Тропинка вела круто вверх, и я едва преодолел этот подъём - физическая немочь мешалась у меня с глубокой апатией, Я вспоминал о старом добром кокаине - одна-единственная инъекция поддержала бы меня сейчас, но кокаина у меня не было и я слишком хорошо знал, при каких условиях к нему ни в коем случае нельзя обращаться.
К тому же Уотсон тревожил меня всё больше - я чувствовал в нём что-то бродит и что-то зреет, и это что-то, по чести говоря, мне совсем-совсем не нравилось. Я уже видел, как мы отдалились, видел нарастающее отчуждение и неприязнь, но сейчас мне ещё к тому же казалось, будто у него против меня готов какой-то туз в рукаве, и не выкладывает он его покуда лишь потому, что всё ещё находится во власти потребности щадить меня.
Когда мы добрались, наконец, до домика, я ещё издалека увидел, что дверь его оказалась выбита, а Морхэрти исчез. Уотсон издал какое-то восклицание, но меня этот факт оставил равнодушным - я был готов к именно такому повороту событий.
- Что произошло? - спросил Кланси.
- Ничего. Мы подготовили вам пленника для допроса, но его сообщница нас опередила. Неважно. Не факт ещё, что он рассказал бы вам больше того, что рассказал я, а сам факт похищения удобен - Вьоджин не могла не наследить, теперь у вас хотя бы взлом будет в активе, как повод задержать её до выяснения прочих обстоятельств.
- Для этого ещё нужно доказать, что дверь взломала именно Вьоджин.
- За доказательствами дело не станет - она нервничает, мечется, как крыса в клетке, отчаянно кусаясь и не прибирая за собой - смотрите: например, вот здесь, около входа, земля истоптана копытами её лошади. А вот и след от ременного повода, который она привязала к двери, чтобы Леда помогла ей осуществить взлом - видите: дерево потёрто и обскоблено очень характерно. Теперь идёмте в дом - предрекаю, что вы найдёте там следы обыска.
Мы переступили порог и увидели, что место, где мы оставили Морхэрти, пусто. Верёвки, которыми мы связали его, были перерезаны ножом, а в домике всё перерыто.
- Ну что ж, - сказал я, показывая Кланси обрезанные концы верёвки. - По крайней мере, эта западня сработала должным образом. Согласитесь, что произошло именно то, о чём я вас предупреждал.
- То есть, ваша подозреваемая освободила своего сообщника, едва смогла улучить минутку, и вы только на этом основании утверждаете что она главарь банды. Несерьёзно и недостойно вашей репутации, мистер Холмс. Это ни о чём не говорит пока - он ей муж, и вполне естественно, что она отправилась его искать, могла услышать крики. Даже если это не так, ничто не помешает ей утверждать, что она всего лишь пришла на помощь мужу.
- Он был без сознания в запертом доме и не мог подать ей какой-либо знак, - перебил я. - Она не знала, где он, дверь была заперта, а окна завешены. Будьте уверены, в дом этот она явилась не за мужем, а за письмом.
- За письмом миссис Уотсон? Доказывающим её вину? Вы сами читали это письмо, мистер Холмс, и если это так, какого дьявола, скажите пожалуйста, вы не расскажете о том, что в нём написано, прямо, а морочите мне голову?
Я покачал головой:
- На самом деле никакого письма нет, инспектор. Миссис Уотсон унесла тайну своей смерти с собой в могилу. Слух о якобы полученном письме доктор Уотсон запустил по моей просьбе, воспользовавшись тем самым каналом, через который они и раньше получали информацию - например, о принятых в хозяйстве местных ядах.
- Что… кого вы имеете в виду?
- Лавочника. Лавочника, инспектор. Будь у вас в штате такие лавочники, вам не понадобилась бы сеть шпиков. Результат - вот он, перед вами. Вьоджин боится этого письма и, осмелюсь предположить, оно - то немногое, что удерживает её пока что от убийства других своих сообщников и исчезновения.
- Вы смеётесь надо мной, мистер Холмс? Такая малость не может…
- О, нет, инспектор, может. Вы недооцениваете эпистолярный жанр. Присяжные предсмертным письмам верят, а преступники об этом прекрасно знают. Она не уйдёт, не получив письма. И вы видите, какой здесь разгром, как перерыты и перевёрнуты все наши вещи? Они искали письмо, как я и предрекал.
- И что же, по-вашему, воспоследует?
- Она, конечно, решила, что письмо у Уотсона с собой, и попытается завладеть им при первой же возможности. При этом либо она проявит некоторую смелость и авантюрность и предоставит Уотсону бездоказательно рассказывать о последнем письме жены, сколько тому заблагорассудится, либо, если совсем впала в панику, постарается Уотсона убить. В этот момент у вас будет предлог и формальный повод для ареста.
Уотсон быстро вскинул голову и даже приоткрыл рот, словно собирался что-то сказать, но в последний момент передумал - криво усмехнулся и опустил голову.
- Так что, инспектор, - я широким жестом указал на картину разгрома нашего убогого жилища. - Собирайте материал для обвинения хотя бы во взломе, если шантажа, мошенничества и смерти нескольких людей мало для вынесения приговора.
- Мне нужно будет снять у вас отпечатки пальцев, - невозмутимо проговорил Кланси, даже ухом не поведя на мой выпад. - И я займусь дактилоскопическим исследованием в этом помещении. Если всё так, как вы говорите, и Вьоджин была здесь и искала письмо, это, конечно, не будет решающей уликой, но хотя бы позволит мне задавать вопросы. Надо сказать, мистер Холмс, с начала развития этой самой дактилоскопии мы получили прекрасное подспорье в деле сыска, позволяющее идентифицировать людей безошибочно - кое-какие приёмы, уже взяты на вооружение Сюртэ, где я стажировался, и жаль, что они покуда не дошли до вашего Скотланд-Ярда.
- Знаю. Я слежу за новостями криминалистики, - кивнул я. - Возможно, это непатриотично, но в некоторых вопросах французы дадут нам всем фору. Не трогайте дверь, Уотсон, сделайте одолжение - мы с коллегой осмотрим сначала место взлома.
- Вы можете осматривать и обнюхивать здесь всё, что угодно, - холодно сказал Уотсон. - Думаю, что моё присутствие излишне.
- Даже если и так, - сказал я, - не уходите. Я же, кажется, ясно выразился: вы представляете собой мишень.
- Останьтесь, доктор. Официально вы - независимый свидетель, - обратился к нему Кланси. - Мистер Холмс, кстати, тоже не работает в полиции, и может оставаться достаточно объективным в глазах закона. Мне понадобятся ваши подписи и свидетельские показания после того, как мы тут закончим. Я уже разослал телеграммы и надеюсь на приезд человека, который точно опознает труп Моргана. До получения ответов, боюсь, что руки у меня связаны, и ваша преступница это понимает. Впрочем, кое-какие меры я принял. Отсюда две дороги - удобная, через Мейринген, вниз, к поезду. Ещё одна - через Розенлау, через перевал, там куда неудобнее, но на лошади проехать всё же можно. Моих людей я поставил на обе станции. Задержать они её - не задержат, потому что это всего лишь мальчики-подростки, нуждающиеся в заработке, но зато они сообщит мне, а я сообщу на следующую ближайшую станцию, где её встретят уже официально представители дорожной полиции. Поскольку вы, мистер Холмс, выдвинули серьёзные обвинения против этой женщины, я не могу ими пренебречь, даже если совсем не поверю в них.
- Я в вас не ошибался, - серьёзно и благодарно я пожал ему руку. - Профессионала сразу видно. За доказательствами дело не станет, как только вы свяжетесь с Марселем или Парижем. Здесь у вас фигурнаты - Красовская с её прислугой, сестра Мур и сам Морхэрти, если его ещё удастся найти, чтобы допросить. К тому же, хотя на это и слабая надежда, возможно, показания полковника Фрейзера смогут что-то прояснить. И ещё… если вы нарядите её в костюм мальчишки - железнодорожного носильщика, её, возможно, узнают на вокзале, где меня ткнули ножом и чуть не убили. Кажется, это всё, чем я могу вам на настоящий момент помочь. Увы, письмо от миссис Уотсон - чисто гипотетическая величина, а знала она больше, чем мы.
- Не понимаю, - качая головой, с растерянным видом проговорил Уотсон.
- Чего именно? - поднял бровь Кланси.
- А вот…насколько я понял из ваших слов, Холмс, вы ожидали увидеть настоящее исчадие ада, чьи руки по локоть в крови, а теперь разочарованы тем, что оказалось: эти обагрённые кровью руки принадлежат разным людям. И всё злодейство Вьоджин - в том, что она направила природную склонность к преступлению каждого своего сообщника в выгодное ей русло. То, насколько легко эта женщина - на вид совсем молодая девушка - окружила себя людьми, готовыми на любое преступление, самое жестокое и беспринципное, говорит, пожалуй, не о том, как велико её злодейство, а, скорее, о том, как ничтожны добродетель каждого из нас. Получается, никто не застрахован от того, что его неведомые даже ему демоны вырвутся на волю и причинят не меньше зла. Значит, потенциальных убийц и шантажистов, потенциальных воров вокруг - легион, и ни вы, ни я, ни вот, господин инспектор - не застрахованы от того, что в следующие несколько дней, когда нам предъявят нужную карту, в нас не проснётся неодолимая жажда наживы или убийства. А раз так, какой во всём этом смысл, Холмс? Вы не можете не понимать - вы умный человек, может быть, даже самый умный из всех, кого я знаю. А значит, все ваши моральные выкладки ничего не стоят, и для вас во всём этом, действительно, нет ничего, кроме увлекательной игры, удовлетворяющей ваш азарт и ваши амбиции?
- Раньше вы не задавались этими вопросами, - сказал я. - Вы очень субъективны.
- Да я субъективен, - согласился он. - Видит бог, у меня есть основания быть субъективным. Я оказался если не оружием в чужих руках, то, по крайней мере, не уберёг своей жены. И, что самое скверное, я почти не вижу смысла в дальнейшей вашей, как вы выражаетесь, игре, мистер Холмс. Разве что взять на себя труд изменить саму природу человека…
- Уотсон, дорогой мой, у вас депрессия, и это можно понять. Время пройдёт, боль уляжется.
- Вы думаете? - спросил он, иронично подняв брови.
- Во всяком случае, смягчится. А пока нам нужно довести дело до конца.
- И в чём вы видите конец? Посадить Вьоджин в тюрьму? А её сестра? Морхэрти? Красовская? Людка? Да и мы с вами, раз уж на то пошло. Разве вы совсем-совсем не чувствуете своей вины? Если не передо мной, то перед Мэри?
- Уотсон, давайте мы оставим эти разговоры для приватной обстановки, - умоляюще сказал я. - Друг мой, в вас говорит горе и боль, но не здравый смысл. Эта женщина - преступница, наживающаяся на чужих пороках, а мы - просто носители этих пороков, как все смертные. Ну не возомнить же себя безгрешными богами!
- Я подчиняюсь, - хмуро сказал он. - Я просто подчиняюсь. Хотите сделать меня кусочком сыра в мышеловке - извольте. Только состряпайте мне хотя бы подобие письма, не то ваш сыр не соблазнит вашу крысу.
- Именно этим я и собираюсь сейчас заняться. Пусть господин инспектор делает своё дело, я буду делать своё. А вы сядьте вот на этот стул и просто ждите. А хотите, подумайте на досуге, как следует обойтись с юным мистером Дэниэлом Андересом - кажется, так его следует называть. Какие бы вы чувства ни питали к этому ребёнку, мне кажется, после смерти его матери и сумасшедствия деда, ваш долг взять на себя заботу о нём, тем более, что она - как-никак - профинансирована.
К чести Кланси, он, хоть и покосился на нас, больше ничего не спросил. Вместо вопросов он извлёк из небольшого принесённого с собой саквояжа коробочку с мелким серым порошком, кисточку и кусочек пластыря и занялся тем, что называл дактилоскопией.
Я взял листок бумаги и уселся за стол. Собственно, мне и нужно-то было всего надписать имя и адрес - то, что будет в самом письме, значения уже не имело. Крыса кружила вокруг, не убегая далеко, только пока сыр был у меня, и она понятия не имела, что там за сыр, а потому - таково свойство человеческого воображения - думала, разумеется, о худшем для себя.
«Что я напишу теперь инспектору Сюртэ о таинственной «мафии», - думал я. - О том, что всё это - лишь беспринципная и безжалостная жадная девчонка, умеющая отлично играть на человеческих пороках? Уж лучше бы главой преступной организации и впрямь оказался Тиверий Стар».