Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2015/11/20/2044
Поспав днём, Петрушка уселась за стол и пожаловалась, что у неё мёрзнут ноги. Ещё бы. Её ступни висели в нескольких сантиметрах над плиткой. Из-под дверей дует. А погода установилась достаточно холодная. Ни скамеечки, ни чего-то подобного в доме нет. Я полезла по всем углам искать что-нибудь. Нашла. Грелку. Налила горячей воды. Обернула грелку поролоном. Положила в высокий пластиковый таз. И сверху устроила посиневшие от холода ноги старушки, которые не могли согреть тонкие носки. Получилось отлично. Во-первых, Петрушке больше не страшен был сквозняк. Ноги постоянно находились в тепле. В-вторых, я могла мыть пол в комнате, не укладывая её в постель. А это первоначально было неудобно и ей, и мне.
Стол тоже придумала ставить иначе. Раньше узкий длинный стол придвигали к старушке сбоку, и она сидела, привалившись правой рукой на край, так и ела. Еда падала, руки-то её плохо слушались. Я передвинула стол так, что её ноги оказались между ножками. Она, таким образом, получила дополнительную фиксацию своей позе, и смогла сидеть ровно. И передвинутый стол, и грелка в тазу привели Петрушку в полный восторг.
В моей комнате было намного теплее, чем в её, но, когда погода испортилась, я спасалась той же горячей водой, используя вместо грелок пластиковые бутылки.
Когда Петрушке становилось скучно, она просила, чтобы я включала компьютер и показала ей Россию. Особенно её интересовало, где я работала. Я показывала подарочные корзины, оформление хлебного отдела фигурками из солёного теста. Синьора не одобряла напрасное изведение теста на всякую ерунду.
Наибольший интерес у неё вызывали продукты и алкоголь в подарочных продуктовых наборах. Да, еда – это её огромадная слабость. Выпить она тоже далеко не дура.
Один раз бабуля меня заколебала: «Что будет на ужин?» - «Что хотите» - «Нет, что ты хочешь? Что ты будешь есть, то и я буду» - «Я буду есть и приготовлю то, что Вы скажете» - «Нет, ты скажи, что будешь готовить!» - «Ладно. Потушу овощи с мясом» - «Не хочу!» - «Сварю картошку с сальсичами» (Сальсичи – это колбаски из мяса) – «Не хочу!» - «Поджарю яичницу» - «Не хочу!» - «Нажарю картошки, сварю сальсичи» - «Не хочу!» - «Рыбу?» - «Не хочу!» - «Мороженое?» - «Не хочу!» - «Фрукты?» - «Не хочу!» - «Что тогда?» - «Картошку пожарь!». Ладно. Пошла картошку жарить. Она закричала: «Покажи, как жаришь!» Принесла сковородку. Всё неправильно! Картошка не так нарезана! А как? Я ей стала показывать, чтобы она сказала, как. Полосочками? Нет. Кубиками? Нет. Дольками? Нет. Кружочками? Нет. Кусочками? Нет. Бляха муха, как?! Приказала: «Дай нож и катрофелину!» Дала. Порезала кружочками. Я же тоже резала кружочками! А у меня, видите ли, кружочки были более тонкие, чем она хотела. Пипец.
Еда в нашем доме по часам, и всегда только что приготовленная. Это немного напрягает. В Питере я отвыкла от этого. Замотанная заботами, обходилась фастфудом, или разогревала в микроволновке горячие бутерброды, кашу и овощи. Быстро и дёшево.
В этот день перед дневным рипозареньем старушка пожелала подготовить меланзаны для ужина. То есть, баклажаны. Иногда её пробивало на обучение меня кухне. Я не против. Какие-то продукты видела впервые. Какие-то блюда никогда не готовила. Меланзаны готовятся быстро, но потом. Сначала их надо очистить, нарезать пластиками, посолить, оставить под грузом на несколько часов, а затем быстренько обжарить, предварительно смочив в взбитом яйце и обваляв в панировке с пармезаном.
Всё бы ничего, но у Петрушки нарушение вкусовых ощущений. Она лопала все переслащенное и пересоленное. Тут она так переборщила с солью, что мне стало страшно. Беда ещё и в том, что раньше она работала поваром, поэтому спорить с ней бесполезно.
Нахреначив на три баклажана соли столько, что хватило бы на бочку квашеной капусты, старушенция успокоилась и уснула.
Проснувшись, она захотела покушать сливового варенья (я сварила специально для неё).
У Петрушки нет зубов. Как-то я спросила, нравятся ли ей грецкие орехи. Она раскрыла рот и пожаловалась: «У меня нет зубов!» Я рявкнула: «Кто тебя спрашивает про зубы?! Орехи любишь?» Она пожала плечами и отвернулась. Я наколола орехов, надавила целую кружку (кофемолки у них нет, а миксер в этом бесполезен), смешала с сахарным песком и маслом, и получившуюся массу завернула в блинчики. Блинчики старушка заглотила в момент. Это стало её любимым блюдом.
Примерно также получилось с яблоками. Нам принесли яблоки. Я спросила её: «Яблоки хочешь?» - «У меня нет зубов». Я взяла яблоко и тёрку и тоном мамаши Алладина (из советского фильма: «Когда мне было пять лет, я знала, что такое «коза!») прогундела: «У моей мамы тоже нет зубов, но она ест всё! Потому что любые овощи и фрукты можно натереть!» Через пять минут беззубое чудо лопало яблочное пюре.
Со сливами было то же самое. Сливы оказались крепкими, и я пообещала ей сварить «мармелад».
Утром она его попробовала и сказала, что будет это есть в 5 часов. С хлебом. Ровно в пять она пожелала совершить задуманное.
Хлеб к тому времени зачерствел. Она заныла: «Хлеб твёрдый! Его невозможно есть. Свежего нет?» Нет. Старушка, сморщившись от досады, смотрела на хлеб, намазанный вареньем, на её глазах проступили слёзы. Я сказала: «Оставьте это. Сейчас будут креппе (блины). Пять минут – и Вы будете есть горячие блины с вареньем, и пить горячий чай!»
Обычно я пеку блины, потом накрываю на стол, потом мы едим. Но тут время не терпело. Я скакала из кухни в комнату, подавая блинчик за блинчиком. Петрушка ела быстрее, чем я пекла.
Один раз она захотела блины с панной. (Панна – как очень густая пресная сметана). Представляете, что будет, если в горячий блин завернуть сметану? Я напекла блинов и накрыла на стол. Петрушка посмотрела на блюда с блинами и спросила: «Панна внутри?» - «Нет» - «Креппе без панны?» - «С панной» - «Не понимаю!» - «Показываю!» Я взяла блин, обмакнула в сметану и стала есть. Петрушка наблюдала за мной с презрительной гримасой. Я добила блин, облизнулась и сказала: «В России едят так! А ты, хочешь – ешь, не хочешь – не ешь!» Она проводила взглядом второй блин, который я слопала вслед за первым, и потянулась к своей порции. Она манджала блины, макая в сметану, и довольно пофыркивала, а я поучала: «Если панну положить внутрь креппе, она станет вытекать и капать на одежду. Будет грязной одежда, руки, стол. И будет невкусно. А так вкусно и чисто!»
После еды я приучила её вытирать руки влажной мыльной тряпочкой. А ещё приучила молчать во время приёма пищи.
Петрушка – трепло. Рот у неё не затыкался. Она постоянно что-то пела, говорила или кричала. Несколько раз давилась и долго откашливалась. У меня не стёрлись из памяти воспоминания пятилетней давности, когда я откачивала своими силами подавившуюся булкой немую синьору. Повторять реанимационные действия мне совершенно не хотелось.
Мне не нравилось и то, что приходилось отвлекаться от еды и переключаться на её болтовню. В общем, напомнила ей народную мудрость: «Когда я ем, я глух и нем!» Сначала она отрицала правильность этой истины, но я, буркнув: «Молчать!», демонстративно затыкала уши. Единственные слова, которые разрешила произносить за трапезой: «Отрежь ещё хлеба».
Наевшись в этот день, Петрушка попросила: «Набирай все номера, хочу с кем-нибудь поговорить!» Наболтавшись, вспомнила про меланзаны.
Вместо панировки велела взять муку. Я опечалилась. Баклажаны были солёные-пресолёные. Однако, делать нечего. Масло, мука, сыр и яйцо блюдо не спасли.
Устроившись за столом, старушка попробовала меланзан и скривилась: «Это невозможно есть!» А то я не знаю. Я сказала: «Надо было взять не муку, а панировку, как в прошлый раз». Она помотала головой: «Нет, мука ни при чём. Ты невкусно сделала». Я хмыкнула: «Это Вы сделали невкусно. Я говорила, что соли слишком много. Слишком! Но Вы не слушали». Она расстроилась. Я сказала: «В России меланзаны едят с панной. Сейчас принесу». Старушка возмутилась: «Нет! Меланзаны нельзя есть с панной!» Я спросила: «Почему нет?», раскрыла новую коробочку, положила панну себе и ей, и подала пример правильного поедания пересоленных баклажанов. Густейшая панна подавила солёность. Меланзаны исчезли за минуту.
Так и жили. Она объясняла, что делать с фаджолями (фасолью), вердурой (зеленью для варки) и сальсой. Я готовила что-нибудь нашенское. Заодно учила язык. Синьора говорила много, но плохо. «Гатта» (кошка) у неё – «ятта», «пилолы» (таблетки) – «балали», кухня, подушка, наволочка и кузина звучат одинаково – «кущина», «альтра» (другое) – «ауторо», и всё в том же духе. Мне приходилось додумывать, чтобы сориентироваться в её воле. Её забывчивость тоже вынуждала проявлять массу терпения.
Например, синьора пожелала на обед картошку. Я спросила, как она хочет, чтобы картошка была приготовлена. Синьора захотела варёную. И салат. Не вопрос. Когда картошка уже доваривалась, я поинтересовалась, что будет к картошке, кроме огурцов с помидорами. Синьора взвилась: «Как – что?! Что ты делаешь с картошкой?!» - «Варю» - «Почему варишь?! Я сказала: жарить!» - «Неправда. Вы сказали: варить» - «Жарить!» - «Варить!» - «Жарить!» - «Синьора, успокойтесь. Картошка уже варится. Что Вы ещё хотите?»
Петрушка завопила: «О, Боже! Что я буду есть?!» - «Картошку. И со вчерашнего вечера осталась фасоль. Пока Вы едите картошку, я разогрею фасоль» - «Почему ты стала варить картошку, а не жарить?!» - «Вы сказали в кастрюле» - «Я сказала на сковороде!!!» - «Вы сказали в кастрюле» - «Нет!» - «Да» - «Нет!» - «Да!!!» - «Синьора, повторите, как Вы мне велели приготовить картошку?» - «В кастрюле!!!» - «Вот именно. В кастрюле! И чего Вы теперь от меня хотите?»
Синьора съела всю картошку и уставилась на блюдо с зелёной фасолью.
Фасоль в стручках была сделана вечером. Огромная вёдерная кастрюля. Со спагетти. Причём, порцию спагетти на данную кастрюлю синьора определяла сама. Я приношу в её комнату продукты и утварь, она указует. Меня не дёргает, а ей удовольствие. Вечером синьора ковырялась в своей миске и возмущалась, что спагетти недостаточно. Сейчас она заистерила: «Почему спагетти так много?!» Вопрос не ко мне. Я пожала плечами. Обед прошёл в мрачном настрое. Хотя, я поела нормально. Мне хватило картошки с салатом, после – кофе с лимоном и мороженое.
С картошкой ещё был забавный случай. Как-то Петрушка захотела на обед варево из белой фасоли с вермишелью. Я сказала, что не буду это есть, а приготовлю себе жареную картошку с луком. Синьора сморщилась презрительно: «Делай что хочешь» - «Вы хотите картошки?» - «Фу! Не хочу!» - «Салат делать?» - «Нет».
Договорились. Взяла фасоль. Не очень много (естественно, учитывая аппетит старушки и будущую добавку вермишели). Когда настало время засыпать в кастрюлю вермишель, поступило новое указание: варить только фасоль!
Я накрыла на стол. Перед госпожой стояла полупустая миска с фасолью. Я наворачивала ароматную картошечку с жареным лучком.
Синьора растерянно посмотрела на свой обед и спросила: «Фасоли больше нет?» - «Нет» - «Почему?» - «Потому что Вы хотели фасоль с вермишелью, и я взяла достаточно для этого. А потом Вы не захотели вермишель, а фасоль уже сварилась». Синьора понаблюдала, как я наворачиваю из своей тарелки и спросила: «А мне ты картошку сделала?» - «Нет» - «Почему?» - «Вы сами не захотели. Хотите, нажарю сейчас? Десять минут, и будет порция для Вас» - «Нет!»
Фасоль испарилась за секунду. Петрушка грустила. Я принесла бананы и сладости. Червячок был заморен.
В шесть вечера приехал синьор работодатель и спросил: «Что ты будешь делать на ужин для моей мамы?» Я ответила: «Что она скажет, то и сделаю». Мама бодренько вскинулась и сообщила: «Я буду есть всё, что Наташа приготовит. Пусть делает, что захочет!» На ужин были блины с орехами, и с картошкой и луком.
На фото: моя бывшая любимая работа
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/20/2105