Саша привычным пружинящим шагом шел по лесу.
Его глаза находились в беспрестанном движении, обшаривая каждый кустик, цепляясь за каждую груду мусора, в изобилии встречающуюся в обжитых человеком лесных массивах.
Если бы у него была корзинка - его бы приняли за грибника.
Если бы у него было ружье - за охотника или лесника.
Александр не был ни тем, ни другим. Спустя пять лет для таких как он введут в обиход слово “сталкер”. Парень бродил по лесам и весям, собирая различные полезные ништяки.
Вообще, хабара на городской свалке было не в пример больше, да и качество отличалось на порядок. Но свалка была давно поделена между кланами цветметчиков, стаями бродячих собак, да когортами особых, привилегированных бомжей. Стороннему человеку там было делать нечего. Зеленые насаждения, зато, документально являлись землёй государственной. А значит общей. И из найденной металлической рогули, при должном умении, можно было справить отличное лезвие для ножа, древние останки животного становились прекрасной костяной рукоятью, а одинокий “кирзач” перешивался в ножны. Ненужный хлам обретал вторую жизнь функциональных инструментов.
Саша преодолел овраг, продрался сквозь бурелом, вышел с обратной стороны и увидел кровать. Железная панцирная кровать, подобно тем, что поставляются в учреждения по госраспределению, обеими спинками врастала в деревья, образуя странное подобие гамака. Надо сказать, смотрелась она довольно органично, и если бы не ржа, проевшая её насквозь, её можно было бы принять за гротескное продолжение местной флоры. Молодой человек осторожно присел, убедился, что мебель не собирается развалиться в самый неподходящий момент, достал из кармана пачку красного “Петра”, с большим удовольствием закурил и предался праздному размышлению.
В конце концов, это было интересно.
Довольно-таки далеко от хоженых путей. Было трудно представить себе человека тащившего на горбу по лесу нелегкую кровать. А главное, зачем бы ему это делать? Нет, этот вариант отпадал.
Вероятно, кровать здесь уже была. А значит было здание. Сторожка лесника, барак или больница.
Александр встал, отряхнул штаны, выдернул из трухлявой берёзы стойку под капельницы и, опираясь на неё как на дорожный посох, задумчиво пошёл дальше.
Наверняка больница. Но для районной поликлиники всё же далековато. С глаз долой во все времена старались убрать сирых да убогих.
Парень затушил бычок о белеющее в дупле мумифицировавшееся лицо, оттуда же выгреб на ладонь весь мусор, оставив взамен окурок. Металлический наконечник фонендоскопа после секундного размышления вернул на его законное место, а золотую зубную коронку спрятал в нагрудный карман.
Сирых да убогих. Стало быть лепрозорий. Или лечебница душевнобольных. Ржавые кольца, вдетые в давнишнюю кровать, красноречиво говорили в пользу лечебницы. Ремни, которыми привязывали, или истлели, или были растащены такими же любителями наживы, а кольца остались.
Две сильно усохшие, но оттого даже более внушающие, быкоподобные руки торчали из ствола сосны, направляя-удерживая полускелет больного. Нижняя половина туловища пациента была, очевидно, скушана. Если зверьё может куда-то дотянуться, будь уверен, оно туда дотянется. Картинка напоминала торжественную передислокацию бюста очередного вождя, сыгравшего в ящик. Впрочем, брать здесь было нечего.
Лечебница. Дом призрения, жёлтый дом, богадельня умалишенных. О, сколько великих полководцев повидали эти стены. Ни один парад ни одной победы не мог похвастаться таким разнообразием военного гения. Сколько ветеранов галактических боёв, непризнанных вундеркиндов и божественных аватар под воздействием правильного питания и электротоков превращались в алкоголиков, строителей и школьных учителей. Сколько теорий всего сущего и гиперболоидов инженера Иванова было смыто кислотными волнами хлорпромазина и галоперидола. Сколько…
На темя капнула первая, робкая капля, и вскоре дождь зашелестел со всех сторон.
Саша посмотрел на небо, потом на часы, раздраженно отбросил железную стойку, повернул обратно и быстрым шагом пошёл домой.
18.02.2014