Кошмар
Я заступил. В воскресенье докладываем не лично, а по телефону. Начальник штаба дал добро, а куда он денется? Конечно, в воскресенье хочется погулять, побыть с семьёй. Размечтался! Летом? С семьёй? Восемь дежурств в месяц! Не хочешь? Восемь! И половина из них по субботам и воскресеньям. Это конец. А что делать? Половина КП в отпуске. Командир с начальником штаба через пару дней отбудут. Начальник политотдела сегодня. Переводчик зачем нужен? Точнее, кому? Вот им. А они смазывают. Не люблю лето в армии. Как в клетке сидишь.
Начальник политотдела меня вчера ещё по магазинам таскал. Надо же гостинцев в Союз привезти. Едем в «буханке», хоть и трясёт фургончик на булыжниках, всё равно хорошо, парковый день прогуливаем. Начпо мужик ничего, иногда, правда, приставучий. «Ты почему в Германию попал?» «Хотел и попал! Не в Афган же!» - мой рассказ о том, как я действительно сюда попал, наверное, оскомину набил. А Чапаев (это кличка, потому что Василий Иванович) не унимается: «Вот как бы было в Афгане? Ну, как?» Мне всё равно. Я поехал в армию на экскурсию, ну, на стажировку. Денег подзаработать. В мои планы ни капельки не входило под пули лезть. А начпо мысли читает, психолог: «У тебя самая мирная военная профессия. Под пули лезть не надо!» (Точно читает!) «Ехали бы, ехали бы, также как сейчас, только автоматы меж ног торчали бы». И дальше: «Ты меня опозорил! Сколько раз попал в мишень на последних стрельбах?» Да ни разу! И подвёл весь полк, а не только его. И наплевать! А чего, спрашивается, про последние стрельбы спросил? Как будто на предпоследних я попал. Да я вообще из пистолета один раз в жизни по мишени не промазал! Да и то не засчитали!
Ладно, день вчера хорошо начался. Катались по магазинам до обеда, после обеда – от-ды-хать! Но мой непосредственный начальник, весьма посредственный лейтенант Улыбов мне отдых испортил! Сижу дома, обедаю - хоп, командир вызывает. Побежал. А он мне приказывает заменить на дежурстве этого Улыбова! Тот, мол, на задание должен. Отлииично: переводчика на переводчика! Я его чуть не убил, начальничка своего. Наверняка, подстроил. Он в Берлин едет, а я за него в субботу оперативным сидеть должен! Правда, когда командир приказал ему пистолет взять, я поостыл. У нас же работали неделю два мужичка неприметных, ходили в маечках, брючках лёгоньких. Оказались оба полковниками, да непростыми, а создателями станции по радиоподавлению вражеских спутников. Так вот этот Улыбов кладёт в карман штанишек пистолет… А штанишки белые-пребелые такие. Понятно, не в форме же ходить. Один в форме, два в штатском. Смех бы был, да и только. В общем, я увидел и поостыл. Пусть идёт. Охраняет. А люди пусть думают, что там у него торчит? А штаны-то великоваты. Пусть, пусть помучается. Так он меня в одиннадцать вечера сменил! Где шлялся? А мне поутру заступать. Мне чего, на этом КП прописаться, что ли? Спать постоянно и так хочется.
Всегда так. Сидишь один, делать нечего, мысли скачут. О чём думал? С чего начал? Уже не помню. Но хуже всего, когда вспомнить пытаешься. Это трындец! Пока вспоминаешь цепочку мыслей – забываешь, зачем ты её вспоминал. Во, потеха!
Воскресенье имеет плюс. Поспать можно. Никого нет. В час ночи доложишь, до шести можно прилечь. Не положено, но все так. Они же там, на Западе по выходным не работают! Кого стеречь? Радиоприёмник молчит. Солдаты молчат. Видишь спины. Часами могут неподвижно сидеть. Спят, что ли? Им точно не положено. Но у меня есть кнопочка. Нажимаешь – дверь откроется. Не нажмешь – дверь никогда не откроется! Поэтому спящими офицеров КП не застать. А бойцы от звука звонка автоматически просыпаются.
В двенадцать ночи подошёл солдат:
- Товарищ старший лейтенант, пост № 1 где разворачивать?
Солдаты это нечто. Всякому явлению своё трактование дадут. Между собой разговаривают – о тебе будут говорить – не поймёшь! Пост № 1 – это небольшой чёрный лежак. На такие водители под машины ложатся. Спать уже хотелось сильно. Ясно, что никто не придёт, с этой точки зрения воскресенье день хороший, спокойный. Выспишься, в понедельник с утра можно гулять с детьми, купаться сходить. Жара вторую неделю стоит небывалая. Жёны офицеров ходят – даже солдаты взглядом не могут раздеть, нечего с них снять. Вот такое лето. А тут дежурства непрестанные.
Пока я думал, где пост развернуть, глянул в окошко. Всё! Выспался! В полковой гостинице напротив горел свет, значит, кто-то приехал. Номера генеральские, неужели проверка? Поспишь здесь, как же!
- Слазь к наблюдателю за биноклем!
Солдат понял сразу, но с места не сдвинулся. Взгляд его приковался к окошку. Я посмотрел, а в окошке женщина в простыне, из бани, значит. Вот и вторая. Интересно.
- Чё стоишь? Бинокль давай!
Я и без бинокля видел неплохо, тут всего-то метров двадцать. Ага, это жена лейтенанта Бобкова. Тааак… Значит, правду говорили, что командир… Ну-ка, проверю. Солдат пялился в бинокль, как будто меня не было. Пусть порадуется.
- Дежурный! У нас кто на точке?
- Пятая, а что?
- Ничего, отчёт делаю, - я положил трубку. Всё ясно. Муж на точке, жена в баньке. Вторую солдат точно знал. Жена одного из прапорщиков. Шикарная во всех смыслах женщина, умная, весёлая. Но солдаты её знали гораздо ближе. Я её не осуждаю, натура у неё такая. Кстати, я тут с ней неделю в командировке провёл, она ко мне не приставала.
Дверь в номер открылась, кто-то погасил свет. Блин, воскресенье испортили! Трудно было при свете? Бинокль я отправил обратно, солдаты шушукались, сон пришлось отставить. А хотелось бы прилечь! Боязно! Вдруг те, кто с женщинами, попроверять захотят? Проклятье! Вчера весь день насмарку, сегодня ночь! Завтра спать всего полдня. Уродство!
К четырём утра я уже ошалел. Пошёл к радистам. Поднял, выслушал рапорт. Вернулся на место. Смотрю через планшетное стекло – все неподвижны, как манекены. Я сто раз пересчитал все документы, один раз тревогу расчёту объявил, но как только садился, глаза сами слипались. Чёртова армия! Лето, жара пропадают. А ты сиди здесь! Спать нельзя. Это боевое дежурство. Я снова вскакивал и бегал по КП. Скорей бы замениться и спать! Спать. Спать. Может быть, я кажусь со стороны несерьёзным, но спать нельзя! Это боевое! Неполное служебное точно влепят в случае чего. А скорее посадят. Сколько таких ночей бессонных я провёл? И не знаешь, что лучше: когда ты просто так сидишь, или когда тебе задание дадут на всю ночь. Всё плохо.
С КПП не доложили о приезде начальства, правильно, не наш полк дежурит, им всё равно. А тут сиди, не спи. И в прошлом году то же самое было. Лето можно вычеркнуть из жизни. Август же самое худшее. Всегда отпуска у начальства в это время. Никакой работы. Только сиди и сиди. Восемь дежурств. Даже по уставу не положено, а куда денешься? Окна в гостинице раскрыты настежь, ничего не видать и не слыхать. Птицы уже оживились. Так, кто-то там шевелится. Ветерок шторку колышет, что-то там виднеется. Простыня висит. Или она на ком-то? За шторкой плохо видать.
Видимо, я всё же прикорнул. Дежурный по части орал по громкой связи, спрашивал, не сплю ли я. Да кто даст?
- Спустись.
- Я на дежурстве.
- Спустись, тебе работа есть.
- Какая ещё? – я посмотрел на часы. Без пятнадцати шесть.
- Немцы приехали!
- Иду!
Так, кто там у нас? Что за немцы-туземцы? Какого фига в такую рань? Эти вопросы я задавал самому себе, спускаясь на первый этаж. Прокричал радистам:
- Николаев! Сядь за пульт. Никого не впускать!
- Есть!
Я вышел из штаба и обомлел: какие к чёрту немцы! Это ж миссия связи американская! Не может быть! Кто пропустил? Это ж трибунал! Их ловишь-ловишь – фиг поймаешь, а тут джип стоит, караул, правда, не пускает. Обернулся к помощнику дежурного:
- Ты сколько уже в части?
- Месяц!
- Хорошо. Объявляй боевую!
- Ты, чё, спятил?!
- Слушай сюда: объявляй боевую тревогу!
- Я не могу, дежурный спит!
- Буди, бдь! Мигом! – заорал я. И в своё окошко:
- Николаев!
Всё же этот расчёт хорош. Николаев высунулся из окна будто ждал. Хотел ему спокойно команду дать, но краем глаза увидел то, что ни в каком сне не приснится: джип сдал назад и рванул вперёд. Отлетел солдат, неловко упал прапорщик с перебитой воротами рукой.
- Воздушная тревога!!! Наблюдателю три красные! Живо!
Я уже бежал с пистолетом. Перепрыгнул через солдата, глянул на побелевшего прапорщика, начальника караула, отдававшего (орал как резаный) приказы:
- Не стрелять, ГСМ!!! Тягач дежурный выгоняй!
Караул не стрелял. Взлетим как миленькие. Я бежал. Солдаты за мной, но тут же отстали. Я умею бегать. Мне нет равных в гарнизоне. Я «мастера» в прошлом году зацепил. И в гарнизоне я такой единственный. Джип сейчас упрётся в забор. Направо склад ГСМ, налево – метров через двести тупик. «Только бы налево, только бы налево!» ГСМ – это точно смерть. «Только бы налево!» - вся башка только этим «только бы налево» наполнена.
Джип буквально влетел в колючую проволоку. И развернулся влево. Я уже мчался наперерез, даже расслабился. Догорала третья ракета, выла сирена. Мои солдаты сработали. Я почти остановился, как вдруг меня прострелило: так ведь там новую секретную станцию развернули! Там охрана, но стрелять не будут, опасно, цистерны с горючим. Вот тут я понял, что до этого я полз, а не бежал. Я летел и что-то орал. И понимал, что пистолет не зря вынул. Джип ехал на меня. Ни хрена не сверну! Если он меня пройдёт, то свободно опять проедет через упавшие ворота. Я уже знал, где он заехал. В гарнизонной стене было два пролома, через них уголь ворованный немцам возили. Вот и этот там протиснулся. Козлодои вонючие! Заделать некому! Не сверну! Всё, стреляю!
Я пускал пули одну за другой. Перед последней мелькнула мысль, что опять не попал. Выпустил и её, последнюю надежду, прыгнул в сторону. Пожить хоть пару секундочек вдруг захотелось. В воздухе обернулся на рёв сзади и влетел в дверцу тягача. Тут же сделал что-то похожее наподъём переворотом на зеркале, ударился щекой, успел увидеть выпавшее из джипа тело. Правая сторона онемела. Я не понимал, где вой сирены, где звонки тревоги, а где мой собственный звон в ушах. Свалился с кабины под колёса, услышал подбежавших солдат:
- Ничего себе переводчик стреляет! Все в яблочко положил! На бегу!
Выдирала жилы сирена, трель звонков заглушалась топотом сапог, потом всё затихло. Только один звонок продолжал настойчиво звенеть и становился всё громче.
Ох, мать твою, так это ж входная дверь! Я проснулся. С трудом оторвал голову от пульта. Надо же, прямо на тумблерах заснул.
- Доложите, кто прибыл!
- Командир!
Сон
Вошли командир, два генерала и начальник КП, Серёга Дудников, из наших, свой в доску. Я сорвался с кресла и, чеканя шаг, (топая как лошадь) бросился сдавать рапорт. Топот моих сапог должен был разбудить солдат, если они спали.
Рапорт обычно не дослушивают. Прерывают. А тут нет, слушают. Я врал безбожно, справедливо полагая, что истинное количество вражеской техники никто уточнять не будет. Тем более что самолёты прилетели и все улетели обратно. Какая разница!
Худосочный генерал попытался выудить у меня тактико-технические данные, но командир спас меня:
- Это у нас переводчик. Я сам вам сейчас расскажу.
Неплохо рассказал, надо признать. Когда уходили, командир пропустил инспекторов вперёд, обернулся ко мне и сквозь зубы зловеще так процедил:
- Спал?
- Никак нет!
- Я по щеке вижу, там весь пульт отпечатался!
- Никак нет. Никак нет! – лихорадочно придумывал я хоть какую-нибудь отмазку! О, придумал:
- Никак нет. Не спал. Тетрадь проверки между пультами упала, а там не пролезешь.
- Мы на третий пост. Понял?
Я понял. В автопарке у нас станция на боевом дежурстве, там боец. Ушли, я сразу звонок на третий:
- Слушай внимательно! К тебе идут два генерала и командир. Через три минуты будут у тебя. Окурки подобрать, тетрадь докладов заполнить, понял? Когда уйдут – мне звонок. Понял?
- Так точно!
Так, так. Надо учебную тревогу расчёту объявить, проверяющие это любят. Да и в инструкции написано однозначно: «не менее трёх раз за дежурство». Обычно оперативные один раз объявляют, а остальные просто записывают.
Расчёт примчался. Автоматы прихватили. Молодцы, догадались.
Можно расслабиться. На третьем один из лучших сержантов, там всегда порядок.
Снова звонок. С утра как сорвались. Не люблю звонарей.
- Доложите, кто прибыл!
- Командир!
Я бросился с докладом. Чего-то не так. Командир, надутый как синьор-помидор, оба генерала с красными каменными лицами.
- Тетрадь докладов мне! – командир сказал и прошёл сквозь меня. Обернулся:
- Вам что, старший лейтенант, под суд захотелось?
На «Вы» - это уже конец. Без «товарища» - конец в квадрате. Я чуть не плакал. Да что же такое за эти десять минут случилось? Что вообще могло случиться?!
- Когда вы последний раз связывались с третьим постом? Молчать! Почему записи нет? Вы не ответили, повторяю: под суд захотели?
- Ру..ручка кончилась, - промямлил я и краем глаза увидел, что наш начальник КП, Серёга, мой спаситель, тайком смахнул со стола пару ручек. Сунул в карман. А одну незаметненько так в урну положил.
- Начальник КП, почему оперативный без ручки? – командир перекинулся на капитана Дудникова. И посмотрел в урну.
- Разрешите, товарищ полковник? – я уже незаметно нажал кнопку громкой связи с расчётом. – Я две ручки радистам отдал.
Командир не отреагировал никак. Меня для него не существовало. Дудников понял.
- Разрешите, товарищ полковник? Он ручки радистам отдал! А связывался сразу же по вашему уходу.
Прозвучало логично. Какой же дурак о проверке подчинённым не сообщит. По лицу командира пробежала тень. Чего-то он недопонимал, но промолчал. Ещё раз глянул в мусорное ведро. Генералы тоже. А ещё командир глянул в окно. И увидел то же, что и я: открытое окно и простыночку. Без эмоций посмотрел на меня. Я про себя сказал, что, мол, не боись, не выдам. Тут все уставились на планшетистов, исписавших с испуга всё стекло.
- Чего они рисуют у тебя? – спросил командир капитана, не меня. – Там ещё рабочий день не начался!
- Объявлена учебная тревога. Согласно формуляру. Тренируются.
Командир пошёл к радистам. Солдаты не подвели. Про ручку командир не спросил, только покосился на динамик.
Раздался дверной звонок.
- Ответь! – приказал командир.
- Доложите, кто прибыл!
- Начальник клуба!
- Не положено!
- Да мне на минутку! – раздалось из колонок.
- В списках не значитесь! – отрезал я и почему-то подумал, что начпо насчёт самой мирной военной профессии был неправ.
Генералы не проронили ни слова. Это ничего хорошего не сулило. Они вышли, командир у двери обернулся всем телом:
- Погоны жмут? Скажи спасибо ему! – и кивнул на начальника КП. – Дежурство не сдавать, ещё сутки подежуришь.
Я обмяк. Пронесло.
- Товарищ полковник, а… - я хотел было спросить, что, собственно говоря, случилось, что произошло в эти пять злосчастных минут, почему весь мир перевернулся, да что я такого сделал, но оробел и замолк.
- Спал твой солдат! – дверь захлопнулась.
Я повернулся к начальнику КП. Видно, на моём лице были написаны и изумление, и страх, и вопрос.
- Чего ты на меня смотришь? Откуда мне знать? Чё стоишь как истукан? Записывай в тетрадь быстрее! – и Дудников вытащил из кармана ручку.
Язык мой – враг мой
Через пару месяцев я рассказывал, наверное, в сотый раз всю эту историю на КП. Разумеется, с лёгким каждоразовым привиранием. Комментарии да шутки сыпались как из рога изобилия.
- Нее, чё интересно. Утром пошёл сдавать рапорт, начальник штаба мне чего-то говорит на своём языке, нематерные только предлоги. А я в окошке солдата увидел, простынку он складывал. (Про женщин сказал, что не узнал их). А начштаба мне:
- Прокурорское…пи… тебя ждало на …пи, да командир, …пи… отстоял тебя…пи. Чем это ты его взял, пи?
Я артист. Пародирую лучше Винокура. Вот и тогда я был в ударе. Стою к окну лицом, голосом начштаба всякую чушь несу. Хохот резко прекратился. Не успел я повернуться, как слышу:
- Ну, пи… дальше ПИ-ДА-ГОГ!
Кто, блин, дверь открыл???
- Ко мне зайдёшь после службы!
- Есть!
КП, конечно, надо мной поиздевалось. Делать нечего, пошёл. Думал, конец всему.
Начштаба был занят. Я полчаса навытяжку простоял. И вдруг он спрашивает:
- Баб узнал?
- Так точно.
- Иди, ПИ-ДА-ГОГ!
Я вылетел с огромным удовольствием.
Нострадамус
Молва о моём сне ходила долго. Ещё дольше рассказывали о том, как меня застукали. Даже немцы знали. И кто это им перевёл? А? Пережил. Не такое ещё бывало! А уж когда листочки задумали появиться – никто даже не заикался.
По четвергам у нас собрания проходят, приказы зачитывают, ругают, задачи ставят. В общем, пара часов отдыха. Вот и в тот четверг всё начиналось, как всегда. Я сел поближе к выходу, чтоб побыстрее домой смыться. Но поначалу, как и все вокруг, прикорнул. Вдруг слышу голос начштаба. И никак не пойму, что не так. Вроде с издёвочкой, а голос-то, как у Левитана, серьёзный:
- Приказ главкома ГСВГ*. 24 марта сего года… - Тут начальник штаба внимательно осмотрел зал, - где тут наш Нострадамус? – и уставился в мою сторону. - Военнослужащий американской военной миссии связи майор Артур Д.Николсон, проник в часть …
Я невольно встал. Все смотрели на меня. Никто не смеялся. Даже не улыбался. Нигде так, как в армии, не разделяется серьёзное от остального.
- …в целом, действия военнослужащих Американской миссии связи носили разведывательный характер, что подтверждает проявленная плёнка из фотоаппарата…
Я вернулся в сон. Убитый вывалился всё же с пассажирского места. Теперь я это хорошо вспомнил. Водитель в чине сержанта пытался затащить майора в машину, но уже подбежал первый солдат.
- застрелен…
24 марта 1985 г. было воскресенье.
* ГСВГ – группа советских войск в Германии