- Итак, Грото. Давайте ещё раз, я задаю вопрос, вы отвечаете, хорошо?
- Постараюсь.
- Что ж… - доктор тяжело вздохнул – итак, Доп, как обычно проходит ваш день?
- Я… встаю, умываюсь, завтракаю, читаю газету, иду гулять, возвращаюсь, копаюсь в гараже, пью пиво, сидя на крыльце, и как правило всё.
- И ничего другого?
- Ну… иногда ещё убираю газон, когда гадина какая намусорит, или раз в полнедели убираю дом.
- А вы не пробовали, как-нибудь развлекаться?
- Нет. Какой в этом смысл?
- Ну как же, уводить душу от повседневности.
- Мне кажется, Док, вы не то спрашиваете. Ваша задача в том, чтобы прочитать мне вопросы с листка, сделав вид, что вам есть дело до моей жизни. Моя задача: ответить на них, сделав вид, что мне есть дело до всей это жалкой прелюдии, обозначенной в ваших документах.
Док вздохнул с тяжестью ещё большей, чем в прошлый раз. – Хорошо, давайте дальше. Каковы общие впечатления от проводимого каждый день времени?
- Нейтральные.
- Это как?
- Ни плохо, ни хорошо.
- Ладно. – Док чувствовал холод и безразличие своего пациента, но поделать с этим типом ничего не мог. Доп Грото уже четвёртый раз приходит к нему на сеанс, и четвёртый раз, играет одна и та же пластинка. Доп замкнут внутри себя, и даже ему, психотерапевту с докторским дипломом не пробить этот железный занавес. – В вашей жизни вас что-нибудь тревожит?
- Ну, кроме соседа-катаусца, и его чокнутой семейки, ничего.
- Ксенофобия. – Мысленно отметил Док. – Снятся ли вам кошмары по ночам?
- Я… - Доп задумался, и уставился в потолок. Как и всегда. Ни разу, он не отвечал на этот вопрос. Ни разу, за все четыре сеанса. Всегда увёртывался, хотя не без труда, ибо какая-никакая привередливость у Дока имелась – давайте опустим этот вопрос Док.
Тот снял очки, и пристально уставился на лежащего на кожаной кушетке Допа. – Слушайте, в моих отчётах, должно быть написано хоть что-то, по этому вопросу. Каждый раз вы отнекиваетесь и не хотите говорить, что вас беспокоит, но вы должны понимать, что, если вы не расскажете о причинах ваших беспокойств, мы вам не поможем.
Доп некоторое время разглядывал незамысловатую люстру, подвешенную на белый потолок, посередине кабинета, а затем, лениво повернулся к своему «допросчику», и взглядом полным нигилизма впился в него. – А что, собственно, вам важнее: заполнить отчёты, или помочь мне.
Док окончательно «прогорев», вздохнул третий раз, собрав и выпустив всю свою тяжесть и усталость, накопившуюся за день работы типичного кабинетного мозгоправа, и достигшую своего апогея в этот нелёгкий час работы с самым проблемным пациентом. – Хорошо. – Твёрдо ответил тот на визуальную атаку оппонента. – Знайте, моя цель не только помочь вам, но и помочь себе и своей больной маме, оплатить счета за её лечение. А за отчёты о вашем психическом состоянии, мне предложили хорошую премию, и мне уже надоело слушать ваши детские воздыхания, о том, что вся ваша жизнь порушилась, хотя виноваты в этом, никто иной, как вы сам! И мы с вами, оба это понимаем. Просто я это признал, а вы не хотите. – Док выпалил всё это, и по сути, провалился как практикующий психотерапевт с блестящей карьерой и золотой медалью. Этим же он лишился реальной возможности «выпотрошить пациента» для отчётов перед «комиссией по надзору за ветеранами». А что ещё хуже, потерял уважение человека, в стократ его старше. Хотя, имел ли он его…
Доп же, немного переменился во взгляде, и сделал более снисходительное и оживлённое выражение лица, проникнувшись сутью ситуации. – Хорошо, Док. Я расскажу вам, что за кошмары мне снятся. Что меня беспокоит. Меня беспокоит то, что в свои 25 лет, я был не психолечебником с крутым сертификатом, а уже полковником в звании, ветераном войны. Войны, которая никому нахрен не сдалась! Кроме этих злощастных капиталистов и политиков, которым бы подчинить себе регион-другой на карте мира. И океан крови, на моих руках, а деньги в них отмытые, в их карманах. – Доп перевёл дух, и на секунду остановился. – А хотите знать, как всё началось?! В 18 лет я попался на краже, на которую пошёл не от балды, а от урчания в животе, после чего мне дали выбор – в тюрьму, или на поле боя. Один смысл, и там и там погибель. Только вот в первом случае я буду зарезан гомиками в тюремной душевой, а во втором – за мою смерть им пришлют чек, хотя бы на две тысячи кредитов, которых им хватит на месяц жизни и только. И я выбрал второе. После двух годов успешной службы в рядах призывников, мне сделали предложение – служи по контракту, будешь получать деньги. Моей семье, деньги нужны были тогда, не меньше, чем вашей маме сейчас. Я согласился. Благодаря затяжной кампании на северном Катаусе, я шесть лет проходил в рядах нашей «доблестной армии», расстреливая из пулемёта по десятку врагов на линии обороны старого завода, где расположились наши основные танковые силы, или вырезая лицо с головы вражеского солдата, для устрашения его командования… и даже десять серьёзных пулевых и осколочных ранений меня не остановили, на пути к званию полковника семнадцатого дивизиона, двадцать девятой армии, занимавшейся войной с самоназванным народным правительством Катаусского Социалистического Ковенанта. И когда я стал полковником, мне приходилось приводить в исполнение жуткие приказы, о выжигании целых деревень, подозреваемых в помощи вражеской армии, из напалмового дредноута, либо же о нанесении ракетных ударов по жилому кварталу Синоуса. И командование знает, что там дети и прячутся в лачугах и хибарах, и командованию плевать на это. Их волнует то, что их матери с автоматами в руках, защищают свою страну от экспансии, на бумаге называемую «военным урегулированием ситуации в дружественном регионе». И ты обязан выполнить приказ, потому что иначе, тебя уволят, и ты не сможешь оплачивать лечение своей маленькой сестрёнки от рака, и содержать нетрудоспособную из-за перенесённого рабочего бремени на химзаводе мать. – Допа стала мучать лёгкая отдышка, а в глазах виднелись оттенки злобы, от жутких воспоминаний, к которым воззвал этот психотерапевт. – И все эти призраки, Док, все эти женщины и дети, которых я исстреблял, умершая в итоге оттягивания смерти мать, прожившая только один чёртов год после «излечения» сестрёнка, отец, который надеялся, что однажды, мы вместе откроем собственную автомастерскую и будем работать на этот семейный бизнес, но в итоге, проводивший сына на войну, и погибший из-за взрыва баллона на разгрузке в порту… они меня каждый кошмар посещают. Вот, что меня беспокоит Док, вот что мне снится в кошмарах.
Доку было тяжело смотреть в глаза человеку, с такой судьбой, и он опустил их, потирая пальцами и делая вид, что массажирует веки. Он постарался осмыслить эту тяжёлую в восприятии историю, и стал думать, как извиниться перед своим пациентом. Его насквозь проедало представление, что это он пациент, а Доп – психотерапевт, продемонстрировавший разницу между ними обоими, и пояснивший, что судьба его «пациента», ещё исправима.
- Знаете, Док, возможно, вы мне и вправду помогли. Я с тех пор, никому ничего не рассказывал, о своей жизни, а сейчас, словно бы камень с души скинул. А ваша мама… вы получите свою премию, так как мою историю вы всё равно запишите.
- Да, мистер Грото, вы меня извините, и вы мне помогли. – Тот лишь немного удивлённо посмотрел на Дока. – Вы пояснили мне, что моя судьба исправима, тогда как у вас… - и тут Док прикусил язык.
- Я знаю, я давно смирился. Я смирился с этим, потому и жил и живу так, ни о чём не заморачиваясь, и не страдая. Что было, то прошло. Прошлое – есть прошлое.
- Нет, нет. В вашей судьбе ещё есть место многому, вам ведь всего 50 лет. Куда вам останавливаться!? В эти годы начинается самое интересное!
- Возможно вы и правы. По крайней мере, у меня теперь море свободного времени, может действительно, стоит поискать хобби? – Доп вопросительно поднял глаза в белый потолок.
На некоторое время наступило неловкое молчание, лишь немного нарушавшееся стуком хронометра.
Доп Грото думал о словах терапевта, ведь 50 лет… может не такой уж поганый возраст. А этот человек, доктор Док Монро, тоже прошёл определённый жизненный путь, и выглядит таким жутко молодым, что и двадцати лет на вид ему трудно дать. И ему определённо есть чем заняться, у него тоже идёт своя война, пусть и не на поле боя. В чём-то этот пацан был похож на него, возможно, даже стал родственной душой.
Док же приходил в себя, и пытался найти предлог продолжить и закончить опрос.
- Ладно Док, давайте уже закончим с этим бардаком, и вы составите отчёт. Мне скрывать нечего, от этого их «комитета по надзору за ветеранами».
- Доп, я хочу принести извинения… мне вправду не хотелось…
- Ты будешь сопли мазать, или опросишь меня уже?! Делай работу, ладно?
- Хорошо, вас понял.
Док успешно закончил опрос, а затем и остальную часть терапии. Уложился в обычные полтора часа, как раз по наступлению осенней темноты, в привычные восемь часов вечера. Он всё записал, описал, и занёс в протокол, заключив в жёлтую папку с пометкой «Дело пациента: Доп Грото Морт».
Доп Грото, взял с вешалки у двери свою кожаную куртку, и приготовился к выходу из кабинета, но тут его окликнул сидящий за столом Док. – Мистер Грото, можно ещё один вопрос, если вам не трудно?
Доп утомлённо вздохнул. – Давай.
- Зачем вы всё-таки убили того взломщика.
- Наличие слова «взломщик» в твоём вопросе уже ответ – он посягнул на мою собственность, и его проучил.
- Проучил?! – Доку это показалось жутко халатным.
- По правде говоря, Док, я не хотел его убивать. Просто он схватился за монтировку, и собирался ударить меня, потому я и выстрелил куда пришлось.
Терапевт призадумался.
- В конце концов, юноша, винтовочный патрон – это не шутки. Выстрела в грудь хватит, чтобы исход был летальным.
Пока его терапевт обдумывал эти слова, Грото молча открыл дверь и исчез в темноте коридора, оставив Дока одного, наедине с самим собой, в освещаемом искусственным светом рабочем кабинете, наполненным атмосферой завершения трудного рабочего дня.