О бане с иронией и... любовью!

 

Я человек сугубо городской. Мои родители — инженеры, а поскольку профессия эта в прошлом веке была в почете, то к моему появлению на свет  родители вселились в новенькую квартиру со всеми удобствами. И как любой советский человек (выросший из пеленок),  я каждый год 31 декабря вместе с друзьями... смотрел телевизор! С детства усвоив, что после бани можно проснуться в чужой квартире и в чужом городе, я предпочитал знакомые до боли «удобства» с мочалкой вместо веника. Так  и жил — утром душ, вечером ванна, а дни  заполнял, как все нормальные молодые люди, учебой, общением с друзьями, футболом и книгами.
Нарушив семейные традиции, я поступил в медицинский. Отец с мамой не обиделись, а, напротив, гордились мной так, как если бы я вдруг намеревался стать президентом. Их нисколько не смущала моя непрезентабельная внешность: я был худой, можно сказать, щуплый, носил толстые очки, длинные волосы и брюки в крупную клетку. Частые простуды порядком навредили моему хилому организму: суставы болели и скрипели как у старого деда, который жил в соседней квартире. Зато голова всегда работала чуть лучше, чем у других! Может быть, благодаря ей, умной и сообразительной, я подружился с Витей, деревенским парнем, мечтавшем стать нейрохирургом. Рядом с ним и я чувствовал себя богатырем,  хотя едва доставал ему до плеча.
После успешного окончания первого курса Виктор предложил мне провести недельку-другую  у него в гостях, в деревне. Парное молоко, рыбалка на озере да банька с березовым веничком — эти соблазны казались мне пережитком прошлого, но  отказать другу я не смог.
       Встретили нас так радушно и тепло, что никакому президенту не снилось! Семья Виктора жила в деревянном доме с высоким крыльцом и просторной верандой.  За домом я увидел огород и небольшой ухоженный сад, а сразу за садом спускалась к озеру широкая тропа. И вот тут-то, у самого края берега, под раскидистой елью, притулилось лучшее изобретение человечества — приземистая, крепенькая, с округлыми бревенчатыми боками, с пахучими кистями веников под кровлей — банька-матушка! Она показалась мне сказочной избушкой, я ждал, что она вот-вот охнет, приподнимется и покажет свои куриные лапы. Банька  глядела на меня, городского стилягу,  своим единственным подслеповатым глазом — маленьким окном с трещиной посередине, а я пялился на нее, еще не догадываясь, какое испытание она мне уготовила.
Виктор, оказавшись в своей стихии, казалось, еще больше раздался в плечах  и в росте. Когда он колол дрова, поленья разлетались в стороны как легкие щепки. Я дивился его силище и старался изо всех сил не отставать в работе. Подкатывал ему чурки, складывал нарубленное в поленницу,  таскал из колодца воду для бани  —  признаюсь, черные косы Витькиной сестренки меня очень вдохновляли! К вечеру, когда банька задышала ароматным дымком, я уже не чувствовал ни рук, ни ног. Колени не хотели разгибаться, жалостливо похрустывая при каждом шаге, плечи ныли, руки гудели, даже клетки на моих штанах и те как-то устало скруглились. А Виктору хоть бы что! Он продолжал радостно улыбаться, попивать ядреный квасок и время от времени похлопывать меня по плечу, рискуя  рассыпать на атомы своего  умного друга.
Первыми в баню проводили нас с Витей, «пока жар злой, пускай молодежь попарится». Виктор со знанием дела выбрал пару веников —  он их снимал с крючков, нюхал, встряхивал, заглядывал внутрь. Я тоже заглядывал вместе с ним, но ничего там не видел. «Ты какой веник предпочитаешь, березовый или дубовый?  — он спросил, наверное, по привычке задавать мне трудные вопросы. Я только плечами пожал. — А может, можжевеловый, а?!»  Витя оглянулся  и как-то не по-доброму засмеялся. Потом он измерил меня взглядом, как будто до этого никогда не видел, и решил, что для первого раза сойдет и березовый. Витькина сестренка с высокой запотевшей крынкой в руках прошмыгнула мимо нас в предбанник и тут же вышла, хитро и многозначительно улыбаясь: «Я вам квасу холодного принесла!» Потом к баньке засеменила баба Поля, она принесла и положила на лавку накрахмаленные полотенца. Мне Витя поручил обойти баню и принести «тазики», я нашел их, приткнутыми к высокой завалинке. Витя открыл низенькую дверь, пригнулся, не помещаясь под притулку, и широко улыбнулся: «Ну! Заходи!» Я оглянулся: на крылечке собралось все счастливое семейство. Нас провожали как в армию. Последнее, что я помнил в тот вечер, как аккуратненько сложил свою одежу на лавочку, пристроил очки на полочку,  как Виктор, громыхнув тазом, подтолкнул меня в жаркую пасть и велел растянуться на гладкой полке.  Вот когда я узнал всю правду про богатырскую силушку — пара распаренных веников весело гуляла по моему телу, в то время как душа предательски просилась на свободу! Второе яркое воспоминание — прыжок (или меня бросили?!) с берега в спасительную прохладу озера...
Глаза я открыл уже на следующее утро. Под моей щекой мягко нежилась белоснежная подушка, на постели хулиганил солнечный луч, заглядывая прямо под мои веки, за окном заливался петух, сладко  пахло оладушками... И вот раздвинулась ситцевая занавеска, мелькнула черная косичка, и тонкая девичья рука протянула стакан, до краев наполненный парным молоком,  —  в общем, я проснулся в раю!
Как я себя чувствовал, пересказать не берусь, потому как слов подходящих нет в моем словаре. Кто знает, что такое русская баня, тот меня поймет, а кто еще не в курсе... Вам я завидую, ребята, ведь у вас впереди неописуемые минуты блаженства!
С тех пор прошло полвека, много воды утекло. Я стал хирургом, женился на сестренке моего друга, про свои юношеские недуги давно позабыл. Живу по-прежнему в городе, но каждый год... то есть, каждую субботу хожу в баню. С моей деревенской, бревенчатой «подружкой» городская «модница» не сравнится, нет в ней той задушевной простоты! А потому отпуск я провожу в деревне у Виктора — он работает главным врачом в местной больнице. Баню считаю лучшим лекарством от всех болезней, исключительным методом оздоровления души и тела! Желая здоровья, искренно, от всего сердца посылаю всех в баню!