Бывает ты вдруг, внезапно находишь определение. Определение события или чувства, ощущения, когда становится понятно то, что так долго и мучительно силился понять, прочувствовать, определить. А тут вдруг получилось. Вдруг, причем очень четко, почти зримо. Я сегодня понял, что такое любовь! Я придумал собственное определение того, что было между Адамом и Евой, между Ромео и Джульеттой, между Женей Лукашиным и Надей Шевелевой! Собственное, авторское определение любви!!! По-моему не слабо. ЛЮБОВЬ - ЭТО КОГДА У ТЕБЯ ВОЗНИКАЕТ НЕПРЕОДОЛИМОЕ ЖЕЛАНИЕ ПОДЕЛИТЬСЯ ЧЕМ-ТО ХОРОШИМ С ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ. (P.S. И даже больше - когда у тебя нет такое возможности - поделиться, то возникает липкое, предательское ощущение внутреннего дискомфорта).
И вот если у вас что-то такое зародилось, но это вас страшит и пугает, и вы гоните это от себя, но оно все равно возвращается, да еще и друзьями. И вы боитесь не столько признаться, сколько поверить. Что-то, чему вы ни как не находите определения, но это вас жжет и мучит - пройдите тест. Идите в кино, в театр, в музей, в оперу, в лес, в магазин, в конце концов, за бутылочкой хорошо выдержанного коньяка. И попытайтесь разобрать себя на молекулы и наконец разобраться в устройстве, уловить, впитать НЕЧТО, то что разрывает вас на пополам и таки разорвет к чертям собачьим, если вы этим не поделитесь, не откладывая ни на секунду… и вот как только вы это почувствовали – все, пиши пропало заглавными буквами - вы ВЛИПЛИ. Поздравляю. Мои соболезнования.
Но это лучшее, что происходит со мной.
Мы шли по осеннему парку, она вдруг остановилась и сказала: «Посмотри, какое красивое дерево. Как неохотно оно расстается со своими листьями, а ведь на календаре уже средина ноября». Я сотни раз ходил по этому парку и ничего такого не чувствовал, а сегодня получилось. Получилось, благодаря ей. Она поделилась со мной кусочком своей красоты. Нет, не так – поделилась своим ощущением этой красоты. И наши ощущения совпали. И это было как секс, может даже круче. Тебе было хорошо с ней, а ей с тобой. И не надо было залезать в постель, в черном кружевном белье с одной стороны и заправившись коктейлем коньяка и «Виагры» с другой. Не надо. Можно было просто смотреть на дерево. На дерево, которое так неохотно расстается со своими листьями, не смотря на столь позднюю осень.
Она достала телефон, подключила наушники и протянула мне: «Послушай, это «Токио». Я открыл рот, чтобы сказать, что я не люблю попсу, особенно российскую, особенно «Токио», но сдержался, снисходительно улыбнулся и позволил ей водрузить на себя весьма объемистые «уши». Мелодия влетела в голову, как крупнокалиберный артиллерийский снаряд, круша все на своем пути, безжалостно снося многочисленные перегородки мозга, отрикошетила от лобной кости и понеслась, куда-то вниз живота, там что-то глухо и смачно грохнуло… аккорды еще не затихли, а в голове было пусто, как в заброшенном спортзале и только ветер гулял между пустых, белых стен. Теплый, соленый ветер южного моря.
Мне не спокойно в себе. Меня штормит, меня укачивает. Голова кружится, горизонт плывет. Мне не хорошо и не уютно.
Но это лучшее, что происходит со мной.
И еще в тебе строчки, какие-то рождаются, или музыка в голове. С музыкой этой вообще беда. Она обычно рождается на границе дня и ночи, сна и яви. То ли ты проснулся, то ли еще спишь - непонятно, а между ушных раковин гуляет музыка. Ты еще так, на всякий случай, трогаешь свою голову, может вечером наушники одел, музыку послушать и заснул - нет, наушников нет, а музыка есть. И она прекрасна, не какое-то там – «динь-делим», а НАСТОЯЩАЯ. Струнные там какие то, духовые. И все так возвышено, как на похоронах, но без покойника. Тарелки там, эти медные периодически бам-м-м-м. И у тебя все внутри с этим звуком резонирует м-м-м. И ты вдруг с ужасом понимаешь, что вот сейчас симфония эта затихнет и будет тишина, обязательно, секунд тридцать-сорок, а потом переполненный зал просто взорвется аплодисментами и сотни голосов начнут истошно орать: «Автора, автора», а автор то ты! И надо бы выйти и поклониться восторженной публике, а на тебе синие семейные трусы и… вообщем больше ничего. Ты окончательно просыпаешься, наконец то освобождаешь перехваченное то ли ужасом, то ли восторгом горло, жадными глотками пьешь воздух, но еще несколько секунд в твоей голове умирает твоя музыка. Твоя музыка, она сейчас умрет и мир, весь этот мир с его 7 миллиардным населением обеднеет прекрасным. Ты бежишь на кухню хватаешь огрызок карандаша и старую газету в отчаянной попытке спасти хоть что-то - аккорд, ноту… и минут десять спустя долго и тупо разглядываешь коряво нарисованный скрипичный ключ на первом листе вчерашней газеты. Уф.
Со стихами чуть полегче, писать, кажется, ты еще не разучился и даже иногда удается срифмовать две-три строчки. Больше трех ни как не получается, можно конечно сказать (впрочем даже еще непонятно кому это сказать), что это японские хайку, но врать себе не получается. И что со всем этим делать? И как дальше жить?
Я устал от этих мыслей. От нереализованности мыслей, чувств и желаний. Хочется забыться, забиться в самую глубокую норку своего мозга, отлежаться там, ни чего не слыша и не чувствуя. Зализать раны, и снова научиться дышать – ровно и глубоко.
Но это лучшее, что происходит со мной.
Я устал от этого текста, честно устал. Я пишу его вторую неделю. Передумывая, переделывая, переощущая, а он все не отпускает, как та предутренняя мелодия. Пытаюсь, что-то успеть и не успеваю. Не текст, а сублимация сумбура. Больше не могу…
Я сижу в кафе передо мной полупустой графин водки и недопитый стакан томатного сока. Слева в окне мокрые, озябшие улицы моего города, ноябрь…
17.11.2015