Проснулась я в три часа дня абсолютно разбитая. Воистину, перевыспаться ещё хуже, чем недоспать. Оправдывать себя я могла долго: нервотрёпка последних дней, сегодня на работу к пяти плюс я вчера ночью изрядно накатила для верности. А сегодня кровь из носа надо быть в строю, "Эпицентр" не прощает слабости. Я прикинула, что же ещё мне может достаться на монтаж, кроме осточертевшего саммита, поняла, что теряюсь в неизвестности, и поплелась собираться.
В пять вечера наш этаж, по обыкновению, напоминал разворошенный улей. Все куда-то озабоченно перемещались, не отрываясь от смартфонов, ньюс-рум гудел, в монтажках слышались крики режиссёра по громкой связи. Эфир требовал одновременно суеты и сосредоточенности, отчего посторонний человек мог искренне увериться в том, что на телевидении нормальных нет.
Я заглянула к себе в комнату. Там уже сидел Алексей Воробьёв, тот несчастный, кому выпало писать про саммит для "Эпицентра". На клавиатуре лежал ворох листов с текстом.
— Лёшечка? — Блин, только вошла, даже кофе не попить...
— Юль, привет. Не поверишь, Шинников меня принял почти на раз. Я текст уже начитал, давай рыбу соберём и... ты же меня отпустишь? Ты ж этот саммит лучше меня уже знаешь, я тебе, к тому же, всё расписал, где что лежит. Да, и вот отдельно сегодняшние пулы с Анталии.
Люблю Воробьёва. Вот за это самое. Живи и дай жить другим. И свою работу сделал: написал текст, подобрал картинку и начитался, и мне мешать не будет. Все бы так.
— Лёх, только давай ты рыбу дождёшься. Скажешь им хрон* и свободен. Кстати, что у них с перебором**?
— Волнует меня их перебор! Надо будет, сами завтра сократят, я и так ужимался как мог.
— Золотые слова. Ладно, по коням.
Сюжет занял восемь с половиной минут по хронометражу, после чего радостный Воробьёв отчалил пить виски, пообещав мне первый тост. Я осталась одна.
Как ни хотелось завернуть к Клатову и посмотреть, как там у него обстоят дела, я решила сначала расплеваться с сюжетом. Лучше обезопасить себя со всех сторон. Если повезёт и сюжетов будет два или три, к трём ночи я точно буду свободна как ветер, а уж Гарик со своим "Мегаполисом" и к часу ночи может закончить. У них и сюжеты короче, и Клатов, в отличие от Кольцова, монтирует почти с такой же скоростью, что и я.
После саммита мне ожидаемо достался допинговый скандал, появился повод зайти в соседнюю монтажку и стребовать себе все материалы.
Гарик, зловеще шипя себе что-то под нос, клеил сюжет о новых развязках и эстакадах. Увидев меня, цокнул языком:
— Думал, уже никогда не зайдёшь.
— "Эпицентр", чего ж ты хочешь. Я предупреждала, между прочим. Ну, смотрю, ты здесь тоже не скучаешь.
— Да имел я их... Один геликоптер сплошняком в HD, больше просчитываю, чем монтирую. И мэр наш снят без баланса. Руки бы оторвать этим операторам. Ну, а ты-то как?
— Да... Помаленьку. Второй сюжет, я к тебе за ним и пришла, собственно.
— Допинг? — Слава богу, Гарику не надо было разжёвывать.
— Угу. Скинь мне свои проекты в файлообменник.
— Лови, — он быстро перетаскивал проекты в наше общее "хранилище", — только учти, картинка дрянь. Особенно архив.
— Ладно, разберусь. Ты мне свистни, как всё закончишь.
— Это уж по-любому, — Клатов послал мне воздушный поцелуй и повернулся к компу.
Как и предсказывал Игорь Клатов, допинговый скандал шёл туго. Я с трудом продиралась через ворох какой-то неимоверной чепухи, половина картинки в браке, где-то логотипы занимали чуть ли не пол-экрана, и пресловутый Reuters с его одним-единственным ракурсом... Часа три у меня ушло на эту пакость, а корр, естественно, уже слинял на последнем метро. Не помню, сколько чашек кофе я выпила и сколько сигарет выкурила (я же запасливая, по две пачки на работу таскаю), но домонтировала-таки. Шёл третий час ночи.
— Ну как? — Гарик всё своё настучал уже к половине первого, но рискнул зайти только когда увидел мой оцифрованный мастер.
— Всё! — Я треснула рукой по серебристому боку компа. — На сегодня всё. Уф-ф-ф, все жилы вытянули. Как ты этот допинг монтировал и с ума не сошёл?
— Задней ногой. Я сразу предупредил, чтобы шедевра не ждали.
— На выпуск-то да... А эпицентровцам вынь да положь кино и немцев... У тебя коньяк остался?
— А то, — Гарик достал свою бутылочку. — В кофе?
— В меня. Так накапай, может, отпустит.
Он плеснул в пластиковый стаканчик коньяка и выжидательно уставился. Я выпила залпом, как водку, забралась в кресло с ногами и сообщила:
— А теперь время страшных сказок.
— Сейчас, погоди, дверь запру, — Гарик повернул ключ. — Вот теперь да, можно и...
— Сначала перегон, Гарик. А то у меня ощущение, что сейчас пойдут пляски на гробах. Давай посмотрим уж, что там Стас прислал.
Гарик промурлыкал: "А девочка созрела" из песни Земфиры и улыбнулся:
— Ну вот, рано или поздно. Врубай, только звук потише сделай. Тут ещё пока не все коридоры вымерли, мало ли что.
Я повернула звуковые тумблеры, нашла в своей папке наш загадочный перегон и запустила воспроизведение.
Стас Вышинский вместе со смуглым усатым генералом Бассамом аль-Хусса шёл по серой каменистой равнине. Аль-Хусса на неплохом русском рассказывал Стасу о последней операции правительственных войск в этом районе и сокрушался, что никак не могут подобраться к крупному подземному центру снабжения боевиков, расположенному неподалёку. Террористы бдительно охраняли свои запасы и отбивали все атаки армии Асада. Наши самолёты пока ещё сюда не долетали. Генерал называл это место "логово иблиса", и немудрено. Догадаться, где в этой бескрайней иссушённой пустыне находится законспирированный склад, было очень трудно. Стас задал ещё какой-то вопрос и вдруг рухнул, оглушённый взрывом. Оператор тоже упал, камера перевернулась набок, но, вроде, уцелела.
— Ах ты ж... — Гарик быстро повернул изображение на девяносто градусов. Я смотрела не дыша. Логово иблиса... неужели сейчас я увижу смерть Стаса?
Картинка на мониторе тем временем шла довольно странная. Было видно, нечётко, правда, что на горизонте показались какие-то военные машины с чёрными флагами. ИГИЛ. М-да, сейчас начнётся... Мне захотелось зажмуриться, но я не успела.
Стас как-то странно, контузия, наверно, выпрямился и поглядел в сторону несущихся на него боевиков. Глаза его медленно начала заливать та самая багровая мгла, что я видела во сне про Данияра. Бассам аль-Хусса пытался встать на четвереньки, лицо его было разбито в кровь. Он не видел Стаса, вообще не смотрел в его сторону, а зря.
Медленно, очень медленно, как в рапиде, Стас широко открыл глаза, уже залитые тёмными сполохами. Голова его иногда откидывалась назад, словно кто-то бил его в челюсть. Руки сжались в кулаки. Аль-Хусса наконец увидел его и судорожно забормотал себе что-то под нос, молитву, наверное. На один миг Вышинский словно очнулся от своей странной одури, через силу повернулся к генералу и прохрипел по-арабски:
— Чигхиль!***
Аль-Хуссе дважды повторять было не надо, он опрометью рванул прочь, подволакивая ногу, а Стас остался стоять, захваченный неведомой силой. Камни под его подошвами начали тлеть (хотя как это может быть?). Уже были слышны выстрелы и гортанные крики "Аллах велик!", развевались чёрные знамёна, целая вереница машин неслась на одного (или двоих? Или оператор уже погиб?) человека... человека ли?
Вокруг Стаса гремели взрывы гранат или что там ещё взрывается, камера ходила ходуном от содрогающейся земли, но странным образом снаряды не находили своей цели. Стас, или то, что стало Стасом, уже не напоминало человека. Тёмное пламя полностью заливало провалы глаз, горящие камни под ногами окутывали его чёрным коптящим дымом. Иблис простер руки и загрохотал:
— Хадхих арди!!!
Первая машина с визгом затормозила, в неё врезались пара других. Из них повалили, паля из автоматов, смуглые бородатые люди в камуфляже. Они что-то кричали, словно обезумев, пальба оглушала, иногда где-то грохал взрыв, но Иблис-Вышинский всё так же смотрел на боевиков, простирая к ним руки. Земля под его ногами начала дрожать всё сильней, пылающие камни раскатывались в стороны. И вдруг целый поток этих камней, горящих, дымящихся, с треском раскалывающихся от нестерпимого жара, ринулся навстречу боевикам. Одного прикосновения хватало, чтобы человек вспыхивал как спичка. Воздух прорезали крики обезумевших от боли людей, сгоравших заживо, а Иблис насылал на них всё новые и новые камни. Багровые глаза нестерпимо сверкали. Могучий аравийский демон забирал принадлежащее ему по праву, те души, что встали на путь тьмы и разрушения. И сейчас он принимал их в себя, сжигая дотла, не оставляя даже пепла на потрескавшейся земле. И никакая истиаза, даже повторенная тысячу раз, не могла спасти этих людей от пламени Иблиса, господина всех шайтанов, искони живущего на этой земле. Вдали раздался взрыв чудовищной силы. Видимо, камни докатились до подземного склада.
— Хадхих арди!!! — от нечеловеческого вопля закладывало уши. Мы не могли оторваться от огненной феерии, вихрей дыма и пламени, окутывавших застывшую фигуру с воздетыми руками. И когда всё стихло, когда последнее тело, обугленное до черноты, рассыпалось жирным пеплом, Иблис покинул тело Стаса, и тот рухнул как подкошенный. Лицо его было искажено смертельным, непередаваемым ужасом.
Через десять секунд запись прервалась. Монитор смотрел на нас чёрным пустым глазом.
* - хрон (хронометраж) - длительность программы
** - перебор - превышение допустимой длительности программы. Неприемлем из-за уже утверждённой вёрстки передач.
*** - чигхиль! (араб.) - беги!
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/19/1234