки зрения квантовой механики. Так был проложен путь к созданию современной биофизики и молекулярной биологии.
К сожалению, Зубр немного опоздал. Первым результаты опытов над мушкой-дрозофилой опубликовал в 1927 году американский ученый Меллер, который работал в лаборатории Кольцова еще в 1922 году. Он приехал в СССР, прорвав научную блокаду, и был поражен уровнем развития исследований у российских коллег. Они проводили свои опыты в годы гражданской войны, не имея ни дров, ни собственной рентгеновской установки. Кольцов договаривался об опытах с коллегами из медицинских учреждений.
Уже после смерти Кольцова Меллер получил Нобелевскую премию – за работу, включавшую в себя и российские материалы.
И все же Кольцов сказал в науке свое веское слово. Он и его последователи сильно повлияли на области прикладных исследований в биологии и медицине. В архиве ученого осталось множество неоконченных трудов. Прежде всего, это четвертая часть «Исследований о форме клетки», над которыми Кольцов работал с перерывами в течение 20 лет. Незаконченной осталась программная речь «Химия и морфология». Именно над ней профессор Кольцов работал в тот момент, когда по неизвестной причине остановилось его сердце. Эти материалы дали толчок новым исследованиям.
При участии ученых школы Кольцова были созданы лечебные препараты – противораковый круцин и некоторые антибиотики, разработаны продуктивные сорта и породы для сельского хозяйства. В 1940-е годы ученики Кольцова впервые провели пересадку ядер – микрооперацию, на которой основан принцип клонирования организмов. В 2000 году международный проект «Геном человека», вобравший в себя фундаментальные идеи Кольцова, был признан высшим научным достижением.