Пролог
Микроавтобус, давясь в утренних пробках, вёз нас на самую окраину Москвы, в Митинский крематорий, где в девять утра должна была состояться церемония прощания с нашим коллегой, корреспондентом Стасом Вышинским, погибшем в сирийской командировке.
В салоне стояла гробовая тишина. Ещё вчера это был шок — увидеть на стене холла портрет Стаса и вазу с десятью гвоздиками, шок и отрицание, потому что так не бывает, ну не бывает так... он сменил Женю Егорова в этой командировке всего четыре дня назад... В голове не укладывалось, и не только у меня. Рядом со мной сидел Игорь Клатов, бледный, осунувшийся, в непривычной чёрной рубашке. Пальцы его безостановочно выбивали на подлокотнике какой-то рваный ритм. Он редко работал со Стасом, но знал его хорошо. Я отвернулась. Если уж Гарик на пределе, то каково мне? Вышинский никогда не скрывал, что предпочитает монтироваться со мной, а у Стаса слова с делом не расходились. Даже режиссёры уже плюнули и на все его материалы автоматически подписывали мою фамилию. Так что работать мне с ним доводилось и по несколько сюжетов в день, иногда и всю неделю. Сколько же прошло... десять лет. Десять лет мы плечом к плечу освещали президентские поездки, всевозможные форумы, встречи "двадцатки", "восьмёрки", Генассамблеи ООН и украинские события. И вот теперь он полетел в Сирию на две недели. И Егоров вернулся, а Стас — нет...
Женя Егоров тоже сидел рядом с нами. Я не смотрела на него — слишком это было страшно. Не знаю, о чём он думал сейчас, чёрные очки скрывали глаза, но по скривившимся в горестной гримасе губам было ясно: Женю это известие подкосило. Тем более, что, вернувшись, он с удивлением рассказывал, что не так всё и страшно в этой вашей Сирии, он даже каску не носил, и со смехом напутствовал Стаса не дрейфить и держаться ближе к авиабазе. Что теперь он думал о своих советах?
Остальные тоже сидели молча. Девчонки из ньюсрума всхлипывали, наш шеф-редактор как-то механически качал головой, иногда прикладывая руку к глазам, Ира, сегодняшний режиссёр, беззвучно плакала, закрыв ладонями лицо. Мы все видели смерть, в основном, конечно, на своих мониторах, смерть разную, страшную, кровавую, как в казнях ИГИЛ или в московских терактах, но она всё равно была далёкой, чужой и, что уж там скрывать, профессиональная бесчувственность помогала нам относиться к ней как к обычному факту. Факту жизни. Не нашей жизни. Но теперь рабочий цинизм дал сбой, и каждый по-своему сейчас переживал гибель Стаса. Я вспомнила слова некролога на стене: "25 октября 2015 года трагически погиб, находясь в служебной командировке в Сирии, специальный корреспондент программы "В эту минуту" Станислав Вышинский. Его жизнь оборвала пуля снайпера. Коллеги отзывались о Станиславе как о профессионале своего дела и прекрасном человеке. Станиславу Вышинскому было двадцать девять лет." Микроавтобус затормозил. Мы прибыли.
На ступенях крыльца нас уже ждали родственники Стаса, их было на удивление мало: плечистый парень, явно брат, и худенькая, полупрозрачная от горя девушка, закутавшаяся в чёрный палантин. Жена или возлюбленная... о личной жизни Стаса я не знала практически ничего. Брат его постоянно прикуривал новую сигарету от бычка, пальцы его дрожали. Он был пугающе похож на Стаса, только постарше лет эдак на восемь-десять. Мы вылезли из автобуса, шеф-редактор кратко нас представил родным. Брата звали Сергей, хрупкая девушка по имени Ксения оказалась женой Вышинского. Родители его, как оказалось, погибли несколько лет назад в автокатастрофе. Сергей пожал всем руки, и мы некоторое время курили в ожидании приглашения в зал прощания. Я покосилась на Ксению. Бедная девочка, и молодая совсем, лет двадцать, не больше. Её словно колыхало на ветру, она безучастно стояла, иногда прикрывая глаза, и лицо её было мокрым от слёз. Стас, Стас, ну как же ты ушёл от нас? От неё? Я отвернулась, уткнув голову Клатову в плечо. Слишком тяжело. Холодный октябрьский ветер сгибал верхушки деревьев и трепал волосы. Самая погода для прощания. Я настолько ушла в себя, что не расслышала, как нас пригласили внутрь.
В неожиданно большом зале нас встретил тихий субтильный человечек — распорядитель траурной церемонии, тактично расставил всех по ранжиру и негромко начал прощальную речь. Я её не слушала: и так понятно, всё, что можно, я уже прочла в некрологе. Моё внимание привлёк гроб. Он стоял в центре зала на небольшом постаменте, около него была выставлена большая фотография Стаса с чёрной ленточкой. Гроб был закрыт.
По окончании речи все по очереди подходили и касались рукой крышки гроба. Я не смогла заставить себя идти, Гарику пришлось вести меня за руку. Я заметила, что он постоянно неосознанно гладит свой шрам на горле — напоминание о его собственной смерти от рокового осколка. Только Игорь Клатов сумел как-то выбраться из-за последней черты, а Стас — нет. Я вдохнула поглубже и положила руку на полированную крышку. Прощай, Вышинский, пусть тебя больше не тревожат проблемы этого мира. Пусть ты обретёшь покой, которого не знал при жизни. На глаза навернулись слёзы. Прощай, Стас, мне никто не сможет заменить тебя, потому что я ни с кем столько не работала. Ты считал меня своим талисманом, своей гарантией лучшего монтажа, ты ругался с режиссёрами, чтобы мне не давали чужих сюжетов, ты ревностно оберегал меня от других корреспондентов, ты верил в меня. Как же мне остаться достойной твоей памяти...
В стене разверзлась огненная пасть и гроб с телом Стаса медленно поехал в пылающую бездну.
На смену мы успели, хоть и впритык, от Митина до центра Москвы микроавтобус еле плёлся. Первое, что мы увидели, когда выбрались наружу, была груда цветов у проходной. Стаса знали и любили многие. На наших глазах ко входу к телекомпании подходили незнакомые люди, клали гвоздики, зажигали свечи. В глазах защипало.
— Пойдём, Юль, — Гарик аккуратно, но настойчиво взял меня за руку, — пойдём.
Я побрела за ним, как в тумане, а перед глазами у меня всё стояло лицо Стаса, каким я его видела в последний раз: он рассказывал мне в курилке какой-то бородатый анекдот и обещал привезти из Сирии пулю на память. Привёз... но не мне.
Уже перед самой моей аппаратной Гарик меня остановил.
— Юля, — он был бледен и постоянно сцеплял и расцеплял пальцы, — знаешь, что меня здесь очень и очень тревожит?
— Что? — Мне, честно говоря, сейчас было всё равно.
Он подошёл поближе и опёрся рукой о дверной косяк.
— В некрологе сказано, что Стас погиб от снайперской пули. Только, Юль, жертв снайпера не хоронят в закрытом гробу.
Глава I
Мы зашли в монтажку и уселись в кресла. Я глянула в вёрстку — там меня уже ждал сюжет о Стасе. Писал его сам шеф-редактор, и неудивительно. Стас был нашей самой яркой звёздочкой, неким журналистским эталоном, на который равнялись многие корреспонденты, молодые и не очень. Шеф писал, я забрала себе архивные сюжеты для монтажа и стала ждать. Глаза щипало, но нельзя. Нельзя расклеиваться. Вышинский считал меня своим талисманом — что ж, я не могу отказаться. Не имею права. Я сделаю этот сюжет, сюжет в память о Стасе, и он будет лучшим в моей работе. Я скосила глаза вбок. Гарик сидел на соседнем кресле, молча, и я была благодарна ему за это. За то, что молчит, и за то, что сидит сейчас рядом со мной, просто, без лишних слов и жестов.
В монтажку зашла Ира, наш режиссёр. Глаза её были красными от слёз. Увидев Клатова, она раздражённо бросила:
— Игорь, что ты тут делаешь, тебя сюжет ждёт про эстакады.
Гарик смерил её тяжёлым взглядом и стал медленно подниматься. Безмолвный поединок продолжался ещё несколько секунд, потом Ира нервно подошла к панели интеркома и громко сказала:
— Гриша, возьми к себе сюжет Игоря, мне Клатов для другой работы будет нужен.
Гриша что-то обиженно забурчал по связи. Ира обернулась к нам.
— Сиди тут, — она всё прекрасно понимала, — будешь Юльку страховать. Ей сейчас хуже, чем тебе, уж поверь.
— Спасибо, — тихо сказала я. Плевать, что там на самом деле думает Ира, но мне сейчас присутствие Клатова было физически необходимо, чтобы не поплыть окончательно. Гарик просто кивнул и уселся обратно.
Я на быстрой промотке отсматривала архивные материалы Стаса. Такие сюжеты, сюжеты-некрологи о наших коллегах, обычно строились на подборке лучших стендапов* с минимумом текста. Слова были излишни, мы просто показывали Стаса, каким он был, его командировки со всех концов света, его прыжки с парашютом и погружение с экспедицией на дно Байкала, его самые яркие и запоминающиеся стендапы. У меня до сих пор не укладывалось в голове, что этого сильного, энергичного, обаятельного парня уже никогда не будет с нами. Думать об этом было дико, неправильно... Глаза снова защипало. От неконтролируемой истерики меня спас вошедший шеф.
Увидев Гарика, Сергей Ледовников удивлённо поднял брови, но ничего не сказал, сунул мне текст и тихо произнёс:
— Я писал так, чисто реплики для связок. Глянь там. И в конце поставим его последний материал из Сирии, где он с генералом аль-Хусса. Давай, Юлёк, я тебе мешать не буду.
Я засела в монтаж. Сергей не соврал — его фразы были просто некими связками-кирпичиками между стендапами Вышинского, помогающими перейти от одного к другому. Передо мной возник Стас, такой разный... такой знакомый. Вот он на прямой линии с президентом в апреле этого года, а вот он в Брисбене, на саммите G-20, откуда привёз мне маленький сувенирный бумеранг, а себе — селфи с коалой... а вот в Америке, на открытии юбилейной сессии Генассамблеи ООН... в Хакасии после опустошительных пожаров... на космодроме Восточный...
Отовсюду, со всех концов земли на меня смотрело до боли знакомое, почти родное лицо, смотрело, улыбалось, и только мы знали, какое бесконечное напряжение стояло за каждой его работой, сколько сил он тратил на любую, даже самую проходную съёмку. А в конце сюжета пошли его сирийские материалы...
Я закусила губу — не хватало ещё шмыгать носом при шеф-редакторе. Пальцы щёлкали по кнопкам. Вот наша авиабаза, вот Стас на фоне истребителей... теперь связочка... взлетающий бомбардировщик... а вот Вышинский уже с генералом аль-Хусса идёт по каменистой местности, изрытой попаданиями снарядов. Смуглый усатый генерал, бурно жестикулируя, что-то рассказывает Стасу и тычет пальцем куда-то за горизонт. Вышинский кивает, озабоченно вглядываясь в сирийские дали, на голове каска, торс закрыт бронежилетом с надписью "TV"... Это был его последний репортаж.
Я нажала кнопку сохранения. Монтаж был закончен.
— Кстати, — Гарик внезапно нарушил скорбную тишину, — почему на прощании было так мало народу? Помнишь, что творилось на панихиде по Игорю Корнелюку и Антону Волошину**? Сколько людей пришло? Со всех каналов были венки, цветы... и наш канал тоже венок прислал. Да и Андрея Стенина*** если вспомнить... А здесь ничего, тишина, только мы да вдова с братом.
— Ты, Игорь, человек молодой и неопытный, — вздохнул шеф, протирая мягкой тряпицей очки. Без них он был похож на грустного подслеповатого кролика. — Минобороны в двадцать четыре часа передало тело в Москву, организовало опознание и похороны. Молниеносно сработали. Им, Игорь, совершенно не нужно, чтобы по всем каналам трубили, что в Сирии наших корреспондентов стреляют, как куропаток. Информация просто не успела разойтись. Конечно, завтра уже начнётся... или даже сегодня. Но чует моё сердце, нашим воякам такое будет не по нутру. И ещё... — Он как-то неловко помялся в кресле и вновь начал протирать очки. — Возможно, они всеми силами пытались скрыть истинную причину смерти Стаса Вышинского. Но это только мои догадки, ничем не подкреплённые.
— Было опознание? — привстал Гарик. Ледовников кивнул и слабо улыбнулся:
— Ты тоже подумал о закрытом гробе? Меня это неприятно удивило. Но, в конце концов, это уже не наше дело... к сожалению. Но поверь чутью старого пройдохи-журналиста. Я только последние десять лет полирую задом кресло шеф-редактора, а до этого я в качестве спецкора по всему миру помотался, и в горячих точках тоже был. Меня очень беспокоит смерть Стаса. Очень. Но, боюсь, правды мы не добьёмся и не узнаем. Минобороны это, знаете ли, не шутки.
Гарик уже открыл рот для ответа, как в комнату снова зашла Ира.
— Игорь, всё! — она яростно впилась в него глазами. — Юля уже отмонтировалась, так что изволь появиться на рабочем месте. Нам всем, знаешь ли, тяжело. Но ты не будешь торчать тут до конца смены. Так что давай, шевелись.
Гарик вздохнул и направился к двери.
— Зайду ещё, — бросил он в мою сторону. Я кивнула. Ледовников сочувственно посмотрел на меня, на мониторы, снова на меня и осторожно погладил по плечу:
— Держись, Юлька. Держись.
Дверь за ними закрылась с неприятным стуком. Я включила телевизор в ожидании нашего выпуска.
Вот что теперь делать? После эфира меня обволокла странная одурь, апатия, абсолютное нежелание куда-то идти и чем-то заниматься. Пообедать? Да ну бросьте, сейчас мне кусок в горло не полезет. Покурить сходить? Там наши все, и ещё неизвестно, сколько сочувственных слов будет сказано в мой адрес... а мне в эту минуту никто вообще не нужен. Кроме Клатова, наверно, но его услали работать. Я выключила мониторы, чтобы не расклеиться окончательно. И тут заверещал мой телефон.
Номер высветился незнакомый. Я взяла трубку, ожидая очередных предложений кредитов и безлимитного интернета, но на том конце раздался очень тихий женский голос.
— Юлия?
— Да. — Голос был мне незнаком, тихий, дрожащий, говорящий словно через силу.
— Это Ксения Вышинская... жена Стаса...
— Здравствуйте, — я вспомнила вдруг, как она шёпотом молилась в зале прощания, тоненькая хрупкая девочка в чёрном палантине, бледная до синевы, с сухими, обветренными губами.
— У Стаса был ваш номер... Я решила позвонить. Я сейчас смотрела ваши новости... Это ведь вы делали сюжет про Стаса?
— Я. — Мне почему-то было трудно говорить.
— Я тоже так подумала. Очень хороший сюжет... Стасу бы понравился. Он вас очень уважал, Юля, всегда так радовался, когда работал с вами. Он мне много о вас рассказывал... — Голос её прервался на всхлип. Я молчала, боясь лишний раз вздохнуть. — Я... Мне...
— Вы хотите, чтобы я согнала вам этот сюжет о Стасе? - догадалась я. — Я вам могу на DVD или на флешку...
— Это было бы очень... я была бы рада... — Снова всхлип. — Давайте я вам скажу мою почту, может, у вас будет возможность переслать мне.
— Да, диктуйте, — я записала адрес её почтового ящика. А потом — откуда только силы взялись? — я собралась с духом и спросила:
— Ксения, ради бога, простите, возможно, мой вопрос покажется вам бестактным... Вы были на опознании?
— Да, — тихо ответила она, — была. Я и Серёжа, брат Стасика.
— И... Вы опознали его?
— Конечно, — прошелестела Ксения, — конечно, опознала. Это был он, мой Стас...
— Он погиб от пули снайпера, — начала я, постоянно видя перед собой закрытый гроб.
— Наверное. Может и так. Но... Его лицо, Юля... Оно было искажено таким смертельным страхом, таким ужасом... Я никогда, ни разу в своей жизни не видела подобного... Он увидел что-то такое... Я не знаю... Серёжа решил, что гроб будет закрыт. Не надо, чтобы Стаса в последнюю минуту видели таким... — Она, наконец, расплакалась, перестав сдерживать рыдания. Я молчала, не смея нарушать её скорбь. В голове ослепительными вспышками проносились десятки вопросов, но я уже не имела морального права задавать их этой бедной девочке, в одночасье потерявшей любимого человека. Когда Ксения немного успокоилась, я ещё раз пообещала ей перегнать сюжет с титрами и логотипом и скинуть ей на почту. Она тихо извинилась за свой срыв и отключилась.
Гарик зашёл ко мне буквально через минут пять после моего разговора с Ксенией. По моему лицу он понял, что на меня ещё что-то свалилось за время его отсутствия.
— Что случилось, Юль?
— Мне звонила Ксения Вышинская.
— Вышинская?.. Жена Стаса?
— Уже вдова. Да, звонила. Просила перегнать ей мой сюжет. И ещё. Гарик, когда я спросила её про опознание...
Мой монолог был прерван громкими криками за дверью. Клатов поморщился, подошёл к косяку, облокотился и прислушался.
— Техническая дирекция ругается с координацией. Кое-что никогда не меняется.
— Что там у них? — устало спросила я. Вечно эти технари лаются за моей дверью, как будто здесь мёдом намазано.
Гарик приник поближе.
— Идёт какая-то трансляция на приём, а заявки из координации нет. Как обычно, впрочем. О, а вот и начальник смены АЗВЛ**** пожаловал! Господи, да что они так орут? — Клатов резко распахнул дверь.
Директор технической дирекции и толстая координаторша сообща наседали на покрасневшего от крика начальника смены. Тот размахивал руками и яростно доказывал что-то остальным.
— Да как?! - орал он, брызгая слюной и топорща усы. — Как из Сирии может идти перегон Вышинского, когда самого Вышинского уже два дня нет в живых?!
* - стендап - появление корреспондента в кадре
** - Игорь Корнелюк и Антон Волошин - репортёр и звукорежиссёр программы "Вести", погибшие 17 июня 2014 года во время вооружённого конфликта на Юго-Востоке Украины
*** - Андрей Стенин - фотокорреспондент МИА "Россия сегодня", погиб 6 августа 2014 года около посёлка Снежное Донецкой области
**** - АЗВЛ - аппаратная записи внешних линий. Ведёт запись входящих источников: пулов, трансляций, перегонов с мест событий, рассылок информагентств.
Глава II
— Опаньки! — Гарик метнулся к компу и запустил Xtend*. Я из-за тумана в голове плохо понимала, что он там творит. Клатов обернулся и пояснил:
— В АЗВЛ ухитрились принять пул из Сирии, от Стаса.
— Как?! — Челюсть у меня натурально отвисла. Как может прийти пул, перегон, ой, да какая разница... от Стаса? От покойника? Это что, дурная шутка аппаратной или он перед смертью успел что-то отснять, но не перегнался? Да нет, чушь. У нас спутник по часам, нельзя просто так взять и согнать материал в Москву, за здорово живёшь. И уж, во всяком случае, военные бы наверняка изъяли его съёмки... бред какой-то.
Гарик подцепил перегон и бросил мне через плечо:
— Теперь молись, чтобы они трансляцию не прервали. Я поставил цифроваться тебе на локальную машину. Что бы там ни было, я хочу, чтобы этот пул был у нас.
Я мысленно зааплодировала. Нет, всё-таки голова у Гарика работает не чета моей. Если уж наша АЗВЛ принимает этот загадочный перегон с того света, только и остаётся, что оцифровать его к себе на жёсткий диск, если потом они остановят запись или вообще убьют этот файл. Только бы продолжали писать! Я подошла к компу. Файл был большой, длинный, около сорока минут. Что ж, как бы всё ни обернулось, хоть частичка этого потустороннего перегона у нас будет.
— Ну, рассказывай. — Гарик повернулся ко мне. — Что тебе ещё сказала Ксения Вышинская?
Я, как могла, передала наш странный, скорбный разговор. Клатов нахмурился.
— Ужас на лице? Такой силы, что брат Стаса принял решение хоронить его в закрытом гробу? Ну не знаю... Юль, я раньше, до телевидения, работал три года в пожарке, там, у себя, на Дальнем Востоке. Я видел, на что похожи люди, которых хоронят в закрытых гробах. Я был готов к чему угодно, что там, в гробу этом, Вышинский по кусочкам сложен, или вообще... Но вот так вот... Ужас... Ужас знаешь, о чём говорит?
— О чём? — Нутром я понимала, что Гарик не из тех, кто мелет языком попусту, но вот сейчас мне совершенно не хотелось слушать его догадки. Вышинского они не вернут, а вся эта замогильная дурь с пулами, гробами, генералами аль-Хусса и всем таким прочим здорово действовала на нервы. Но Гарик был неумолим.
— Если у него было так перекошено лицо, что... Короче. Ужас на лице может означать только одно: он видел свою смерть, видел воочию, и это вот что-то, что его убило, оно ещё и успело напугать его до судорог. Юля, он не мальчик-пионерчик, он начинал с Цхинвала. Он видел смерть с близкого расстояния, ну, хоть теракт в Домодедово вспомни. Что его могло так испугать, что?
— Гарик, — Я вдруг вспомнила конец нашего разговора с Ксенией, уже почти перед прощанием. — Мне Вышинская ещё сказала, что незадолго до смерти Стас прислал ей СМС-ку. Он всегда старался писать ей или звонить. Так вот, в последнем сообщении он написал ей, что они нашли логово иблиса.
— Иблиса? — Клатов недоуменно посмотрел на меня. — А это ещё что за зверь?
— Если я правильно помню, какой-то мусульманский демон. Давай в Википедии посмотрим.
— Зачем? — Гарик покачал головой. — Давай уж лучше Даньке позвоним. В вопросах мусульманских демонов требуется консультация настоящего специалиста. Следи за перегоном, я пока ему наберу.
Данияр Невмятуллин, для своих Даня, был на нашем канале единственным корреспондентом, исповедующим ислам. В своё время бойкого паренька из Казани наше руководство заметило на каком-то районном кабельном вещании и быстренько перетащило к нам в новости. Специализировался Даня в основном на автоавариях и прочей чрезвычайщине, а на время больших исламских праздников вынимался из небытия корреспондентской и вещал о тонкостях Курбан-байрама и прочих мусульманских делах. И уж кто-кто, а Даня Невмятуллин должен был знать об иблисах побольше нашего.
— Ас-саляму алейкума**, уважаемые, — Данияр появился в дверях с ослепительной улыбкой на смуглом лице и прижал руку к сердцу. Очень он любил такие вот штампы.
— Ва-алейкум ас-салям ва рахматулла***, — в тон ему отозвался Клатов, — заходи, Юлька сейчас кофе организует. Ты нам, Невмятуллин, нужен как знаток Корана и правоверный мусульманин.
— Неожиданно. — Данияр сел на свободное кресло, одной рукой перебирая полированные чётки. — И что же вас заинтересовало в священном Коране?
— А расскажи-ка ты нам, Даня, кто такие иблисы.
Данияр быстро пробормотал под нос короткую истиазу**** и вытащил из кармана миниатюрный Коран в зелёном переплёте с золотой вязью.
— В суре Аль-Хиджр***** Иблис назван "ар-раджим", что значит "побиваемый камнями". Иблис — это господин всех шайтанов, отказавшийся поклониться первому человеку Адаму, после чего был обречён Аллахом на вечные муки, но Всевышний отсрочил наказание до Страшного Суда. Теперь Иблис совращает правоверных с их пути и мешает совершать богоугодные дела.
— В общем, типа Сатаны, — подытожил Гарик.
— Примерно, — согласился Данияр. — Но вам-то зачем поминать Иблиса? Это никому не приносило счастья.
"О пуле ни слова", — одними губами произнёс Гарик, пристально посмотрев на меня, и как ни в чём не бывало продолжил:
— Стас Вышинский в своей последней СМС-ке написал жене, что они нашли логово иблиса. Вот и хочется понять, что это такое. Так, чисто для самообразования.
— А что тут думать, — Даня помрачнел, — логово иблиса... Значит, наткнулись на лагерь этих шайтанов-террористов. Вот они — настоящие иблисы, порочащие ислам и извращающие священный Коран! По-другому их и не назовёшь! — Данияр возбуждённо вращался в кресле, едва не расплескав кофе. — Он же, Стас, с этим генералом забрался куда-то в запредельную глушь, оттуда ещё могли не выбить этих нелюдей. Они его и убили... Вы думаете, этим зверям важна надпись "TV" на бронике? Да они с радостью замочат любого...
— Дань, погоди. Охолони. — Гарик примирительно поднял руки вверх. — Но сдаётся мне, что если бы террористы убили корреспондента, представляющего противоположный лагерь, они бы не упустили случая сделать это достоянием общественности, ведь так?
— Я не знаю, что у них в головах, — буркнул Даня, — но ты хотел знать про иблиса. Вот тебе твои иблисы!
— Что ж, спасибо, Дань, — Клатов облокотился о стойку с компом. — Я просто подумал...
— Да нормально всё. В любом случае рад был помочь. — Невмятуллин повернулся ко мне. — Смотрел твой сюжет. Ты молодец. У нас там девчонки в корреспондентской плакали все, да и мы что-то... Мир праху его. Какого человека убили! Какого человека! — И Данияр, грохнув кулаком о подлокотник, побрёл обратно в к себе.
— М-да, интересное кино. Что-то слабо верится, что Стас встретился лицом к лицу с врагом рода человеческого. Наверно, Данька прав. Напоролся наш несчастный Вышинский на террористов этих недобитых... через это и ушёл. — Гарик сел на место Данияра. Тут я краем глаза заметила движение на мониторе и оттёрла Клатова плечом.
— Все, оцифровался наш перегон. А... чёрт! — Буквально через пару секунд после завершения оцифровки ссылка окрасилась красным.
— Успели, успели. На грани фола прошли. — Гарик ткнул курсором в перегон. — Готов, родимый. Вовремя, ой вовремя! Трансляцию грохнули через секунду фактически.
— Зачем грохнули?
— Это ты у АЗВЛ-щиков спроси. Велено, значит, было. Не знаю. Главное, что мы успели её цапнуть.
Я отчего-то почувствовала лёгкий холодок, пробежавший между лопаток. Смотреть перегон не хотелось, вот не хотелось категорически, и не из-за загадочных иблисов, кем бы они в итоге ни оказались. Что-то более глубокое, чем страх, что-то тёмное и вязкое, как безлунная ночь, не давало мне запустить воспроизведение. Стас уже мёртв и даже тело его не предано земле, а пожрано пылающим чревом крематория. Урна с прахом в Митинском колумбарии — вот и всё, что останется после Стаса Вышинского, и никакие иблисы и все шайтаны мира его не вернут. Так зачем смотреть этот загадочный посмертный перегон из далёкой иссушенной палящим солнцем Сирии, где от городов остаются серые безжизненные руины, а люди умирают с искажённым ужасом лицом?
Видно, я совсем плохо выглядела, потому что Гарик вдруг полез куда-то во внутренний карман жилетки и достал миниатюрную бутылочку коньяка. Я вытаращилась.
— Гарик, ты что, начал пить?
— Это тебе, — хмыкнул он, щедро плеснув мне в кофе, — для поддержания организма в тонусе. Пей. На тебя смотреть страшно. Ладно, давай так. Сегодня спокойно отработаем, как-то свыкнемся со всем этим, со всей ситуацией, а завтра посмотрим этот сирийский привет с того света. Только сунь его куда-нибудь поглубже в свою личную папку. Мало ли что.
Я молча пила кофе с коньяком. Внутри начал разливаться терпкий жар, и я почувствовала, что меня, как говорится, отпускает. Уж не знаю, надолго ли. Я помянула про себя Стаса Вышинского и достала сигареты. Гарик прав, надо переждать этот, самый тяжёлый день, а завтра... Как говорил один интересный персонаж, завтра не умрёт никогда.
* - Xtend - профессиональная телевизионная программа-файлообменник
** - Ас-саляму алейкума - арабское приветствие, "Мир вам" при обращении к двум людям любого пола
*** - Ва-алейкум ас-салям ва рахматулла - форма ответа на приветствие, означающая: «И вам мир, милость Аллаха и Его благословение»
**** - истиаза - мусульманская молитва для защиты от Иблиса. В переводе звучит: «прибегаю к Аллаху от проклятого (дословно: "побиваемого камнями") сатаны»
***** - сура Аль-Хиджр - 15-я сура Корана. В ней повествуется о борьбе с Иблисом.
Глава III
Как и предсказывал наш шеф, на следующий день ступени проходной и прилегающая площадка оказались завалены цветами, венками и траурными ленточками, всюду были расставлены свечи, попадались фото Стаса с официального сайта телеканала. Что бы там ни думали военные, сюжет про Станислава Вышинского достиг своей цели. Люди подходили, клали гвоздики или лилии, стояли молча несколько минут, некоторые украдкой вытирали слёзы. Скорбь, как тлеющий свет северных ночей, окутывала импровизированный мемориал.
Моих слёз уже не было, их выплакала за меня Ксения Вышинская. Только и оставалось, что под настороженными взглядами незнакомых людей пройти через усыпанные цветами ступени и приложить пропуск к турникету. Кто знает, может быть через некоторое время на стене нашего здания появится памятная табличка из чёрного гранита, с которой снова и снова будет смотреть на нас Стас, и на губах его навечно замрёт улыбка, потому что никогда, ни при каких обстоятельствах он не позволял себе скривиться в недовольной гримасе. Я ускорила шаг.
В аппаратной меня уже ждал Клатов, но почему-то его появление меня немного встревожило. Не то, что бы... нет, я всегда была ему рада. вот только выглядел он как-то непривычно. Присмотревшись, я поняла: глаза его были пугающе тусклыми и он безостановочно гладил свой шрам на горле. Под ложечкой у меня противно засосало. И что на сей раз неладно в нашем царстве тьмы и беззакония?
— А ты ещё не в курсе? — Гарик даже не поздоровался, чем вверг меня в состояние, близкое к оторопи.
— Не в курсе чего? — Бог его знает, может, он уже отсмотрел этот загадочный перегон? Без меня? Да нет, быть того не может. Но что могло случиться, смена ведь только началась?
— Даньку отсылают в Сирию. На смену безвременно ушедшему коллеге. Вылетает вечером.
— Нет... — Я отказывалась верить своим ушам. — Нет, этого не может быть! Как они могут отправлять туда ещё кого-то после смерти Стаса? Нет, Гарик, так не бывает... да с чего ты это взял?
— Данька и сказал. Его с утра вызвали к главному и сообщили. — Гарик вздохнул и пошёл заваривать мне кофе. — Ключевая информационная точка не может остаться без корреспондента, ты же понимаешь. Оператор-то так и сидит на авиабазе, Стас ведь с генералом по сирийским полям таскался с местным камераменом, от их, армейских. Аль-Хусса посчитал слишком рискованным брать с собой сразу двоих гражданских из другого государства. И вот оператор у них есть, а корра нет.
— Гарик, мне трижды плевать на тонкости ведения войны в этой чёртовой пустыне. Но почему Даня? Почему не...
— Почему не Егоров, ты хотела спросить? — Около двери, облокотившись на косяк, стоял Данияр Невмятуллин. Я не услышала, как он подошёл.
— А вот почему, — продолжил он, механически перебирая чётки, — потому что, когда главный вызвал Егорова и предложил тому, как военкорру, снова полететь в Сирию, Женька положил перед ним заявление "по собственному" и сказал, что его могут вышибить с канала с волчьим билетом, но в Латакию он больше ни ногой.
— А Анатолий Борисович что? - севшим голосом спросила я.
— Что! Аккуратно порвал его заявление на кусочки и сказал, что понимает Женькину обеспокоенность. После чего вызвал меня.
Гарик шустро затащил Даню в комнату, усадил в кресло, кивком велев мне закрыть дверь, и тихо спросил:
— Он объяснил свой выбор? Ты же не...
— Я не военкор! — чуть ли не в голос закричал Даня. — Я не воин Аллаха! Я обычный журналист, вещающий про автокатастрофы и грабежи! Я боюсь, — он низко опустил голову, — можете смеяться надо мной, но я боюсь. Переведенцев сказал, что мы будем сидеть в Латакии и дальше базы носа не совать, но это слабое утешение, знаешь ли. Анатолий Борисович заявил, что это всё в рамках ротации. Ротации! — Данька вскочил с кресла и начал нервно мерять шагами монтажку. — Это ротация, да? Один погиб, ну ничего, у нас ещё десяток в запасе, найдём, кого послать! Блин, да я даже отказаться не могу! Не имею права! У меня в контракте чёрным по белому, что я обязан по распоряжению руководства выезжать в служебные командировки!
— Но ведь Егоров как-то отказался, — подал голос со своего места Гарик.
— Ну ты не путай, — Даня укоризненно покачал головой, — военкор с десятилетним стажем и я, хрен-пойми-что с кабельного канала, миллионер из трущоб, блин. Меня не жалко.
— Даня, перестань. Прекрати так говорить о себе, — мне было очень неуютно. — В конце концов, наши уже поняли, что надо сидеть на авиабазе и стендапиться вокруг самолётов. Я думаю, Переведенцев тоже просёк, чем чреват риск таких вот прогулок по полям, даже с генералами.
Данияр не успел ответить. Дверь открылась и в комнату вошла, нет, вломилась донельзя раздражённая тётка из продюсерского отдела. Лицо её выражало смесь ярости и брезгливости.
— Невмятуллин, почему я должна тебя искать по всему этажу? Что за манера не брать с собой телефон! Что ты здесь делаешь вообще, тебе уже давно пора оформляться в командировку! Совсем распоясались! — Она шумно сопела. Под её напором мы все как-то притихли, только Даня стал ещё быстрее перебирать бусины чёток.
— Да, вот ещё что, — тётка наморщила лоб, пытаясь что-то припомнить, — Анатолий Борисович всё же решил, что вам нет смысла сиднем сидеть в Латакии. У тебя будет пара вылазок, как у Вышинского, только уже с другим генералом...
На этих словах Данияр натурально побелел. Гарик встревоженно цапнул его за локоть, но, как оказалось, рассерженная продюсерша ещё не закончила.
— Запомни, Невмятуллин, генерал аль-Ханнас...
— Как вы сказали? — вежливо и как-то очень тихо переспросил Даня.
— Генерал Фарид аль-Ханнас, командующий...
— Нет. — На этих словах Даня выпрямился, широко раздувая тонкие хищные ноздри. — Теперь точно нет. — Его взгляд выражал безумную смесь решимости и ужаса одновременно.
— Что?! — Продюсерша, казалось, на секунду потеряла дар речи. — Ты в своём уме?
— Наталья Семёновна, я в своём уме. — Данияр держался очень прямо, но мы видели, как напряжены его плечи и шея. — И я не поеду в Латакию. Так и передайте. В кадры я сам зайду.
Наталья Семёновна некоторое время открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег, а потом громко хлопнула дверью. Даня молча сел на пол и взглянул на нас глазами человека, услышавшего смертный приговор.
— Думаете, я от страха совсем голову потерял? — С его лица ещё не сошла та мертвенная бледность. — Ну, не без этого, конечно.
— Наш главный совсем рехнулся, — Гарик тоже словно не верил ушам, — это же такой риск, настолько неоправданный... Или его жизнь ничему не учит?
— Да хрен с ним, с главным! — Даня с такой силой рванул чётки, что нитка разорвалась и блестящие бусины со стуком раскатились по полу. — Вот вы вчера у меня про иблисов спрашивали. Типа, Стас что-то там такое нашёл и жене написал. Помните?
Мы кивнули.
— А вы знаете, как переводится имя Ханнас? — Данияр вытащил свой миниатюрный Коран и помахал перед нашими лицами. — Ну, для вас-то, понятно, Википедия более надёжный источник, чем Книга, так гляньте. Гляньте-гляньте. В разделе "Иблис". — Он скрестил руки и выжидающе уставился. Чёрные глаза с километровыми ресницами, не мигая, смотрели то на Гарика, то на меня. Клатов осторожно, как по неверному болотному мху, подошёл к моему компу и запустил интернет.
Некоторое время браузер брыкался, запрашивая всё новые и новые подтверждения учётной записи, но потом всё же выдал знакомую чёрно-белую страницу.
— Иблис, — сообщил Гарик, опершись о стол, — та-ак... Ага, вот. Имена-эпитеты Иблиса... Что-то много их...
— У Аллаха девяносто девять имён, — подал с пола голос Данияр.
— Это радует, — кивнул Клатов, — но мы сейчас не об этом. Так, ну где это... А! Ханнас! Скрывающийся при упоминании имени Аллаха. Ишь ты! Погоди... — Он обернулся к Дане. — Это что же...
— Такой фамилии у правоверного мусульманина просто не может быть. Никогда и ни при каких обстоятельствах. — Невмятуллин говорил тихо, но спокойно и убеждённо. — Уж поверьте. А если этого не может быть, то что это за генерал такой? И откуда он взялся, так внезапно?
— Как чёрт из табакерки? — Теперь уже Гарик в упор смотрел на Данияра.
— Это ты точно подметил. Как чёрт из табакерки. Как джинн из лампы. Слушайте, вы, наверно, думаете, что я спятил, в иблисов всяких верю там... дикарь средневековый. Нет. Но знаете, вот это всё вместе... Я не могу поверить в такие совпадения. И я не полечу в Сирию. Ни в Латакию, ни в Дамаск, ни... не знаю куда. Лучше уж сразу уволюсь. Пришёл с кабеля, на кабель и вернусь, а, может, в Казань обратно рвану. А то мне что-то разонравилось в Первопрестольной.
Даня встал, собрал рассыпавшиеся чётки и странно улыбнулся:
— Пойду решать свои внезапные проблемы. Не поминайте лихом, как говорится.
И он с кошачьей грацией выскользнул за дверь.
— Чушь и чепуха! — Я с неожиданной злостью выключила интернет. — Какие-то сказки тысячи и одной ночи, джинны всякие... Вот уж не думала, что Невмятуллина так поведёт. Я понимаю, он боится и не хочет лететь в Сирию, а кто бы хотел на его месте? Но всё-таки, Гарик, это уж чересчур. Ну не верю я, что он и впрямь думает, будто этот генерал — сам чёрт с рогами. Мало ли, у нас вот тоже есть эксперт по Ближнему Востоку, Сатановский, сколько раз мы его интервью писали. И что теперь, он тоже князь тьмы и властелин ада? Не надо, Гарик, вот не надо! — Я с каким-то остервенением отмахнулась от него, едва он раскрыл рот. — Прошу тебя! Хоть у кого-то здесь должна остаться капелька здравого смысла.
Клатов задумчиво погладил шрам на горле.
— Окей, — он присел на краешек стола, — я никогда не спорю с разъярённой женщиной. Но мы ещё не посмотрели перегон.
Я подошла к нему почти вплотную, так, что почувствовала тепло щеки.
— Я не стану смотреть этот перегон, Гарик. Давай не будем тревожить память Стаса. Мы не оживим его, даже если посмотрим сто двадцать перегонов. Я не хочу. Не хочу смотреть. — У меня неприятно перехватывало горло. — Я знаю, что его убил не снайпер. Но я не хочу видеть, что его убило.
— Ты думаешь, на этом перегоне заснята смерть Стаса? — Клатов испытующе посмотрел мне в глаза. — Ты этого боишься?
Я осеклась. Господи, да что мне такое в голову пришло? С чего я взяла?.. Гарик несколько раз цокнул языком и покачал головой. В серых глазах притаилась неподдельная грусть.
— Хорошо, давай подождем. Рано или поздно нам всё равно придётся посмотреть этот файл. Не зря же его Стас нам перегнал с того света.
Глава IV
Неуютную тишину нарушил вопль Иры по связи:
— Так, господа, летучка закончилась, давайте работать. Юля, у тебя Путин на саммите. Игорь, ты берёшь допинговый скандал. Кольцов, у тебя авария в Пензе. По Сирии пока работаем на агентствах, Данияр ещё не долетел. Остальное по ходу пьесы. — и режиссёрская кнопка погасла.
Я резко, наверно, даже чересчур резко обернулась к Гарику.
— Он всё-таки полетел?
— Видимо, да. — Клатов пожал плечами. — Иблисы иблисами, а другую работу сейчас найти сложно, сама понимаешь. Не знаю, чем это кончится... Ладно, пора разбредаться. — И он вышел, тихонько прикрыв дверь.
Делать нечего, я засела за монтаж. Корреспондентка перегоняла из Анталии материалы по саммиту G-20, пережатые настолько, что любое движение в кадре стробило* неимоверно. Я потратила кучу времени на конвертацию, перекодировку звука, записанную с жутким перемодулем**, тихо и матерно рассказывая интернету, куда он должен пойти с его-то скоростью. Текст никак не пересылался и собирать приходилось "на слух". Всё это вместе могло довести до помрачения рассудка любого монтажёра. Но не меня. Я уже привыкла, что лёгких материалов мне не дождаться, особенно при нехватке времени, вот как сейчас. Двадцать минут до эфира, а я всё бодаюсь со стробом. И нахрена снимать столько панорам? Художники от камеры, блин. Хоть Путин по перегонам от "Вестей", картинка в дефокусе***, но не распадается на ленточки для бескозырок... Я механически щёлкала кнопками. Глаз то и дело утыкался в неприметный файл под названием "сирия перегон вышинский". Нет. Нельзя. Без Гарика нельзя, да и самой не сильно хочется, только вот проклятый перегон, как вишенка на торте, венчал мою личную папку. Блин, Юля, соберись! На тебя с экрана президент смотрит, а ты тут иблисами морочаешься. Выпуск-то не ждёт.
После эфира я побрела в столовую. Хочешь-не хочешь, а без еды мозг работать не будет. Хотя как можно назвать едой эту рыбу в маринаде, ей же убить можно, если прямо в голову. И макароны холодные. Хоть чай горячий. С этими убогими мыслями я присела за крайний столик.
Через пару минут в столовую ввалились наши мальчики: Клатов, Витька Кольцов, Сергей Морозов и остальные. Отсалютовав мне, они заняли соседний стол, уставив его тарелками. Впрок отъедаются, что ли? Вон, один салат даже на притащенный стул поставили. Проглоты. А Гарик предусмотрительный. Не хочет, видать, лишней огласки, хотя все и так всё знают. Ну да ладно. Я всё равно уже почти закончила этот, с позволения сказать, обед. Уже поднимаясь из-за стола, я заметила, как Гарик тихо, но настойчиво что-то втирает обалдевшему от такого напора Вите Кольцову.
Ко мне Клатов зашёл где-то через полчаса с весьма довольным видом.
— Юлёк, ты же завтра в ночную смену?
Ох ты ж, господи, я и забыла совсем! Конец недели, "Эпицентр" этот чёртов, как у меня из головы вылетело? Точно, завтра мне сидеть до пяти утра, монтировать их кирпичи для воскресных итогов. Умеет Игорь Клатов подбодрить, ничего не скажешь...
Я кивнула. Гарик сел в соседнее кресло и сообщил:
— Я перетёр с Кольцовым, завтра выйду в ночь вместо него, на "Мегаполис за неделю".
Так, это ещё что за выверт?
— И что же тебя сподвигло на такой шаг? — Я, как могла, попыталась сыронизировать.
— Во-первых, — Гарик загнул палец, — я хочу в спокойной обстановке разобраться с этим перегоном. После двух ночи здесь уже почти никого не останется, посмотрим без лишнего шума. А во-вторых, — тут он слегка улыбнулся знакомой лукавой улыбкой, — хочу эту ночь провести в твоём обществе.
— Да что ты. А Кольцов вот прямо взял и согласился.
— Согласился. Сказал, что я дебил и кобель, но согласился. Я, Юль, тоже умею убеждать. Пусть думает, что хочет. Мне на его мнение плевать. а "Мегаполис" только рад будет, что с ними в этот раз буду работать я, а не этот болезный.
Что ж, внутренне я довольно потёрла руки. Хватит врать самой себе, я давно хотела закинуть удочку, чтобы Клатов с Кольцовым поменялись сменами, духу вот только не хватало. И хоть один из поводов сейчас был весьма скорбным и, чего уж греха таить, пугающим, я уже предвкушала эту ночную смену. Да, Юль, подожди чуток, всё тебе будет. И перегон с того света, и любовь по аппаратным.
Гарик наблюдал за моим лицом с откровенно довольным видом. Что ж, имеет право. Я вынула сигареты.
— Пойду покурю. А ты сегодня больше не заглядывай, Ира скоро взбесится, что тебя никогда на месте нет.
— Конспирация превыше всего, — согласился Гарик.
— Да какая, к чертям, конспирация, наша тусовка это уже общее место. Только ты не думай, что в ночную здесь можно колесом ходить. Что "Эпицентр", что "Мегаполис", они как бультерьеры, вцепятся намертво. Я прошлый раз натурально до пяти и монтировала, только курить иногда выбегала.
— Прорвёмся, — отмахнулся Клатов, — хоть к трём ночи, но прорвёмся.
Он встал, бросил взгляд на монитор, с которого на него укоризненно смотрело первое лицо государства, и вышел в коридор.
Первая, кого я увидела на пути в курилку, была наша титровальщица Язгуль, стройная миниатюрная татарочка с роскошной гривой смоляных волос. Всегда юркая и весёлая, как синичка, на этот раз она шмыгала носом и украдкой вытирала глаза. Что такое, что случилось? Я направилась к ней и тут мой взгляд зацепился за предмет, который Язгуль сжимала в крошечном кулачке. Блестящие полированные чётки с кисточкой и полумесяцем. Те самые, что Данияр собирал у нас с пола по всей аппаратной. Вот оно что...
— Юль? — она подняла на меня заплаканные глаза.
— Он вернётся, — тихо сказала я, — вот увидишь, обязательно вернётся.
— Они его на смерть послали, — Язгуль снова всхлипнула и ещё сильнее вцепилась в чётки. — Он не хотел, Юль, он мне всё рассказал. Всё, что у вас там было. А потом... потом отдал мне чётки и велел хранить до своего возвращения. — Тут она как-то странно пискнула и отвернулась.
— Язик, девочка моя, — я усадила её на банкетку, — ну успокойся, пожалуйста. Там теперь знаешь, как за безопасностью следить будут? Что ты! После Стаса нашим военным только ещё одного случая не хватало. Это же такой скандал будет, не отделаешься. Такие головы полетят... Так что у Дани будет охрана дай бог. И с сирийской стороны то же самое, я уверена...
— Он ведь говорил вам про этого генерала...
Ох, да. Только не он нам, а координаторша ему. Но смысл тот же.
— Язгуль, ну что мы можем сделать? Данька уже улетел. Теперь только ждать.
Чёрт, и почему я никогда не умела утешать?
Язгуль кивала, как болванчик, потом встала и легонько пожала мне локоть:
— Я буду молиться за него. Ты только никому не говори.
— Ни за что. — Я тоже поднялась и покрутила в пальцах сигарету. — Только мы с тобой знаем.
Она слабо улыбнулась, ещё раз промокнула глаза и юркнула в ньюс-рум.
Весь вечер на меня сыпались материалы по саммиту, ни вздохнуть, ни охнуть. Бесконечная работа немного притупила разыгравшееся воображение, и таинственный перегон уже не так отвлекал внимание. Гарик тоже погряз в своём допинговом скандале, да так, что я через стенку слышала его виртуозные матюги. Особо доставалось каким-то архивным файлам плохого качества и чему-то ещё, как я поняла, перегону от Reuters**** с одним-единственным ракурсом докладчика. Жизнь шла своим чередом.
Ночью мне снилась сирийская пустыня, смуглые усатые генералы с незнакомыми нашивками и Данияр с глазами, заполненными багровой тьмой. Вокруг него клубился тёмный, жирный дым, а камни под ногами горели.
— Хадхих арди*****, — произнёс он жутким, чужим голосом.
Дальше я спала без сновидений.
* - строб - рывкообразное движение видео, особенно заметно на панорамах и проездах камеры. Возникает из-за неправильной конвертации видеоматериала. Является техническим браком.
** - перемодуль - чересчур скомпрессированный звук, отчего возникают посторонние шумы, скрипы и глухое звучание. Говоря простым языком, слишком сильный сигнал. Является техническим браком.
*** - дефокус - слегка размытое видео вследствие неправильно настроенной камеры
**** - Reuters - одно из крупнейших в мире международных агентств новостей и финансовой информации
***** - хадхих арди (араб.) - это моя земля
Глава V
Проснулась я в три часа дня абсолютно разбитая. Воистину, перевыспаться ещё хуже, чем недоспать. Оправдывать себя я могла долго: нервотрёпка последних дней, сегодня на работу к пяти плюс я вчера ночью изрядно накатила для верности. А сегодня кровь из носа надо быть в строю, "Эпицентр" не прощает слабости. Я прикинула, что же ещё мне может достаться на монтаж, кроме осточертевшего саммита, поняла, что теряюсь в неизвестности, и поплелась собираться.
В пять вечера наш этаж, по обыкновению, напоминал разворошенный улей. Все куда-то озабоченно перемещались, не отрываясь от смартфонов, ньюс-рум гудел, в монтажках слышались крики режиссёра по громкой связи. Эфир требовал одновременно суеты и сосредоточенности, отчего посторонний человек мог искренне увериться в том, что на телевидении нормальных нет.
Я заглянула к себе в комнату. Там уже сидел Алексей Воробьёв, тот несчастный, кому выпало писать про саммит для "Эпицентра". На клавиатуре лежал ворох листов с текстом.
— Лёшечка? — Блин, только вошла, даже кофе не попить...
— Юль, привет. Не поверишь, Шинников меня принял почти на раз. Я текст уже начитал, давай рыбу соберём и... ты же меня отпустишь? Ты ж этот саммит лучше меня уже знаешь, я тебе, к тому же, всё расписал, где что лежит. Да, и вот отдельно сегодняшние пулы с Анталии.
Люблю Воробьёва. Вот за это самое. Живи и дай жить другим. И свою работу сделал: написал текст, подобрал картинку и начитался, и мне мешать не будет. Все бы так.
— Лёх, только давай ты рыбу дождёшься. Скажешь им хрон* и свободен. Кстати, что у них с перебором**?
— Волнует меня их перебор! Надо будет, сами завтра сократят, я и так ужимался как мог.
— Золотые слова. Ладно, по коням.
Сюжет занял восемь с половиной минут по хронометражу, после чего радостный Воробьёв отчалил пить виски, пообещав мне первый тост. Я осталась одна.
Как ни хотелось завернуть к Клатову и посмотреть, как там у него обстоят дела, я решила сначала расплеваться с сюжетом. Лучше обезопасить себя со всех сторон. Если повезёт и сюжетов будет два или три, к трём ночи я точно буду свободна как ветер, а уж Гарик со своим "Мегаполисом" и к часу ночи может закончить. У них и сюжеты короче, и Клатов, в отличие от Кольцова, монтирует почти с такой же скоростью, что и я.
После саммита мне ожидаемо достался допинговый скандал, появился повод зайти в соседнюю монтажку и стребовать себе все материалы.
Гарик, зловеще шипя себе что-то под нос, клеил сюжет о новых развязках и эстакадах. Увидев меня, цокнул языком:
— Думал, уже никогда не зайдёшь.
— "Эпицентр", чего ж ты хочешь. Я предупреждала, между прочим. Ну, смотрю, ты здесь тоже не скучаешь.
— Да имел я их... Один геликоптер сплошняком в HD, больше просчитываю, чем монтирую. И мэр наш снят без баланса. Руки бы оторвать этим операторам. Ну, а ты-то как?
— Да... Помаленьку. Второй сюжет, я к тебе за ним и пришла, собственно.
— Допинг? — Слава богу, Гарику не надо было разжёвывать.
— Угу. Скинь мне свои проекты в файлообменник.
— Лови, — он быстро перетаскивал проекты в наше общее "хранилище", — только учти, картинка дрянь. Особенно архив.
— Ладно, разберусь. Ты мне свистни, как всё закончишь.
— Это уж по-любому, — Клатов послал мне воздушный поцелуй и повернулся к компу.
Как и предсказывал Игорь Клатов, допинговый скандал шёл туго. Я с трудом продиралась через ворох какой-то неимоверной чепухи, половина картинки в браке, где-то логотипы занимали чуть ли не пол-экрана, и пресловутый Reuters с его одним-единственным ракурсом... Часа три у меня ушло на эту пакость, а корр, естественно, уже слинял на последнем метро. Не помню, сколько чашек кофе я выпила и сколько сигарет выкурила (я же запасливая, по две пачки на работу таскаю), но домонтировала-таки. Шёл третий час ночи.
— Ну как? — Гарик всё своё настучал уже к половине первого, но рискнул зайти только когда увидел мой оцифрованный мастер.
— Всё! — Я треснула рукой по серебристому боку компа. — На сегодня всё. Уф-ф-ф, все жилы вытянули. Как ты этот допинг монтировал и с ума не сошёл?
— Задней ногой. Я сразу предупредил, чтобы шедевра не ждали.
— На выпуск-то да... А эпицентровцам вынь да положь кино и немцев... У тебя коньяк остался?
— А то, — Гарик достал свою бутылочку. — В кофе?
— В меня. Так накапай, может, отпустит.
Он плеснул в пластиковый стаканчик коньяка и выжидательно уставился. Я выпила залпом, как водку, забралась в кресло с ногами и сообщила:
— А теперь время страшных сказок.
— Сейчас, погоди, дверь запру, — Гарик повернул ключ. — Вот теперь да, можно и...
— Сначала перегон, Гарик. А то у меня ощущение, что сейчас пойдут пляски на гробах. Давай посмотрим уж, что там Стас прислал.
Гарик промурлыкал: "А девочка созрела" из песни Земфиры и улыбнулся:
— Ну вот, рано или поздно. Врубай, только звук потише сделай. Тут ещё пока не все коридоры вымерли, мало ли что.
Я повернула звуковые тумблеры, нашла в своей папке наш загадочный перегон и запустила воспроизведение.
Стас Вышинский вместе со смуглым усатым генералом Бассамом аль-Хусса шёл по серой каменистой равнине. Аль-Хусса на неплохом русском рассказывал Стасу о последней операции правительственных войск в этом районе и сокрушался, что никак не могут подобраться к крупному подземному центру снабжения боевиков, расположенному неподалёку. Террористы бдительно охраняли свои запасы и отбивали все атаки армии Асада. Наши самолёты пока ещё сюда не долетали. Генерал называл это место "логово иблиса", и немудрено. Догадаться, где в этой бескрайней иссушённой пустыне находится законспирированный склад, было очень трудно. Стас задал ещё какой-то вопрос и вдруг рухнул, оглушённый взрывом. Оператор тоже упал, камера перевернулась набок, но, вроде, уцелела.
— Ах ты ж... — Гарик быстро повернул изображение на девяносто градусов. Я смотрела не дыша. Логово иблиса... неужели сейчас я увижу смерть Стаса?
Картинка на мониторе тем временем шла довольно странная. Было видно, нечётко, правда, что на горизонте показались какие-то военные машины с чёрными флагами. ИГИЛ. М-да, сейчас начнётся... Мне захотелось зажмуриться, но я не успела.
Стас как-то странно, контузия, наверно, выпрямился и поглядел в сторону несущихся на него боевиков. Глаза его медленно начала заливать та самая багровая мгла, что я видела во сне про Данияра. Бассам аль-Хусса пытался встать на четвереньки, лицо его было разбито в кровь. Он не видел Стаса, вообще не смотрел в его сторону, а зря.
Медленно, очень медленно, как в рапиде, Стас широко открыл глаза, уже залитые тёмными сполохами. Голова его иногда откидывалась назад, словно кто-то бил его в челюсть. Руки сжались в кулаки. Аль-Хусса наконец увидел его и судорожно забормотал себе что-то под нос, молитву, наверное. На один миг Вышинский словно очнулся от своей странной одури, через силу повернулся к генералу и прохрипел по-арабски:
— Чигхиль!***
Аль-Хуссе дважды повторять было не надо, он опрометью рванул прочь, подволакивая ногу, а Стас остался стоять, захваченный неведомой силой. Камни под его подошвами начали тлеть (хотя как это может быть?). Уже были слышны выстрелы и гортанные крики "Аллах велик!", развевались чёрные знамёна, целая вереница машин неслась на одного (или двоих? Или оператор уже погиб?) человека... человека ли?
Вокруг Стаса гремели взрывы гранат или что там ещё взрывается, камера ходила ходуном от содрогающейся земли, но странным образом снаряды не находили своей цели. Стас, или то, что стало Стасом, уже не напоминало человека. Тёмное пламя полностью заливало провалы глаз, горящие камни под ногами окутывали его чёрным коптящим дымом. Иблис простер руки и загрохотал:
— Хадхих арди!!!
Первая машина с визгом затормозила, в неё врезались пара других. Из них повалили, паля из автоматов, смуглые бородатые люди в камуфляже. Они что-то кричали, словно обезумев, пальба оглушала, иногда где-то грохал взрыв, но Иблис-Вышинский всё так же смотрел на боевиков, простирая к ним руки. Земля под его ногами начала дрожать всё сильней, пылающие камни раскатывались в стороны. И вдруг целый поток этих камней, горящих, дымящихся, с треском раскалывающихся от нестерпимого жара, ринулся навстречу боевикам. Одного прикосновения хватало, чтобы человек вспыхивал как спичка. Воздух прорезали крики обезумевших от боли людей, сгоравших заживо, а Иблис насылал на них всё новые и новые камни. Багровые глаза нестерпимо сверкали. Могучий аравийский демон забирал принадлежащее ему по праву, те души, что встали на путь тьмы и разрушения. И сейчас он принимал их в себя, сжигая дотла, не оставляя даже пепла на потрескавшейся земле. И никакая истиаза, даже повторенная тысячу раз, не могла спасти этих людей от пламени Иблиса, господина всех шайтанов, искони живущего на этой земле. Вдали раздался взрыв чудовищной силы. Видимо, камни докатились до подземного склада.
— Хадхих арди!!! — от нечеловеческого вопля закладывало уши. Мы не могли оторваться от огненной феерии, вихрей дыма и пламени, окутывавших застывшую фигуру с воздетыми руками. И когда всё стихло, когда последнее тело, обугленное до черноты, рассыпалось жирным пеплом, Иблис покинул тело Стаса, и тот рухнул как подкошенный. Лицо его было искажено смертельным, непередаваемым ужасом.
Через десять секунд запись прервалась. Монитор смотрел на нас чёрным пустым глазом.
* - хрон (хронометраж) - длительность программы
** - перебор - превышение допустимой длительности программы. Неприемлем из-за уже утверждённой вёрстки передач.
*** - чигхиль! (араб.) - беги!
Эпилог
На следующую смену я пришла в абсолютно разобранном состоянии. Жуткие кадры сгорающих заживо людей и пламенеющей фигуры Иблиса постоянно вертелись перед глазами, из-за чего я просыпалась несколько раз с бешено ухавшим сердцем. Как работать с такой больной головой, я не знала, но надеялась, что наша рутина помаленьку вернёт меня к жизни.
В коридоре я чуть не врезалась в нашего шефа Сергея Ледовникова.
— Юль, не спи на ходу. Кстати, ты ещё не видела невмятуллинского сюжета из Сирии?
Я покачала головой. И как там Данька, он же боялся до полусмерти этой командировки... Шеф похлопал меня по плечу:
— Ты глянь, глянь. Парень на камеру работает — закачаешься. И такого самородка мы по ночным ДТП гоняли! Точно тебе говорю: у нас появилась новая звезда. Так что будет время, полюбопытствуй. Ну ладно, всё. Я на летучку побежал.
И Ледовников, поправив очки, засеменил к главному.
Шеф меня заинтриговал. Я сунулась к Гарику, который тоже только вошёл и включал свою машину. Увидев меня, он грустно кивнул. Самому небось кошмары спать не давали. Я передала наш с Сергеем разговор.
— Что ж, я бы глянул. — Гарик порылся в файлообменнике и нашёл Данькин сюжет. Мы уселись, как в кинотеатре, и Клатов запустил воспроизведение.
Глядя на монитор, я испытала непереносимое ощущение дежавю. Та же пустыня с россыпью серых камней, серо-жёлтое небо и две фигуры в кадре: Данияр в бронежилете и усатый генерал. Не Аль-Хусса. Другой.
Данияр смотрел прямо в камеру:
— Мы сейчас находимся на месте гибели моего коллеги Станислава Вышинского, погибшего от рук боевиков ИГИЛ. Рядом со мной генерал Фарид Назими, координирующий операцию правительственных войск в этом районе. Буквально на днях войска Башара Асада при поддержке российской авиации полностью зачистили эту территорию от исламистов. Крупным успехом операции можно считать уничтожение одного из самых больших подземных складов с оружием и боеприпасами, до которого долгое время не могли добраться силы коалиции...
— Назими? — шёпотом спросила я. Гарик пожал плечами.
— Я что могу сказать? Данька вернётся, расскажет.
Мы снова приникли к экрану.
Данияр говорил бойко, ладно, было видно, что он уже освоился и страх свой, если он был, запрятал в самые глубокие тайники души. Он говорил, а в глазах пылала ярость его неистовых ордынских предков. Да, шеф прав, это действительно наша новая звезда. Невмятуллин шёл на камеру лёгкой, пружинящей походкой, словно он родился в этой пустыне, словно...
— Стоп! — внезапно заорала я не своим голосом. Гарик молниеносно нажал на пробел.
На долю секунды, на мгновение, на один-единственный кадр глаза Данияра полыхнули чудовищным багровым светом.
Следующая часть: http://www.proza.ru/2015/12/23/1390