РОБКИЕ ШАГИ К СВОБОДЕ
( На фото: крестьянская изба)
Белые рабы
Железный тиран лежал в гробу. Вид его был ужасен. Трупные пятна выступали на теле, лицо сморщилось и исказилось гримасой ярости, бессильной и беспощадной. Потрясал смрад разложения, как будто покойник уже месяц как расстался с жизнью. Все свидетельствовало об отравлении. Придворные несколько дней скрывали факт его смерти, объявляя народу о тяжелой болезни. 18 февраля 1855 года все же пришлось объявить о кончине императора Николая I. Когда-то грозного самодержца постарались как можно быстрее и без помпезности отправить к его бабушке Екатерине II, похороненной в Петропавловском соборе. Так бесславно закончилось тридцатилетнее правление одного из самых одиозных русских царей, прозванного в народе «Палкиным» в отличие от своего брата Александра I - «Благославенного».
Николай I, бывший армейские полковник, случайно оказавшийся на престоле, пытался управлять Россией солдафонским методом. Страна оказалась законсервированной, все новые ростки в экономике безжалостно затаптывались. Тоталитарная нерыночная держава опиралась во внешней политике лишь на военную мощь. Армейское офицерство император считал единственным привилегированным классом. Вся внутренняя жизнь страны была отдана на откуп дворянам-крепостникам и вороватым чиновникам. Когда Николаю I докладывали об очередном мздоимстве его сановников, царь снисходительно отмахивался, мол пусть воруют, главное чтоб свободомыслия не допускали. Он понимал, что вор никогда не будет стремиться к прогрессу, и это его устраивало.
Николай Павлович считал, что звание «жандарма Европы» почетнее любых экономических успехов. Он разговаривал с Западом с позиции силы. Так, когда в Париже поставили водевиль, где карикатурно изображалась бабушка Екатерина II и ее любовники, он послал французскому правительству депешу, в которой извещал – если спектакль не снимут со сцены, то он пошлет в Париж 4 миллиона зрителей в серых шинелях, которые устроят такую овацию, что мало не покажется. Делая армию основой своей политики, царь насаждал в ней муштру и палочную дисциплину, при этом вооружение не модернизировалось, да и сама русская промышленность, задавленная деспотом и чинушами, не могла производить современных пушек, винтовок и военных кораблей на паровом двигателе. Дело шло к катастрофе.
Во время Крымской кампании прекрасно и по современному вооруженные англо-французские войска нанесли позорное поражение николаевскому режиму. Вот как пишет об этих событиях князь П. А. Кропоткин: «Когда я читал донесение о сдаче Севастополя, страшных потерях, которые понесли наши войска за последние три дня перед сдачей, мы все плакали. Все ходили после этого как если бы потеряли близкого человека. При известии же о смерти Николая никто не проронил слезы… боле того, на улицах Петербурга интеллигентные люди обнимались, сообщая друг другу приятную новость. Все предчувствовали, что наступает конец как войне, так и ужасным условиям, созданным «железным тираном»… Слуги… шептались про «волю», которую дадут скоро. Помещики ждали ежеминутного бунта крепостных – новой пугачевщины».
Описанные нами исторические события подчеркивают некую неприглядную особенность России. Страна как всегда оказывается неспособной к саморегулированию и изменению изнутри. Только позор военного поражения заставил деспота уйти с политической арены и подготовил приход к власти реформатора Александра II. При этом политолог Петр Кропоткин прямо указывает на то, что англо-французы согласились заключить мир и покинуть Крым лишь при условии, что молодой император освободит крепостных.
Интересные зарисовки из жизни российского общества, готовившегося к весне реформ оставил князь П. Кропоткин: «Годы 1857-1861 были, как известно эпохой умственного пробуждения России. Все то, о чем поколение, представленное в литературе Тургеневым, Герценом, Бакуниным, Огаревым, Толстым, Достоевским, Григоровичем, Островским и Некрасовым, говорило шепотом, в дружеской беседе, начинало теперь проникать в печать. Цензура все еще свирепствовала, но чего нельзя было сказать открыто в политической статье, то проводилось контрабандным путем в виде повести, юмористического очерка…»
Сам Александр II выдвинул следующий основной тезис – нужно освободить крестьян сверху пока они сами себя не освободили снизу, так как нет ничего страшнее русского бунта, бессмысленного и беспощадного. Однако для осуществления своих планов Император хотел, чтобы само служилое дворянство обратилось к нему с просьбой об отмене крепости. Его устремления поддерживала семья, а именно супруга Мария Александровна, брат Константин и великая княгиня Елена Павловна. Идеологом освобождения белых рабов выступил граф Дмитрий Милютин, ставший на тот момент ближайшим другом Императора. В марте 1856 года царь лично выступил перед московским дворянством с просьбой поддержать его начинания. Ответом было упорное молчание. Затихла и вся дворянская Россия. Однако император проявил настойчивость и продемонстрировал сильную волю. Он уже не просил, а требовал. В конце концов, дворяне литовских губерний: Гродненской, Виленской и Ковенской составили прошение к Александру II об освобождении крестьян. В этих землях дух свободы был гораздо сильнее, чем во всей остальной России, так как еще в 1912 году Наполеон уничтожил здесь хотя бы на бумаге крепостную зависимость. Почин был сделан и в ноябре 1857 года Александр II опубликовал рескрипт, в котором выражал намерение освободить крестьян. По всем губерниям полетели депеши, обязывавшие дворян создавать комиссии на местах по подготовке великой реформы. Эти комиссии стали называть «комитеты по улучшению быта помещичьих крестьян и дворовых».
Губернский город Самара оказался в центре событий. Как пишут «Самарские губернские ведомости» в № 8 от 1858 года «в день открытия дворянского собрания зал был перенаселен, а на хоры пускали только с билетами». Губернатор Грот выступил перед дворянским собранием с речью и приглашал господ помещиков принять участие в подготовке реформы. «Государю-Императору угодно, - говорит К. К. Грот, - в знак нового доверия к дворянству предоставить непосредственному усмотрению господ помещиков устройство и упрочение быта их крестьян. И действительно, кому ближе известен быт поселян, их нужды и потребности, кто лучше землевладельцев может сделать правильную оценку сельских работ и поземельной собственности; кто вернее их может изыскать способы для упрочения сельского устройства, для замены обязательного труда вольным и определить будущие отношения владельцев и крестьян».
Большинство самарских помещиков почувствовало в реформе угрозу для своего существования. Они не хотели лишаться дармовой рабочей силы, боялись, что капитализация буквально вышибет у них почву из-под ног, а крестьяне разбредутся туда, где больше платят – на казенные земли, а также в города. Свой страх они выразили в резолюции дворянского съезда: «В Самарской губернии, столь недавно возникшей и составленной из частей губерний Оренбургской, Саратовской и Симбирской, имения помещиков получили свое основание вначале через покупку земель, а потом – крестьян из внутренних малоземельных губерний. Переселение этих крестьян, водворение их на местах оседлой жизни в безлесном крае, наделение всех необходимым для их быта хозяйством поглотило наличные капиталы владельцев и, истощив их материальные средства, вынудило большую часть помещиков заложить не только их населенные имения, но даже пустопорожние земли и сверх этого довело до необходимости сделать частные займы». ( ГАСО,Ф. 430,оп.1,д.71).
Крепостники пускались на любые хитрости, лишь бы доказать, что к ним нужен особый подход и всевозможные исключения. Однако Царь был неумолим. На имя губернатора в марте 1858 года пришел рескрипт, в котором предлагалось рассматривать реформу на общем основании. В мае 1858 года помещики избрали комитет, в который вошли по два члена и одному кандидату от каждого уезда. Правительство представляли Ю. Ф. Самарин и И. Муханов. Губернский предводитель дворянства Александр Николаевич Чемодуров возглавил деятельность комитета. В состав комитета входили такие известные дворяне как И. Д. Лазарев от Ставропольского уезда, И. П. Рычков от Бугурусланского уезда, С.П. Шелашников – от Бугульминского, В.Н. Осоргин - от Николаевского уезда и другие. В конце сентября 1858 года на первом же собрании члены комитета разделились на два непримиримых лагеря. Консерваторы, прозванные «отчаянными крепостниками», которых возглавил И. П. Рычков составили большинство. Наиболее активными в группировке считались С.П.Шелашников, Лопатин, Б.П. Обухов.(ГАСО,Ф.153,оп.3б,д.1000.с.65).
Меньшинство, руководимое славянофилом Ю. Ф. Самариным, называло себя либералами. К последним примыкали И. Д. Лазарев, А. Шишков. Комитет разослал анкеты в 883 имения. Реальный ответ о своем экономическом состоянии прислали лишь 469 помещиков. Они как чумы боялись гласности и правильно делали. Когда то, что творилось в поместьях, доходило до судебных инстанций, сразу же возникали уголовные дела. Так помещик Н. В. Племянников владелец деревни Якуткино Бузулукского уезда окружил деревню рвом, забором, у околицы поставил караул. Въезд и выезд из деревни был возможен только с личного разрешения помещика. Сей дворянин с часами в руках становился около крестьянина, требовал от него работы с максимальным напряжением в течение получаса и подсчитывал объем выполненной работы. Затем, считая каждый рабочий день в течение месяца от восхода до захода солнца, скидывая летом 1,5 часа на завтрак и обед, а зимой только полчаса на обед, помещик определял нормы выработки или «уроки». Таким путем он установил уроки для жнеца в 180 снопов он утвердил ежедневный «урок» 10-12 возов по 100 снопов каждый, для пахарей была объявлена ежедневная норма 915 кв. сажен/ на 7 сох и т. д. Племянников конечно понимал, что максимальная выработка жницы за 13-часовой рабочий день не может превысить 100 снопов, но ему нравилось изводить людей непосильным трудом. Крестьянских девушек от 13 до 18 лет дворянин держал в барском доме. День и ночь они пряли, ткали и шили. Племянников сам следил за работой, а приглянувшихся брал к себе на ночь. Провинившихся он сек, порол розгами, заковывал в колодки, вырывал бороды, морил голодом. Дело приняло настолько скандальный характер, что власти вынуждены были начать против него следствие за растление тридцати малолетних девочек, за убийство нескольких крепостных, за массовое зверское истязание крестьян, доводившее их до самоубийства…(В крестьянскую эпоху на Средней Волге. Самара,1934г,с.147,171).
Однако юридическая система, оставшаяся в наследство от николаевского режима, лишь фиксировала преступления. Как спички в темном лесу на мгновение вспыхивали уголовные скандалы и тут же затухали по поводу жестого обращения управляющего имением графа Толстого Дмитрия Пафнутьева с крестьянами деревни Александровка в 1851-1853 годах; об издевательствах помещицы Ставропольского уезда Татьяны Семеновной Трубниковой над своими крепостными в 1844году; о зверствах помещика Ставропольскогог уезда поручика Конищева в отношении дворовых людей в 1838 году; об отягощении каторжным трудом своих крестьян дворянкой Анной Ивановной Быковой в 1817-1818 годах; об истязаниях самарским помещиком Бронским своих крестьян с 1839 по 1846 годы; о сексуальных извращениях, допущенных отставным гвардии поручиком Дмитрием Путиловым в отношении своей дворовой Екатерины Федоровой в 1851-1852 годах…( ГАСО,ф.430,оп1, д.12, 18,24,26,33).Фемида была неспособна обвинить кого-либо из властьпридержащих. А в это время в комитете «по улучшению быта помещичьих крестьян и дворовых» насмерть бились консерваторы с либералами. О чем же спорили господа? По вопросу о наделении крестьян землей помещик Лопатин доказывал, что крестьянам земля должна быть дана только во временное пользование, на время «переходного состояния». По существу он предлагал освободить крестьян … от земли. Из 17 членов комитета это мнение поддержали 8 человек. Помещик Б.П. Обухов настаивал, что право выкупа нужно предоставлять отдельным крестьянам, а не всей деревне сообща. Он видел в крестьянской общине врага. Самарин возражал, заявляя, что община связывает крестьян круговой порукой и дает возможность легче ими управлять, а также собирать подати. В дискуссиях дворяне порой теряли свой аристократический лоск и начинали употреблять нецензурные выражения. Разногласия доходили до рукоприкладства. Делопроизводитель Бабкин, помещик Ставропольского уезда, честно записывал все выражения, допущенные спорщиками. Это чуть не привело к дуэли, когда небезызвестный Шелашников потребовал от Бабкина избирательно вести записи журнала. Ставрополец, как честный человек, отказался идти на поводу у озверевшего самодура. Чтобы погасить скандал пришлось вызывать из Оренбурга генерал-губернатора Катенина. Только сановник такого высокого ранга и смог утихомирить разбушевавшегося Шелашникова.
Пока дворяне выясняли кто более родовит и знатен по губернии катилось новое уголовное дело. В Бугурусланском уезде в селе Троицкое Куроедово помещица Благодатоваприменяла зверские истязательства. Крестьян и крестьянок пороли розгами, одевали рубашки из мелко нарубленного конского волоса. В жалобе самарскому губернатору крестьяне этой помещицы писали: «Мы крестьяне госпожи Юлии Ивановны Благодатовой рабствовали ей много лет и теперь повинуемся. Приказчик ее, Модест Наумов действует над нами так, что превосходнее госпожи. С жен наших требует холсты. Из данного им 9 фунтов худого льна велено им из оного наделать рукодельем своим каждой женщине 25 аршин двойного холста. Но из этого льна. Назначенного количества не вышло и даже делать невозможно. Мы просили его, Модеста Наумова, чтобы дойти до госпожи и объяснить ей об обиде как на нас, равно и жен наших. Но Модест Наумов не допустил и бил беспричинно своими руками, о чем известны все наши вотчинники». Жалобу подписали 46 крестьян.
Пока жалоба шла к губернатору, в имение приехал уездный исправник Третьяков, родственник Благодатовой. Третьяков собрал 24 апреля 1858 года сход и решил публично высечь розгами «смутьянов». Крестьяне единодушно заявили, что наказываться не дадут. Исправник приказал понятым схватить Попова Харитона Ивановича, Попова Федора Ивановича, Попова Якова Савельевича, Лекарева Ивана Мироновича, Настасью Яковлену и Дарью Харитонову, которых указала сама помещица. Когда понятые пытались схватить Лекарева и Харитона Попова из толпы вышли Тимофей Григорьевич Завальский и Федор Иванович Попов и закричал, что наказывать не дадут. Их поддержали все остальные крестьяне. Исправник и понятые убежали. На другой день 25 апреля исправник приехал с командой 25 казаков и 15 солдат инвалидной команды, казаки стали хватать крестьян. Из 114 крестьян Благодатовой 60 человек были высечены розгами. Тимофей Завальский и Федор Попов были арестованы и отправлены в тюрьму. Яков Лекарев и Харитон Попов из деревни убежали. Экзекуция проводилась на глазах у помещицы, и она сама подсказывала кому прибавить «горячих». Избитые крестьяне написали новую жалобу, в которой плакались, что «исправник Третьяков госпожи нашей родственник прибыл в нашу вотчину с казаками и бил безвинно 70-летних стариков и женщин, как Настасию Никифоровну». Губернатор К. К. Грот распорядился главных жалобщиков Тимофея Завальского и Федора Полпова отправить в арестантские роты. (ГАСО,Ф.3,оп.1,д.31,с.28,68).
Как волк овцу пожалел
Осенью 1858 года «Комитет по улучшению быта помещичьих крестьян и дворовых» собирался регулярно. Дворяне, как настоящие карточные шулеры, только и думали, как ошельмовать крепостных. По вопросу о размере оброка помещики рядились из-за каждой копейки, как прирожденные барыги. «Отчаянные крепостники» меньше 25 рублей с тягла и слышать не хотели, «либералы» отстаивали 23 рубля с тягла. Напомним читателям, что тягло составляло 2,4 души. Шишков предложил предоставить крестьянам право самим переходить на оброк с барщины. Консерваторы его освистали.
И.П. Рычков в противовес привел следующие цифры: имение, в котором 8 тягл, или 31 душа, приносит доходы, по его подсчетам, 600 руб. серебром в год с хлебопашества. Имение заложено за 2 480 руб. – ежегодные проценты с погашением доли залога составляют 173 руб. 60 коп., чистого дохода остается 426 руб. 40 коп. На этот доход, имея готовый хлеб, скотоводство, прислугу, дом с отоплением, помещик существует. Если перевести на оброк по 25 руб. с тягла – помещик получит 200 руб. – за вычетом у него остается 26 руб. 40 коп. Как может прожить помещик при этих условиях - возмущался Рычков. Из этого видно, что помещиков волновало лишь их собственное благополучие. Судьба страны и основной массы населения дворян не трогала. В этом виден особый менталитет России, в которой лишь 10% граждан считают себя хозяевами, а всех остальных держат за перегной.
Причина подобного - в исключительном богатстве страны, в огромной величине ее территории. В этих условиях благополучие легко достигается экстенсивным методом, то есть не развитием производства, не внедрением новых технологий, а путем простого беззаконного перераспределения в свою пользу ценностей, лежащих на поверхности.
В спорах комитета проявлялась еще одна особенность российского менталитета. Законы Российской Короны едва умещались в 45 толстенных томов, и во многом они заключали в себе справедливость, гуманность и христианские ценности. Однако монархия жила по другому, неписаному закону, проступавшему кровью через все царские уложения. Нигде в законодательстве вы не найдете положения о крестьянах как о рабах, наоборот, само слово крестьяне уходит корнями к слову христиане, то есть набожные, верующие, благопристойные дети Христа. А представитель Иисуса на земле – православный Царь-батюшка. По соборному уложению 1649 года слуги царя – бояре и служилые дворяне должны были в дружеском союзе с христианами, то есть крестьянами, создать на специально выделенных для них территориях, помеченных столбами, сельскохозяйственные производства, так называемые столбовые имения. Столбовые дворяне должны были лишь руководить христианами-крестьянами в создании крепких сельских хозяйств ради укрепления Короны. На деле получалось противоположное.
В Бугульминском уезде помещик Мартынов, постоянно пьяный, потехи ради стрелял в крестьянский скот. Изуверствующий помещик забил до полусмерти треххвостой плетью крестьянина Иванова. Бил так страшно, что трехлетний сын Иванова от испуга умер. Мартынов еженощно требовал к себе крестьянских девушек. Одного из дворовых мужчин склонял к мужеложству, а когда тот не согласился, Мартынов выстрелил ему холостым зарядом в лицо и изуродовал. Жандармы расследовали эти безобразия, чинимые Мартыновым, но дело так и осталось без последствий.
В Бугурусланском уезде помещик Кротков после издевательств и истязаний продал своих крестьян Терентия и Ивана Никифоровых уральским чиновникам – Поликарпову и Бородину. Эти господа не имели права держать крепостных. Никифоровы узнали об этом и подали в суд. Суд обязан был по закону от 1842 г. объявить их свободными, однако Оренбургская судебная палата приговорила вернуть Никифоровых их прежнему владельцу.
В 1856 году помещик того же уезда Сухотин после истязательства продал крестьянина Григория Грибкова с семьей некоему Маркову. Последний истязал Грибкова в еще большей мере. Грибков подал жалобу, которая осталась без последствий.
На Казанскую, угол Воскресенской, в Дом Дворянского собрания члены комитета съезжались почти каждый день. Либерал Самарин предложил неслыханное – государственные платежи после реформы взимать не только с крестьян, но и с помещиков, пропорционально имеющейся земле. Возражая ему, Шелашников заявил, что тогда дворянство будет подведено под один уровень с податными сословиями, что повлечет полное уничтожение «аристократического начала». За него горой встали Обухов и Рычков, с сарказмом заявляя, что «чего доброго дворян поверстают в подушный оклад и заставят исполнять натуральные повинности».
Либералы предложили чисто капиталистический подход к взиманию оброка. Самарин определил такие меры: в случае несвоевременного взноса заставить крестьянина погашать недоимку отработкой. В случае невозможности погасить недоимку этим путем – сдавать крестьян по жребию в рекруты, полученные рекрутские квитанции продать, а вырученные деньги выдавать помещику в погашение оброка. Это означало настоящую работорговлю с помощью долговых обязательств. О размере крестьянских наделов после освобождения также вспыхивали ожесточенные споры. Крепостники вместе с Лопатиным утверждали, что с крестьян хватит и личной свободы, а уж с землей как-нибудь само уладится. Самарин и его группа пугали, что без земли крестьяне реформу не примут и дело может дойти до бунта.
Самарин был недалек от истины. В 1859-1960 годах по Самарской губернии прокатилось 64 выступления крепостных. В 37 случаях прислуживавшие хозяевам старосты были избиты до полусмерти. В Бугурусланском уезде крестьяне и дворовые генерал-майора Осоргина подкараулили своего барина и убил его выстрелом через окно.
В те же дни приключилось волнение в имении Чемодурова, губернского предводителя дворянства. Крестьяне отказались выполнять барщину и жестоко избили старосту, затем стали размахивать топорами, грозить самому помещику. В Новом Буяне Ставропольского уезда, в имении Мельгунова, усмирять крестьян в марте 1858 года приехал пристав. Но, увидев толпу крестьян, вынужден был скрыться. Тогда приехали исправник и предводитель дворянства. На уговор крестьяне не поддавались. Исправник приказал полицейским схватить зачинщика Емельянова. Крестьяне с кольями и вилами бросились выручать односельчанина. Сжимая ряды, они скандировали: «Разорви камень стен, поднимайся с колен, разогни свою мощную спину. Станешь выше ты гор, и увидишь, кто вор, и возьмешься тогда за дубину». Освобождая крестьян, дворяне действительно спасали свои жизни, так как агрессивность возрастала с каждым днем. И тем не менее к общему знаменателю комитет не пришел. В столицу направили два проекта: от консерваторов и от либералов. К лету 1859 года самарские документы лежали на столе монарха.
Пока шли дискуссии, из уездов направлялись новые уголовные дела о преступлениях помещиков. Дворянин Шиошин Ставропольского уезда по показанию крестьян, «весьма часто за малейшие вины или без всякой вины бил крестьян розгами, палками, двухвостой плетью и кнутом до того жестоко, что крестьяне лишались чувств, сверх того, надевал крестьянам на шею железные рога такого устройства, что в них невозможно лечь или даже прислониться к стене, и «виновные» оставались в таких рогах сутки и более в темной комнате, после чего страдали «стеснением шеи и опухолью оной». Особенной жестокостью отличалась сама помещица Шиошина. Экзекуции крестьян проводились под ее руководством, причем норма колебалась от 300 до 500 ударов розгами или плетью. Наблюдавшая за ходом экзекуции Шиошина приговаривала: «Бей его в мою голову. Ныне такие законы, чтобы только до смерти не забивать». Дворовую Авдотью Кузьмину Шиошина довела до самоубийства, у дворовой Анны Шиошина выстригла ресницы, «чтобы девка не дремала за делом». Началось следствие, которое так и утонуло в бюрократической рутине.
Читатель может удивиться: да кто же они такие – эти крепостники, откуда в них столько жестокости, ведь многие знали иностранные языки и танцевали мазурку на балах. На это ответил философ Фридрих Ницше, который писал: «Если у человека есть возможность стать свиньей, то он ею станет». Вот так. Образованность здесь, как видим, ни при чем. Только социум со своими жесткими законами и отлаженным механизмом их реализации может остановить беспредел человеческих пороков.
Российский социум страдал гигантизмом своей территории. Обширнейшие земли требовали гипергосударства, а последнее нуждалось во всесильном чиновничьем аппарате и служилом дворянстве. Бюрократическая машина оказывалась неподконтрольной населению. Более того, она превращала самого царя из ферзя в пешку.
Вот почему монархи так долго пытались освободить крестьян и оказывались бессильны. Петр III лишился за эту крамольную попытку жизни и престола. Павла I забили за то же самое серебряной табакеркой. Александр I струсил и сам на себя наложил схиму, отказавшись от престола и пойдя с посохом по Святой Руси. И вот, наконец, Александр IIрешился на поступок. Помогли ему позорный парижский мир и требования Наполеона III об освобождении «внутрирасовых рабов». К отмене крепостнического землевладения принуждал и кризис в экономике. Дворяне, оказалось, практически заложили все свои имения. Либо их надо было отнимать за долги, либо разрушать весь экономический уклад жизни.
Накануне реформы в Самарской губернии 638 помещичьих имений были заложены в кредитных учреждениях. Сумма составляла 5 миллионов 923 тысячи 214 рублей 45 копеек, или 9 284 рубля в среднем на помещичье хозяйство. Спасти дворян от финансового краха могло только освобождение их крестьян. На последних навешивали все долги и заставляли выкупить их свои трудовые наделы в 4-6 раз выше рыночной стоимости, правда, в течение 49 лет. Вот уж, действительно, барская милость.
Александр II подписал Манифест об освобождении крестьян от крепости 19 февраля 1861 года, в юбилейный день своей коронации. Вот как описывает эти знаменательные события в Санкт-Петербурге князь Петр Кропоткин: «Кроме нескольких посвященных, никто во дворце не знал, что Манифест подписан 19 февраля. Его держали в секрете 2 недели только потому, что через неделю, 26 февраля, начиналась Масленица. Боялись, что в деревнях пьянство в эти дни вызовет бунты… Войскам были даны самые строгие инструкции, каким образом усмирять беспорядки. Через две недели, утром 5 марта, в последний день Масленицы мой денщик Иванов вбежал с чайным подносом в руках и воскликнул: - «Князь! Воля! Манифест вывешен в Гостином дворе». – «Ты сам видел манифест?» - «Да, народ стоит кругом. Один читает, а все слушают. Воля!» Крестьяне хорошо поняли его значение. Когда я выходил из Исакиевского собора, много мужиков стояло на паперти. Двое из них в дверях так смешно мне сказали: «Что, барин? Теперь фьюить!»
В Самару манифест был доставлен 10 марта 1861 года и зачитан во всех церквях. Новый губернатор, Адам Антонович Арцимович в своем тревожном послании к министру внутренних дел тонко уловил отношение крестьян к этому документу: «Народ вынес из церкви впечатление, что надежды его не сбылись. Он ожидал полной, чистой воли ивпридачу бесплатного отвода земли, которую, по словам крестьян, они успели выслужить долговременным отбыванием повинности. С этой надеждой народ расставался так неохотно, что он сперва готов был допустить обман или подлог, чем мысль отказаться от своей мечты». (ГАСО,Ф.3,оп.11.д.7б,с.3-5)
Искалеченная воля
Когда отзвучали победные фанфары, отгремели выстрелы салютов и затихло эхо народного хора, исполнявшего на улицах «Боже, Царя храни», стало выясняться, что реформа по освобождению крестьян имеет и другую сторону медали. Более 20 миллионов крепостных получили долгожданную волю, из них около 200 тысяч – в Самарской губернии, но за это они лишились от 20 до 40% своих пахотных земель, перешедших к помещикам. Кроме того, за выделенную им землю сельскохозяйственным труженикам было вменено в обязанность до 1910 года платить выкуп, который составлял сумму в 4-6 раз выше рыночной стоимости земли.
Самое же главное заключалось в том, что не было никаких юридических обоснований для таких пунктов Манифеста. Хотел того царь или нет, но он сбросил с себя маску отца нации. Император показал, что он вовсе не арбитр, стоявший над обществом и государством. Александр II честно признавался в тронной речи, что сделал все для защиты интересов своих слуг-помещиков.
О том, как сами крестьяне отнеслись к своему освобождению, читаем в записях князя П. А. Кропоткина: «… Был поражен тем, как разумно и спокойно приняли крестьяне новые условия. Они знали очень хорошо, как тяжело будет платить выкуп, который являлся в сущности вознаграждением за даровой труд отобранных душ; но они так высоко ценили свое личное освобождение от рабства, что приняли даже такие разорительные условия. Правда, делалось это не без ропота, но крестьяне покорились необходимости. В первые месяцы они праздновали по два дня в неделю, уверяя, что грех работать по пятницам. Но когда наступило лето, они принялись за работу с еще большим усердием, чем прежде… .Через пятнадцать месяцев после освобождения я не мог налюбоваться ими. Врожденная доброта их и мягкость остались, но клеймо рабства исчезло. Крестьяне говорили со своими прежними господами как равные с равными… К тому же из крестьян уже выделились такие личности, которые могли постоять за их права».
Помещики отнеслись к реформе по-своему. Читаем Кропоткина: «… большая часть помещиков покорилась реформе как неминуемому бедствию… Люди старого поколения только мечтали заложить выкупные свидетельства и соображали, как прокутить эти деньги в ресторанах или же пустить на зеленое поле. И действительно, большинство из них прокутили или проиграли выкупленные деньги, как только получили их».
Теперь пришло время рассказать, как реализовывался механизм Манифеста 19 февраля 1861 года в Самарской губернии. Первую уставную грамоту и выкупную сделку произвел известный историк и либерал Константин Дмитриевич Кавелин – помещик Новоузенского уезда. Он выделил своим крепостным крестьянам деревни Константиновки(Кавелинки) 512 десятин земли и сдал им в аренду на 9 лет 167 десятин, с правом выкупа в течение 9 лет.
Кавелин оставил себе 2200 десятин удобной и 1317 десятин неудобной земли, то есть 3517 десятин. Из 512 десятин «подаренной» земли большая часть представляла собой голые солончаки и пастбища. Крестьяне обозвали свой надел «кошачьим» и обступили Кавелина. Газета «Самарские Губернские ведомости» в №33 писала, что перепуганный хамобязался остальную землю, которой пользовались крестьяне, не отчуждать в течение 11 лет.
Губернское по крестьянским делам Присутствие осудило эту трусость Кавелина, советовало ему не уступать крестьянам, чтобы не давать «дурной» пример. Царский генерал Гурко с воинскими командами, губернатор с исправниками, казаки и башкирское войско были приведены в боевую готовность. Крестьяне не хотели крови, а потому писали челобитные. В 1861 году подали жалобы по губернии 21 сельское общество, в 1862 году уже 61 общество, а в 1863 году уже 77 обществ, то есть 80 процентов всех сельских обществ. «Самарские Губернские ведомости» в №6 от 8 февраля 1864 года отмечали, что крестьяне жаловались на чрезмерные отрезки пахотной земли, на самовольный перенос помещиками крестьянских усадеб, на дальноземелье, чересполосицу, отсутствие водопоев и так далее. Помещики вырезали себе лучшую землю в 68 имениях Ставропольского уезда, в 45 именияхБугурусланского, в 90 имениях Бузулукского, в 30 имениях Бугульминского уездов. В 18 имениях Ставропольского, 11 имениях Бугульминского и в 25 имениях Бузулукского уездов земли крестьян вытянулись одной длинной лентой на несколько десятков верст. Крестьян обводили вокруг пальца, дурачили, облапошивали. А что же губернатор А. А. Арцимович? А он только приказал самарскому городскому голове М.Н. Назарову восстановить и упрочить… городской эшафот!
Меры устрашения, конечно, действовали, но в 42 селах и деревнях все-таки произошли волнения, правда, не перешедшие в бунт. Летом 1861 года резко сократились выходы крестьян на барщину, а потому уборка помещичьих хлебов летом была почти сорвана, а площадь озимого посева на помещичьих землях сократилась на 50 процентов. Дворяне вообще прятались в городах и боялись даже показаться в своих имениях. (Игнатович И.И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения.1910г.,с.258)
Вот типичный случай, произошедший 19 марта 1861 года в деревне Озински Новоузенского уезда, в имении графа Воронцова-Дашкова. На сход собрались 1400 крестьянокружающих деревень и единогласно постановили «на барскую работу не выходить». По их примеру собрались крестьяне в селах Хлебниково, Озерки, Григорьевка, Николаевка,Марьевка и Нестеровка и также отказались выполнять барские повинности. Перепуганный предводитель дворянства Жемчужников доносил губернатору и жандармскому управлению и просил полицейских команд.(ГАСО,Ф.3.оп.12.д.65.с.50-51). Через несколько дней отказались от выполнения барских повинностей крестьяне сел Духовницкое,Сперанка. В Кисловке крестьяне отказались выплачивать помещице Мордвиновой оброк и потребовали надела. Приехал исправник с полицейской командой, собирал сходы и старался выяснить зачинщиков. В деревнях Грачи и Озинки он выпорол розгами нескольких крестьян. В Кисловку и Шеншиновку выезжала следственная комиссия, в результате помещица Мордвинова вынуждена была уступить и перевести крестьян на надел. (ГАСО,Ф.3,оп.12,д.41,с.5-6).
Бугурусланский предводитель дворянства обратился к губернатору с просьбой не отпускать из Бугуруслана на летние лагерные сборы казачью батарею, стоявшую в городе.(ГАСО,Ф.3,оп.14,д.30).
По российской традиции предвестником смутных времен всегда оказывается появление самозванцев. Они буквально наводнили страну. В Самарской губернии ходил отставной солдат Храбров, который выдавал себя то за царя, то за великого князя Константина Николаевича, раздавал медали и записки на право их ношения, объявлял о настоящем Манифесте. Крестьяне прятали своего «защитничка». Властям с трудом удалось его выловить и предать военно-полевому суду, как провокатора.
Волнения происходили в 90 процентах губерний Российской империи. Правительство искало выход из создавшегося трудного положения. Самое простое – это обнаружить врага, на которого можно все и свалить. К счастью, скоро такой враг отыскался. Случилось следующее. 26 мая 1862 года произошел страшный пожар в Санкт-Петербурге. Горел Апраксин рынок. Полверсты в квадрате занимали торговые ряды, которые и вспыхнули как солома. Рядом возвышалось здание Министерства внутренних дел со всеми документами об освобождении крестьян, неподалеку стоял Государственный банк и Пажеский корпус. По соседству располагались огромные деревянные склады, которые вспыхнули одновременно с рынком в четыре часа дня. К счастью, стояла безветренная погода, иначе выгорело бы полстолицы. С пожаром вели многочасовую борьбу все пожарные города, а также полицейские и солдаты. Тушением руководили великие князья. Не хватало воды, шлангов, насосов. Тысячи жителей бегали с ведрами за водой к Фонтанке. С трудом удалось отстоять важнейшие государственные учреждения. Были человеческие жертвы. Следствие установило умышленный поджог. Искали вражеский след и якобы нашли.Проправительственные газеты раструбили на весь мир о польских террористах, которые устроили эту ужасную провокацию. Дело в том, что в конце 1861 и начале 1862 года в Варшаве происходили политические манифестации. Было расстреляно на месте и казнено 13 участников. Власти сделали вывод, что поджог Апраксина рынка – это акт возмездия польских сепаратистов, которые требовали как минимум культурной автономии. Патриоты России были ошеломлены коварством злодеев. В обществе поднялась волна антипольскихнастроений. Оголтелые кричали: «Россия - в Польше! Без Польши нет России!». Александр II, воспользовавшись общественным мнением, отправил в Польшу карательный экспедиционный корпус под командованием Муравьева, получившего в народе прозвище за свои геройства «вешатель». Герцен и Огарев в «Колоколе» разоблачили российскую агрессию против польского народа, утверждали, что пожар в Петербурге и ряде других городов - сознательная провокация спецслужб для подавления стремления поляков к независимости. Герцен резко заявил, что если бы Александр II освободил крестьян и в тот же день умер, то остался бы навсегда героем, но увы… Англо-французы угрожали поддержать восставших поляков, вплоть до интервенции. Наполеон III напоминал русскому царю, что во время Крымской кампании, когда успехи западноевропейского оружия стали очевидны, десятки тысяч несчастных, забитых российских крестьян снялись с мест и огромными толпами пошли в Крым сдаваться, чтобы получить из рук союзников настоящую свободу.
В этих условиях царь начал наступление на всякую демократическую и либеральную мысль в стране. 12 июня 1862 года арестовали и отправили в Петропавловскую крепость Чернышевского. Приостановили издание «Современника» и «Русского слова». Запретили все виды воскресных школ. Начались массовые аресты. Петербург был поставлен на военное положение.
Реакция подняла голову по всей державе. Негласным указом изгоняли с государственных постов лиц польского происхождения и тех, кто был замечен в симпатиях к либералам. Так, в Самаре отправили в отставку верноподданнейшего губернатора, католика по вероисповеданию, поляка Адама Антоновича Арцимовича. Пострадал также богатейший самарский купец, также католик по вероисповеданию, Егор Никитич Аннаев. На Дворянской, угол Предтеченской, он почти достроил на свои деньги польский костел, который по приказу МВД передали немецкой лютеранской общине. В ходе разгрома польского восстания пленных бунтовщиков отправляли во внутренние губернии, в частности и в Самарскую.
В ходе реализации реформы по освобождению крестьян многие дворовые остались совершенно без земли и дома. Таких по Самарской губернии оказалось около 17 тысяч. Новоявленные «бомжи» представляли опасность для государственного устройства. Царь отдал указание отлавливать этот контингент при малейшем нарушении закона и ссылать в Сибирь. Там им предлагали покаяться и отправиться добровольно-принудительно на поселение. Таким образом, избыток российских граждан, возникший в результате реформы, направлялся для освоения независимых районов Сибири и Дальнего Востока. Такова была колонизация свободных земель по-российски. Бывших каторжан, осваивавших свободные земли, называли «сынками». Институт «сынков» должен был, по мнению Императора, укрепить державу, дать развитие новым территориям. Увы, «сынки» надежд не оправдывали. Они пьянствовали, нищенствовали, сбивались в шайки разбойников. Александр II, видимо, хотел подражать Соединенным Штатам, которые производили освоение новых земель с помощью колонистов, съехавшихся со всего мира и часто не друживших с законом на своей бывшей родине.
Русские мужики оказались настолько замордованными крепостничеством и палочным режимом, что на эту роль, к сожалению, никак не годились. И все-таки параллели с США обнаружить не трудно. В то время, когда в России шло освобождение от внутрирасового рабства, в Северо-Американских Соединенных Штатах полыхала кровавая война за освобождение негров от плантаторов Юга. С тех пор две страны стали конкурентами в своих шагах к свободе.