Кончился рабочий день.
Иван Семёнович, не спеша, с достоинством идёт по проспекту к вокзалу на поезд. Он сегодня едет на дачу.
Прошёл тёплый дождь, сильно греет вечернее солнце значительную лысину Ивана Семёновича. Вокруг лысины — рамочка плотных, кудрявых, ещё не поседевших рыжеватых волос.
Иван Семёнович дороден, но в меру. Кремовая выглаженная женой утром рубашка плотно обтягивает серьёзный живот, который выдаётся над узким ремнём (подтяжек Иван Семёнович не носит принципиально). На тесноватый воротничок немного наплывает шея. Тёмно-коричневый костюм, как новенький, но брюки от долгого сидения в кресле слегка лоснятся, что, в общем-то, незаметно.
В левой руке папка из чёрной искусственной кожи с полустёршимся знаком какого-то конгресса или, может, крупного совещания. Болтается язычок длинной молнии. В папке бумаги, которые Иван Семёнович взял с собой, чтобы перед сном ещё подработать кое-что, потому что завтра, в пятницу, сразу с утра у начальника главка совещание. Можно было бы, конечно, прийти на работу пораньше на час, но дома как-то лучше. Да и нет такой привычки у Ивана Иван Семёновича — приходить намного раньше. В министерство он входит ровно без пятнадцати девять. У него всё это рассчитано много лет тому назад, и своих привычек он старается не менять.
Иван Семёнович — начальник отдела в министерстве.
И брать работу с собой на дом он тоже не сторонник, но изредка это приходится делать.
Иван Семёнович доволен собой, сегодня был хороший рабочий день. Сделал много хорошего. Он усмехается про себя, улыбается чуть-чуть. Он доволен сегодняшним днём, и погодой он тоже доволен.
Умыт дождём асфальт, машины мчатся по проспекту в водяной пыли. Обычно душный воздух свеж и пахнет только что зацветшей липой. Этот запах Иван Семёнович очень любит. Он напоминает ему, что лето уже катит к перелому, а там и отпуск. Как один из старых и почти незаменимых работников Иван Семёнович пользуется привилегией. Отпуск у него всегда с середины июля до середины августа.
По проспекту, так же как и он, идут домой люди. Женщины несут сумки с продуктами — сегодня получали продуктовые заказы, а может, и днём постояли немного в очередях.
Основной поток уже схлынул. Половина седьмого. В шесть часов идёт очень много людей, которые выскакивают из министерства ровно в шесть и торопятся на поезд, обгоняя друг друга. Невольно попадаешь в их ритм и, хотя торопиться некуда, начинаешь шире шагать. А этого Иван Семёнович не любит. Поэтому он всегда задерживается в своей комнате пятнадцать минут и выходит уже позже других.
Начало вечера хорошее, и Иван Семёнович опять улыбается про себя и представляет, как он сядет сейчас в свободный вагон электрички у окна и развернет "вечёрку", которую купит в киоске на перроне, или просто будет сидеть и смотреть на платформу, где всё больше и больше с каждой минутой народу, и все бегут, потому что поезд вот-вот отправится, а он уже сидит у окна как всегда в четвёртом вагоне от конца и спокойно смотрит, как набиваются в него люди, и поезд трогается, а люди всё идут и идут в колонну по одному, в проходе между сиденьями, а поезд дёргается на выходных стрелках, и люди оступаются, толкают друг друга сумками, "дипломатами", портфелями и рюкзаками. У многих в руках подтаявшее мороженое. Иногда у Ивана Семёновича появляется зависть к "мороженщикам", как он их называет — до пенсионного возраста всего пять лет. Не может он позволить себе такой вольности на людях.
Иван Семёнович идёт по новому проспекту, по обеим сторонам которого достраиваются высотные здания. Облицовщики лепят туфовые жёлтые плитки на стены, высоко повиснув в своих корзинках, похожих на ласточкины гнёзда. Они перекрикиваются с кем-то внизу, кого не видно за высоким дощатым забором.
На душе у Ивана Семёновича хорошо ещё и потому, что он сделал доброе дело для своего давнего друга, институтского однокашника. Сергей Сергеевич директор большого совхоза за городом Курганом и работает там давно, сразу после института. Конечно, хорошо иметь руку в министерстве. Иван Семёнович старается никогда не обижать своего старинного приятеля. Вот и сегодня он распределил целевым назначением дополнительные, в виде исключения, фонды на кое-какие машины для своего Сергеича. Правда, пришлось с его бумагой сходить к начальнику главка. Но это всё дело привычное, и Ивану Семёновичу делать это не впервой, и всё ему всегда удается. Начальство знает об этой его слабости и прощает всегда ему. Тем более что Иван Семёнович никогда не злоупотребляет этим. Резать заявки пришлось всем, в том числе и Сергеичу, но Иван Семёнович не может его равнять с другими. Нет, нет! Иван Семёнович не имеет от этого никакой выгоды. Просто так — Сергеич это друг! Они всегда радуются возможности пообщаться, даже хоть по телефону. И если у Ивана Семёновича на столе телефон начинает звенеть мелкими очередями, Иван Семёнович берёт трубку, всегда надеясь услышать далёкий голос приятеля в ответ на своё "алло": "Как живешь, дедушка!?" 0н уже давно любит Сергеича и всегда помогает ему, чем может, а может он многое. Многое и не замечают за Иваном Семёновичем, потому что он действительно незаменимый работник. Ну кто, скажите, сможет просидеть практически на одном месте в министерстве почти тридцать лет и не сделать почти ни одной ошибки. И свой отдел он ведёт так, что сбоев в выдаче заявок и сводок у него не бывает никогда. Он ведёт политику "чистого стола", где только в двух правых ящиках лежит несколько бумаг и справочников, а в одном из левых — большая тяжёлая чашка, начатая пачка растворимого сахара и пачка чая. Вот и всё. Сверху календарь с термометром и длинный еженедельник финской какой-то фирмы — подарок одного из страждущих скорейшего прохождения своего наряда на технику. У Ивана Семёновича всё делается почти в тот же день, за это его и ценят в министерстве. Поэтому он умиротворенно идёт сейчас по влажному, начавшему просыхать асфальту и думает о том, что надо бы как-нибудь взять командировку в курган — дела там всё равно всегда найдутся — да подгадать к двум выходным, чтобы махнуть куда-нибудь к берегу степного озерка с Сергеичем на его "козлике", порыбачить немного, заварить уху на костре, а потом хлебать её, полулежа около большого брезента со всякой снедью, которую приготовила Надя, жена Сергеича. Они не раз уже вот так встречались. Не любит только Иван Семёнович, когда около их интимного костра вдруг появляется кто-нибудь из местного районного начальства и ждёт мудрых мыслей и советов. Они, то полунамёками, а то и прямо, стараются в это время выжать из Ивана Семёновича обещание дать дополнительную технику для района. Иван Семёнович может не только пообещать, но и сделать. Однако, привилегии только Сергеичу. Кое-кто из районного руководства даже начал коситься на него — что это за особенный такой человек, что это за особенное хозяйство. А хозяйство у Сергеича такое, что везёт он на себе большой кусок районного плана, передовик во всём. Вероятно, такой же, как и Иван Семёнович у себя. Не на двести процентов, но план перевыполняет стабильно, и два героя труда у него в совхозе работает механизаторами.
А когда Сергеич бывает в Москве по своим командировочным делам, они садятся в такси у министерства и едут к Ивану Семёновичу домой, где Надя (жену Ивана Семёновича тоже зовут Надей) уже готова к приёму гостя, потому что ушла пораньше с работы после звонка мужа. Друзья садятся за стол на кухне, достаёт Иван Семёнович традиционную бутылку "Посольской*, и сидят они долго, вспоминают, а больше рассказывают о себе, хвалятся внуками под тихое журчанье холодильника "Минск", как когда-то хвалились сыновьями. Только с каждым годом всё реже поднимаются рюмки, да и те в последнее время стали совсем маленькими. Так что, если раньше пустая бутылка уходила на балкон, то теперь её ставят в холодильник до следующего вечера.
Иван Семёнович не завидует Сергеичу, хотя и постоянно говорит ему об этом. Нет, он не завидует его "козлику", просторам его полей, озёркам и берёзовым колкам, да пыльным степным дорогам.
Он знает, что здесь, в Москве он на месте, с ним считаются и уважают за хорошую работу. И он-то любит свою работу, свои бумаги и свой рабочий полированный стол, потому что видит за ними и эти поля, и машины, и работающих на них людей...
Иван Семёнович подходит к забору, который вылез на проезжую часть проспекта метров на пять, и идёт по деревянному временному тротуару и загородки с крышей от обломков стройматериалов. Доски на ней настелены кое-как, в щели капает не успевшая стечь и высохнуть дождевая вода. Капля попадает Ивану Семёновичу на лысину. Он, не торопясь, вынимает носовой платок и ловко промокает её. Когда-то давно вот так же аккуратно он промокал промокашкой чернила на своих бумагах. Давно это было, Иван Семёнович работает в министерстве давно, смолоду, почти сразу после института.
Забор кончается, и Иван Семёнович видит за ним огромную лужу, которой, конечно, здесь не было, когда он шёл утром на работу. Лужа грязная, потому что вся грязь с асфальта стекла в неё, и бордюр тротуара, будто берег этого маленького прудика.
Посреди лужи устроился мальчуган в коротких сапожках. Ему лет семь-восемь. Он сидит на корточках, штанишки сзади подмокли, в сапожках, вероятно, полно воды. Но этого не замечает. Он вообще не замечает ничего вокруг. Он играет, играет самозабвенно и сосредоточенно. Перед ним кирпич, чуть прикрытый водой. На нём какие-то камушки и щепочки. Мальчишка полощется руками в этой мутной, с маслянистыми разводами воде. В каждой руке у него по щепочке. Они, наверное, изображают подводные лодки. Идет морской бой! Причём тут мелькающие машины и ноги прохожих?! Идёт морской бой!
Иван Семёнович внутренне ужасается и останавливается на краю лужи. Он не может спокойно пройти мимо этого мальчишки, который устроился фактически на самой проезжей части. Машины, правда, на него не наедут, но — непорядок. Иван Семёнович несколько секунд соображает, потому что нельзя позволить ребенку играть в таком неподходящем для игр месте, а слов у Ивана Семёновича сразу не находится. Не станешь ведь ругать чужого ребенка.
Иван Семёнович собирается с мыслями:
— Ты что, штанишки-то замочил? — говорит он.
Мальчик не реагирует на первое предупреждение Ивана Семёновича и продолжает играть.
— Мальчик, встань! Встань, говорят тебе! Штаны мокрые! — повышает голос Иван Семёнович. Он не может понять, почему мальчик не откликается, ведь говорит-то он достаточно громко.
Но вот мальчишка поднимает голову и смотрит на Ивана Семёновича, но не видит его. Он весь ещё в игре, в своих мыслях.
— Говорю тебе, штаны мокрые! — начинает закипать Иван Семёнович. Это бывает с ним очень редко.
Мальчишка медленно поднимается и начинает что-то соображать. Он смотрит на Ивана Семёновича всё ещё невидящими глазами и старается оттянуть штанишки, растопырив пальцы. Он уже почувствовал, что сзади мокро.
Мимо идут люди и смотрят на Ивана Семёновича и мальчика.
— Вылезай, вылезай из лужи! Видишь, какая грязь! — Иван Семёнович начинает сердиться, потому что чувствует, что мальчик не послушается его, да ещё чего доброго язык покажет.
— Дядя, я играю, — виновато говорит мальчик и смотрит такими глазами на Ивана Семёновича, что тому становится вдруг отчего-то совестно перед этим тихим мальчиком. Он поворачивается и быстро переходит на другую сторону проспекта, не замечая машин.
Иван Семёнович идёт широким шагом к вокзалам, торопится перейти улицу, хотя уже включился после зелёного жёлтый сигнал светофора. Раньше он никогда этого не делал.
На узком тротуаре, ограждённом от машин, он пытается кого-то обогнать и ему всё ещё кажется, что взгляд этого мальчика провожает его и сейчас. И он словно пытается затесаться в толпу, чтобы скрыться от этого взгляда. Это словно его собственный взгляд из далёкого предвоенного детства. Он тоже вот так любил играть в одиночестве, забираясь куда-нибудь в полынь, и обижался, когда кто-нибудь нарушал его игру. И игрушками ему были такие же палочки, камушки да железяки. Какие там игрушки в деревне перед войной!
Смешавшись с толпой, которая вливается на перрон к электричкам, Иван Семёнович вдруг замечает палатки, где торгуют мороженым. Необъяснимое чувство вдруг толкает его к очереди, и, расталкивая народ, он становится в затылок какому-то белобрысому длинноволосому парню. Сзади тут же пристраиваются две девчонки школьницы, и Иван Семёнович чувствует себя не очень уютно между ними и оправдывает свой неожиданный для самого себя поступок тем, что сегодня слишком жарко. Очередь движется, и вот Иван Семёнович держит в руке холодную колбаску. Он неумело начинает отлеплять обёртку. Мешает папка, и он перехватывает её подмышку.
Иван Семёнович выбирается из толпы и пристраивается к барьеру, где стоит шеренга поедающих мороженое. Здесь он совсем не выделяется. Он — как все. Мороженое очень вкусно, но Иван Семёнович всё-таки недоволен своим поступком, и это несколько отравляет ему удовольствие от съеденного мороженого. Кроме того он пропустил свой поезд, а до следующего почти пятнадцать минут, а народу в нём всегда больше, потому что это дальний поезд, до Калинина. Он оглядывается вокруг, вдруг подумав, что люди должны смотреть на него, но никто его просто не замечает. Иван Семёнович уже спокойно доедает своё мороженое, аккуратно складывает обёртку и так же аккуратно опускает её в урну. Он и ненужные бумаги на работе опускает в мусорную корзину возле своего стола так же обстоятельно. Потом осторожно, двумя пальцами, чтобы не испачкать брюки, он достает из заднего кармана носовой платок, старательно вытирает губы и пальцы и идёт на посадку к поезду.
Ехать Ивану Семёновичу до своей станции минут сорок, а там ещё четверть часа до дачи сначала по асфальтированной дороге, а потом направо на свою улочку, тихую, словно коридор в министерстве после рабочего дня. Иван Семёнович поворачивает на эту улочку и, пройдя немного, останавливается. Потом он, почему-то оглянувшись, быстро снимает туфли и носки, немного закатывает брюки и идёт по тёплой сырой тропинке на обочине дороги к дому…
Иван Семёнович ещё не знает и никогда не узнает, что с ним случится через три дня, в понедельник, когда он будет торопиться на работу. На том же пешеходном переходе, около которого он выговаривал мальчику в луже, его собьёт лихач на уазике-буханке. Насмерть…