13. Слухи

Галкин Сергей Иванович
Прибыв на конечную остановку трамвая с опозданием на полчаса, вагоновожатая Титкина вынуждена была давать письменное объяснение диспетчеру Соньке Симаковой, потому что та, старая выдра, ни за что не хотела верить простым человеческим словам.
Любопытный же мог прочитать следующее: «Сообчаю, что я, Нина Васильевна Титкина, вагоновожатая ночью на зареченском мосту попала в пропку и простояла тритцать одну с половиной минуту. Меня не пускала милиция. После чего я опоздала на конечный пункт к кольцу, откуда была направлена в трамвайное депо, так как кончилось время моей работы. К сему Титкина Н.В.».
До половины второго ночи прождал с связи с этим у женского общежития фигуристую Нинку-вагоновожатую шофер и заочник политехнического института Василий Клоподуев, который свое ожидание хотел превратить в приятный сюрприз для Нинки. Холодный резкий ветер насквозь продырявил его душу, посинил тонкие губы и впалые щеки, превратил в мокрую морковку хрящеватый нос.  Только принцип и заползшая в самое сердце змеюка ревности и дымный костер фантастических картин эротического свойства, в связи с этим, заставили его дотанцевать в тени женского общежития до появления родной угловатой фигурки.
– Ва-ася! Что случилось? – кинулась она, узнав родимого.
– Ничего не случилось. Ты где шлялась?
– Та! – передернулась Нина Титкина. – В пробку попала. Ой, ты знаешь, еду последний круг. Еду через зареченский мост. Ночь. Темно. Ни одной души на улицах. И в вагонах у меня, по-моему, один или два человека, а на зареченском мосту милиции видимо-невидимо. Я думала, задавили кого. Нет, ты знаешь. Они что-то рулеткой вымеряли. Потом стали линейкой по сантиметрам высчитывать что-то. Шумят, кричат. Деловые. Жуть. Я вышла из кабины. «Чегой-то вы, говорю, мальчики?». А они мне говорят: «Да иди ты! Тебя еще, – говорят, – тут не хватало!». А я говорю: «Так мне ж проезжать надо, а вы тут базар развели».
– Так и сказала? – восхитился Васька и шумно шмурыгнул носом.
– Та! Свои ребята. Я еще не такое им говорила. Ну, вот. Спрашиваю там у Славика. В одой школе с ним учились. А он говорит. Это, говорит, задержали какого-то крупнейшего мафиози, а теперь два райотдела между собой выясняют, на чьей территории. А то, говорит, если будут награждать за поимку преступника, то чтобы не ошибиться, какой райотдел награждать. Бандюга, говорит, жуткий. С автоматом был. И при нем драгоценностей тысяч на двести. И в пуху весь… Вот я и ждала, когда они вымерят все да акт составят. Приезжаю на кольцо, а там в диспетчерской Сонька Симакова. Сидит! Барыня!
При этом Нинка вся искривилась и тонким противным голосом представила Соньку Симакову: «Ты это где на тридцать одну с половиной минуту застряла? Пиши объяснительную».
– Вот старая грымза! Никому не верит на слово. Потому ее и замуж никто не берет, стерву.

А Лев Грандынбланыч в это время с боку на бок ворочался на голых нарах КПЗ Зареченского райотдела. Сюда его без лишних слов водворили сразу же по приезде, как только противоположной стороне, то есть соседнему райотделу, удалось доказать, что след ступни Льва Грандынбланыча при задержании на полтора сантиметра был ближе к Зареченскому, нежели к Хитрянскому райотделу, куда их привезли в первый раз. Он ворочался с боку на бок и впервые в жизни ворох мыслей сыпался на него откуда-то из бездонной тьмы, и не было спасения от этих мыслей. Единственно, что утешало Льва Грандынбланыча, так это то, что трех молодцов по его настоянию тоже поместили до выяснения дела в соседнюю камеру. А главное – решена проблема восстановления пуза. Вот что главное!
И этот, как его?.. Кошелек-то… Я ж его успел с моста-то швырнуть… Интересно, утонет или не утонет?.. Водонепроницаемый…
«Вот о чем объявление-то дать по радио! – вспомнил Граня утреннее сообщение. – Вот ныряльщиков-то будет. Конечно, не как за часами в Москву-реку, у нас речка поменьше, а все-таки…».
«Завтра я им покажу всем. Завтра вы у меня попляшете».
Правда, кому придется плясать, Лев Грандынбланыч еще не выяснил до конца. Мозг его заволакивала тревожная ряска сна.