Евгений Попов
Познакомились мы с Евгением Анатольевичем Поповым благодаря Василию Аксенову. Было это в Коктебеле, в конце 20 века. Евгений Попов отдыхал с супругой, а Василий Аксенов участвовал в каком-то семинаре. Мы вместе прогулялись по коктебельской набережной, зашли в Дом-музей Максимилиана Волошина.
Плотно сбитый мужчина, с академической бородкой – таким мне запомнился Евгений Попов при первой встрече. Что-то в нем говорило о принадлежности к бродячей братии. И действительно, в молодости Евгений Попов был геологом. Я тоже после школы поступал в Свердловский горный институт на геологический факультет. Но при сдаче документов одна симпатичная девушка объяснила мне, что геофизика круче. Разница между геологом и геофизиком такая, как разница между молотком и телевизором. Это странное сравнение за пять минут решило мою судьбу на ближайшие десять лет.
Став геофизиком, поработав и побродив по огромной нашей стране, выполнив план по романтике, я остановился на более спокойном образе жизни.
Примерно так же, мне кажется, сложилась судьба и у Евгения Анатольевича.
В один из июньских дней мы, расположившись на скамейке парка Дома творчества, ведем неторопливую беседу. С одной стороны я с видеокамерой, с другой два писателя (его жена Светлана тоже занимается литературной деятельностью).
– Сегодня последний день вашего отдыха в Коктебеле. Отдохнули?
– Вы знаете, мы уже во многих местах за последние годы отдыхали, но этот коктебельский залив – слева Хамелеон, справа Карадаг – постоянно мерещится нам. Тянет сюда. Мы не просто отдыхаем, но и работаем здесь. Я такой человек, если несколько дней не пишу – заболеваю. Если есть стол и лампа, чего же не писать? Здесь хорошо пишется, эти места созданы для творчества. В этом мы согласны с Волошиным. У меня тут много чего написано за десятки лет. Коктебель – часть нашей жизни. Первый раз я здесь был в 1964 году на практике под Бахчисараем, когда учился в геологоразведочном институте. Так что я видел Крым разным.
– Раньше природа и социум были более гармоничны, что ли, – подключилась Светлана.
– Вас не смущает, что в Доме писателей окружение стало не совсем писательское?
– Да я как-то не очень почувствовал это. Меня как в Союз писателей приняли, так через два месяца и исключили… Прелестей быть членом Союза писателей вкусить не успел. Мы здесь обычно снимали комнату.
– Как относитесь к тому, что Крым стал для вас заграницей?
– Хорошо сказала здесь одна женщина из местных: «У нас же общие воздушные потоки»…
– А что сегодня актуально – проза или публицистика?
– Все интересно. Я вот уже несколько лет рецензирую рукописи на Букеровскую премию. Много хорошего…
– Герой нашего времени…
– Общество расслоилось, и поэтому у каждого свой герой.
– Творческая интеллигенция активно поддержала перестройку. Достигли своей цели?
– Когда начиналась перестройка, у многих были иллюзии, что вот свалят большевиков и сразу наступит счастье. Каждому по машине и всего завались. Это примитивное представление. Раньше мечтали о коммунизме. Для того, чтобы что-то построить, надо расстаться с прошлым. Мы недостаточно четко расстались с прошлым. Не поставили точку, вот и гниет прошлое. Это обычный российский выбор: выбирать между различными видами зла. Речь не идет о том, что одно ужасно, а другое прекрасно. Мне кажется, на том пути нас все равно ждала катастрофа. А сейчас, я думаю, переболеем и все наладится.
– Альманах «Метрополь» в вашей жизни?
– Это важная часть моей жизни. До него у меня были какие-то метания. Я давно пишу. Меня приняли в Союз писателей по нескольким статьям. Одна из них под предисловием Василия Шукшина. И у меня было уже написано более двухсот рассказов, но ничего не публиковалось. И перспектив не было. «Метрополь» все расставил по местам. Он был актом неповиновения властям. Там собрались как известные писатели, но с вещами, которые не были напечатаны, так и неизвестные, но с качественными рукописями. Все это вызвало злобу у начальства. Результат известен: меня и Ерофеева исключили из Союза писателей. Дальше я никаких иллюзий не питал и жил как Бог. По редакциям не ходил, много писал и печатал за границей. В «Метрополе» все шло по критерию качества, был жесткий отбор рукописей. Нас было двадцать пять человек и ни одного случайного. Каждый со своей биографией, никто не исчез после «Метрополя».
– Если тоталитарный режим вынуждал писателей обращаться к нелегальным изданиям, то демократический режим что дал?
– Для меня это счастье, все, что я хотел напечатать, я напечатал. У других тоже проблем не было с публикацией своих книг.
– Вседозволенность породила бульварщину?
– Да. Во всем мире так. Не вводить же цензуру. Надо вкус читателя воспитывать.
– Власть о народе вспоминает, как правило, перед выборами?
– Конечно, власть – это паразит на теле народа. Но управлять кем-то нужно. Но возврата к прошлому не хочет никто! Даже коммунисты. Ну, был он раньше инструктором райкома партии, над ним секретарь, над тем другой секретарь. Фактически, он был раб КПСС. А в новое время он украл денежку где-то, завел свое дело, купил дом в Испании, ему сам черт не брат. Так зачем ему назад, хотя демагогически он может говорить что-либо другое. Ну, например, для того, чтобы пройти в Думу. Здоровый человек сегодня может найти занятие. Больным и старикам нужно, конечно, помочь.
– Творчество это вторжение или уход от мира?
– Это то, без чего я не могу существовать, больше я ничего не умею делать. Для меня творчество не уход и не вторжение, а существование в этом мире.
– Работать и пытаться разобраться в этом мире, – добавляет Светлана.
– Союз развалился. Как существовать дальше?
– Смотря что под этим понимать. Личные связи остались. Конечно, хотелось бы ездить друг к другу без виз. А Союз писателей размножился как амеба, сейчас их шесть или семь, и все враждуют между собой.
– Памятные встречи в Коктебеле?
– Их много было… В 1979 году мы (Аксенов, Ерофеев и я) приехали в Крым на машине. Это был не лучший год в нашей судьбе. Когда выезжали из Москвы, мы были еще членами СП. Объехав почти весь Крым, в основном по проселочным дорогам, мы приехали в Коктебель. Вся литературная братия знала о нашем незавидном положении и обращались с нами как с больными. А мы наоборот вели себя бесшабашно. Вася каждое утро выбегал на набережную, бегал, а затем полчаса стоял на голове. Когда приехали в Москву, узнали, что нас исключили из Союза писателей. Причем Васю не исключали. Он отослал свой членский билет в знак солидарности с нами.
В этот раз мы ходили на Карадаг опять вместе. И Аксенов снова стоял на голове… 19 лет спустя…
1998 г.