Волжская горчица
«Волжская горчица»
(На фото: торговец)
Вот и не вышла замуж черносотенная православно-великоросская идея за российский простой люд. Видно, тот был не слишком уж набожным и не слишком великоросским. Действительно, кто являлся одним из главных героев народных анекдотов? Разве не поп-толоконный лоб, вспомним хотя бы А.С. Пушкина. А уж что касается русскости, то потряси любого - и из него то татарин выпрыгнет, то чемерис, а то буртас. Такая уж судьба. Если б не эти преграды и свадьба состоялась, то мир бы затрепетал. Самодержавие не смогло поставить на службу разгульную хулиганскую народную душу. Черты, свойственные штурмовикам, остались на бытовом уровне. В Самаре этот дух проявился в форме горчишного братства.
Старожилы до сих пор вспоминают об удалых парнях, которые наводили ужас на самарского обывателя начала нашего века. Их звали самарскими горчишниками, или просто «горчицей». Ими пугали непослушных детей. К.П. Головкин, имевший с «горчицей» не одну неприятную встречу, так их описывает: «Одевались они в черный костюм, короткий пиджак, брюки и штаны. Лакированные, блестящие на солнце голенища сапог, иногда жилет, вышитая или ярко-цветная навыпуск рубаха, подпоясанная шнуровым поясом непосредственно с кистями, видными из-под пиджака. На голове картуз, изменявшийся благодаря моде: то с широким блинообразным верхом, то совершенно почти прямой. Картуз одет небрежно, лихо, далеко назад. Он не захватывает густой, спустившийся низко на лоб, клок волос – челку. За голенищем сапога или нож, или гирька на проволоке. Лицо красноватое, заветренное, грубое, совершенно не интеллигентное, кажется звероподобным, с резко выступаюшими жевательными мышцами, способными во время драки откусить нос или палец у своего противника. Походка качающаяся с боку на бок, как у выпившего, задевающая прохожих».(ГАСО,Ф.815,оп.2,д.7,с.4)
Ходили горчишники стайками, подчинялись законам горчишного братства. Они были агрессивны, нахальны и повсюду демонстрировали право сильного. Каждая группка имела своего признанного вожака, самого отчаянного и крутого из них. Но горчишниками их звали потому, что в критических ситуациях, когда противник наседал или в дело вступали полицейские, кто-то кричал: «Атас!» и высыпал в лицо неприятелю пакет с горчишным порошком. Используя замешательство, хулиганствующая ватага мгновенно растворялась в самарских проходных дворах.
Интеллигенция до смерти боялась этих ребятишек, видя в них какую-то животную, природную изначальную силу. Никто не знал, куда эта сила будет направлена, за каким главарем пойдет и что будет рвать и кромсать. Вот как это передал в своих записях граф Алеша Толстой, получавший тогда знания в самарском реальном училище и на городских улицах: «Из бродящего теста жизни выпирали чудаки, каких прежде не бывало. В Самаре на главной улице похаживали со свинчатками слободские горчишники, пошаливали за речкой Самаркой. Оборванцы на пристанях стали дерзкими, пели такие страшные песни, что мирный обыватель едва уносил ноги. Жить становилось беспокойнее. Молодые силы томились - развернуться бы, но как? Побороться, но с кем? Ударить, но в чью рожу? Казалось, вот-вот, - скажется заветное слово...» Но заветного слова, захватившего бы душу ухаря, у правительства не находилось, да и не могло найтись. Братва отвергала власть, полицию, царя, Бога. Сотрудничество с государством считалось среди горчишников тяжким грехом, за который могли и ножиком «пописать».
Кто же такие они были, эти лихие ребята? Конечно, люмпены, маргиналы, молодежь без средств к существованию, без будущего и прошлого. Их отцы приходили в Самару из деревень на заработки, да тут и оставались. Уже не деревенские, но еще не городские, без каких-либо трудовых навыков, без образования. Голытьба научилась выращивать на своих огородах красный стручковый перец, молола его и продавала на базарах под названием «Волжской горчицы». «Едучее растение» высевалось на возвышенных местах береговой полосы, позади Спасо-Преображенской церкви, а также за Соколовской мельницей, начиная от ул. Духовной до Журавлевского спуска к Самарке. Красный перец формировал в сознании пацанов воровскую натуру. Родители заставляли их идти торговать острым зельем. Старшие товарищи учили смешивать горький порошок с тертым кирпичом для большего «навара». Появлялись неучтенные деньги, увеличивались запросы, и мальчишка вставал на преступный путь, а тут компания...
Горчишники делились на «Западных», «Дубровных» и «Сокольничьих». Эти кланы жестоко дрались между собой за власть над городом. Молодежная преступность имела четко очерченную структуру. Каждый двор оформлялся в шайку. Несколько дворов после ряда побоищ выдвигали своего главаря. Несколько таких главарей со своими отрядами в результате потасовки признавали хозяина улицы. Он обкладывал всех своих подчиненных налогом и придумывал различные хулиганские выходки. Так, на Казанской лежало огромное тяжелое бревно от волжского осокоря. Горчишники каждую ночь клали его поперек дороги. Утром телеги не могли проехать, возникал затор. Десяток дворников с трудом освобождали путь. На следующую ночь горчишники снова клали бревно поперек дороги. Так продолжалось до тех пор, пока городская дума не выделила денег, и тогда злосчастное дерево распилили. Другим «милым» развлечением «горчицы» было кидать леску с рыболовными крючками в прогуливающихся нарядных дам по аллеям Струковского или Александровского сада. Полиция не вмешивалась, приговаривая: «Лишь бы другим не занимались». А это «другое» тоже было.
Горчишники устраивали игрища в кабаках, дикие пьянки. Если заплатить было нечем, они начинали потасовку с рабочими или солдатами, а потом разбегались, бросив на месте побоища своих пьяных и зачастую беременных подружек-марух, или, как их называли, перышниц. Самарские перышницы не уступали своим кавалерам по хулиганским выходкам. Читаем полицейский протокол: в Струковском саду прогуливались две барышни. Они были слегка под хмельком и громко нецензурно выражались. К ним подошел полицейский и сделал замечание. Тогда одна из дамочек расстегнула кофточку и вытащила огромную, как спелая ташкентская дыня, грудь. Леди оказалась кормящей матерью и, нажав на сосок, брызнула в лицо полицейского молоком.
По ночам в Запанском раздавались страшные крики, женские вопли, полуголые мужики бегали друг за другом с топорами и ножами. Слышалась гармонь, и пьяные голоса распевали частушки: «На Коровьем острове били Веню веслами - пока били, за что били – забыли», «Кто мне морду разобьет – по Соборной не пройдет», «Меня девки на Панской крепко вдарили доской, а потом и говорят – познакомиться хотят», «Меня девка так и сяк, а я ее об косяк», «Есть такие голоса, аж подымуть волоса», «Гармонь нова, крышка стерта- гармонист похож на черта», « Кто нас с милкою разлучит, тот сосновый гроб получит».(ГАСО,Ф.558,оп.1,д.5). Подбадривая себя дешевым венским пивом и портвейном, горланя: «Расступись, братва идет! Кто не спрятался – я не виноват!», ватаги горчишников направлялись к центру города, где жили респектабельные господа. Там начинался кошмар. Обмотав руку полотенцем, хулиганы проносились по улицам, разбивая стекла на первых этажах. Слыша звон разлетевшихся окон, обыватели говорили: «Опять вечерний звон». Сильные и здоровые парни, потомки вольных казаков, вырывали фонарные столбы, разбивали электрические лампочки. Вот как вспоминает эти стародавние времена в письме к И.А. Груздеву пролетарский писатель А.М. Горький: « Скиталец — в стихах, а я — в прозе, мы действительно резко писали о молодежи, включая в одни скобки и студентов и «горчишников» — молодое мещанство хулиганского направления. Летом 95-го в окруж¬ном суде судилась и была осуждена группа «горчишников», которые изнасиловали и убили девицу добропорядочного поведения».
Особую ненавистью питали хулиганы к самарскому трамваю. В рапорте в городскую управу от 25 августа 1915 года отмечается: «Во время дежурства по 5-му маршруту в 20.00 ... кто-то крикнул: «Бой». И толпа набросилась на меня, наносили удары по голове, лицу. Контролер С. Дмитриев». «Рабочий мастерской Жуков избил Горшенину за замечания». В докладной от 5 сентября разводящих Рудалевича, Милашенко, инструктора Петровского, контролеров Дмитриева, Короленко звучал крик отчаяния: «Они с руганью и побоями обрушились на меня. Я бросил службу... Рабочие набросились на кондуктора у Артиллерийских казарм – я убежал... Толпа... закричала: «Вот еще один начальник, бей его, им надо свернуть головы». Жалобы шли потоком: «28 сентября 1916 г. при посадке в вагоны трамвая и при проезде в них учиняют бесчинства, оскорбления и избиения служащих трамвая, в том числе и в центре города. Публика висит на ступеньках, на предохранительных сетках, буферных фонарях... Люди падают с сеток; ушибы головы от столбов, кто едет с левой стороны выгона, держась руками за ручки площадок». (ГАСО,Ф.465,оп.2,д.54). Отчаянные горчишники, бахвалясь друг перед другом, мешали вагоновожатым вести трамвай и своевременно тормозить, выхватывая руль и нажимая на различные рычаги без всякого смысла. Из-за этого трамваи сходили с рельсов и на поворотах сталкивались.
Иногда горчишники устраивали целые показные спектакли, бросая вызов властям. С октября 1914 года в Самаре был введен «сухой закон» с подачи городской думы. Горчишники не могли этого обойти. Вот что писала газета «Волжский день» в конце того же года: «На Ильинском базаре против народного театра «Эльдорадо» собралась большая толпа народа, из которой выделилась компания в пять человек, торжественно неся перед собой бутылку с водкой и стакан. Они подошли к проходившим мимо чиновникам и, демонстративно потрясывая бутылкой, обратились со словами: «Как ни запрещалось не торговать и не пить водки, а мы все равно ее достали! И знаем, где достать!»... После этого отошли от чиновников и, усевшись тут же на площади, стали распивать водку».
О некоторых паханах из полууголовного мира «горчицы» ходили легенды. Ряд имен лиходеев сохранились в народной памяти. Таков знаменитый Кузя, который любил отбирать бутылки с горячительными напитками у отдыхающих в Александровском саду. Он не просто выхватывал бутылку и убегал, а нагло и бесцеремонно собирал дань. Кузю не смущало присутствие полицейских. Только обыватели разложат закуску, поставят напиток, а тут из кустов страшная морда появляется. Туловище огромное, ручищи длинные, суставы на толстых мясистых пальцах сбиты от постоянных драк и голос хриплый, утробный: «Сынки, кто меня не уважает?» Сопротивления обычно не оказывал никто. Не меньшим силачом был пахан Мамоша. Приземистый, с фигурой гориллы, с разлившимся выражением идиотизма на красной физиономии, он наводил ужас на окружающих. Он любил заваливаться с друзьями во дворы, где справляли свадьбу или именины. «Горчица» садилась на лучшие места и опустошала весь стол. Хозяину дома, трясущемуся от страха, разбойники говорили ласково: «Мы к тебе из уважения пришли, любим тебя, давай дружить», и при этом они хлопали несчастного пудовым кулаком по спине, из дружеских чувств, конечно. К их чести заметим, что после таких визитов в этом доме стекла не били, ворота дегтем не мазали, и мелкие шпанята по погребам не лазили. Формула проста: уважил – заслужил.
Иногда подобные монстры входили в противоречие между собой. Соглядатаи доносили полицмейстеру, что возможна массовая драка. Город оказывался чуть ли не на осадном положении, улицы патрулировались конными казаками, а главари сходилась где-нибудь на Косе, ведя за собой целые армии враждующих горчишников. Самарский старожил Н.В. Жаров вспоминал, что однажды за его домом у Журавлевского спуска, на берегу Волги сошлись для разработки две такие банды. От каждой толпы, стоявшей друг против друга, вышли атаманы. Они встретились и долго о чем-то говорили. Вдруг один выхватил револьвер и выстрелил собеседнику прямо в грудь. Тот упал, кулак разжался, и из него покатилась по камням бандитская заточка. Потеряв главаря, его сподвижники ретировались, унося на руках убитого.(Личный архив Н.В. Жарова).
Похороны именитых горчишников превращались в настоящее действо. Сотни товарищей собирались у дома, перекрывали близлежащие улицы, случайных прохожих останавливали, давали стакан: «Выпей за помин души». Попробуй откажись.
В колонках новостей местных газет горчишники были постоянными героями: то они закатили мордобой на Панской, то отлупили городового, то забили палками купца. Если где-то хулиганство, обыватель не сомневался – это дело рук горчишников. Они прочно вошли в городской фольклор, стали местной достопримечательностью. Слава о них распространялась по Поволжью и дальше. Здесь помогала железная дорога. Ватаги «горчицы» вваливались в вагоны Туркестанского поезда, и билетов у них не спрашивали. Появившись в солнечном Ташкенте, они врывались на Алайский рынок и грабили торговцев. Прихватив мешки с урюком, изюмом и орехами, «крутые» направлялись восвояси. Узбеки кричали им вслед с ужасом: «Самара – шайтан». А последние курили травку под стук колес.
Дворянин Самойлов в честь волжских хулиганов даже свой сатирический журнал назвал «Самарский горчишник», чтобы читатели чихали от острых шуток и злых фельетонов, рассыпанных на страницах издания.
Горчишное братство исчезло после Октябрьского переворота, оно оказалось востребованным Советской властью и дружно влилось в ряды чекистов, чоновцев, комсомольцев и прочих строителей новой жизни. А кто, как вы думаете, другой громил городские кладбища, надевал на палки черепа, делал бордюры из надгробных плит? Кто ходил по квартирам с наганами, экспроприировал женщин и собственность, взрывал церкви и сжигал иконы, получая за это комнату в бывшем барском доме, паек и номенклатурную должность?