Никита сидит за столом и с удовольствием ест яичницу, хрустит подрумяненным тостом. Он уже битый час слушает рассказ своего друга Валеры о том, как его "подсидели" на работе. Должность начальника юридического отдела, казалось, была уже у него в кармане! Валера говорит громко, при этом то и дело поднимает большую кружку с остывшим чаем, делает глоток и с громким стуком ставит обратно на стол.
– Представь, взять и назначить этого Гришковца! Это же идиотизм! Он же пьет семь дней в неделю, - возмущается Валера. – Выбрил виски и вообразил себя мачо! А ты видел его подпись? Во, во всю строку! Такие подписи - признак шизофрении, кстати.
Его жена Аля, стоящая у плиты и готовящая тефтели, огорченно вздыхает и, пожав плечами, нерешительно обращается к мужу: "Но ты же сам говорил, Валер, что тебе эта должность сто лет в обед не нужна. И что даже если предложат, то ты откажешься..."
Валера ударяет кружкой по столу еще сильнее и, разводя руками, подняв вверх брови, говорит Никите: "Удивительная женщина! Никогда ничего не понимает и как будто даже гордится этим!" Аля замолкает и отворачивается к плите. Тефтели шкворчат на сковороде, запах мяса и специй разносится по кухне. Никита ест, он и не думал, что простая яичница может быть такой вкусной. Что Аля добавила в нее? Кажется, сыр, помидор, горошек и какую-то зелень.
Отодвинув пустую тарелку, он кивает Валере, но уже почти не слушает его. Никита смотрит на Алину тонкую спину под легким домашним платьем, на нежную белую шею, на которой сзади пушатся золотистые волоски, выбившиеся из короткой русой косы, на ее маленькие ножки в плетеных тапочках. Если Алину ножку поставить Никите на ладонь, то наверняка ладонь окажется гораздо больше. Никита удивляется тому, что эта странная мысль пришла ему в голову.
А по кухне уже носится, расправив в сторону руки, как крылья, маленькая Ника. Она поет во весь голос, кружится, пролезает под столом и вскакивает вновь. Ее юбка надувается, как пузырь, короткостриженная головка взмокла, и волосы топорщатся в разные стороны, как иголки у ежа.
"Прошу тебя, Ника, прекрати петь, ради Бога, у меня сейчас взорвется голова! Аля, угомони ее, наконец!" - Валера откидывается на стуле и трет рукой лоб. Но Ника не обращает внимания на слова отца. Она подбегает к Никите и, сияя задорными карими глазами, заговорчески шепчет ему: "Я бабочка. Можешь поднять меня высоко?". Никита аккуратно берет Нику двумя руками и поднимает вверх. Ника смеется, бултыхает в воздухе ногами: "Лечу! Я лечу!"
Никита смотрит на нее с улыбкой, поднимает еще выше, ощущая невесомость, почти воздушность ее маленького тела.
"Аля, ей пора уже спать! Сколько можно!" - сердито говорит Валера.
"Не хочу спать! Еще рано! Я бабочка!" - канючит Ника.
Никита уже поставил ее на пол, и теперь она жмется к его коленям. Он гладит девочку по голове и понимает, что пора уходить, что уже поздно, но ему так уютно, так хорошо здесь, на этой теплой кухне, с ее звуками, запахами, с округлой кружевной занавеской на окне, с кактусом причудливой формы на подоконнике. Он вспоминает с досадой, что дома, в раковине, два дня уже лежит немытая посуда. И сломан кран. Починить его совсем нетрудно , но Никита только собирается это сделать уже неделю.
Наконец, он все же встает из-за стола, благодарит Алю за ужин. Аля улыбается, и на щеках ее, как блики, появляются и тут же исчезают едва приметные ямочки. Никита уже шнурует ботинки, стоя в прихожей, когда Валера вдруг вспоминает:
- Да, Кит, я же совсем забыл! У мелкой день рождения завтра, надо их с Алей в детский игровой центр отвезти, а я никак не могу вырваться, сам знаешь! У тебя же выходной завтра вроде?
– Да, да, конечно, пусть Аля позвонит завтра, и я заеду.
– Спасибище! А то у меня отчет горит...
Никита выходит на улицу. Идет дождь. Он ежится от холода и плетется домой. Налетевший ветер срывает с его головы капюшон, Никита хочет прикурить, но последняя сигарета тут же намокает и разваливается прямо у него в руках. Он приходит домой и, раздевшись, сразу ложится в постель и засыпает, но спит беспокойно. И снится ему, что в его квартире, прямо из пола, пробившись сквозь потертую дорожку, вырос зеленый побег неизвестного растения. Никита радуется сначала, осторожно трогает побег пальцем, но потом ему в голову приходит мысль, что быть этого не может, что внизу под его полом - не земля, а живут соседи - пожилая пара. И вот уже ничего нет, он растерянно ощупывает гладкий холодный пол, переворачивает дорожку - все напрасно.
А когда он просыпается утром, то видит, что дождь прошел, в окно заглядывает солнце, обнаруживая густой слой пыли на столе и на телевизоре. На душе у Никиты радостно, он спрыгивает с кровати, делает даже небольшую зарядку, затем умывается холодной водой, варит себе кофе. Вид грязной посуды в раковине немного смущает его, но он говорит вслух бодрым голосом: "Ничего, вечером помою!". Никита находит в шкафу новую пару носков, наспех съедает бутерброд с подсохшим сыром и выходит на улицу. Солнце блестит в лужах, отражается в умытых дождем окнах девятиэтажек, и Никите кажется, что оно само как будто бы очищенное, новое. И так светло ему, как бывает разве что в Пасху.
Никита заходит в магазин и покупает большую бутылку лимонада, конфеты и мягкую игрушку - разноцветную бабочку с очень большими, выпуклыми синими глазами. он укладывает эти драгоценности на заднее сиденье машины, садится за руль и едет на заправку. Он спешит, ведь в любой момент может позвонить Аля. И Аля звонит:
– Да, Аля, я скоро приеду, заправлюсь вот только сейчас.
– Нет, извини, к сожалению, все отменяется. Меня на работу вызвали, придется ехать.
– А Ника как же?
– Соседка посидит с ней. Извини, правда, я побежала.
– Да ничего... пока. Звони, если что.
Никита слышит длинный гудок в трубке, останавливает машину у обочины. Потом он оборачивается, смотрит на заднее сиденье. Там, в бутылке, упавшей на бок, пенится лимонад, и пестрая бабочка бестолково таращит на него свои пустые пластмассовые глазища...