Я люблю помидоры. Нет, не на голодный желудок сказанное "я люблю помидоры", а с томным придыханием, сладко ноющим спазмом в груди, и не только в груди, сжав колени, даже закрыв от внезапного кружения в голове глаза... "Ах... Я люблю помидоры..." Я обожаю их круглые доверчивые тела, тонкую, ранимую кожу, податливую плоть, солоноватую кровь. Я люблю их самой искренней, самой бесстыдной и самой безумной на свете любовью.
Да, с первого взгляда эта любовь страшна и ужасна. Но это только с первого взгляда. Моя любовь абсолютно честна, поэтому она взаимна. А что может быть прекрасней честной и взаимной любви? Ничего! Я не натягиваю на безжалостно хищный рот фальшивые улыбки и не притворяюсь елейно добренькой "Ах, какие прелестные помидорчики! Ах, какие душки! Ах, какие миленькие!" А сама в это время хвать их ненасытными ручками, и в рот, жрать до икоты, пока другие не сожрали.
Я вхожу в тепличку, в их дом, где они родились и выросли, где прошло их детство и юность, где они познали счастье любить и быть любимыми. Они ждут меня и радуются. Они протягивают золотисто-изумрудные листочки, желая дотронуться до той, которую так искренне любят. Я тоже тяну к ним руки, отвечая на их долгожданную нежность, выбираю из них самого красивого, самого любимого, самого мной желанного. Вот он, ещё тёплый, ещё всё чувствующий и содрогающийся от счастья. Одно движение, тихий хруст тоненькой ножки, и его судьба уже решена мной на веки вечные. Он спокойно лежит в моей руке и улыбается. Нет, ему совсем не страшно умирать. Он то знает, что его любимая никогда не предаст их настоящей, трепетной любви, не швырнёт в навозную кучу на позороное гниение и не запустит в голову какому-нибудь бездарному певцу или поэту.
Да, я могу коварно сжать руку и превратить его красивое тело в бесформенную кроваво-красную массу. Но я не сделаю этого. Я могу прямо сейчас, на виду у всех сородичей, вцепиться зубами в его бок, вырвать самую вкусную часть и съесть, смачно обливаясь кровавым соком. Вы думаете, мне будет стыдно? Нет, нисколечко. Я могу сожрать его целиком, и все вокруг, даже зелёные детишки-помидорчики и даже не познавшие первой пыльцы девственно-жёлтые цветочки, будут завидовать судьбе этого счастливца. Да, все будут ему завидовать, и все будут жалеть меня. Потому что, в отличие от них, та, которую они любят и боготворят, когда-нибудь попадёт в землю. Но, в отличие от их семени, она не прорастёт новой жизнью, а будет съедена круглыми и мерзкими червяками. Такова судьба...
Я несу своего сегодняшнего избранника в дом, кладу на красное от помидорной крови деревянное ложе и... хрясь ножичком! Потом ещё раз - хрясь! Хрясь! Хрясь! На половинки, на четвертинки, на восьмушки. Он истекает кровью и спермой, он рычит от страсти и наслаждения... Я безжалостно посыпаю солью его раны, я ковыряю остриём ножа в мясистых внутренностях скользких зародышей его деток, которым уже никогда не суждено родиться. Я, сладко бормоча бесстыдно-похотливое, неторопливо пожираю своего возлюбленного, и вот теперь мы счастливы оба. Хотя бы на немного, на минуты и часы, пока он во мне, а я просто жива, сыта и ещё не стала пищей для червей. А потом я опять иду в тепличку, и снова все счастливы от того, что кто-то кого-то съел, и кто-то остался жить на этом свете.
Когда-нибудь на золотой вечерней заре я войду нагая в свою тепличку, оставив на прозрачной дверке маленькую записочку. Войду и скажу: "Я любила вас всю жизнь, полюбите меня в последний раз" И они всё поймут. Они склонятся надо мной и не отдадут мерзким червям моё сладкое, переполненное настоящей любовью тело. Их острые листья нежно располосуют мою белую кожу, их красные любящие тела впитают в себя мою красную, вкусную плоть, взращённую на крови тысяч их собратьев.
А потом кто-нибудь снимет с дверки маленькую записочку и исполнит последнюю волю съеденной заживо. Тогда над моей могилой вырастет томатный куст, и в каждом помидорчике поселится моя душа. Она будет тихо краснеть и ждать, когда кто-нибудь сорвёт её и жадно вцепится зубами в красный аппетитный бок.
Нет, наверное, о таком счастье можно только мечтать...