Похоронный фонд

Захар Михайлов 2
В это прекрасное осеннее утро, если, конечно, 11:30 дня можно назвать утром, Евгений Зеленкин выходил в супермаркет за окорочками "по акции".

- Кило по 100? Вот это вот нормально. - Понимающе качая головой, сказал его новый товарищ, с которым он шёл недавно с ночных погрузочно-разгрузочных работ.

Получив свои 1200 за двенадцать часов, потраченных на перетаскивания оборудования и всякого барахла, он был тверд в намерении купить сегодня два килограмма акционных окорочков.

Сказать честно, с тех пор, как он нашел эту работу, все складывается весьма даже не плохо, и ему, кажется,  становится знакомо таинственное и столь желанное чувство под названием "стабильность".

Но кое-что все-таки не давало Зеленкину покоя, как лёгкая форма геморроя или совсем вроде маленькая, но глубоко засевшая заноза. Это то самое письмо, которое он обнаружил в своём почтовом ящике воскресным вечером 13 ноября.

К нему пришел белый конверт с небольшим ламинированным окошком, в котором красовался заголовок. Этот заголовок Евгений Зеленкин разглядел не сразу, только с третьей попытки.

- Пенсионный фонд. Нет, Потогонный фонд. Какой к черту Потогонный? - Шепотом воскликнул было он, но, в конце-концов нашел согласие со своими глазами.

Надпись гласила:

     "Похоронный фонд"
      Зеленкину Евгению    
      Васильевичу.

Как-то нервно и поспешно вскрыв конверт, он прочитал тогда вот что:

"Здравствуйте уважаемый Зеленкин Евгений Васильевич. Это специальный накопительный фонд, формируемый за счёт ежемесячных начислений из Вашей будущей пенсии.

В соответствии с потенциальным пенсионным стажем (при выполнении определённых условий, описанных в уставе похоронного фонда), Вам гарантируется социальная защита в вопросах наследования имущества и собственного захоронения, когда Ваш пенсионный срок подойдёт к концу.

С вопросами обращайтесь по номеру..." и т.д. и т.п.

С тех пор некое ощущение туманности окутало его мутно-белесой пеленой. Краем сознания понимая, что это и есть его выбор, Евгений Васильевич скомкал шуршащую бумагу и выбросил её в урну, с достаточно твердым намерением забыть.